Избранный

Алекс проснулся от резкого гудка грузовика под своим окном. Мужчина мысленно выругался самыми изысканно подобранными, несмотря на ранний час, словами. Глаза слипались, проспал он всего часа четыре, так как от МакКарти уехал лишь в два часа ночи. Хорошо, что он успел на автобус, а то ночевать пришлось бы на остановке. Снова гудок! Черт бы побрал эти гудки! Мужчина перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой, закрыл глаза. Он никак не мог снова уснуть. Провалявшись на кровати почти полчаса певец встал, с хрустом потянулся и зевнул. С утра всегда немного тяжело дышать, но скоро это пройдет. Он пошел принять холодный душ, зашел в ванную и закрыл дверь. Перед глазами стояла картина — Майкл, пьющий отбеливатель для белья. И он улыбался. Эта улыбка промелькнула у Алекса во сне, но вспомнил он об этом только сейчас, смотря на льющуюся из старого душа воду. Кому он улыбался? Мужчине поплохело — из улыбающегося рта текла пузырящаяся кровь. Он подставил лицо под ледяные струи, дышать было трудно, а от резкого холода стало еще хуже. Он выбрался из ванной и пошел обратно в спальню, скользя по искусственному паркету босыми ногами. Найдя джинсы, пошарив в карманах, набитых бумажками, музыкант вытащил ингалятор. Дыхательные пути расширились, немного закружилась голова, наконец-то хорошо. Сон уже окончательно его покинул и, вытершись большим полотенцем и натянув серые растянутые треники, мужчина направился на кухню. В животе зарычал мотор старого доброго Харлей Дэвидсона, оповещавший о нужде подзаправиться. Оладьи с яблоками — отличная идея! К тому же готовка отвлечет от... Неважно. Светловолосый готовил, напевая про себя старую греческую песенку. Сладкий запах теста с ванилином смешивался с кисловатыми нотками яблок и пряными аккордами корицы, пропитывая кухню уютной легкостью. Довольно шипя пухлые оладушки румянились на сливочном масле, липкий яблочный сок капал с терки, смачивал пальцы, находя маленькие ранки, о которых уже и думать забыли. Вода в электрическом чайнике гудела, словно стая разозленных шмелей. Все еще греющее остывающую землю солнце проснулось и медленно поднималось, чтобы разбудить других, заглядывая в окна, и Алекс наслаждался его теплом на бледной коже. Вода вскипела, гудя еще громче на последнем издыхании, бока оладьев стали карамельными и пористыми, как маленькие круглые морские губки. Сняв дрожащий от нетерпения чайник, Капранос налил кипятка в кружку, кинул в воду чайную ложку быстрорастворимого и добавил немного молока. По кухне разнесся запах кофе, так резко отличающийся от нежных мотивов яблок, корицы и оладий — крепкий, настойчивый, бодрящий. Поставив все на стол мужчина принялся есть. От оладушков и кофе поднимался еле заметный пар, вилка и нож блестели в лучах рассветного солнца. По отдельности все вкусы хороши, но слишком просты и неинтересны — все равно, что играть на пианино только одной рукой. Певец запил таящие во рту сладкие оладьи горьким кофе и прикрыл глаза, пытаясь прочувствовать все нюансы и особенности этого кулинарного ансамбля. Оставшись довольным он продолжил завтракать, время от времени прерываясь и наполовину смыкая веки. Ему нравилась мелодия вкусов, нравилось готовить, нравилось пробовать. Резкая безликая трель телефона неожиданно пронзила тишину в квартире. Алекс встал и поспешил к аппарату, поднял трубку и прислонил к уху холодный пластик. — Алло, я вас слушаю. — Здравствуй, Алекс. — Голос продюсера на другом конце провода звучал натянуто жизнерадостно. — Как у тебя дела? — Нормально, Тор. — Ну... — Несколько неловкая пауза чуть затянулась. — Я конечно знаю про Майкла, что он... И мой вопрос скорее всего будет бестактным, но все же – как быть с клипом. — Нет-нет, все нормально, я приеду. Надо будет позвать ребят, вместе решим. — Отлично! — Облегченно воскликнул голос на другом конце линии. — Тогда приезжайте к трем. Пленка уже будет готова к обработке. — Хорошо, мы приедем. До встречи, мистер Йоханссон. — До встречи, Алекс. Когда будешь навещать Майкла, передай ему, чтобы поскорее выздоравливал. — Непременно. — Звонок завершился, продюсер повесил трубку, его примеру последовал и музыкант. Мужчина вернулся на кухню, где его ждал еще теплый завтрак. Он быстро доел его, выпил кофе, убрал со стола. Он пару секунд постоял у раковины, решая, что делать с посудой – помыть сейчас, или вечером. Времени много, а вечером стоять над грязными тарелками совсем не радужная перспектива. Придется все помыть сейчас. Блестящая и скрипящая от чистоты посуда отправилась по своим местам – ложки и вилки в ящик, тарелки и кружка в шкаф, а сковорода заняла свою позицию на верхней полке. Отлично, одной заботой меньше, однако времени до встречи еще полно. Может прогуляться до Пола? Идти через парк минут сорок, значит где-то через час буду у него. К тому же надо забрать машину. Она осталась у подъезда Майкла. До него далеко, даже на автобусе. Тогда можно заскочить на обратной дороге от Тора. Еще одной проблемой меньше. Певец не спеша оделся, выбрал носки и ботинки по душе, одел пальто и обвязал шею шарфом. В карманах лежали бумажник, ингалятор, паспорт и телефон. Теперь можно выходить. Он взял ключи, перешагнул через порог квартиры, запер за собой дверь. Мужчина предпочитал спускаться по лестнице, ему нравилось бежать со ступенек, скользя рукой по перилам, и убедившись, что никого рядом нет, светловолосый понесся вниз. Только он, с улыбкой до ушей и сбившимся дыханием, очутился у железной двери подъезда, она отворилась и в здание вошла маленькая пожилая женщина с пакетом молока в узловатых пальцах. Она посмотрела снизу вверх на высокого светловолосого мужчину в темном пальто, застывшего перед ней, с таким лицом, будто его застали врасплох. Тот улыбнулся и галантным жестом уступил ей дорогу. — Доброе утро, мэм. — Доброе утро. — Старушка поднялась на одну ступеньку, все еще удивленно глядя на него, а потом поднялась на свой этаж, слыша краем глуховатого уха, как со стуком закрывается парадная дверь. Солнце уже слепило глаза, прорываясь сквозь тонкую кожу век красной пеленой. Деревья покачивали свои практически голые ветки, шелестели последние сухие листочки, нашептывая ветру свои тайные желания. Влажные темные асфальтированные дорожки парка, летом зеленого и тихого, словно островок леса посреди Глазго, то шли параллельно друг другу, то переплетались и перекрещивались. Мимо Алекса шли мамаши с колясками, болтая друг с другом о мужьях и детских присыпках, качая пускающих слюни пухлощеких малышей. В такое время не было видно подростковых парочек, прогуливающихся за руку, пьющих пиво в банках от сока. Мужчина шел медленно, смотря на белые облупившиеся скамейки, занятые старичками в кепи, на мамашек с их колясками, на серые деревья, на чистое голубое небо, куполом укрывающее маленькую планету с крохотным островом, на карте которого иголкой указали невидимый невооруженным глазом городок. Рыжеватая челка трепалась от порывов пробирающего до костей ветра, зеленые глаза щурились на солнце, воротник пальто поднят до ушей, помогая шарфу согревать тонкую шею. До музыканта доходили редкие обрывки разговоров. Кто-то рассказывал, как на войне ему пулей сбило любимую нашивку на плече, на что его собеседник посмеялся и сказал, что пуля сбила его любимый палец. Какая-то женщина через несколько метров от ветеранов сказала подруге, как плохо Сэмми переносит яблоки, и что Чарльз совсем перестал с ней разговаривать. "Не может быть!" воскликнула подруга, и они прошли мимо. Частые шаги, приближаясь и настигая слух, простучали подошвами в метре от певца и понеслись дальше. Высокий спортивный парень в наушниках наверняка бегал здесь каждое утро. Аромат теплых булочек, неожиданно ударивший в нос не хуже раскрасневшегося от адреналина парня во время уличной драки, заставил обернуться. Грузовик привез целую партию выпечки в маленький ресторанчик на углу узкой улочки. Капранос узнал это заведение — до Томпсона уже недалеко. Запахи медленно сменяли друг друга. Теперь пахло мокрой землей и машинами. Парк закончился. Надо идти мимо того дома, на котором написано большими яркими буквами "безумный шляпник".

***

— Привет, Эстер! — Привет, Алекс! А ты рано. — Черные локоны спадали на изящные плечи, обрамляя правильное лицо супруги барабанщика. Большие карие глаза с длинными ресницами спросонья были немного влажными, а розовые очерченные губы растянулись в легкой улыбке. На ней были белая футболка и джинсовые шорты. Она пропустила Алекса внутрь и закрыла дверь. — Пол сейчас придет. Он вышел за хлебом. — Там как раз привезли свежего. — Певец повесил пальто на крючок, снял шарф. — Значит, завтрак будет на славу! — Оба улыбнулись, Эстер смотрела, как гость снимает ботинки. — Милые носочки. — Специально для вас одел. — Они засмеялись. — Будешь с нами завтракать? — Нет, спасибо, я уже поел. — Ну, как хочешь. Посиди пока в гостиной, а я пойду готовить. — Тебе помочь? — Давай! Вместе веселее. Пол не заставил себя долго ждать. Через пятнадцать минут раздался стук в дверь, и Эстер побежала ее открывать. Еще через минуту в кухню вошел барабанщик. — Доброе утро, мистер Люблю-Встать-Пораньше. Как дела? — Привет, Пол. Нормально. Меня разбудил какой-то грузовик под окном. Решил прогуляться и заскочить к вам. — Ясно. Что готовите? — Он заглянул через плечо Капраноса. — Вкусно пахнет. А чего так мало, ты что, не будешь есть с нами? — Я уже успел позавтракать. — Может выпьешь чая? — С удовольствием! Супруги ели и болтали о погоде, их ранний гость медленно маленькими глотками пил горячий черный чай. Речь зашла о съемках, и Алекс спросил, не звонил ли продюсер Полу. — Нет, а что? По крайней мере я не слышал. — И я не слышала. — У нас еще много дел? — Да, сегодня в три надо приехать к нему. Кстати, надо позвонить Нику и Бобу, может они тоже не знают. — Звони с домашнего. — Спасибо. Сейчас и займусь. — Певец взял чашку и вышел из кухни. Томпсоны уже почти опустошили свои тарелки и кружки, когда он вернулся. — Ну что? — Боб уже говорил с Тором, а Ник все проспал. — Теперь и он в курсе. — Ухмыльнулся барабанщик. — Как поживает Майкл? — Да, Алекс, как он? Пол мне говорил, что он попал в больницу. — Вроде нормально. Но ему там еще долго лежать. — У него что, припадки? Алекс взглянул на Эстер и на ее мужа. Он выглядел немного виновато. Барабанщик поднял глаза и легонько покачал головой. — Эмм... — Капранос замялся, придумывая, что сказать. — Врачи пока не знают. Возможно он просто переволновался. Но они все равно просят, чтобы он полежал у них какое-то время. — Бедняжка. — Все будет хорошо.

***

— Зачем ты ей соврал? — Алекс повернулся в сторону водителя. Пол, не отпуская руль, размял пальцы и облизнул губы. Они ехали по направлению к студии, где должны были обработать пленку. — Я не хотел, чтобы она волновалась, понимаешь? — Думаешь, она так близко все воспримет? Эстер с ним даже не знакома. — Она бы не подавала виду, но я знаю, что внутри ей было бы неуютно. Я ей рассказывал про Майкла. Что он неплохой парень. — Барабанщик повернул машину. Они доехали до светофора, чей красный огонек призывал надавить на педаль тормоза. Автомобиль остановился, пропуская перед собой мужчину в костюме и с чемоданом. — Почему он это сделал? — Я не знаю, Пол. — Его отправят к психологу. — Да. — Тихо, практически шепотом сказал Алекс, думая про себя, чем может закончиться этот визит.

***

Майкл проснулся с сильной головной болью. Было уже светло. Он хотел помассировать ноющие виски рукой, но широкий кожаный ремень сильно затруднял задачу. Парень резко поднялся и попытался вырвать свои руки из непонятно откуда взявшихся пут. — Спокойно, Кэмпбелл, а то тебя опять накачают успокоительным. — Голос звучал будто бы со стороны кресла, на котором вчера сидел Алекс. Парень вспомнил вчерашнее, но очень смутно, как будто много выпил. Ему даже пришла в голову такая идея, на что Голос рассмеялся. — Ты идиот, Кэмпбелл! Ты опять разбушевался из-за своего полугрека. Сколько раз тебе повторять, что ты ему даже не жвачка на подошве. — А ты откуда знаешь? Ты же не у него в мозгу засел! — Просто несмотря на то, что я лишь голос, я вижу лучше тебя. А ты, похоже, вообще ослеп на оба глаза! — Отстань. — Какие мы обидчивые! Как твоя рука? — Ты про... — Парень взглянул на забинтованное у локтя предплечье. — Немного побаливает. — До свадьбы заживет. — Усмехнулся Голос. — Как дела, Майкл? — Парень обернулся на открывшуюся дверь. — Здравствуйте. — Хотел сказать юноша, но опухший язык и больное горло решили ему помешать. Малец промычал непонятный набор звуков с гримасой боли на лице. — Тебе нельзя говорить. — Врач сделал ударение на слове "нельзя", словно без этого было бы менее понятно. Седовласый мужчина под пятьдесят устроился на кресле, и мальцу послышалось тихое ругательство из-за его спины. Майкл хмыкнул. — Что-то забавное? — Парень помотал головой. — Ну что же... Я просто зашел проведать тебя, а заодно задать пару вопросов. — Юноша вопросительно посмотрел из под черных бровей на человека в белом халате. — Ах, да! Я же забыл представиться! Меня зовут доктор Ройфман. Я местный психолог, доктор медицины и тому подобное. Итак, ты готов? Если ты неважно себя чувствуешь, то я зайду позже, нет проблем! — Майкл пожал плечами. — Если это утвердительный жест, то я начну. Я буду задавать вопросы, ответами на которые будут "да" или "нет", так что не старайся говорить. Ты живешь один? — Да. — Кивнул малец. — Тебе бывает одиноко? — Нет. — Мотнул он головой. — У тебя много друзей? — Нет. — После непродолжительной паузы ответил парень. — А мистер... Капранос? — Спросил доктор Ройфман, заглянув в блокнот, в котором же и отмечал ответы своего пациента. — Он твой друг? — Ответа не последовало. — Та-ак... Ты употребляешь наркотики? Не волнуйся, это только между нами. — Нет. — Пьешь лекарства? Успокоительное, снотворное, что-нибудь в этом роде? — Нет. — Тебя не мучают кошмары? — Нет. — Тебя не преследуют голоса, или не видишь ли ты того, чего не видят другие? — Нет ответа. — Майкл, ты слышишь голоса? — Нет. — А ты знаешь, почему тебя привязали? — Молчание. — Понятно. Что же, на сегодня мы закончили. Я приду через пару дней. — Мужчина убрал ручку в нагрудный карман и взял блокнот. Похлопал парня по ноге, подошел к прозрачной двери. — Выздоравливай поскорее. Снаружи палаты его ждала его коллега, лечащий врач Майкла. Элизабет или, как ее называли остальные, Лиззи стояла, оперевшись спиной о стенку напротив двери. Густые волосы были наспех собраны в хвост, что придавало ей еще больше шарма. — Ваш вердикт, доктор? Быстро вы закончили. — Пока он не может говорить, я не смогу провести опрос полностью. К тому же он должен раскрыться. — В смысле? — Он врет на некоторые вопросы. Я спросил его про вчерашний инцидент. Он ничего не ответил, но я уверен, что парень помнит его. Я спросил про голоса и всю эту... — Да-да, я поняла. — Он соврал, сказав что ничего не слышит. — Вы уверены? — Абсолютно. Мало того, я видел, что он говорил с кем-то в палате. Ну, как говорил – по жестам и выражению лица было ясно, что его собеседник ему не импонирует. — Наркотики? — Нет. Я уже видел результаты анализов. Кроме той гадости, которой он себя попытался убить, ничего в крови нет. Даже алкоголя. — Неужели все-таки шизофрения? — Пока рано делать выводы, но за мальчиком надо хорошо следить, хотя бы для того, что бы не было еще попыток расквитаться с жизнью.

***

— Он думает, что ты чокнутый. Надо быть осторожным, если не хочешь в дурку. — Голос говорил настороженно и обеспокоено. — С чего такая забота? — Ты идиот, Кэмпбелл. — Тебе, видимо, доставляет удовольствие так меня называть. — Ядовито заметил Майкл. — Да я о тебе всегда забочусь. Говорил тебе, не связываться с этим маньяком, а ты не послушался и лежишь теперь в больнице, привязанный к собственной койке, да еще и с обожженными внутренностями. И мне совсем не нравится называть тебя пустоголовой собачонкой... — Ага, как же. — ... Я всего лишь пытаюсь тебя отгородить от всяких Капраносов единственно действенным способом. — Продолжил Голос необычно серьезным тоном. Если раньше он язвил или злился, то сейчас вел себя как наставник, даже как родитель. Майкл не знал, каким образом реагировать на такие явные изменения. — А если я не хочу быть отгороженным? — Тогда ты определенно кретин! Он тебя в могилу загонит! Посмотри на меня! — Ты голос, я не могу тебя видеть! — Я сказал посмотри! — По коже юноши пробежали мурашки, как стайка муравьев. Приказ звучал от Голоса, но словно он находился сразу везде в комнате: у окна, за кроватью и под ней, в тумбочке, у двери, на потолке. Когда он крикнул, парню почудилось, будто затряслись стекла в окнах, посыпалась побелка в углу и вода в маленьком кувшине пошла рябью. Или не почудилось. — Смотри! Малец поднял глаза, и воздух из его легких со свистом вылетел наружу. В помещении стоял абсолютный вакуум, сосуды начали лопаться, в ушах зазвенели колокола и зашумели мириады крылышек саранчи, потом барабанные перепонки не выдержали и лопнули, оставив после себя лишь белый шум. Белки заливались ярко-красной кровью, кожа покрылась пятнами. Тело разрывало изнутри, но кричать со съеживающимися, как сушеные яблоки, легкими было невозможно. Ремни на запястьях стали нестерпимо давить и трещать, под напором разбухающей плоти. Два малахитово-зеленых глаза, с темными прожилками, как старые сережки в оправе, прожигали насквозь. — В них нет того, что ты ищешь. Тебе кажется, что ты ему не безразличен, но этот человек – манипулятор. Умелый и опытный. Ты не совладал с его мастерством и как последний наивный болван, как несмышленый мальчишка, влюбился. Влюбился в эти безразличные к тебе глаза. Слышишь этот голос? — Стены начали трескаться под напором атмосферы. Лицо Майкла распухало, а глазные яблоки норовили выскочить из орбит. — Он заговаривает тебе зубы. Его губы? Раскрываются, чтобы заманить тебя в сети. Его жесты, его поведение, все это ложь! Парню казалось, что его разрывало не внутреннее давление, а слова, произнесенные Голосом настолько уверенно, будто он читал справочник, и настолько властно, словно Голосом было божество. Юноша потерял сознание.