Человек и Великая Родина

      Небо над столицей переливалось оттенками серого, как только что добытая поваренная соль, а из заводских труб промышленного района валил ещё более страшного цвета дым. Хельмер за военное десятилетие превратился в настоящий остров спасения, как для отдельных беженцев на восток, так и для всего хозяйства Великой Родины в целом. Раньше я бы упрекнул такой уклад за чрезмерную географическую централизацию экономических ресурсов, но сейчас это было вынужденной мерой.       Автобус остановился. - Уважаемый, это же улица Крушвице? - прокричал я водителю. - Она самая. - ответил он.       Я пихнул Сашу в бок, желая разбудить, но, похоже, мой крик сделал это за меня. До этого она мирно посапывала. Мы приехали поздно вечером и долго разбирались с маршрутами общественного транспорта. Согласен, звучит странно, ведь мы оба провели здесь своё детство, но моя ссылка и её переезд сделали свою работу.       Дом номер шесть по улице Крушвице предстал нам обителью старой жизни. При чём даже не той которую мы помнили, с дешёвым мороженым и красными галстуками, а той самой жизни до революции. Ребёнок современного поколения так и не понял бы, что происходило тогда. Люди типа моего отца рассказывали бы о культурном процветающем обществе с великими писателями и поэтами, музыкантами и певцами, где всё было для свободного отдыха и саморазвития человека. Другие же, такие, как старый профессор в нашем университете, говорили бы об огромном социальном расслоении, бедноте среди крестьянства и отсталой экономике, ориентирующейся только на экспорт национального богатства за рубеж.       Именно этот контраст отражала архитектура и история здания. Для обычного разума, не вооружённого знаниями, дом представлялся произведением архитектурной мысли прошлого. За серым и бедным слоем общежития ещё сохранились следы великой старины. Но человеку, знающему историю, было понятно, что этим большим четырёхэтажным домом скорее всего владела только небольшая богатая столичная семья, унаследовавшая его от далёких предков.       Я заметил, что жена тоже засмотрелась на наш новый дом. - Валь, - обратилась она, - а ты в таком же жил? - Нет. У нас была большая квартира в центре, которую выдавали только крупным чиновникам, как мой отец.       Забавно, что за целый год неуспешных попыток завоевания её сердца я тогда так и не рассказал, где живу.       Мы постучались во входную дверь. Её сразу же открыл низкий тучный гражданин средних лет с лысиной, намного превышавшей его предполагаемый социальный статус. "Управляющий" - подумал я. Но моим догадкам насчёт профессии незнакомых людей в очередной раз не дано было сбыться.       Он представился ответственным за устройство мигрантов в этом районе. Управляющего, как оказалось, уже долгое время не было, так как прошлый куда-то пропал. Но нам повезло, и новый должен приехать сегодня ночью. Мужчина вручил ключи от нашей квартиры, объяснил, куда идти и попрощался.       Поселили нас на втором этаже в квартире под номером три. Я поставил чемоданы и сумки рядом с дверью, взял у жены ключ и начал открывать дверь. - Тут тихо... - сказала она. - А должно быть громко? - я открыл дверь и дал Востоку зайти первым.       Кот скрылся в тени, а Саша взяла меня за руку, и мы направились внутрь. - Когда я уезжала, Хельмер был таким весёлым и шумным... - А сейчас ты видишь очередной полузаброшенный город с количеством действующих заводов, превышающим количество заселённых квартир? - закончил я фразу за неё.       Она не стала отвечать, оставшись, вроде бы, довольной моим внезапным проявлением эмпатии. Нащупав выключатель, я увидел небольшую прихожую с обшарпанными обоями. Справа стояла вешалка и деревянная подставка для обуви. Далее по комнате расположились кресло и примыкающий к нему телефонный столик. В целом, дом произвёл неплохое для военного времени первое впечатление.       Восток вышел из-за двери, что спереди от нас. Еле волоча лапки, он дошагал до обувной подставки, забрался на неё, вжался в стенку рядом с батареей и закрыл глаза. - Вот собака! Не успели в дом заселиться, а он уже нашёл место для моих любимых валенок.       Я надеялся услышать что-то типа: "Он не собака, он кот! И я его уже отучила гадить в ботинки!", но ответа так и не последовало. Вместо этого Саша вышла в подъезд, чтобы загрузить вещи в дом.       В течение отношений с ней мне с каждым разом всё больше и больше кажется, что они построены на противопоставлении характеров. Когда у неё всё хорошо, весело и замечательно, у меня одни беды и несчастья. Как можно было уже видеть, в обратную сторону это работало с той же эффективностью.       Разгружать вещи совсем не хотелось. Кроме того, она желала поскорее лечь в кровать и уснуть, так что я достал для неё из чемодана постельное бельё, а сам принялся разбирать книги в прихожей.       Кресло показалось мне жёстким, но будить жену не хотелось и я смирился. Перебрав стопку экономических и философских трактатов, наконец нашёл дневник и принялся за чтение. Прошлый раз в поезде я остановился на конфискации квартиры после ареста отца. Сейчас должна была быть запись, где мы с матерью временно переехали к её подруге, которая тогда была за границей, но разрешила нам пользоваться своим гостеприимством. "03.01.1972.       Здравствуй, товарищ Дневник.       Я уже оправился от событий вчерашнего. Но до сих пор стараюсь забыть разговор с Кошкиной. От неё я такого никогда не ожидал, и общаться больше нет желания. Тетрадку со стихами сохранил только ради уважения к себе, но теперь буду записывать их тут.       Мама в состоянии ужасном: грустна, бледна, со мной не говорит. На вопросы о том, куда мы вообще переехали не отвечает. Мне здесь не нравится. Тут холодно и всего четыре маленьких комнаты. Я не знаю, где я сегодня буду спать. Надеюсь, что мама хотя бы подготовит раскладушку на кухне, если она есть.       Про отца ничего не известно. Надеюсь, что это какая-нибудь ошибка."       В конце почерк становится смазанным, и я бы никогда не прочитал этот текст, не помня слова. Это был почти конец всех исписанных страниц. В университете дневник мне был уже без надобности, да и стал я в тот период уже менее сентиментальным.       Но на самом деле запись части моей биографии должна была сохраниться ещё в одном месте. Дело в том, что во время нахождения в ссылке я также записывал свои "мемуары", в которых излагал не только эмоции, но и многие мысли на тему управления в Великой Родине. Именно они через какого-то стукача попал к Ростбериху.       Злоумышленник тогда надеялся скомпрометировать меня ещё сильнее, но всё обернулось против него. Отлично помнится мне эта сцена: "Я мечусь по камере в поисках своих записок. В дверь входит охранник и говорит, что меня вызывает к себе в кабинет управляющий. Пока мы шли моё сердце чуть ли не застыло, а мозг, судя по моим воспоминаниям, полностью отключился. И тут я вхожу в кабинет, готовлюсь к разбору полётов и вдруг слышу... похвалу."       В очередной раз вспоминая события прошлого, я и не заметил, что кот Восток сидел у кресла и просился на руки. Это было на него не похоже, но я всё-таки отложил дневник в сторону и принял его. Заснули уже в обнимку.