— Не преувеличивай, — отозвался Томиока и полез в шкаф, таким образом прислушиваясь к совету. Достав оттуда ничем не примечательную черную барсетку и заглянув внутрь нее, он увидел резиновые перчатки, свернутые кульком, и всякую разложенную по кармашкам мелочь.
Вскоре все стояли в рекреации и слушали указания от Шинадзугавы. Тот ходил кругами в центре зелёного газона и каждому отряду давал поручения, при этом жестами направлял ребят в разные места.
Часть от третьего отряда, где оказались Мицури, Шинобу, Гию и Обанай, а также еще парочка человек, должна была выполоть большую клумбу с малиновыми розами, что находилась у самой дальней стены здания лагеря. Другая часть — облагородить кусты жасмина, посаженные параллельно около начала беговых асфальтированных путей.
Второй отряд поделили по тройкам и поручили пропалывание небольших клумб, идущих вдоль кирпичной дорожки, которая была проложена от ворот к двери главного корпуса. А первому достались расставленные по подоконникам в столовой горшки с петуньями.
Причину всей этой генеральной уборки Санеми не озвучил, да и спрашивать о ней кто-либо боялся. Даже неугомонному Иноске не по себе было от пугающего взгляда начальника — Хашибира только открыл рот и попытался возразить, как Танджиро подтолкнул его в бок, ибо лучше помолчать.
Через пару минут после раздумий Шинадзугава подозвал к себе Ренгоку, все это время стоящего в сторонке, и что-то ему сказал. Кёджуро пошагал в направлении к кладовой и позже вернулся с большим черным пакетом в руках. Затем из корпуса выбежал вожатый первого отряда, растерянно улыбаясь, и начал помогать брату: каждому человеку давал по паре резиновых перчаток и отправлял работать. Как и говорил Игуро, барсетка другу пригодилась — у него самого уже были перчатки, и от второй пары он отказался. Видимо, когда Томиока в школе ходил на практику, они так и остались лежать в сумке.
Сами вожатые не отставали: захватили с собой Узуя, а после направились к клумбам в рекреации, усердно начиная выполнять задание. Санеми и все еще не отошедший от происшествия Хотару, у которого маска еле держалась на перевязанных веревках, вместе таскали из кладовой разные предметы и заносили их в дом руководителей.
— И сколько же времени земля на этой клумбе не видала света? — с жалостью протянула Шинобу, присев на корточки рядом с выложенными вокруг цветов камнями. Она изучающе поглядела на розу с малиновым лепестками, которая совсем недавно расцвела и радовалась лучам солнца. По лицу девушки можно было понять ее сочувствие к этому созданию природы, ведь оно какое-то время совсем не ощущало рядом с собой человеческих рук, что избавили бы ее от кучи сорняков.
— Сейчас все сделаем! — воодушевленно подбодрила подругу Мицури и резко опустилась на колени рядом с ней, — Розочка будет жить!
Она мигом натянула на руки резиновые жёлтые перчатки и потянулась к земле, начав аккуратно выдёргивать из той траву. Кочо следом за ней обезопасила ладони и стала избавлять растение от мешающих сорняков.
Обанай и Гию лишь переглянулись, а затем принялись помогать, присев рядом с девочками.
Вскоре неподалеку забегал знаменитый дуэт Иноске и Зенитсу. Первый со злобным смехом грозил кинуть найденного червя другу за шиворот, а тот с воплями сверкал пятками и мотал головой, приговаривая обзывательства в адрес Хашибиры. Милая Незуко вздыхала и с жалобно сведенными вместе бровями бегала взглядом вслед за Агацумой, Аой фыркала в сторону «кабана», недавно вылевшего тарелку с супом на ее юбку, выразив таким образом свою симпатию, а Канао с ласковой улыбкой наблюдала за трудоголиком-Танджиро. Муичиро как всегда был на своей волне и часто отвлекался от работы, наблюдая за пролетающими мимо птицами, а Юширо пыхтел изо всех сил, думая о том, что госпожа Тамаё вот-вот выйдет из медпункта, чтобы посмотреть на него.
Работа шла протяжно и скучно, а солнце все больше напекало голову — Ренгоку это понял, смотря на утомлённые лица детей, и решил устроить всем перерыв.
Брюнетка без какой-либо усталости уверенно смотрела на землю вокруг цветка и выдергивала сорняки, умудряясь вырывать даже самые мелкие травинки. Она чувствовала, что руки нехило запарились в перчатках, поэтому решила на время освободить их от мучения и помахала ладошками в разные стороны, создавая прохладный ветерок.
Гию находился рядом с ней и следил за каждым движением подруги, безразличным взглядом пронзая ее личное пространство. Но, кажется, засмотрелся — она повернулась к нему и вскинула брови вверх.
— Ах, точно, — та расплылась в довольной улыбке, — Про горничную я еще не забыла, даже не надейся…
Парень состроил каменное лицо.
— Еще весь день впереди, я смогу придумать для тебя задания, — прикрыв веки, тоненьким голоском пропела она, — Например, вечерком занесешь мне чай, а потом уже и что-нибудь поинтереснее придумаю.
Приняв ничем не удивительное игнорирование со стороны синеглазого, Шинобу вновь обернулась к розе и заметила у самого ее корешка маленький сорнячок, упущенный ее же невнимательностью.
Тихо охнув, она потянула руку к травинке и выдернула ее, но нечаянно зацепила палец об острый шип растения, а после ощутила ссадящий прокол, на котором проявилась капелька крови.
Шинобу протяжно шикнула, привлекая внимание подруги, но в тот же момент Канроджи переглянулась с Гию и кивнула ему, а затем вместе с ничего не понимающим Обанаем отошла в сторонку, намеренно стараясь не смотреть на парочку. Брюнет не сразу понял причину этого шипперского взгляда Мицури, но среагировал на ранение подруги. Кочо с досадой пощурилась в сторону светловолосой леди и тяжко вздохнула.
Тут же Томиока принялся искать то, чем бы на время можно было обмотать окровавленный палец: он снял перчатки, расстегнул молнию барсетки и стал тщательно проверять все содержимое в ней. Вскоре он нашел небольшой платочек голубого цвета, после чего, ни о чем не задумываясь, вынул его и уже был готов поднести к руке девушки, но его остановили мысли, в которых резко что-то всплыло.
Неожиданно к ребятам подошёл Кёджуро, говоря о том, что они могут отдохнуть, но еще ненадолго задержался. Кочо повернулась к вожатому, но все еще ожидала, пока Гию «проснется» и уже наконец куда-нибудь денет этот платочек.
— Дети мои, как прошла поливка цветов? Или же мне послышалось тогда… — скрестив руки на груди, громко спросил он и призадумался, вспоминая их, увиденных у колонки со стеклянными емкостями.
— Поливка? — как ни в чем не бывало переспросила Канроджи, отвлекшись от мыслей о романтическом моменте между ее подругой и Томиокой.
— Вы же ночью в бутылки воду наливали! — пояснил мужчина, задорно бегая сверкающими глазами по каждому из ребят. В это время позади них брел Тенген, совсем вяло потряхивающий руками от копаний в земле, но, едва услышав слово «бутылка», тут же сменил направление и тайком подошёл к остальным.
— Какие еще бутылки? Блестящие? — тот округлил глаза и уперся руками о колени, обратив на себя внимание всех.
Мицури еле заметно перебросилась взглядом с Обанаем, а после — с Шинобу и невольно запаниковала.
— А… Хм… Ренгоку-сан, так что насчет перерыва? У меня есть идея, чем можно б-было бы занять детей, — зеленоглазая резко сменила тему и неловко рассмеялась, ведь если Узуй узнает о всем, что произошло в полночь, им точно не избежать люлей.
Канроджи включила режим актрисы, поэтому положила руку на плечо Ренгоку и повела его подальше от ребят, заговаривая ему всю голову самыми разными вещами. Тенген лишь с недоумением покосился на остальных и развернулся к пути, куда изначально шёл, а Игуро с отпугивающей все живое физиономией принялся сопровождать тех двоих и следить за каждым движением Мицури.
Шинобу и Гию остались вдвоём. Девушка поглядела на него: все еще его руки парили в воздухе, а взглядом он прожигал этот жалкий кусочек ткани, будто бы все глубже уходя в себя и ощущая давящий напор фрагментов из памяти. Кочо с непониманием наклонила голову в бок и сделала взмах перед его лицом, так и не дождавшись реакции.
Томиока поджал губы, а его глаза, устремленные на платок, начали наполняться слезами. Девушка замерла, всматриваясь то в лицо друга, то в кусочек ткани, так и не понимая, в чем дело. Наконец, с краешка глаза Гию скатилась первая слезинка, и он, резко сведя брови вместе, моментально смахнул ее тыльной стороной руки.
— Э-эй, Гию, что с тобой? — тихо спросила Шинобу, боясь сделать что-то не так.
— Все в порядке, — отрезал он и протянул руки к пораненному пальцу девушки, осторожно обматывая вокруг него платок и напоследок завязывая крохотный узелок, — Идем.
Парень поднялся с места и направился к толпе около асфальтированных дорожек, где можно было разглядеть Мицури и Обаная. Кочо все никак не унималась и хотела выяснить причину слез друга, но боялась, что он просто-напросто проигнорирует ее.
«Может быть это платок ему слишком дорог, а ему пришлось отдать его мне? Нужно поскорее его выстирать и отдать обратно… Не хочу, чтобы он еще пасмурнее становился. Хотелось бы где-нибудь раздобыть платье горничной, но, думаю, сделаю это завтра. Все-таки я узнаю, что у него произошло.»
Оставшийся день Узуй развлекал ребят, а Санеми все никак не унимался и заставлял прибирать территорию лагеря остальных вожатых. Четверка друзей как обычно проводила время вместе, но Игуро и Канроджи по какой-то причине начали смущаться в компании друг друга еще больше.
Наступил вечер. Закат, теплый ветерок, насыщенный воздух. Гию сидел на траве, спиной оперевшись о стенку здания со стороны волейбольной площадки, и наблюдал за солнцем, которое оранжевыми и лиловыми оттенками расползлось по горизонту, еле видимому из-за высоких верхушек сосен.
Шинобу ждала, пока он зайдет в комнату девочек, но не вытерпела и сама отправилась на его поиски: заглянула в комнату Обаная и Гию, где первый дремал, держа в руках книгу, а второй отсутствовал, затем зашла в столовую, не отыскав его и там, сходила в рекреацию, а после направилась в сторону беговых дорожек и волейбольной площадки.
Найдя друга у стены здания, она спокойно выдохнула и медленно подошла к нему. Тот лишь несколько секунд посмотрел на девушку и вновь уделил внимание закату. Кочо присела рядом с ним и тихо вздохнула, не зная, как завести разговор.
— Гию, ты можешь рассказать мне, почему ты, тогда… Посмотрел на платок и… — девушка растерянно бегала глазами по местности, боясь ляпнуть что-то не то и задеть друга.
Он ничего не отвечал, но через пару минут холодно произнес:
— Для чего тебе это знать?
Кочо слегка вздрогнула.
— Но я же хочу… Тебе помочь? Ты можешь выговориться мне, если тебя что-то беспокоит, ведь держать все в себе — опасно, — убеждающе протянула та. В голове Томиоки эхом раздалась последняя фраза, и на мгновение он ушел в себя.
— Хорошо, — нехотя отрезал парень и сложил руки в замок, поставив локти на колени. Он подумал о том, что Шинобу можно доверить свою историю, — Слушай…
Шинобу победно улыбнулась и начала вслушиваться в каждое произносимое им слово…
Flashback
POV Гию
Это случилось примерно четыре года назад.
— Эй, Гию, ты чего нос повесил? — как всегда с долей насмешки спросил Сабито и с неописуемой бодростью хлопнул меня по плечу. Кроме него рядом со мной мирно шла девочка с бирюзовым цветом глаз, иногда напоминая о своем присутствии тихими коммментариями. Они были на год старше меня.
С неба медленно падали хлопья снега, которые можно было ощущать на своем лице ежесекундно, а еще большего завораживающего зрелища придавал холодный свет уличных фонарей, помогающих разглядеть те самые назойливые снежинки-переростки в наступающей темноте.
Мы втроем возвращались домой из школы: Сабито задиристо крутился по сторонам в поисках каких-либо жертв, так и нарывающихся на драку, Макомо выслушивала его речи и кивала головой, а у меня было не самое лучшее настроение, поэтому от горя, которое мне пришлось перетерпеть на уроке рисования, я сдерживал ком, подступивший к горлу:
— Мне за рисунок тройку поставили…
Из моих глаз потекли слезы, и я начал быстро их смахивать, чтобы в очередной раз мой друг не назвал меня девчонкой.
— Никому больше, одному мне… — на вздохе добавил я, пока Сабито и Макомо, внимательно глядя на меня, выслушивали настигнувшую беду.
— Эх, Гию! Ну нашел же из-за чего реветь! Рисование не каждому дано, поэтому оно не стоит твоих слез, понял? Ты не собираешься стать художником, так что тебе ни к чему эти узорчики набрасывать! Вот будешь известным гитаристом, а свою учительницу на концерт не возьмешь! Отомстим ей вместе! — после небольшой паузы рыжеволосый сразу же выговорил налету составленную лекцию и напоследок подбадривающе рассмеялся. Сквозь слезы я тоже начал пытаться сдержать смех и замерзшими руками растирать солёную воду по лицу.
Макомо ничего не ответила. Она мягко улыбнулась, достала из своего портфеля голубой платок и протянула его мне. Я с радостью поблагодарил ее и пообещал вернуть его на следующий день.
— Если хочешь выговориться — выговорись. Мы всегда выслушаем. Опасно держать все в себе, — с некой строгостью сказала мне она, когда мы все вместе подошли к развилке, и каждый побрел к своему дому. Макомо всегда отличалась высказыванием загадочных фраз, и именно эту я запомнил лучше всего.
Но я так и не смог отдать ей уже свежий, без моих жалких слез, голубой платок. По велению судьбы, тот день оказался последней нашей встречей. Последней на этом свете.
На следующее утро я проснулся с больным горлом, насморком и температурой — это постаралась погодка. Был выходной, поэтому Сабито и Макомо решили меня навестить, узнав про мое состояние. Мамы с папой дома не было: оба уехали в командировку, чтобы заработать побольше денег и прокормить нашу и без того обеспеченную семью. Только и думают о богатстве.
Друзья решили сходить за лекарствами в аптеку, после того как проведали меня, а я остался дома, глядел в окно в ожидании их прихода и укутывался в одеяло.
Мои глаза начали закрываться, и я почти заснул. Но не прошло и пары минут с их ухода, как громкий удар откуда-то со стороны улицы заставил меня распахнуть веки и вскочить с кровати. Я, скинув с себя одеяло, кое-как выбежал за калитку, придерживаясь за каждый попадавшийся мне под руку предмет, и пытался сфокусировать взгляд на всем, что было впереди меня.
В торопях захлопнув дверь, я оказался за территорией двора, а пока поворачивался в сторону заснеженной дороги, краем глаза заметил что-то красное. В мыслях все сразу свелось к наихудшему исходу событий. Неужели… кровь? Сердце забилось часто-часто, но все же я затаил просто невоображаемую надежду на то, что мне показалось. Что это никак не связано со всеми совпадениями, не связано… с моими друзьями.
Я окончательно развернулся к дороге. Размыленное изображение. Я убедился в том, что в контрасте между белым снегом и чем-то красным, переходящим в более темный, действительно пятнами стлалась кровь. Мои ноги уже начали подкашиваться.
Медленно двигая глазами вдоль дороги, я увидел большой грузовик, уже скрывающийся за поворотом. На сумасшедшей скорости он скользил по заснеженной поверхности, а его колеса вертелись и неравномерными штрихами наносили на белый цвет ярко-алые полосы.
Чуть подальше от пешеходного перехода я разглядел знакомую персиковолосую макушку, тело от которой было почти раздроблено пополам поперёк живота, но еле-еле эти половины сливались воедино, с неимоверной силой истекая кровью. В другой стороне — знакомые темные волосы. Такая же ужасная картина. Словно разорванные куклы. Мои руки вспотели и затряслись от увиденного кошмара.
Голова жутко начала то гореть, то снова остывать от паники, к горлу подступил ком: не знаю, слезы это были или выбивающийся на свет сгусток рвоты, — мне хотелось закричать и сорвать голос к чертям, но не получалось даже открыть рот.
Я упал на колени, совсем не чувствуя холода, и поставил руки на белоснежный, словно молоко, мягкий снег. Начал сжимать его и ощущать покалывание в ладонях, как он тает и ледяной водой расползается по пальцам.
Глаза забегали, будто бы стараясь сориентироваться в пространстве, а я все больше погружался куда-то в пустоту, совсем не понимая, что же мне делать.
Я поджал нижнюю губу, ощутив слезы, горячей рекой бегущие по щекам, и дрожащим взором поглядел на тела, что безобразно валялись на дороге. Я поник, опустив голову, и мне наконец удалось закричать. Хриплым голосом, иногда срывающимся на кашель, я ревел и слышал, как вокруг собирается толпа зевак, как бесконечно звенит сигнализация полиции и скорой помощи, как ко мне подходят люди и со скрываемым равнодушием успокаивают.
Слабыми ладонями, сжатыми в кулаки, я стучал по твердому льду, укрытому под слоем снега, и в истерике произносил имена своих друзей. Неужели Сабито и Макомо и впрямь погибли? Да быть такого не может! Они живы, живы, живы!!!
Я хватал холодный воздух частыми вырывающимися вдохами и чувствовал солёный привкус во рту. Голова начала кружиться и тягуче побаливать, но от безысходности я все же продолжал мотать ею в разные стороны, будто бы отрицая все только что увиденное.
Последней моей надеждой были люди в белых халатах. Они силой увели меня обратно домой, спросив о родителях, и постарались спрятать свою скорбь за маской лживо-улыбчивых спасителей. Точно не помню, что они пытались мне внушить, но последней их фразой была вся правда. У меня больше нет друзей. А надежда… Надежды тоже больше нет, есть только отчаяние.
Это все я виноват. Если бы не заболел, не нужны были бы лекарства, а если бы не лекарства, то Сабито и Макомо не пришлось бы идти в аптеку и переходить эту чертову дорогу.
Перед пешеходом находился высоченный склон, на котором и без того затормозить было очень сложно. Тогда я не знал, что у грузовика отказали тормоза. В тот день в нашем городе погибло множество людей, и все их жизни перечеркнула простая огромная машина с несколькими тоннами груза. Не один я оказался опустошенным.
Мама с папой приехали только на похорона. Что ж, мое состояние их волновало не так сильно, как заработок, поэтому нужной поддержки я так и не получил. С каждым новым днем после осознания того, что тех грядущих дней, каждый из которых был наполнен звонким смехом нашей дружбы, уже не вернуть, я стал понимать всю ничтожность своего существования.
Пустые глаза, отражающие страх кошмаров и бессонные ночи, уголки губ, не приподнимающиеся даже в самых смешных ситуациях, молчаливость и спокойствие — таким меня запомнило все мое окружение. Единственным спасением была учеба, которая приводила мои мысли в порядок и не позволяла думать о лишнем. Позже я начал общаться с Обанаем, увлёкся спортом и еще чаще стал играть на гитаре, пытаясь дойти до идеала.
Но даже это никак не остановило пугающие фрагменты из моей памяти. И тогда я пообещал сам себе: чтобы в дальнейшем не столкнуться с подобными переживаниями, ни за что нельзя привязываться к людям так, как с Сабито и Макомо. Дружить. Но иметь границы.
Конец POV Гию
The end of flashback
Шинобу смотрела на рассказчика, и явно осознавала то, что ему очень больно про это говорить, пусть он и старается скрыть все эмоции за маской безразличия. Она понимала, что он ни в чем не виноват, хоть и винит себя через каждое предложение. И теперь-то она узнала причину его равнодушия ко всему живому, ведь Томиока пережил большую психологическую травму, а останется она у него на всю жизнь. Такому человеку обязательно нужна поддержка со стороны окружающих, которой у него как раз-таки толком и не было… Но можно же смотреть на мир и с другой стороны? Можно же затмить плохие воспоминания хорошими?
Гию замолк, оборвав речь на моменте своей беспомощности, и его нижняя губа начала дрожать. Кочо поняла, что еще немного, и по его щекам пробегут слезы, поэтому не могла терпеть то, как брюнет их сдерживает.
Не став дожидаться продолжения его рассказа, девушка слегка коснулась его плеча, подсела еще ближе и обвила его голову руками, медленно притягивая к себе. Томиока широко распахнул глаза, оказавшись в объятиях подруги, но через секунду уже зажмурил их и уткнулся в ее плечо. Он осторожно дотронулся до ее спины и приобнял за талию, еще сильнее прижимаясь к хрупкому тельцу Кочо, пока та нежно поглаживала его по темным непослушным волосам.
От этих успокаивающих действий по порозовевшим щекам Гию покатились слезы, а его плечи стали подрагивать. Шинобу с печалью изогнула брови и прикрыла веки.
Последние лучи солнца пробивались через широкие ветви сосен, плавно сползая по кирпичной стене, и становились все тоньше и тусклее. Ветер иногда подгонял некоторые опавшие зеленые листики с земли, тем самым подбавляя Урокодаки-сану еще больше работы.
Так парочка просидела еще немного, наслаждаясь тишиной, которую прерывал только бесконечный звон сверчков и далёкий вой охотничьих собак...
