***
— Вы хотите сказать, что это не поддельный сертификат, молодой человек? — женщина средних лет, надев очки, пыталась найти хоть какие-то признаки подделки сертификации этого юноши, который заявляет, что прошел курс в Париже, в таком возрасте, еще хочет работать здесь, — Я верю, что данный документ подлинный, но… — она положила бумагу на стол, стукнув острыми ноготками о стеклянное покрытие, — Не подделка ли ваши умения? Вдруг вы его купили, а когда выйдете на работу из-за вас мы потеряем постоянных клиентов? — Я могу прямо сейчас показать, что умею. Но мне всегда говорили, что мои работы специфичны, но из того, что я здесь вижу, могу собрать что-то классическое, — Чуя сидел на мягком стуле с деревянным каркасом. Тут обычно сидят клиенты и выбирают что-то из каталога, который, к слову, стоит на подставке слева, а справа аккуратно сложены визитки. — Почему-то, мне кажется, я не пожалею. Вперед. Этот салон — один из ведущих в Йокогаме. Чуя не занижал свою планку, он знает, что может. Помещение было светлым, хорошо освещенным. Если говорить про освещение, то с потолка свисали люстры с плафонами, которые, кажется расписывали вручную. В холодильнике* лампы были встроены в стенки, поэтому был освещен каждый цветок. Пол был уложен коричневой глянцевой плиткой с узором не то песка, не то земли, но ощущение было, будто подходишь к цветочной поляне по лесной тропинке. Стены цвета топленого молока украшены зелеными гирляндами, картинами и полками с цветами в горшках. В одну из стен встроен холодильник, он не выпирает, не выглядит, будто его поставили по середине и ушли, забыв. Это словно окно в другой мир. Рабочий стол стоит параллельно самой длинной стене. За ним могут работать минимум четверо. Он из белого дерева с разными ящичками, в которых аккуратно сложены инструменты и различные украшения для цветов в виде фигурок, игрушек или бабочек. В самом дальнем углу стоит столик, тоже сделанный из белого дерева, но столешница покрыта стеклом.Каталог стоял на позолоченной подставке, сделанной в форме розы, словно это самая драгоценная книга в мире. Визитки разных цветов сложены аккуратной стопкой. Рядом со столом два невысоких деревянных стула с подушками на сидушках. А еще здесь полы с подогревом и кондиционер. И стоит кулер и кофемашина. Клиенты могут бесплатно сделать себе кофе и взять печенье из миски, которая стоит у кассового аппарата, находящегося у входа, там стоит высокая стойка, за которой сидит молодая девушка и пилит ногти. Мечта. Руки сами потянулись к розе. Она была не высокой, но с крупными бутонами интересного розово-белого оттенка, который ближе к верхушке переходил в белый. Подумав, Чуя взял еще и более насыщенную розу, розовую, когда-то ему говорили, что этот оттенок называют «цвет розовой орхидеи», но заморачиваться не хотелось. Нравится — беру. Этих красоток с более мелкими бутонами он взял две. Для объема — белая кустовая роза. Маленькие белоснежные бутоны, словно перья с крыльев маленьких ангелов, нежные, поэтому стоит аккуратнее. Белый лизиантус, который называют еще и эустомой, тоже хорошо встанет сюда. Теперь надо думать над зеленью. Ах, вот эвкалипт и папоротник, ему всегда нравилось сочетание этой зелени с розой. Лимониум для контраста, немного сухоцветов, можно вероники добавить. Для более необычного сочетания — хлопок. На то, как юноша собирает нужные ему цветы главный флорист смотрела с неодобрением. Она никогда не была уверена, что заранее сможет рассчитать нужное количество цветов. Она думала, что этот парень либо дурак, либо потом снова залезет и будет добирать цветы. Но выбор она, в своей голове, похвалила, сочетание цветов ей нравилось. Чуя встал за стойку, разложил цветы по кучкам. Его метод сборки всегда считали странным — сначала он ставил «подушку» из чего-то пышного, что создаст объем, а потом ставил остальные цветы. Сборка строго по спирали. Он, не боясь, отламывает от пышной ветки эустомы один стебель и ставит между кустовыми розами, чуть выше основных цветов. Розу расставляет хаотично, но так, чтобы рядом они не стояли. Вероника, своими насыщенными цветами разбавляет белый и розовый, а сочный эвкалипт освежает композицию. Накахара зафиксировал все резинкой. Женщина хотела было уже оценить работу, но к ней повернулись спиной, а к зеркалу лицом. Она продолжила наблюдать за работой. Чуя спустил вниз одну одноголовую розу и несколько кустовых, поставил еще пару веток вероники и эвкалипта, разбросал по букету еще лизиантуса и сухоцветов. Букет получился пышный, но он еще не закончен. По краям, ближе к верхушке, теперь находились листы папоротника, создавая впечатление «фона», а лимониум пестрил между кустовой розой. Завершающим штрихом стал хлопок, который он поставил в самый центр, как акцент. Упаковку он выбрал простую — матовую мелованную бумагу. Он ловко обращался с ножницами, словно всю жизнь этим занимается. Женщина даже не заметила, как ловкие пальцы уже завязали тугой бант. Юйлань, а именно так звали женщину, что сейчас пыталась найти хоть что-то не то в работе школьника, не могла поверить своим глазам. Этот мальчик сейчас ввел ее в ступор. Она незаметно для Чуи поправила сильно выпирающую розу и положила букет на стол, рассматривая, похоже, нового сотрудника. Невысокий, и на вид щупленький мальчик, с отросшими рыжими прядями и самоуверенными глазами никак не ассоцирировался с такой нежной работой, цветы в которой просто кричали о любви, но о какой — загадка для нее. Давно она не видела такого. Она думала, что сейчас этот парень соберет что-то из серии роза, хризантема, гипсофила и, может, немного зелени и упакует в обычную сетку, а если что-то умеет, то в фетр. Юйлань приметила, что даже уголки сделаны ровно, не идеально, конечно, но ровнять нет смысла. Чуя не был похож на того, кто хочет перевернуть этот мир своими творениями, но у него явно талант и за его работы будут отдавать много денег. Такой экземпляр терять не хочется. — Два через два тебя устроит? — женщина взяла букет и поставила на воду в прозрачную небольшую вазу, подрезав ножки перед этим, — В вечернюю смену. Ты же школьник, как никак. В журнал будешь вписывать свои продажи своей рукой, а в конце месяца от общей суммы пятнадцать процентов твоя зарплата. Учитывая проходимость здесь, обиженным ты не останешься. Да и не за деньгами ты пришел, как я понимаю. — Да, меня все устраивает. И… — Чуя немного помялся на месте, закусывая губу, — Можно я его заберу? У меня мама беременна, хочу ей подарить… — Вычту из зарплаты. А теперь, — Юйлань посмотрела на наручные часы, — Если готов — приступай. Первый клиент твой.***
Чуя закончил только к десяти вечера. Первый свой рабочий час парень просто сидел и рассматривал каталог, чтобы знать, что ему предстоит собирать, если закажут что-то из него. А потом пошли люди. Юйлань ушла к шести — в самый пик, поэтому Накахара отдувался один. Он очень быстро находил общий язык с клиентами. И ему помогали его знания в языках. Он советовал цветы, ориентируясь на «цветочный» язык, объясняя значение каждого. И теперь к ним будут захаживать иностранцы — туристы заходили просто посмотреть, не надеясь, что на обычную фразу о «уютной атмосфере» им ответят на родном языке. Чуя за эти несколько часов вымотался, но усталость была приятной. Хотелось попить горячего фруктового чая с венскими вафлями, посидеть на балконе и послушать музыку, а не упасть лицом в подушку. Он собой доволен. Да и сам факт того, что он не находится в одном доме с Дазаем его радовал. Накахара до сих пор не мог понять, где так проебался. Он отчетливо помнил ту неделю и чуть ли не каждое слово, сказанное ему. И никакой фальши не было. Но факт, что его наебали, остается фактом. Причем, обманул, по большей степени, он сам себя, надеясь, что все, что было у него с Осаму не просто скачки уровня гормонов, не просто «интересно», а что-то такое… Космическое. Надежда умирает последней, что она и сделала, когда до рыжего, наконец, дошло, что его розовые фантазии не сбудутся, а его брат — больной на голову. И сейчас непонятно из-за чего бесится. Вроде, договорились, что все в прошлом, но нет же. Теперь вместо «братик», чаще слышно слово «слизень», «коротышка», «истеричка», «коротконожка», «декоративный». Чуя тоже далеко не ушел со «скумбрией», «шпалой», «тратой бинтов», «придурошным» и «чертовым Дазаем». Вот так из-за одной слабости когда-то хорошие друзья стали врагами. Чуя злится из-за несбывшихся мечт и разбитых розовых очков, а Осаму — из-за неумения брата это скрывать. Да и, что врать, Дазай сам долго думал о произошедшем и не может найти объяснения ни одному из явлений. Домой рыжий вернулся уже ближе к одиннадцати. В гостиной горит лишь свет от настольной лампы, значит, все спят. Ну, или просто находятся в своих комнатах и занимаются своими делами. Огай, может, уже дома и сидит в горе бумажек — большой начальник, черт возьми, а Кое читает, или, может, спит давно. Осаму, скорее всего занимается фотошопом своих работ, или выбирает то, что будет обрабатывать в ближайшее время. Накахара тихо снял обувь и попытался вспомнить, где у них стоит ваза. Она пылилась еще со времен смерти отца. Мори никогда не дарил Озаки цветов в букетах, но в пределах участка уже росли пионы, садовые лилии, розы, гортензии и розы. Как врач мужчина понимал, что разнообразие цветов помогает бороться с депрессией, от которой, в наше время, сложно спрятаться. Как только парень спустился со стула на пол, держа в руках вазу, в гостинной включился свет и Чуя подпрыгнул на месте, прижимая хрусталь к груди, пачкая худи в пыли. В дверном проеме стояла Кое, которая, кажется, схватилась за сердце, испугавшись сына, что появился из темноты. Женщина посмотрела на предмет в руках Чуи, а затем на стол. Букет лежал к ней ножками, поэтому самого красивого она не видела. Подойдя к столу и взяв цветы в руки, Озаки даже «охнула», на что прибежал Огай, топая ногами. Любые резкие звуки от жены его пугали, мало ли что. Но увидел он лишь простой букет цветов и Кое, которая обняла сына обеими руками, прижимая его к груди. По щекам женщины текли слезы. — Что случилось? Пожар? — Дазай был похож на привидение в белой свободной футболке с длинными рукавами. Он застыл в проходе вместе с отцом. Чую заметил не сразу, так как его скрыли от внешнего мира длинные рукава кимоно Озаки, — Кто-то умер? — Типун тебе на язык, — Мори шикнул на сына, отчего тот даже расстроился. — Я… — Чуя говорил тихо, но помимо матери его слышали и другие жители дома, — Как это называется? Поздравление с беременностью? Огай лишь тяжко вздохнул и удалился. Ему было и смешно и грустно. Смешно от такого глупого поздравления, а грустно потому что Чуя — лингвист. Мог бы и покрасивее выразиться. Осаму же продолжил наблюдать за идиллией. Он никогда не чувствовал себя частью этой семьи, а Коё — полноценной матерью, но сиротой тоже не мог себя назвать. Он, можно сказать, даже завидовал Накахаре, неосознанно, белой завистью. Даже отец… Не был ему близок. Чуя отмыл вазу и поставил цветы на воду, Коё слишком счастливая и, кажется, даже забыла о том, что час назад ее тошнило. Но женщину быстро стало клонить в сон, поэтому она, поцеловав сына, который мыл посуду, в макушку, ушла наверх отдыхать. Дазай же тихо, словно кошка, сел на диван и, не спрашивая разрешения, отпил кофе из кружки брата, ожидая, когда его заметят. Но его просто не замечали. Или хотели не замечать. — А мне цветочки подаришь? — откуда в тебе столько желчи, Дазай? — Могу горшком с цикламенами** ебало набить. — Чуя, правда, не хотел отвечать, но этот блеск в коньячных глазах раздражал. Дазай специально его выбешивает. Парень закончил с посудой и вытер руки, разворачиваясь на сто восемьдесят, ушел в свою комнату, оставляя свою любимую кружку на растерзание Дазая, явно недовольного таким развитием событий.***
Утром Чуя ушел рано, слишком. Даже Мори спал, как младенец. Накахара ходил тихо, так же тихо собирался у себя в комнате. Пришлось уходить с мокрой головой, фен сильно шумит, кто-то точно проснется. Парень верил в то, что все спят, поэтому уходил из дома, как в американских фильмах, через окно. Прыгать со второго этажа было плохой идеей, но если зацепиться за выступ здесь, слегка сползти вниз, до окна на первом этаже, а затем уже и земля под ногами. И никто не заподозрит, что ты вообще ушел так, а не через дверь. Снизу Чую уже ждал рюкзак и куртка, обувь стояла рядом, а внутри кроссовок чистые носки. Дазай не спал всю ночь. Он менял положение своего тела, переворачивал одеяло и подушки, расправлял простынь, открывал окно, пробовал послушать музыку, но ни в одном глазу. Пока еще на улице было темно, надежда на сон, пусть даже минимальный, оставалась, но первые рассветные лучи дали понять, что спать он сегодня не будет. Осаму мог уснуть только в полной темноте, но практически летнее солнце не давало этого сделать, даже при том, что окно занавешено плотными темными шторами. Он пробовал накрыться одеялом с головой — без толку. За окном что-то упало. Парень лениво поднялся с постели и слегка отодвинул штору, чтобы видеть происходящее. На кустах висел рюкзак Чуи, его куртка и, удивительно, кроссовки. Осаму, наверное, впервые видит такой побег. Так вот, как Чуя пропадает из дома. Дазай наблюдал за тем, как рыжий надевает носки, стоя на одной ноге, держа в зубах телефон. Школьная форма ему шла. Но Осаму долго смеялся, когда штаны пришлось подшивать, потому что они слишком длинные для Чуи. Осаму хотел бы примерить эту форму, но она будет ему мала. Форма этой старшей школы состояла из зеленых штанов в черную клетку, которые Чуя, к слову, заузил книзу; белой рубашки, зеленого галстука и красного пиджака с эмблемой школы. У девушек вместо брюк — юбка. Чуя больше был похож на подростка, который спер форму у старшего брата и пошел понтоваться перед девушками. Когда даже такое минимальное развлечение закончилось, пришлось искать другое занятие. Все фотографии давно обработаны, осталось лишь напечатать и убрать в альбом, вдохновения на новые работы нет, домашняя работа давно сделана. Даже голову не помыть — чистая. Дазай мученически упал на кровать, лицом в подушку, надеясь все же заснуть. Но сон не шел, зато дурацкие мысли и воспоминания повторялись по кругу уже пятый раз за ночь. Осаму хотел бы объяснить себе, зачем говорил все это в Париже, зачем делал? Может, он своими действиями разбил ему сердце? Да плевать, его проблемы. Но и жаль в то же время. Какая у него была мотивация на тот момент? Ему хотелось обладать. Просто, по-животному. Мое и все, никому нельзя. А тогда что двигало Чуей? Может, ему просто было интересно, мол, это же мой брат по сути, прикольно. Но тогда почему у него такая реакция? Почему это бесит Даазая? Осаму считает, если бы Чуя был актером, то провалился бы на первой репетиции. Накахара не умеет врать от слова совсем, даже простая ложь о том, что он идет к девушке, а не с друзьями гулять, выходит у него плохо. Хотя, может, это Дазай так все видит, так как давно его знает и они близки. Были близки. «А что, собственно, я тогда чувствовал? Мне было, вообще-то, спокойно. Голова ничем забита не была» — думал Дазай, — «Да и мне понравилась такая жизнь, с поцелуями по утрам, совместный душ, прогулки по ночам. Но, тем не менее, за пол года это надоело. Уверен, если бы я эти пол года был с ним, а не с ней, исход был бы такой же — мы бы расстались. Может, чувство любви у меня атрофировано давно? Если подумать, то я даже отца не люблю так, как должен. Что говорить о других? Да, мне не знакомо это чувство. То было простое любопытство. И достижение цели, он ведь мне когда-то пообещал… И не собирался выполнять. Бесит». Из мыслей вытащил орущий будильник, который раздражал слух своим звоном. Осаму знает себя, поэтому стоит этот аппарат на другом конце комнаты, чтобы, пока он идет до стола, успеть проснуться. Но сейчас просыпаться не нужно было — он не спал от слова совсем. Голова болела, хотелось, чтобы кто-то ударил по затылку, и отключиться на сутки. Осаму так и продолжал лежать под одеялом, игнорируя будильник. В дверь постучались, на что парень лишь мыкнул, мол, входите. Дверь мягко открылась, а в комнату забежал свет из коридора, который, Дазай, кажется, макушкой почувствовал. Мори выключил будильник и попытался снять с сына одеяло, но тот укутался в него, как в кокон, и вылезать не собирался. — Ты в школу опоздаешь. Давай, вставай. — Огай лег очень поздно, а сейчас надо было ехать решать рабочие вопросы. Дазай, на самом деле, всегда вставал вовремя, исключая те дни, когда плохо себя чувствовал, — Ты заболел? — Все в порядке. — Парень натянул одеяло на макушку, — просто не хочу никуда идти, — как маленький мальчик, честное слово. Мори вздохнул и решил не трогать сына. Если захочет, сам расскажет. — Отец. — Что такое? — Огай остановился в дверном проеме. — А как понять, что ты любишь человека? — кажется, он пожалеет об этом. Осаму подготовился к расспросам, мол, кто же такая счастливица и так далее. Но Мори лишь прикрыл дверь и внимательно осмотрел «кокон», в котором спрятался его сын. — Ну, ты сильно привязываешься к человеку, как правило, надолго. Ты не хочешь навредить или обидеть, готов совершать какие-то сумасшедшие поступки, на какие только фантазии хватит. Из этого человека ты черпаешь свою энергию, вдохновения, — Огай подумал, что еще можно добавить, — обязательно эмоциональное вовлечение в человека, может, в каких-то случаях, даже зависимость, — мужчина понимал, что его сын, скорее всего, что-то не понимает, поэтому хотел бы выдать все и сразу, чтобы Дазай не ошибся, — Если ничего такого нет, а просто хочется человека «поиметь», как говорится, то это можно назвать простой страстью или временным увлечением. Как то так. А что у тебя случилось? — Ничего, все в порядке.***
Кабинет у Мори, был темный. Зеленые стены, которые напоминали бы больницу, если бы не золотистые полоски и узоры. Темно-коричневые плинтуса, бордовый ковер с коротким ворсом. Из освещения только настольная лампа и, если было совсем темно, включалась люстра, плафоны которой были в виде шара. У окна стоял дубовый стол: столешница покрыта стеклом, ручки ящиков позолоченные. Точно за спиной мужчины находится большое окно, спрятанное за плотным габардином, что сдерживал лучи закатного солнца. Мужчина не то чтобы не любил свет, он ему мешал сосредоточиться, падал не так, как хотелось бы. Летом было слишком жарко, потому что окна выходили на солнечную сторону, а в самый пик йокогамское солнце шпарило, как в последний раз. На столе бумаги лежали аккуратными стопками, а канцелярия сложена в подставку. Настольная прямоугольная лампа стояла в самом дальнем углу стола и освещала только то место, где находились руки мужчины. Напротив стола, слева от двери, стоит книжный шкаф, заполненный до краев медицинской и не совсем литературой, справа от двери, ближе к столу, стоит подобный шкаф, но уже с алкоголем, разными сувенирами и папками с важными документами. Чуя не любил здесь находиться, но почему-то чувствовал себя в безопасности. Странно, когда на тебя давят стены и атмосфера, но ты не боишься превратиться в лепешку. Или просто у него уже атрофировалось чувство страха. В новой школе пришлось показать, что он не мальчик для битья, что с ним лучше сотрудничать, нежели воевать. Ему это стоило вывиха плеча, разбитых костяшек и «фонаря», который пришлось тщательно прятать под косметикой, которую одолжила Юан. А с Огаем было не страшно, в какой-то степени комфортно. Не нужно было идти на такое. Да и, в любом случае, если бы Мори хотел сломать его — сделал бы это, даже не глядя. — Чуя, я хотел с тобой поговорить, — мужчина сел в свое кожаное кресло, слегка скрипя им, надо бы смазать. — Если что, они первые начали! — Рыжий все еще стоял в дверях, прижимаясь спиной к двери. Как маленький нашкодивший ребенок. Он знал, что ему ничего не будет, но почему-то постоянно так делал. — Я знаю, — Мори прикрыл глаза, оставаясь совершенно спокойным, — Я по поводу Осаму. С ним что-то происходит. Я знаю, что вы сейчас не в особо хороших отношениях, но… — Что с ним не так? — Чуя нахмурился и мягко, как кошка, сел на стул, — Опять умереть пытался? — К счастью, нет, — Огай придвинул к себе хрустальную пепельницу, намекая пасынку открыть окно, что тот и сделал. На столе оказалась пачка сигарет и спички, — Если хочешь, кури, от меня нет смысла прятаться. — Так что с лучилось? — Накахара послушался и прикурил, понимая с первой затяжки, что отчим курит очень крепкий табак. — Как ты знаешь, Дазай не очень заинтересован темой отношений, что не раз показывал, но сегодня он задал мне очень странный для него вопрос, — мужчина поднял взгляд на Чую, лицо которого было белее, чем скатерть на кухонном столе, — Ты что-то знаешь? Когда какое-то странное событие находится только в твоей голове — это еще можно пережить, но когда об этом кто-то узнает… Такое себе удовольствие. Некоторые вещи должны оставаться только с тобой в твоей больной голове, где ты можешь переработать ситуацию так, чтобы потом не жалеть и не думать, что можно было бы поступить иначе. В зависимости от ситуации человек испытывает разные чувства. Но если он хранит ее от чужих ушей и глаз, то, как думаете, что он испытает? Обычный стыд. Чуе было стыдно не за произошедшее. Ему, после двух лет в Европе, отношения с мужчиной, да даже с братом, казались нормальными. Ему было стыдно за то, что повелся на это. Позволил этому случиться. Хоть и старше, пусть на год, но повел себя, как маленькая наивная школьница. И, наверное, странно говорить о произошедшем человеку, который является тебе отцом, пусть не родным, но родным тому, кто виноват в этом всем. Сложно? Да. Чуя сидел и смотрел в пол, кусая губы. Огай не торопил. Он чувствовал, что между сыновьями что-то произошло. Но даже для его высокого ума это было загадкой. Дазай приехал более чем довольный, начал чем-то заниматься, перестал закрываться в комнате и больше находился на людях. У Чуи тоже дела пошли в гору — золотая медаль за победу в соревнованиях по волейболу, новые увлечения, новое знакомство, которое в будущем поможет при поступлении. И в один день все сломалось. Будто мальчики что-то не поделили. Мори думал, что не поделили девушку, может, Дазай положил глаз на Юан, но, подняв связи, понял, что те не общаются в принципе. Характерами не сошлись? Но что случилось, что так поменялись их характеры? — Хочешь услышать с самого начала? Или последние события? — Накахара, наконец, открыл рот. Он выглядел, как забитый щенок. После того, как мужчина махнул рукой, мол, выкладывай все, Чуя прикрыл глаза и тяжело выдохнул, словно на него посадили слона, — Ну… Мы сначала на вечеринку пошли… Сен-Мартен, знаешь, скорее всего, — от упоминания этого места Огай только мученически потер виски. Конечно, знал. — Ну… Мы выпили. Травку нашли. Я нашел. Курнули. Переспали. Повстречались. — Мори на последних двух глаголах вскинул брови. А вот и ключик. — Но в итоге расстались. Он, вроде, встречался с какой-то девушкой здесь, но не считает это отношениями. Решил с ней расстаться, — Чуя достал вторую сигарету, но уже свою. Пачка лежала в заднем кармане джинс. У него руки трясутся от волнения, это видит и Мори, но делает вид, что все в порядке, — Она вскрылась, а у него… Ну… Увлечение такое… Очень специфическое хобби. Среди работ есть и классика, из серии «птичка на ветке», но основная стилистика суицидальная… Насколько я понял, он просто сфотографировал ее, вызвал медиков и… ушел. — Не это я хотел услышать… — Мори, в какой-то степени, успокоился. Никакой безответной любви Дазай не испытывает, а вот Чуя… — Вы из-за девушки расстались? — отчим застал его врасплох. Накахара очень плохо скрывает эмоции. В какой-то степени его можно читать, как открытую книгу. — Не совсем, но… Можно сказать и так. — Я бы хотел тебя попросить поговорить с ним. — Огай встал с кресла и подошел к окну, раздвигая шторы и запуская свежий воздух внутрь. Уже глубокий вечер. Облачно, — он сегодня спрашивал меня о том, что такое «любовь». — Не знаю, есть ли в этом смысл, — на эту фразу Чуи мужчина повернулся и, нахмурившись, внимательно посмотрел в глаза пасынку, — Он считает, что какой-то «неполноценный». Я на полном серьезе говорю, что у него проблемы с головой. И, ладно бы, он пытался что-то сделать. Нет. Сидит мусолит одно и тоже уже столько времени. Бесит. — У людей разный склад ума. Кому-то надо продумать все до мелочей, они не могут действовать импульсивно, а кто-то, наоборот, соображает на ходу, — он взял на заметку, что надо показать сына «мозгоправу», но будет ли от этого смысл? — Попробуй с ним помириться. Думаю, ему в любом случае нужен друг. Можешь идти. Накахара кивнул и тихо вышел из кабинета. Как только закрылась дверь он выдохнул, расслабляясь и садясь на корточки. Он запустил пальцы в волосы, массируя кожу головы, которая была сильно напряжена и от приятных движений по телу пошли мурашки. Посидев так с минуту, парень резко встал, отчего закружилась голова. Не обращая на то, что тело «поплыло», парень шагнул на лестницу, с которой феерично полетел. Влетел он точно во входную дверь, делая сальто в воздухе. Он пролетел мимо матери, которая застыла на месте и задел ногой Осаму, роняя его на пол. На весь дом разнеслось громкое «да блять». От этого Кое громко охнула, а Дазай мысленно перекрестился. Ладно Чуя матерился, когда дома не было никого, но прямо перед матерью… Шатен в глубине души пожалел ухо Накахары, которое должны были отодрать, но Коё не успела подойти, как Чуя встал сам. У него рассечена бровь и губы в крови, что текла из носа. Парень, стараясь не оборачиваться, влез в кроссовки и захватил рюкзак. Он тихо, будто совсем не падал ниоткуда, будто все так и должно быть, вышел и закрыл за собой дверь. Коё посмотрела на Дазая, который, кажется, не понял совсем ничего. — Тяжелый день у парня. Любовь-морковь, девушки, алкоголь. Полный набор, — Огай спустился на шум. Он ловко взял у жены из рук тарелку с фруктами и приобнял ее за плечи, отводя на второй этаж. Осаму остался на первом этаже у телевизора. Ему всегда нравилось смотреть на взбешенного брата. Не всегда, конечно, но в последнее время. Но сегодня в голубых глазах было какое-то отчаяние, будто ему сообщили новость, которая не дает никакого выбора. Что Огай мог ему такого сказать, что довел до такого состояния? Дазай уже не вникал в смысл передачи, он полностью погрузился в свои мысли. Ему было проще думать, представляя, как он, находясь в своей голове, идет по библиотеке, поднимает книги и ставит их на место. Как он стирает пыль со стола, разговаривает с библиотекарем — собой, но более собранным, более взрослым. А еще там есть его «светлая сторона», которая прогнозирует хорошие исходы и пути их достижения. Но больше он слушает «темную сторону», сам процесс достижения цели веселее и интереснее. Можно ли сказать, что он больной? Дазай думал, что все в порядке и так в голове у каждого человека. Сейчас, прикрыв глаза, он представлял, как листает тонкую книгу формата А4. У книги мягкая обложка с лисой на фоне моря. Лисы вообще обитают в морском климате? Он проводит пальцами по обложке, берется за верхний уголок и открывает. Внутри страницы исписаны вручную мелким почерком и разными чернилами. Осаму касается пальцами случайных строк, но одергивает руку. Он садится за стол и вшивает в книгу новые страницы, моментально заполняющиеся нужной информацией. Но, не найдя нужных знаний, шатен злится. Он закрывает книгу и кидает ее на стол, отчего в воздух поднимаются клубы пыли. Надо проветриться. Он открывает глаза, пишет отцу, что прогуляется и выходит из дома, забыв о куртке. Ночная Йокогама, как отдельный вид искусства. Город сияет разными красками: всеми цветами радуги и их оттенками. Дороги переполнены дорогими автомобилями, освещены яркими фонарями. Жилые дома светятся из-за включенных окон, составляющих странный узор. Но, наверное, визитная карточка — огромное светящееся колесо. Оно переливается, отражаясь в морской воде еще большим цветовым разнообразием. Сюда стоит приходить вечером. Людей бывает много только в выходные, а сейчас — среда, середина рабочей недели. Сейчас здесь находятся лишь влюбленные парочки, художники и воры, ну, может, кто-то приходит с детьми. Но основную массу составляют влюбленные. Каждая лавочка — отдельный остров интима. На этой к девушке в трусы залезли, надеясь, что внимания не обратят. Здесь парня чуть ли не раздевают. Ужас. Дазай любил гулять здесь, слушая музыку. Его это расслабляло. Он мог спокойно составлять различные алгоритмы в голове, мог продумывать все до мелочей. Но увидеть среди парочек своего брата, да еще и не одного, Дазай не ожидал. Он не собирался нарушать идиллию, а просто шел в толпе сзади. Он внимательно наблюдал за руками Чуи, которые гуляли на талии школьницы. Юан, в свою очередь, не стеснялась прижиматься к парню, периодически тянула на себя и говорила что-то на ухо, отчего на щеках Накахары играл румянец, а глаза блестели. Осаму наблюдал за ними, но, даже ребенку будет понятно, что между этими людьми из общего только секс. Если следовать определению Мори, то никто из них двоих не испытывает такого светлого чувства, как любовь. И шатену из-за этого становится мерзко. А чем он сам лучше? Ничем. Но с собой эту проблему можно решить, простив ее себе. — Ой! — Юан могла упасть, пропахать носом новенький асфальт, но ее придержали за талию. Девушка обернулась и ее взгляд изменился. Меньше всего она хотела сейчас видеть этого человека. Дазай ей не нравился, но строить из себя милашку приходилось, — Дазай-кун, а ты чего тут? Осаму остановился и пару раз моргнул. Он посмотрел вниз, замечая заинтересованный взгляд девушки и брата, который согнулся пополам, чтобы поймать «возлюбленную». Шатен даже не слушал, о чем его спросили. Проигнорировав какие-либо попытки с ним заговорить, Осаму скрылся в толпе, уходя куда дальше. Как же его бесит эта ситуация. Только вчера вечером Чуя сидел без настроения, а сейчас вполне себе доволен с Юан. Что с этим рыжим созданием не так? Чуя раздражает его, но одновременно хочется получить Накахару себе со всеми потрахами. Особенно бесил этот голодный взгляд, каким он смотрел на розоволосую. Дазай был готов поклясться, что имеет он ее каждый раз, как в последний. Он запомнил, какой искренний Чуя в постели. И от этого противно. Хотелось видеть его таким только в своей постели, чтобы с чужими он отвратительно играл безразличие. Почему он так смотрит на нее? Что в ней такого? Почему она, а не кто-то другой? Он даже не берет в счет себя. Почему именно Юан? Красивая? Есть еще красивее. Милая? Есть милее. Она же даже не первая красавица, насколько Дазай знает. И никогда бы не одарил ее этим титулом. Короткие ноги, плоская задница, широкие бедра. У нее из достоинств — милое личико, больше смахивающее на детское, и тонкая талия, ну, может, еще грудь. Может, Накахара педофил? И Ацуши был младше, чем он. И Дазай младше. А Юан похожа на лоли.Что с твоим вкусом, Чуя?
Пока Дазай копался в чужом сознании, думая, что бесконечно прав в своих суждениях, он не заметил, как наступила глубокая ночь и большинство аттракционов закрылись. Город начал погружаться во мрак. Шатен встал с лавочки и направился назад по той же дороге, что и пришел. Сейчас он больше наблюдал за окружающим миром. Теперь воздух не был пропитан любовью, радостью, смехом. Сейчас основной массой был запах сигарет, алкоголя, чужого пота и крови. В Йокогаме в определенное время негласно сменяли друг друга группировки разного характера, орудующие в разных районах. Но крыла их всех Портовая Мафия. Организация, которая по документам вполне себе легальна, но, благодаря очень изворотливому боссу творит беззаконие в ночи. Дазай хотел бы познакомиться с человеком, который умудряется выходить сухим из воды так долго. — Класс… — Основной ход перекрыли, а если идти в обход, то вернется домой он к позднему утру. А тратиться на автобус так не хотелось. Здесь водители завышают цены. Но все-таки это лучше, чем ничего. Хотя, нет, все более, чем ужасно. На остановке сидела до боли знакомая фигура. Осаму про себя проклял все, что мог. Ему не хотелось сейчас видеть брата от слова совсем. Даже не потому, что он его начинает ненавидеть, а просто так. В последние дни Чуя стал основной причиной его головной боли. Он просто не выходил из головы. А если появлялся не в голове, то перед глазами. Натянуто так улыбался, любезничал, сдерживался, иногда огрызался. Так отвратительно играл, что хотелось в него плюнуть, а руки чесались разукрасить худое тело синяками. Но, собравшись, шатен сел на другой конец лавочки, отворачиваясь в другую сторону, наблюдая за дракой бездомных, которая скоро закончилась. Жаль. Накахара сразу почувствовал запах знакомого стирального порошка, но виду старался не подавать. Он молча ждал автобус, который, должен был приехать через тридцать минут. Долго. Парень достал из рюкзака бутылку пива и открыл ее, стукнув о лавочку. Сейчас ни один легавый не будет патрулировать, они обычно спят в машинах в это время и ставят будильник на часов эдак пять утра. Рыжий раздражался еще сильнее от безразличия, которое сейчас выражал его брат. Его бесило, что Дазай делает вид, будто они не знакомы и… Не было ничего. А что-то было? Ох, блять, Чуя в красках помнит и даже расскажет, если нужно. Он тоже умеет играть. Накахара продолжает свою