***
— Виктор Олегович, а что у Мирона за эпизод с его другом? — мы с ним сидели в кафетерии и обедали. Без особого энтузиазма с моей стороны. — Как мне сказала его мать, в маниакальном и агрессивном приступе, он кинулся сначала на свою девушку с ножом, но его друг, Иван, встал между ними и получил нехилое ножевое в печень. — доктор пожал плечами и откусил большой кусок котлеты по-киевски. — И как вы думаете, что могло его побудить к этому? — Не знаю. Может быть обида или ревность, может быть ему под действием наркотиков что-то привиделось. Там же как, под наркотиками, все ощущается ярче и острее, серьезнее и жестче. Ты не ты, за свое тело не отвечаешь, а разум и подавно говорит тебе адьёс. — он делает глоток компота и озадаченно глядит на меня. — Хотите узнать к чему это я? — Да, хотел бы. Может твоя мысль будет достойной и весомой. Я прочищаю горло и стараюсь в голове сформулировать свою догадку. — Может надо поговорить с этим Иваном, он же не был под наркотой, все понимал. И раз он его лучший друг, то был во все эти его «взлеты и падения», может подскажет, что является для него спусковым крючком. Он всяко больше может сказать о Мироне Яновиче, чем его родители, которые понятия не имеют, что творится с их сыном. — пожимаю плечами. — Я иногда прибегаю к такой тактике, это многое иногда решает и даже задумывался об этом. У меня слишком много пациентов сейчас в отделении, и плюс ты на практике до трех часов, так что можешь к нему съездить сама и узнать. Что скажешь? — Давайте попробую. Только надо узнать, где он.***
Найти больницу было, относительно, не сложно. После практики я поехала на автобусе, по пути купив себе бутылку воды, а Ивану шоколадку. Идти с пустыми руками как-то неудобно, учитывая, что я для него чужой человек и свалюсь как снег в мае. Найти палату Вани было целым приключением, но мне помогли медсестры, и вот, я стою перед заветной дверью. Краткий стук и краткое согласие чтобы зайти. — Здравствуйте, Иван. — вижу его озадаченный взгляд. — Меня зовут Василиса. Я студентка пятого курса медицинского и прохожу практику в психиатрической больнице. Могу я задать Вам парочку вопросов? — сажусь напротив, натянуто улыбаюсь. — Здравствуй. А я тут причем? — Это насчет Мирона Яновича. Его лицо резко поменялось. Заметный спектр эмоций проявились и мне стало не по себе. Я понимаю, что ему не приятно, вероятнее всего, об этом вспоминать, а говорить и подавно. — Слушаю. — сухо произносит мужчина. — Вы не против? — достаю телефон и показываю диктофон. Важны любые детали, которые он расскажет о той ночи и вообще Мироне. — Нет, я не против. — Хорошо. — я поджимаю губы и выдыхаю. — Какой Мирон бывал в моменты ремиссии? — Он очень хороший человек, в принципе. Всегда поддерживал, мог заступиться, мог люлей отвесить если человек заслужил. За друзей, в общем, горой стоял. — он отводит взгляд. — В моменты, когда он злоупотреблял, создавалось впечатление, что человека просто подменили. Оно и понятно, конечно, сам не свой был. Я видела в его глазах такую вселенскую грусть. В нем боролось два чувства: бросить его, оставить со своими демонами наедине и жить спокойно, а второе всегда быть рядом и поддерживать, как только возможно. И я хотела бы верить, что последнее превалирует над ним, он его не бросит. Но стоит быть честным по отношению к себе. Тебя пырнул твой лучший друг. Казалось, что все возможные мосты сожжены и дальше просто точка невозврата. — Я его люблю и уважаю, но у всего есть границы дозволенного. — тихо говорит Иван и отвожу взгляд. Он ведь прав. Горько понимать, что он прав. — Ну, а если он встанет на ноги? — Вы действительно в это верите? — он на меня посмотрел таким взглядом, каким смотрит смертельно больной пациент в хосписе на курирующего врача. — Верю. — я солгала и, надеюсь, моя ложь не упадет на его плечи, подобно мир на плечи Атланта. — Я очень хочу в это верить. Когда Вы поправитесь и решите его навестить, я думаю, это станет для него сильным толчком и осознание придет. — Мое восстановление займет много времени. — А он никуда не торопится.***
Когда я вернулась в больницу Виктора Олеговича на месте не было, ему было необходимо отлучиться по своим делам и поэтому медсестры всучили мне капельницы и направили в палату триста четырнадцать. Мирон лежал на кровати и читал «Бойцовский клуб». Довольно иронично видеть в его руках эту книгу, ведь ситуация его жизни схожа с ситуацией Тайлера. Только у второго не биполярное расстройство, а уже конкретное раздвоение личности. Две грани одной сущности, понимаете. Почему-то меня это заставило улыбнуться, и моя улыбка ни осталась не замеченной. Мирон поднял на меня глаза и хмыкнул. — Что именно тебя развеселило? — голос его не был раздраженным или злым. Искреннее любопытство. — Книга. — киваю на маленькую книжку в его руках. — Ах, да. Каламбур лютый. — он тоже усмехается. — Как-то не додумался. Показываю ему капельницу, и он закатывает рукава кофты. Я аккуратно достаю спиртовую салфетку. И как по учебнику. Большое инъекционное поле. Малое инъекционное поле. Снимаю колпачок с шприца. Вдыхаю. И попадаю в пустоту. Кровь наполняет канюлю – значит я успешно попала. Сложно было бы не попасть, у Мирона «отличные» вены. Настраиваю скорость для капельницы и встаю с кровати. — Как думаешь, я похож на Тайлера? — спрашивает, очень тихо и осторожно. Этот вопрос заставил меня задуматься. — У вас не такая скучная жизнь как у Тайлера. И это не приведет вас к такому безумию. — Но я же безумен. Я не стабильный. Я чуть не убил лучшего друга. — Нет, Мирон, вы не безумны. И вы можете быть стабильным. Это вопрос желания, времени и сил. — озадаченно смотрю в его глаза и поджимаю губы. — Ваше заболевание… Это не рак, который имеет свойство ремиссии, которую становится очень сложно остановить. — когда я осознала, что сказала, громко выдохнула и пролепетала. — Господи, что я несу. Простите пожалуйста. — Все нормально. Я понял к чему ты клонишь. — он отложил книгу на прикроватную тумбочку. — В какой-то степени ты права. Это же можно контролировать препаратами. Люди с этим живут. Так говорит док. — смотрит на капельницу. — Как говорится, ты просыпаешься и будь уже этим доволен. Но кому я нахрен такой нужен? — Мирон грустно улыбается, и я сажусь к нему на кровать. — Все наладится, Мирон Янович. — беру его за руку. — Для каждого безумного Тайлера найдется своя саморазрушающаяся Марла. — встаю с кровати и улыбаюсь ему. — Приходи ко мне почаще, пожалуйста. — он смотрит на меня снизу вверх. — Становится как-то легче. Я киваю и ухожу из его палаты, понимая, что пересмотрю «Бойцовский клуб» сегодня ночью.