Несвобода

Хеймитч снова злился. Ходил мрачнее мрачного и прикладывался к бутылке еще чаще, чем раньше, — оказалось, что и такое возможно. А в перерыве между глотками бросал на Китнисс такие взгляды, что становилось понятно: она — разочарование всей его жизни, источник всех проблем мира и гнилое яблоко в одном лице. Она только пожимала плечами в ответ. В самом деле, она больше не пыталась умереть, почти всегда сдерживалась, чтобы не избить вездесущих медсестер и даже порой отвечала на вопросы спокойно, не переходя поминутно на истеричный крик — на который она, кстати, по ее собственному убеждению, имела полное право. В конце концов, уж лучше кричать: порой это помогает привести мысли в порядок гораздо лучше, чем алкоголь. Поэтому Китнисс могла лишь слоняться без дела. Здесь, вне арены, время тянулось мучительно медленно, а все дела, очевидно, решались за нее. Она была лишь символом, эмблемой, лишенным настоящей власти. Впрочем, она и так была сыта по горло всеми своими решениями, каждое из которых влекло за собой новый круг проблем. Иногда она приходила навестить Пита. А иногда ее саму приходил навестить Гейл. Но ни то, ни другое событие не приносило особой радости, не разбавляло одиночества навалившихся дней, не успокаивало ее собственные раны. И только одна идея, пугающая в своей невыполнимости, зрела у нее в голове, складываясь из подслушанных в коридоре разговоров, укрепляясь после каждого нечаянно затронутого воспоминания. Однажды, во время очередного диалога Хеймитча и Плутарха, она не выдержала и ворвалась в комнату, распахнув дверь с ноги. Бывший наставник устало приподнял голову, по всей видимости, ожидая очередной бессмысленной попытки девушки спутать все их карты. Но Китнисс приказала себе быть стойкой. Не поддаваться на этот укоризненный взгляд, в котором отчетливо читалось раздосадованность. Нужно убедить всех в своей серьезности и готовности сотрудничать. — Я слышала, вы планируете напасть на Капитолий, — сказала она, удивляясь тому, что голос ее не дрожал — впервые за долгое время. Мужчины переглянулись. — Это так, — спокойно произнес Плутарх, складывая руки на животе. Его глаза внимательно рыскали по лицу Китнисс. — Впрочем, «напасть» — слишком громкое слово, как мне кажется. Мы собираемся… — Я знаю, — не сдержавшись, перебила девушка, и тут вдруг ответил Хеймитч: — Да-да, она знает. Она достаточно долго подслушивала. Я позволял ей это делать — мне было интересно, во что все это выльется. Итак, Китнисс? Для чего ты созрела? Поведай нам, не стесняйся. Отчетливо уловив в голосе наставника язвительные нотки, она глубоко вздохнула, сдерживая не менее язвительный выпад, и откинула за спину волосы, выпрямляясь. — Вам нужна Сойка. Людям нужна Сойка. Я готова стать ею. — С чего вдруг такая расположенность? — прищурился Хеймитч. Он не доверял ей больше, и это было более чем заметно. — Мне надоело гнить здесь, — огрызнулась Китнисс, и это вполне можно было назвать правдой. — То есть ты согласна? Согласна надеть тот костюм, взять в руки лук и отправиться вместе с восставшими в столицу?  — Хоть сейчас, — пожала плечами девушка, опасаясь, что внезапно начавшие дрожать колени предадут ее мнимый боевой настрой. Но одно она знала точно — оставаться здесь, в укрытии, она не могла. Поэтому Хеймитчу придется поверить. — Ну-ну, — хмыкнул тот. — Может быть, мы согласимся. В конце концов, Капитолий слаб. Без постоянных поставок из других дистриктов он очень скоро зачахнет совсем. Интересно, через сколько дней они начнут грызть свои драгоценности? Кажется, они недооценили тех, кто давал им одежду и пищу. Нас они тоже недооценили, — с этими словами он захохотал. Китнисс поняла, что он снова был пьян. — Чего ты хочешь, девочка? — вздохнул Плутарх. — Такие, как ты, не приходят с повинной. — Я хочу… — начала было Китнисс и осеклась. Идея готова была прорваться наружу, она была так неудержима, что девушка была поражена. Неужели она действительно хочет этого? Неужели таким и будет ее условие? — Я хочу забрать из тюрьмы одного человека. — И я даже знаю, какого, — вновь рассмеялся Хеймитч, и его смех был злым. — Уничтожить Капитолий ради капитолийца: как вам это нравится? .. — Он не капитолиец! .. — закричала в сердцах Китнисс, как вдруг поняла, что тот прав. — Больше не капитолиец, — быстро добавила она, закусывая губу. — Он труп, малышка, как ни прискорбно, — пожал плечами Хеймитч. — Но так даже лучше. Сделка ведь все равно остается, как ни крути. Цепи вновь натянулись под тонкими запястьями, мерно бряцая в такт ударам. Пленник продолжал упорствовать. Его следовало убить уже давно — вернее, он давно должен был умереть сам. Но он никак не желал умирать, и это казалось какой-то извращенной гордостью с его стороны. Предатели не должны испытывать этого чувства, и тюремщики с удовольствием размазали бы его по стенке, но он явно кое-что знал, и перед смертью они были просто обязаны получить его признание. Любой ценой. Молодой человек вскинул голову. За запекшейся кровью почти невозможно было разглядеть его черт. Бурые подтеки смешались с размазавшейся золотистой подводкой, превращая лицо в блестящую маску. Разбитые губы приоткрылись. — Я ничего вам не скажу.