Осквернение души

      Молчаливый ветер трепал волосы, унося с собой боль, лучи закатного солнца тянулись по земле, цепляясь за любую корягу, лишь бы не исчезнуть, не сгинуть за горизонтом, как очередная жертва какого-нибудь маньяка за углом лондонского дома. Длинная тень падала на дорогу и поросший травой бугор с самодельным крестом из веток. Ровно год назад он стоял на этом же самом месте в такой же ясный день с уходящим закатным солнцем и осознавал свершение немыслимого, дикого по самой своей сути преступления. Теперь же лишь сердце щемило от боли и непреодолимой тоски, а горькая печаль сдавила слезами горло. Он не забыл. Не простил.       Кулаки сами собой сжались до побеления костяшек. Доказательств не было, но он с уверенностью мог назвать злосчастное имя того, чьих рук это было дело. Ничего не видя перед собой, Джонатан исступлённо уставился на захоронение. Взгляд плыл, даже не собираясь фокусироваться и глаза уже щипало от сухости, но он всё не моргал, словно хотел почувствовать эту физическую низменную боль, перекрыть ею терзания своей мечущейся души. Отвернувшись, он рвано выдохнул и, не проронив ни слова, направился в особняк. Темнело.       В особняке было тихо. Сумрак окутал улицы, люди занавешивали окна, чтобы не дать этой ужасающей тьме проникнуть внутрь, не дать ей разрушить уют, царивший в каждой книге, хранящейся на полке, в каждом камине, зажжённом тихим вечером, и в конце концов, в каждой человеческой душе, что желала сохранить это тепло жизни, крупицу хрупкого мимолётного счастья. Но здесь царило безмолвие, от стен веяло холодом и среди всего этого пышного и просторного великолепия Джонатан чувствовал себя ничтожным, несоизмеримо крошечным.       Каждый шаг гулом отзывался в окутавшей его тиши, даже мягкий ковёр на лестнице не мог заглушить его. Может, все просто разошлись по своим комнатам? Да, наверное именно так и было. Да и ему самому не помешало бы побыть наедине с собой. Вся прислуга уже ушла из особняка и оттого одиночество лишь сильнее проникало внутрь вместе с тьмой. Кто же знал, что и в их доме однажды будет царить такая мрачная атмосфера? Казалось, будто с приходом Дио ушла вся жизнь, весь уют, что они с отцом так долго восстанавливали после смерти матери. Дио смог разрушить все их старания лишь тем, что появился здесь.       Тяжёлая дверь библиотеки закрылась за ним практически бесшумно, лишь огонёк на конце фитиля массивной свечи слегка дрогнул. Джонатан прошёл вглубь, пробегаясь взглядом по корешкам книг. В руках покоился захваченный из комнаты дневник. Кажется обитатели дома действительно сидели в своих комнатах — за всё это время он так никого и не встретил. Он бы не удивился, если бы застал отца и Дио, играющих в шахматы — в последнее время такие ситуации всё учащались. Да и мог ли он винить кого-то из них? Не мог. Не имел права.       Отодвинув резной деревянный стул, он сел, положив книжицу на стол, рядом с чернильницей и нетронутым доселе пером. Набрав чернил, Джонатан с тихим вздохом опустил кончик на чистую страницу. В безмолвии книжных стеллажей слышались лишь скрип пера да треск свечи. Слова ложились на бумагу сами собой, взгляд, устремившийся на красиво выведенные слова, оставался непроницаемым. Эта страница была последней. Ведь ровно год назад погибло самое дорогое, что он тогда имел. Погиб его единственный друг.       До безумия хотелось разорвать написанное в клочья или, ещё лучше, сжечь в пламени всё той же свечи, чтобы вся эта боль осыпалась пеплом на стол. Но Джонатан лишь осторожно закрыл записи, словно бы они были ценнее всего на свете, и уже собирался встать и направиться прочь от молчаливых слушателей его скорби, как дверь со скрипом открылась, пропуская кого-то внутрь. Если подумать, то было не трудно догадаться, кого именно — отец в это время уже нечасто выходит, а чтобы заглянуть в библиотеку — редкость и вовсе. Присутствие не пытались скрыть, стук каблуков громким эхом отражался от стен и шкафов. Пока, наконец, из-за одного из стеллажей не появилась фигура такого же тринадцатилетнего мальчишки как и он сам. Инстинктивно сильнее сжав в руках дневник, Джонатан медленно обернулся, словно боялся, что у него отберут и эту крупицу, которая была спасительным глотком кислорода среди озера непреодолимой печали.       Чужой скучающий взгляд скользнул по его лицу, потом ниже, всё же зацепившись за книжонку. Два шага вперёд и вот он уже с силой сжимает запястье Джостара, заставляя показать, что тот держит в руке. Сопротивление было подавлено ещё в самом начале, менее крепко он держать не перестал. — Что это?       Властный тон и равнодушие в глазах говорили о том, что Дио сейчас лучше не злить. Его вообще никогда лучше не злить. Но сейчас особенно. — Дневник.. — ответил Джонатан сдавленно. — Как интересно, — неожиданно его губы искривились в усмешке, — И о чём же хочет поведать бездушному клочку бумаги наш милый ДжоДжо? Ты же не против, если я прочитаю?       Не дожидаясь ответа, Брандо раскрыл записи, начиная читать. Всё это время Джостар смотрел на него исподлобья, пока крики его души срывались словами с чужих губ, казались такими неправильными, изуродованными, корявыми.. Может быть, потому что их произносил кто-то другой? Кто-то, не знавший этой боли? Может быть. — "..Как он мог? Какое имел право забирать невинную жизнь?..". Да у тебя талант, ДжоДжо! Никогда не думал податься в писатели? Из тебя вышел бы отличный драматург, — Дио едко усмехнулся, — О, или вот ещё!..       Джонатан перестал вслушиваться. До тех пор пока Дио не добрался до свежих ран. До сегодняшнего отчаяния. Не в силах слушать, он резко поднялся, отчего Брандо слегка отшатнулся в удивлении, и, вырвав блокнот из чужих рук, направился на выход. Сердце отбивало мелодию гнева, а каблуки начищенных туфель стучали в такт. Дверь захлопнулась громко, сотрясая книжные шкафы. В воцарившемся безмолвии послышался тихий смех.       Джонатан свернул в извилистый коридор, не в силах унять бушевавшую ярость. Ничего он не мог сделать! До сих пор боится его, боится так сильно, что не может сохранить от чужих глаз даже собственные чувства, отражённые чернилами на бумаге, которую вряд ли можно было назвать белоснежной. Он едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью своей спальни также, как дверью библиотеки. Нельзя. Пора бы уже научиться держать себя в руках.       Едва в замке щёлкнул ключ, Джонатан, судорожно вздохнув, медленно сполз по стене, обнимая руками собственные колени. Противно. До невозможного унизительно. И Дио, скорее всего, тоже это понял. А что теперь делать? Избегать его? Прятаться? Брандо не из тех, от кого легко скрыться. А если найдёт — будет ещё больше поводов для издёвок и колкостей. Трус. Вот как он его назовёт. А разве он им не является? Подумать только, первое, что он хотел сделать — спрятаться! Выходит, Дио был бы прав, назвав его трусом? Если так пораскинуть мозгами, Дио всегда говорил ему правду в лицо, говорил то, что думает. Но всегда было что-то не так.       Джонатан закрыл глаза, отдавая себя тишине и давая мыслям слиться в единый поток. Неизвестно, как долго он сидел на полу, уйдя в себя, но вскоре за окном потемнело окончательно. Молчание давило, но он не спешил нарушать его. Он думал. Рука как можно бесшумнее потянулась к дневнику, вновь раскрывая его. Взгляд бегал по строкам, цеплялся за слова, будто они могли чем-то помочь, будто могли раскрыть эту тайну. Почему же все слова Дио звучали так искренне? Почему он испытывал презрение и злость? Почему?       Кажется, Джонатан забыл как дышать. Сердце неслышно отбивало непонятный ему ритм. Тьма за окном неумолимо пробиралась внутрь, разрушая уют и покой. Весь мир замер от ужасающей догадки: Дио тоже кричал, желая быть услышанным.        От осознания всё внутри похолодело. Джонатан боялся пошевелиться, даже просачивающаяся с улицы всепоглощающая тьма не пугала так сильно, как мысль о том, что Дио Брандо тоже способен чувствовать боль. Это было до простого очевидно, но за собственными обидами Джостар не замечал этого, потому что самому было плохо, самому хотелось придушить за всё сделанное, да ещё и незаслуженное. Но только сейчас, задумавшись, он разглядел эту неприглядную истину.       Медленно губы растянулись в улыбке, когда на деле сердце сжималось от боли. Такой светлый и добрый, что он мог ещё сделать, кроме как пообещать себе спасти утопающего любой ценой, даже если тот уже давно покоится на дне? От самого себя тошно не стало, Джонатан искренне верил в свои слова.       А вот Дио эта праведность бесила. Неужели не понятно, что благородство ни до чего хорошего не доведёт? Если верить во всё хорошее и надеяться на лучшее, то никогда не будешь готов к плохому. А Джонатан верил. Верил, что в каждом человеке есть хотя бы крупица добра, даже если душа уже давно сгнила, верил, что каждый может измениться, стоит только попытаться. До тошнотворного смешно. Порой такой искренний блеск в чужих глазах забавлял, но в основном очень быстро становилось скучно от этих бесконечных речей про честь, принципы, мир во всём мире, дружелюбие и прочую чушь, о которой без умолку и передышки болтал этот тупоголовый болван.       А Джонатан всё ещё сидел на холодном полу, осознавая самую страшную тайну, секрет, который зарыли да куда поглубже, чтобы точно никто не узнал, не увидел, не понял. Да вот только до конца ничего не удастся скрыть, рано или поздно любая тайна становится явью.       Решимость граничила с твёрдой уверенностью, для него это было также естественно, как дышать. Помочь во что бы то ни стало, даже если твоей добротой пренебрегают и сердце втаптывают в грязь — такой уж он, Джонатан Джостар, приторно-заботливый, чересчур светлый для такого, как Дио. Даже как-то смешно выходит, два человека, что никогда не сойдутся, а всё равно продолжают тянуться, только каждый по-своему и непонятно, что из этого всего выйдет в конце-то концов, даже интересно.       Просидеть всю ночь на холодном полу это явно не та перспектива, какую Джостар хотел бы видеть в своей жизни, однако даже перебравшись под тёплое одеяло он так и не провалился в эту спасительную темноту. Не мог. Когда рука в очередной раз потянулась за книжицей в кожаном переплёте, покоящейся на прикроватной тумбе, он заставил себя остановиться. Не сейчас.       Так странно — лежать, чувствуя кожей холод и цепляясь глазами за каждый случайный отсвет. Мгновения растянулись в вечность и невозможно было понять, который сейчас час. Он не знал, сколько времени прошло, когда небо за окном стало приобретать более светлый оттенок, а чуть позже стало серым и послышался монотонный стук утреннего дождя. Спать по-прежнему не хотелось.       Только сейчас он вспомнил о часах и, взглянув на циферблат, отметил, что сейчас только пять часов. И всё же, бездельничать дальше было бы просто невыносимо, поэтому, наскоро одевшись, он вышел в коридор, оставив дневник лежать у кровати. В поместье стояла гробовая тишина и казалось, будто если он заглянет в комнаты, то действительно никого не найдёт. Спустившись в парадную, он бросил короткий взгляд на каменную маску, её страшная тайна до сих пор не давала ему покоя, и вместе с тем было попросту до жути любопытно. Но, не став задерживаться, он пошёл дальше. В библиотеку идти не хотелось.       Джонатан мог бы ещё долго гулять по особняку, но вскоре наступило время завтрака, а он, по правде говоря, даже не заметил, как быстро пролетело время. Пройдя мимо одного из зеркал, он заметил синяки под глазами и сразу подумал, что ему эта бессонная ночка ещё явно аукнется. Не усталостью к вечеру, так расспросами со стороны отца и насмешками со стороны Дио. Однако, до общего сбора оставалось около получаса, поэтому он поспешил обратно в комнату. Он, конечно, не думал, что с дневником действительно может что-то произойти, но свои мысли всегда лучше хранить при себе.       Вопреки наивной вере, открыв дверь собственной спальни, он был вынужден лицезреть пренеприятнейшую картину: Дио лежал на его кровати, скрестив ноги, и, вытянув вверх руки с книжкой, читал. По его нахмуренному лицу было видно, что он предельно внимателен и, кажется, слегка зол. Впрочем, это выражение легко сменилось совершенно другим, стоило мальчишке переступить порог и тем самым нарушить тишину. Взгляд стал холодным, руки медленно опустились, записи теперь покоились в складках мягкого одеяла.       Так и не пройдя внутрь, ошарашенный, Джостар продолжал стоять как вкопанный, пока чужие движения проигрывались в замедленном действии. Казалось, будто это не Дио пришёл без спроса, а Джонатан ворвался на его территорию. Светлело. Дождь неизменно барабанил по стёклам. — Зачем ты.. — но договорить ему не дали, резко перебивая. — А не видно? — тон был более агрессивным, чем обычно. Хмыкнув, Дио поднялся, намереваясь уйти и, больно толкнув его плечом, проскользнул в дверной проём, бросив напоследок: — Поговорим после завтрака, ДжоДжо. Нехорошо заставлять людей ждать.       "Нехорошо заставлять людей ждать." И правда.. Устало вздохнув, Джонатан схватил дневник и поспешил в столовую. Как и ожидалось, пришёл он позже нужного, в то время как Брандо сидел за столом как ни в чём не бывало, как всегда безупречный во всём: от манер до внешнего вида и поведения. От брошенного в его сторону ледяного взгляда стало не по себе и он едва нашёл в себе силы, чтобы не отказаться от еды под предлогом того, что ему стало нехорошо. Знает, что это его всё равно не спасёт — разговор состоится в любом случае, хочет он того или нет. — Ты опоздал, — голос отца вырвал его из мыслей. — Прошу прощения.       Чувство вины невидимыми цепями опутало сердце. Трапеза прошла в молчании, слышался только стук столовых приборов да маятника настенных часов. Закончив раньше обычного, он поднялся из-за стола и коротко поблагодарив, побежал в библиотеку. Даже понимая, что это бессмысленно, он всё равно торопился. Как только тяжёлые двери закрылись, он направился вглубь, вдоль стеллажей, столов и подсвечников. Ему не требовался свет, чтобы понять, куда идти — он знал особняк наизусть. Это помещение было подобно звуконепроницаемому лабиринту, внутри которого слышимость была отличная, но если что-то произойдёт, то снаружи никто ничего не услышит. Опасно. И в то же время просто отлично, но не для него. Послышался протяжный скрип, пара гулких шагов. — ДжоДжо! Выходи немедля, чёртов трус! — Дио был зол. Марионетка обрывает ниточки и перестаёт выполнять приказы. Какая жалость. — Выходи, иначе я самолично обыщу здесь каждую щель и тебе не поздоровится, когда я тебя найду!       Ответом ему была непроницаемая тишина. Комната хранила молчание.       После продолжительного затишья Джонатан услышал шаги. Едва различимые и размеренные. В библиотеке было несколько кладовок и сейчас он сидел в одной из них, снаружи видно не было, все они прячутся за шкафами, а внутри завалены стопками книг, бумаг и писем. И он прятался в самом дальнем углу, наплевав на всё. Было пыльно и было тесно, но сейчас это попросту неважно. Он боялся. И теперь уже слишком поздно, чтобы выходить. А так, может быть, его и не найдут.. Шаги приближались. — Выходи где бы ты ни был, знаешь же, что найду! — очередной гневный возглас пронёсся по библиотеке, отражаясь от стен, — Какой из тебя джентльмен, если ты даже разговора как огня боишься?       Джостар хотел было подскочить и возмущённо возразить, что всё совсем не так, но вовремя себя одёрнул. Дио просто его провоцирует. И боится Джонатан вовсе не разговора. Впрочем, и это тоже Брандо прекрасно понимает. Сердце пропускает удар, стоит ему услышать, как со скрежетом отодвигаются стеллажи, как стук чёрных лакированных туфель заканчивается у самой двери и как эта самая дверь открывается с протяжным скрипом, поднимая столб пыли. Мгновения, кажется, тянутся бесконечно долго, прежде чем Дио показывается из-за очередной книжной стопки и видит аристократа, забившегося в самый дальний и грязный угол этой чёртовой кладовой и смотрящего на него с таким искренним страхом. Лицо закрывает руками, жмурится, готовясь к удару, ведь знает, — тот сильнее и церемониться не станет. Но он только резко заставляет Джонатана встать на шатающихся ногах и предплечьем придавливает горло к стене, так, что дышать едва представляется возможным. — Вот и закончилась наша игра в прятки. Я выиграл.       В глазах — нескрываемый ужас, и было совершенно непонятно, что именно его так душит, раз вслух не произнести ни слова. Он отчаянно вцепился в руку, но отпустил, стоило Дио надавить сильнее, при этом вырвав из чужой глотки надрывный кашель. Он не медлит, вот ещё, будет он ждать, пока этот тупица начнёт хоть что-то понимать своими крошечными мозгами. — А теперь слушай сюда, — голос понизился до гневного шипения, — Что бы ты там себе ни выдумал — чёрта-с два это правда, понял? Или думал я не замечу, что у тебя синяки под глазами? Такие болваны как ты по ночам только размышлять и могут, а у тебя всё так вообще на лице написано!       Его грубо тряхнули. Как только Брандо отошёл, давая вдохнуть, Джонатан протянул к нему руку, но тут же опустил. Опасно и чертовски страшно. Но, даже несмотря на это.. Может быть, ему всё-таки стоит сказать? — Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что это нормально — быть слабым?       В оглушительной тишине эти слова, сказанные так серьёзно, прозвучали подобно грому, весь мир замер в ожидании. К нему медленно обернулись и в чужих глазах вперемешку со злостью мелькнул отблеск смутной надежды.. На что? На то, что его поймут? С этим ещё только предстояло разобраться. Сжатый до побеления костяшек кулак сам по себе поднялся над головой, но что-то не давало ему так поступить, может, причиной тому было внезапно пробудившееся ото сна сердце. Хотя бред, нет его, нечему там оживать. Дио со всей силы ударил по стене несчастной каморки так, что выступила кровь, а тыльную сторону ладони покрыли ссадины.       Бесит. Раздражает эта наивность, святая простота, с коей тот так необдуманно говорит всё что только в голову взбредёт. Как так вообще можно? Неужели совсем не думает головой? Будто не знает, что за такое Брандо вполне способен прихлопнуть его на месте! Но.. Не делает ведь. Даже самому не очень понятно почему. Обычно он бы уже давно искалечил до неузнаваемости, подпортил бы репутацию и превратил чужую жизнь в сущий Ад, а сейчас.. А что сейчас? Что-то поменялось? Возможно. Резко выдохнув, он развернулся, быстрыми шагами направляясь к выходу и, на мгновение остановившись у двери, произнёс: — Жду тебя завтра у фонтана после завтрака. Опоздаешь — прибью. Усёк?       И, не дав ничего ответить, скрылся в дверном проёме. Оставшийся стоять Джонатан чётко услышал как закрылась тяжёлая дверь библиотеки. И что это вообще было?.. Он вышел следом, направляясь в собственную комнату. Надо было принять душ и сменить одежду — отец не потерпит, если он будет ходить в таком виде.