Лишиться одного из родителей — горе для ребенка. Он еще не понимает, что мама или папа больше не придет к нему, не расскажет сказку на ночь, не обнимет после тяжелого дня. Ребенку надо привыкнуть, что у него остался только один родитель, что вопрос
«а когда придет папа» задавать маме лучше не стоит, а
«где мама?» спрашивать у отца становится табу. Дети не понимают, почему их мамочка или папочка лежат в деревянной постели, а все вокруг плачут. Почему закрывают деревянной крышкой? Почему погружают под землю и снова плачут. Почему мама не спит уже неделю, смотря на фотографию папочки с черной лентой? Почему папа не выходит из кабинета, а если и появляется где-то на кухне, то от него пахнет спиртом? Дети этого не понимают, в основном. Но если и понимают, то им хуже всего. Они не знают, как реагировать. Вроде, все плачут, а ты просто не веришь, что так случилось. Это обычный розыгрыш. Но длится он слишком долго.
Чуя и надеялся, что мама его разыгрывает. Он верил, что папа сейчас вернется с работы с букетом розовых лилий — как он делает это каждое первое воскресенье месяца — а мама будет ругаться, что он зря принес, но примет цветы и бережно обнимет букет и мужа. А потом папа будет катать на шее, рассказывать какие-то истории и выпускать изо рта сизый дым. Но прошло уже две недели, а папы все нет. Чуя пытался спросить у мамы, но она лишь грустно улыбнулась и обняла сына. Он помнит, что тогда у него намокло плечо от маминых слез. Он подумал, что именно это ей и нужно, поэтому каждое утро приходил к маме с чашкой слишком крепкого кофе и обнимал ее, как это делал папа. Он подозревал, что что-то не так. Но не мог понять что. А потом, когда он спросил у воспитателя в саду, ему объяснили.
— Понимаешь, Чуя, — Это была пожилая женщина. Приятный серебристый оттенок волос сочетался с золотистыми глазами, и создавалось впечатление, что перед мальчиком сидит мудрая тетушка Сова. У нее были постоянно холодные руки, которые она прятала в теплый платок, что висел на тощих плечах, ими она сейчас приобняла мальчика за плечи, — Люди, они… Достаточно хрупкие создания.
— Но папа такой сильный! Может, он сейчас борется с монстрами, что нападают на город?
— Малыш, людям свойственно уходить, когда придет время, — Воспитатель старалась помягче объяснить ребенку, что папа больше не придет, — и пришло время твоего папы. Я уверена, что с ним сейчас все хорошо. Он всегда будет наблюдать за тобой оттуда, — женщина показала пальцем на небо.
Чуя отошел от воспитателя и посмотрел на небо, щуря глаза от солнца. Он видел яркий белый круг — солнце, рассеянную белую вуаль вокруг него, пушистых овечек, что бегут по голубому пастбищу. Он пытался найти отца в этом всем, но не увидел даже намека на человеческую фигуру. Мальчик вопросительно посмотрел на женщину, что сидела на скамейке и крутила в руках кончик своего платка.
— Дорогой, твой папа больше не придет. Позаботься о маме, ты ей очень нужен сейчас.
И Чуя понял. Ему говорили, что люди умирают. Он слышал это страшное слово по телевизору, но не придавал ему значения. Казалось, что его семьи это никогда не коснется. Но сейчас в груди потяжелело, перед глазами все стало серым и каким-то однообразным. Ему всего четыре, но он понял, что люди могут в один момент покинуть твою жизнь, уйти, не споткнувшись о порог твоей души.
Нет, Чуя не винит отца, что он умер. Ни в коем случае. Просто он не понимал: "Почему? Как? Что с ним случилось?" Он точно не хотел бы сам уходить от него и от мамы. Мальчик уверен, что его родители любили друг друга до безумия, он всегда хотел такой же любви в будущем, чтобы как у мамы с папой — все хорошо, друг друга любят, обожают. Накахара еще долго сидел и смотрел своими голубыми глазками на плывущие облака, все так же стараясь найти лик отца. Но не выходило — просто не было видно. Он даже попросил у одной девочки очки, но стал видеть лишь хуже. Ближе к вечеру он заплакал. Воспитатель обнимала мальчика и гладила по голове, шепча что-то успокаивающее. Вскоре Чуя уснул. Его переложили на кровать.
— Солнышко, просыпайся, — сквозь сон мальчик услышал голос матери, а нежные руки гладили его по голове, — нам пора домой, — Кое пыталась добудиться сына, но мальчик спал очень крепко. Женщина вздохнула и подняла ребенка на руки. Чуя был очень легким и маленьким, не составляло труда поднять его на руки и носить, как котенка. — До свидания, спасибо Вам.
Озаки шла до дома пешком. Она думала пройтись с сыном и подышать воздухом, но сейчас он спал у нее на плече, обнимая маму за шею. Кое уже поговорила с воспитателем — знает, что сын понял, куда делся папа. Она корила себя за то, что сама не смогла объяснить ребенку, что папа больше не придет. Но случилось, так случилось. Сейчас ей надо заботиться о ребенке, ведь кроме нее никому он больше не нужен — ее родители и родители мужа давно мертвы. Маленький Накахара их не застал, но носил фамилию своей мертвой бабушки, чтобы в будущем деятельность его матери не сказалась на судьбе, если он захочет пойти своей дорогой.
На самом деле, когда-нибудь в будущем, Коё ему расскажет, что его папа умер героем. Отец мальчика был простым учителем литературы. В тот ужасный день шел дождь, Коё не хотела отпускать мужа на работу. Но он все равно пошел. Вскоре ей позвонили, что в классе оказался ребенок-смертник, который хотел подорвать всю школу. Отец Чуи закрыл ребенка своим телом, не давая взрыву убить остальных детей. Похорон даже толком не было — тело собирали по кусочкам и решили кремировать. Озаки долго думала, как объяснить маленькому ребенку, что папы больше нет, что его прах развеяли по ветру, а малышу не сказали.
Как только ребенок почувствовал, что он давно не в постели и вообще не в садике, резко разлепил глаза и выпрямился, сонно моргая и зевая. Он чувствовал мамины нежные руки на своей спине, тихую колыбельную на ухо, которую мама всегда пела ему перед сном. Мальчик расслабился, кладя голову на мамино плечо и обнимая еще крепче. Он старался показать маме, что любит ее, что у нее еще остался он и в обиду ни за что не даст. Его посадили на кровать, а он уже не хочет спать, смотря на Коё такими глазами, будто сейчас расплачется сам.
— Все хорошо, малыш, — женщина поцеловала сына в лоб, а затем принялась его переодевать. Шапочка давно лежит на комоде, темно-синяя курточка аккуратно висит у двери. Тонкие женские пальцы вынимали маленькие пуговки из петель. Чуя, как только с него сняли рубашечку, самостоятельно влез в голубую пижамную футболку с мишкой, а затем сам снял с себя штанишки и носочки, надевая пижаму полностью, — Какой ты у меня умница, самостоятельный такой. Спи, солнышко.
— Мам… А папа… Правда больше не придет?
— К сожалению, дорогой.
Ночью Чуя спал плохо. Он ворочался, ему было и жарко и холодно одновременно. Ему было страшно. За окном шуршала листва и что-то еще, но это больше было похоже на скрежет когтей монстра, что пришел за ним. Но Чуя сильный, он не побоится какого-то чудища. Ему надо защищать маму, ему надо защищать себя и свой дом. В голове слова отца: «Ты же мужчина, Чуя, будущий защитник. Никогда не бойся ничего. Ни монстров, ни осуждения, а тем более своих мыслей». Он услышал от папы эту фразу, когда сильно испугался паука в ванной. Тогда ему было действительно страшно. Эти мерзкие тоненькие лапки, которые передвигали по белой ванне маленькое круглое безобразное тельце, убегая от капель воды. В глазах ребенка это было огромным склизким чудищем. Сейчас же мальчик взял свой деревянный меч, сделанный папой, и подошел к окну, отодвигая штору и наставляя оружие на окно.
На ночном небе россыпь мелких звезд казалась волшебной. Чуя застыл, опуская «оружие». Он снова обернулся на звук — это была всего лишь старая ветка, что терлась об угол дома. Но его больше волновало то, как выглядит сейчас небо. Может, сейчас он сможет разглядеть отца? Голубые глаза высматривали в звездах хоть какой-то намек, но не видели ничего. Детское воображение сгенерировало лицо отца в созвездии, которое было до этого ему неизвестно, поэтому ребенок назвал его просто «папино». Он отчетливо слышал, что с ним кто-то говорит. Он разобрал лишь «Папа тебя любит, будь сильным». Тихо, чтобы не разбудить маму в соседней комнате, мальчик спросил «Почему ты ушел?», но ему ничего не ответили.
Чуя еще долго стоял у окна на табуретке, наблюдая, как звезды бледнеют, а небо приобретает прекрасный розоватый оттенок. Он никогда не видел рассвета — всегда спал в это время. Сейчас же он был зачарован видом из своего окна, ему казалось это волшебством. Мальчик с надеждой всматривался в густую крону деревьев в ожидании увидеть фей, что сейчас будут будить цветы и зверюшек, даже тех мерзких пауков. От созерцания прекрасного его отвлекло шуршание за стеной — мама уже начинает просыпаться. Озаки всегда вставала рано.
Мальчик тихо спустился с табуретки, возвращая шторку на место, чтобы никто не знал о его ночных посиделках. Чуя на носочках вышел из комнаты, спускаясь на первый этаж по лестнице. Кухня была у них большая и многофункциональная — тут и раковина, и посудомойка, и плита, и кофеварка, и микроволновка, и сушилка для посуды, и ящики, которые выдвигаются при одном касании, и большой двустворчатый холодильник, в который помещалось большое количество пищи. Помещение было сделано в темных тонах — преобладал фиолетовый и зеленый, но столешницы кремовые. Все стояло углом, а там, где должен быть, по-хорошему, прямой угол, стоит треугольная тумбочка с коричневой раковиной. Холодильник находится слева от раковины, через одну тумбочку, справа, через такое же расстояние, стоит сенсорная плита. Другие тумбы забиты разным: посудой, духовым шкафом, посудомойкой. Посуда вся находилась сверху, но кружки висели на отдельной подставке. От зала кухню отгораживал импровизированный узкий длинный стол, который называют «барный», с такими же высокими стульями, которые крутятся, если захотеть. В зале же стояли полукруглый кожаный диван темно-коричневого цвета, овальный столик из темного дерева и пара стульев. Рядом стоял голубенький мягкий пуфик — на нем всегда кушает Чуя. Обычно мальчику придвигают столик, чтобы он не ел на весу.
Также на носочках мальчик пробрался на кухню, подставляя мамину чашку к кофемашине, а затем, нажимая кнопку, которую всегда нажимает утром мама, "латте". Чуя накрывает машинку плотным полотенцем, чтобы не так шумела. Когда в кружке находился бодрящий, но по мнению мальчика горький и совершенно не вкусный напиток, он так же тихо, стараясь не расплескать ничего по дороге, поднимается на второй этаж, затем идет налево и тихо открывает дверь в родительскую комнату. Чуе всегда нравилось сидеть у родителей. Больше окно с тяжелыми коричневыми габардиновыми шторами, балкон, на котором обычно сушатся вещи. В центре большая круглая кровать на металлическом каркасе в виде стеблей вьюна, рядом такие же маленькие столики со стеклянной столешницей. У мамы на столике всегда лежит телефон, стоит ваза с цветами и бутылка с водой. С папиной стороны лежал чехол для очков, станция для зарядки телефона, а также бутылка минералки. У противоположной от окна стены стоял туалетный столик из белого дерева, в напротив кровати такой же комод, который казался маленькому Чуе Нарнией. На полу лежит мягкий, пушистый белый ковер, который мама тщательно пылесосит и моет.
Коё еще спит, отвернувшись от двери к окну. Чуя медленно подошел к прикроватной тумбочке с маминой стороны и поставил кружку, а затем быстро ретировался из комнаты, залетая в свою и прыгая под одеяло. Через десять минут дверь в его комнату открылась, вошла мама с кружкой кофе. Женщина прекрасно знала, что сын не спит, а притворяется, но все же молча подошла и поцеловала в рыжую макушку.
— Спасибо, малыш, — произнесла женщина и удалилась.
Для своих лет Чуя очень смышленый и самостоятельный. С момента смерти отца прошло четыре года, сейчас ему восемь, а он самостоятельно ходит в школу, сам делает уроки, следит за порядком в квартире. Мальчику не сложно сходить в магазин, приготовить себе элементарный ужин, чтобы после работы мама не переживала и не хлопотала на кухне. Он самостоятельно стирает свою одежду — научился пользоваться стиральной машинкой — и гладит ее тоже сам. Первый опыт — прожженная рубашечка, но мама его не ругала, лишь показала, где смотреть, как нужно гладить и на какой температуре. Он убирался в маминой комнате и своей. У мальчика был собственный график работы по дому, о котором знал только он сам, а от мамы прятал, чтобы не говорила, что «не надо, сынок».
Последние два месяца Озаки стала очень веселой, даже, можно сказать, вернулась в свое прежнее состояние. Вечерами она уходит куда-то гулять. Но мальчик ее не винит. Ей тоже нужно отдыхать. Но он не подозревал, что еще через месяц она приведет в дом мужчину с ребенком. Мальчик младше Чуи, но насколько - он не знал. Еще дошкольник. Что мальчик, что мужчина Чуе поначалу не нравились — оба мрачные. Огай Мори, так звали маминого «друга», был высоким и темноволосым, с очень выразительными алыми глазами и бледной кожей. Мужчина был одет всегда строго, говорил четко и очень уж грамотно. Язык не повернется назвать его невежей. Он всегда мыл руки, не приходил в гости с пустыми руками или без приглашения, иногда помогал Чуе с домашней работой. Потом мальчик узнал, что этот мужчина главврач центральной больницы. Со временем мальчик привык к визитам Мори, но его ребенок, что всегда молча сидел рядом с отцом и смотрел в пол, обнимая игрушечного зайца с длинными ушами, пугал. Накахара знал, что мальчика зовут Дазай Осаму, что он постоянно калечится: падает, обжигается, и что его из-за этого очень не любят другие дети. Чуя как-то пытался пообщаться с возможным другом, но тот постоянно молчал.
Для Чуи было загадкой, почему у Дазая все тело в бинтах? Сколько времени он его видит, столько его тонкие ручки замотаны бинтами, как и ноги. Неужели так часто падает? Мальчик всегда хотел коснуться пушистых каштановых волос, которые забавно вились у лица. Из вежливости Чуя не спрашивал, что с глазом у ребенка, но Коё тихонько шепнула, что Дазай напоролся глазом на ветку и никак не может вылечить, ему делали операцию. А еще маленького Накахару в дрожь бросал его заяц. Потертый, черный, с глазами-пуговицами и вышитым крестиком ртом, размером с его голову. Никакого желания общаться с новым другом у Чуи не было, но ради мамы он строил душку и улыбался. А вот Осаму постоянно хмурился и разглядывал свои коленки. Если бы у Накахары был выбор: посидеть в комнате с целым ведром пауков или с Дазаем, он бы выбрал пауков.
Но настал день Х. Мальчиков оставили одних в одном доме. Коё уверяла возлюбленного, что Чуя очень самостоятельный и, если что, даже поесть приготовит, мультики включит и приберется, поможет с чем-то, сказку прочитает. Но женщина не знает, что Огай тогда попросил ее сына не оставлять Дазая одного, могут быть страшные последствия. Чуя не особо понимал, что значит аутофобия, но звучит как какое-то заболевание. Как только мама с ее ухажером ушли, Чуя выдохнул и повернулся к Дазаю, что стоял у стенки и продолжал обнимать игрушку. Чуя заметил, что мальчик очень худенький и какой-то угловатый. У него возникло желание его накормить.
— Эй, Дазай, есть хочешь? — В ответ лишь отрицательный кивок. Осаму прятал лицо за головой зайца, будто его что-то слепит, — Ты меня что, боишься, что-ли? — Чуя подошел ближе, от чего у его собеседника затряслись плечи. Дазай молчал, — Ну чего ты? Я же не собираюсь тебя обижать.
— Все вы так говорите, — голос у ребенка напуганный, словно в руках у Чуи бензопила, а вместо попыток подружиться он его пинает и кидает в стену.
Накахара тяжело вздыхает, слегка порыкивая. Он не отличался ангельским терпением. Чуя всегда был достаточно вспыльчивым, но дома превращался в булочку с корицей. Дом — его крепость, где он чувствует себя в безопасности и может расслабиться. Да и выпускать иголки рядом с мамой не хотелось.
— В наших же интересах подружиться, Дазай, — Чуя хватает тонкое запястье и ведет на кухню, где сажает ребенка на пуфик, который, вообще-то, его, ну да ладно, — Если ты так и не понял, наши родители не просто дружат, скорее всего, в будущем мы станем братьями, — Рыжий не очень был рад перспективе, что с ним в доме будет жить чужой мужчина и чужой ребенок, но расстраивать мать не хотел ни в коем случае. Он одним ловким движением достал из морозилки пачку крабовых палочек и кинул в микроволновку на разморозку, а из мультиварки достал рис, — Я не особо рад такому, как, впрочем, и ты, но постарайся хотя бы ради отца. Взрослые тоже хотят быть счастливы.
Осаму тем временем поджал под себя ноги и слушал Чую, не веря своим ушам. Мама умерла, когда он еще не понимал ничего. Только научился говорить. Последнее, что он помнит, как папа не выходил из своего кабинета, а когда выходил, то от него пахло спиртным — очень неприятно. А еще у Огая тогда были мешки под глазами, он сильно похудел. У Дазая была няня, которая потом куда-то пропала. Мальчик не хотел тревожить отца, когда его стали дразнить в садике за излишнюю худобу, когда во дворе ребята отобрали любимого игрушечного льва, когда он споткнулся и полетел кубарем с лестницы. А сейчас тем более. Впервые за долгое время мужчина улыбается, но рядом с ним не мама, а другая женщина, причем с ребенком. Чуя ему сразу показался задирой, хоть и одет с иголочки, весь при манерах, родителей слушает и учится на отлично, но что-то хулиганское он видел в этом мальчике. То, что его пугало. Ему было не по себе в этом доме — слишком светло и просторно.
— Не хочу, чтобы так было. Хочу, чтобы мама наконец вернулась из своего путешествия и дала папе по башке за такое, — Дазай бубнил в игрушку, вжимая голову в плечи. Отец сказал, что мама уехала отдыхать в кругосветное путешествие и, если не найдет жизни лучше, вернется.
Ложка со звоном упала на кафель, отчего Осаму подскочил на месте, а Чуя как-то грустно смотрел на него. Накахара еще ни разу так не смотрел на Дазая — с грустью и пониманием. Шатен покраснел и спрятал лицо за головой зайца, стараясь спрятаться от взгляда голубых глаз. Чуя тихо подошел к ребенку, постоял с минуту рядом и обнял. Осаму, конечно, вырывался, пытался оттолкнуть, но выходило слабо. Давно его кто-то просто так не обнимал. Даже папа. Мори вообще перестал проявлять какую-либо нежность к сыну, словно он прозрачный. А в объятиях Чуи было так спокойно, что даже игрушка упала на пол и вместо нее мальчик обнимал живого человека, который даже и не против, а только за. Рыжий понимает, что Осаму не примет, если сказать прямо. Минимум - случится шок, максимум — многочасовая истерика. Дазай слишком замкнутый для таких разговоров. От мыслей Чую отвлекла влажность на груди. В его объятиях Дазай расплакался, но так тихо, будто его звукоизолировали.
— Ну чего ты плачешь? Сейчас все хорошо, — Чуя отпустил ребенка из объятий, смотря на лицо мальчика. Пластырь с щеки отклеился из-за слез, — Вон, повязка слетела. Посиди, я сейчас. — Школьник ускакал в ванну на первом этаже, вставая на свою табуретку и доставая аптечку. Он помнил, что Осаму оставлять одного нельзя, поэтому обратно почти бежал.
Дазай все также сидел на пуфике, обнимая зайца. Когда он уже перестанет таскать эту игрушку? Чуя поднял лицо ребенка и аккуратно отклеил пластырь. Под ним находилась крупная гематома с кровоподтеками. На вопрос «кто тебя так?» мальчик молчит. Ну, когда захочет, скажет. У Чуи рука уже набита на такие повязки, не раз сам себе перевязывал что-то. Он ни с кем не дерется, по крайней мере старается, но обычные детские падения из-за активности — разбитая коленка, фингал под глазом, синяки на ногах и руках — обязательная часть его жизни. После того, как на щеке шатена красуется новый пластырь, Чуя, понимая, что больше не вытащит из него ни слова, плюхнулся на кухонный угловой диван и открыл книгу по французскому языку, что-то бормоча себе под нос.
Рыжий думал, как будет жить с таким проблемным ребенком под боком. Дазай ни разу не самостоятельный — он будет с голода умирать и не скажет. Может, ему неудобно перед чужими людьми? Да бред какой-то. Накахара уверен, что Дазай именно из тех наглых людей, что залезут в твою жизнь, покопаются в ней, посмеются, что-то вытащат, разбросают все твои мысли и уйдут. Когда его потянули за рукав, то он мгновенно выбрался из своих мыслей.
— Чуя… Я кушать хочу… — Осаму подал голос тогда, когда живот орал на всю Йокогаму, словно кит. Нетипично для него.
Накахара подпрыгнул на месте, вспоминая, что не доготовил то, что собирался. Мальчик слез с дивана и снова встал на свою табуреточку у микроволновки и принялся аккуратно нарезать крабовые палочки, затем он положил их в рис и добавил туда овощей, получилось своеобразное блюдо, но выглядело аппетитно. Дазай как-то зачарованно смотрел на сводного брата, будто видел сейчас приготовление самого сложного в мире блюда. У них разница всего год, но Чуя выглядит таким взрослым, он все умеет, когда Дазай иногда кружку достать не может толком. Рыжий кивнул, мол, садись за стол, а Осаму послушался. Перед мальчиком поставили тарелку с едой, которая очень вкусно пахла, а затем появилась и кружка с какао. Карие глаза заблестели и впервые за долгое пребывание в этом доме у мальчика появилась легкая улыбка на лице. И Чуе она очень понравилась.
Когда родители пришли обратно, то застали мальчиков спящими в обнимку на диване. Озаки не беспокоилась, что они голодные, Чуя точно что-то приготовил, это подтверждали тарелки на полотенце рядом с раковиной. Мори даже удивился, что Осаму не спит лицом к стенке, обняв свою любимую игрушку. Мальчик обнимал старшего за талию, утыкаясь носом в узкую грудь, а Чуя обнял голову мальчика, еще обнимая его ногами за бедра. Их разделили ближе к ночи, когда детям уже надо было реально ложиться спать, но это было делом непростым. Дазай обнимал брата настолько крепко, насколько мог.
***
Чуя, как ни странно, оказался прав. Тогда их оставили одних, так как Мори и Коё ездили в ЗАГС. Не было какой-то пышной свадьбы, просто расписались, и их семейные реестры были объединены. Родители решили, раз Дазай освоился в доме Озаки, стоит переехать в этот дом. Вскоре на кухне появились две дополнительные кружки, в ванной — две зубные щетки и полотенца. Аптечка сразу пополнилась бинтами и антисептиками, пластырями. В комнате, что находилась дальше всех, теперь живет Осаму — там, наконец, сделали ремонт. В доме стало более шумно, мальчики находили себе такие занятия, какими в одиночку не занимались — катались на перилах, страхуя друг друга, играли в различные игры, смеялись. Озаки облегченно вздыхала, когда видела ребят, спящих в обнимку. Но так долго продолжаться не могло. Каждый из них рос, нужно было развивать различные навыки. Каждый родитель по-своему занимался своим ребенком.
Озаки воспитывала настоящего джентельмена, мужчину, она учила Чую заботиться о своем внешнем виде, о своем будущем. У Накахары было очень мало свободного времени — утром школа, потом дополнительные занятия по французскому, потом волейбол или вольная борьба — дополнительная деятельность отнимала много времени и сил, поэтому мальчик не успевал уделять должного времени своему младшему, пусть и сводному, но брату. Он чувствовал какую-то ответственность за Дазая, будто это его ребенок, а не чей-либо. Утром, чтобы родители спали дольше, Чуя будил Дазая в школу и, так как учились они в одной, но в разных классах, отводил его. Чуя уже учится в четвертом классе начальной школы, когда Дазай переводится в третий. Если у мальчика было больше уроков, он просил подождать Осаму, если же меньше, ждал уже он. Благо, фобия Дазая отошла в темный угол его сознания, и мальчик не боялся оставаться один дома. Чуя закрывал дом на ключ, мало ли что, а сам уходил либо на тренировку, либо на дополнительные. Дазай же очень любил читать что-то из отцовской мини-библиотеки. Хоть там и была медицинская литература, но находилось и что-то более интересное — детективы, фэнтези, приключения. Отец ни в чем не ограничивал сына, оставляя его наступать на свои грабли самостоятельно, мол, пусть на своих ошибках учится, все равно по-своему делает все.
***
Сегодня пасмурно. Чуя очень не хотел сидеть на занятиях, ему хотелось домой. Но после школы надо проводить брата домой, а потом ехать в центр на занятия по французской речи, потом, благо, все находится близко, у него занятия по рукопашному бою. Мальчик сидит на первой парте у окна, наблюдая, как темные тучи ползут по небу, закрывая солнце, пачкая белоснежных барашков, пряча их за собой. Он игнорирует издевки одноклассников о его цвете волос, о росте. Из-за длины волос его называют девчонкой, а из-за цвета как только не обозвали: и апельсином, и ржавым, и старой арматурой и так далее.Он сейчас самый высокий в классе, из-за этого еще больше издевок. Кто же виноват, что за последнее лето мальчик вытянулся? Он всегда выглядит опрятно, никогда не позволяет расстегнуть пиджачок или рубашку — сказали носить так, значит так. Друзей у него практически нет. Ну и ладно, все равно времени нет. Только соседка по парте каждый раз привлекает внимание.
— Накахара! Прекрати витать в облаках! К доске! — Чуя подскочил от голоса учителя и покраснел. Он правда любит мечтать.
У Дазая уроки кончились час назад, поэтому он сидит на площадке и ждет брата. Он опять сегодня подрался — кому-то не давала покоя повязка на глазу мальчика. Но Дазай знал, что, если снимет повязку, может кого-то заразить конъюнктивитом. Отец запретил ему снимать без него, даже если будет чесаться. С ним пытались подружиться, но из-за замкнутости получалось плохо. Ему было комфортнее с теми людьми, которых он знал и кому доверял. И пока что ему этих людей хватало с головой. Мальчик отталкивается ногами и качается на качелях, думая о чем-то своем. Кушать уже хочется, а Чуи все нет.
— Держи принцессу! — из-за угла послышались вопли и смех. Осаму поднялся и тихо заглянул.
Чую держат под руки двое парней — они тут уже шестой год, старшие, в общем. Другой, что стоит напротив, достает ножницы. Что они собираются делать, для Дазая загадка. А вот Накахара занервничал. Ему очень не хотелось драться в школе. Это будет значить вызов к директору, а затем - лекции от матери, потом еще и Огай прицепится, но и с волосами мальчик расставаться не хотел. Он уперся ногами в землю, наклоняя корпус вперед, пытаясь освободить руки. Он вывернул свои руки так, чтобы чужие конечности скрутило под неестественным углом, и от боли его отпустили. Так и случилось, но перед лицом сверкнули ножницы — одно неверное движение, и можно лишиться глаз.
— Ты такой прыткий, малыш Чу, но прошу тебя, не дергайся.
Ох, как он не любил, когда его называли так. В голубых глазах заплясали черти, а ручки сжались в кулаки. Он вспомнил сразу все приемы, которые когда-то изучал на рукопашном. Маленький кулачок ударил недруга прямо по носу, в область переносицы, отчего тот выронил ножницы и согнулся. Рыжего схватили за волосы, пытаясь оттащить, но он не так-то и прост — удар коленом в солнечное сплетение, и противник упал на землю, корчась от боли. Третий, вроде, убежал жаловаться на Накахару, ну и пусть. Чуя только-только выпрямился, как в нос ударило что-то тяжелое — книга по математике — отчего из носа начала капать кровь. Мальчик рыкнул, когда испачкал белоснежный ворот рубашки, и поднял взгляд на ликующего ублюдка. Теперь мама его точно убьет. Когда он бьет по челюсти старшеклассника, в этот самый момент прибегает учитель. Картина маслом: один лежит и плачет от боли, держась за живот; другой скрючился на боку с открытым ртом — сломанная челюсть —, а третий стоит с лицом, испачканным в крови. На земле лежат ножницы, которые блестят на редких солнечных лучах.
Как и думал Чуя, Коё вызвали. И, о боги, Осаму взяли как свидетеля драки, так как учитель наткнулся на мальчика, когда шел на место «преступления». Дазай защищал Чую, говоря, что они его скрутили и хотели отрезать волосы — доказательством служили ножницы, но старшие на него шикали и рычали. Теперь точно спокойной жизни не ждать. Озаки сидела, выслушивала все от родителей других учеников, согласилась оплатить лечение сломанной челюсти и отбитого желудка, а Чую потрепала за ухо, но в душе порадовалась, что нос ему не сломали. Накахара не плакал — сам виноват, получил за дело. Дома его еще отчитал Огай, читая нотацию о том, что не все проблемы решаются кулаками.
Ближе к вечеру дома все успокоились, а так как мальчик под домашним арестом за такое поведение и отстранен от занятий, то у него появилось свободное время, которое он решил потратить на помощь брату с домашним заданием. Дазай учился отлично, он был очень умен, но письменную работу не любил. Чуя сидел, словно надзиратель, смотря, что пишет младший. Они часто так сидели и делали уроки вместе. Дазай не стеснялся просить Накахару показать свои старые тетрадки, с которых благополучно скатывал. Он знал, как это делается, но предпочитал не напрягать лишний раз свой мозг. Сейчас Чуя сидел рядом лишь для того, чтобы Осаму написал все, что требуется.
— Чуя-чи, сильно нос болит?
— Терпимо, не беспокойся, — Накахара посмотрел на полностью сделанную домашнюю работу брата и улыбнулся, забирая тетрадь и читая то, что он написал, — У тебя врожденная грамотность, ты в курсе?
Но Дазай не слушал его. В голове мальчика мелькали картины брата в бою, когда он одним ударом выбил недоброжелателю челюсть, хруст до сих пор в маленькой темной голове. Он видел, как горели эти голубые глаза. Говорят, синее пламя — пламя преисподней? Кажется, они правы.
***
Сегодня Дазай впервые идет в школу один. Чуя сегодня не успел проводить младшего, так как учится в средней школе, которая находится в другой стороне. Осаму помнил, что брат пообещал его периодически провожать, если будет успевать. Утром первого дня Чуи в новой школе, Дазай был восхищен братом. За лето Чуя вытянулся еще сильнее, Мори мерил — метр пятьдесят пять. Черная школьная форма с узкими штанами и воротником стойкой смотрелась на нем великолепно. Осаму решил, что будет учиться в этой же школе, когда подрастет.
Этот период становится испытанием для Озаки и Мори. Чуя достигает подросткового возраста, когда в голове не учеба, а гормоны. Коё лишь тяжко вздыхает, когда получает сообщение о том, что ее сын задержится после учебы. Женщина сидит на кухне и пьет чай, пока Осаму ужинает. Дверь открывают ключом, слышно шуршание, а затем на кухню проходит Огай — сильно уставший, у него была шестичасовая операция.
— А где Чуя? — интересуется мужчина.
— Сам понимать должен, — вздыхает Кое, целуя мужа в щеку, когда он к ней наклоняется, — Побрейся, ты колючий. Написал, что задержится с друзьями.
— Ну он хотя бы ими обзавелся, — Огай направился к раковине, чтобы помыть руки. По привычке он снимает часы и кольцо и делает все привычные движения, как перед операцией, — А то ты все вздыхала, что у него нет ни одного друга.
— Он подросток, Мори. Я ему, конечно, доверяю, но лишь бы ничего не натворил. Ты с ним обещанную беседу так и не провел, хотя должен был. Чтобы сегодня же поговорил как мужчина с мужчиной, я не расскажу таких подробностей.
— Каких? — Дазай поднял глаза на родителей и вопросительно моргнул. Ему лишь сказали, мол, подрастешь узнаешь, с тобой поговорят так же.
Чуя вернулся лишь ближе к десяти. Он весь день провел с друзьями. Давно его так не расслабляло, ведь сегодня не надо было ни на дополнительные занятия, ни на тренировку. Парень скинул сумку в коридоре и разулся. На втором этаже он хотел было зайти к себе в комнату, но его позвал Мори, заводя к себе в кабинет. Но они не услышали топот маленьких ножек по ковровому покрытию и то, как маленькое ушко прислонилось к двери. Дазаю было интересно, о чем там говорит Чуя и папа.
— Пришло время поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной, — Огай приоткрыл окно, прикуривая. Он смотрел на подростка с веснушками на пол-лица и не мог поверить, что недавно этот мальчишка бегал в шортах и с бабочкой, которую ему прицепила мама. Чуя подрос — больше похож на парня, нежели на девочку, — В твоем организме активируется работа половых желез. В яичках, да-да, в тех самых, не смущайся, вырабатывается тестостерон, о котором все так говорят. Скоро он будет бить по мозгам, — врач докурил и потушил бычок в пепельнице, — Мастурбация — совершенно нормальное явление, перед тем, как к тебе зайти, мы будем стучаться.
— Я как бы знаю, Мори… — парень сидел румяный, как-то слишком смущающе было с кем-то говорить об этом. Если на этот разговор его спровоцировал, как ему казалось, тихий стон за стенкой, то это еще какой стыд. Чуя потер рукой шею и отвел взгляд.
— Тогда мне не стоит объяснять, что стоит предохраняться? Ты сообразительный, думаю, давно все вычитал везде, — мужчина вздохнул и прикрыл глаза рукой. Ему самому было некомфортно говорить о таком, даже с условием того, что он врач, — Мы, конечно, примем ребенка, которого ты сделаешь, но не ломай себе жизнь. Если будут какие-то вопросы, то обращайся. — Накахара коротко кивнул и быстренько вышел, закрывая за собой дверь.
Он шумно выдохнул и шел тихо по стеночке к своей комнате, как увидел сидящего у его двери брата, который уже спал, уткнувшись носом в колени. Подросток поднял ребенка на руки, собираясь отнести к нему в комнату, но Дазай крепко его обнял, бурча что-то, что парень не разобрал. От Чуи пахло морем, чем-то сладким и в то же время горьким. Он потрепал брата по каштановой макушке, целуя в висок, после чего ребенок ослабил хватку. Он отнес Осаму к нему в комнату и уложил на кровать, укрывая одеялом. Как мамочка, честное слово.
У Дазая комната была небольшой, меньше, чем у Чуи, но выглядела лучше. У окна стоит односпальная кровать, в стену встроен шкаф-купе с зеркалом, подоконник оборудован так, что его можно использовать как диван — лежат подушки и плед, а также игрушки и небольшой горшочек с кактусом — письменный стол угловой, находится напротив двери, рядом ящик с игрушками, а вместо паркета тут ковровое покрытие, чтобы не заморачиваться с поиском ковра.
— Я люблю Чу-чу…- прошептал мальчик во сне, заворачиваясь в одеяло. Чуя лишь улыбнулся, удаляясь к себе в комнату.
***
Утро вторника явно не задалось ни у кого. Огай и Кое должны были сегодня уехать на месяц по работе, оставляя мальчиков одних, но они, как и дети, опаздывали. Водитель уже давно ждал супругов, которые быстро глотали кофе и, смазанно чмокнув сыновей, вылетели из квартиры. Накахара удивился, что еще успеет проводить брата до школы, если выйдут через пятнадцать минут. Чуя положил в рюкзак Дазая бенто, а себе просто кинул пару яблок и йогурт. Он видел, как сонный мальчик, благо, одетый, спускается со второго этажа. Но Дазай и пикнуть не успел, как его посадили за стол, поставили тарелку с кашей и начали причесывать. Осаму быстро расправился с овсянкой и поскакал обуваться, пока Чуя мыл посуду. Подросток, словно метеор, влез в обувь и подхватил сумку младшего и свою, беря его за руку. Дазай был ниже на полторы головы, поэтому приходилось слегка тянуть руку вверх, но когда ребенок уставал, он просто брался за кончики пальцев. Ну ничего, еще вырастет.
Шли они на удивление спокойно. Чуя что-то писал в телефоне, периодически посмеиваясь и улыбаясь. Осаму не видел того, что происходит на дисплее, но был уверен, что что-то хорошее. Мальчику не было все равно, когда пробегающие мимо одноклассники шутили над ним, мол, до сих пор за ручку ходишь, но он так хотел, чтобы Чуя провожал его до школы и забирал домой. Он так к этому привык.
День был долгий, даже очень. Чуя еле высидел на занятиях, столько новой информации и столько времени уходит на ее изучение. Накахара смотрит на наручные часы, которые ему подарила мама, мол, солиднее будешь смотреться, и понял, что идти за младшим смысла нет — уже давно дома. Он думал о том, поел ли брат, как дошел, все ли в школе хорошо, но когда он чуть не вышел в сменной обуви, его остановило мягкое касание. Парень обернулся назад. На щеках мгновенно образовался румянец. Это та самая девушка, с которой он учился всю младшую школу и просидел за одной партой. Его, наверное, можно назвать ее тайным воздыхателем.
— Чуя-кун, ты не переобулся.
У нее мягкий тихий голос, сочетающийся с такой же мягкой внешностью. У девушки слегка круглое личико с небольшими щечками, но линию скул видно все равно. Розовые волосы всегда расчесаны и лежат на плечах и лопатках, а слева, над ухом, заплетена небольшая гулька из отросшей челки, прядь с другой стороны свободно свисает. У нее глаза цвета розового золота, а кожа — слоновой кости. Если сейчас Чуя кажется самым мелким в классе, то она совсем кроха — ниже на голову. Парень замялся, но молча вернулся к шкафчику, переобуваясь и не веря своему счастью. Кажется, они остались одни в здании, помимо учителей. Неужто ему все-таки улыбается удача? Подросток быстро надел уличную обувь, выпрямляясь и не надеясь даже на то, что Юан еще стоит.
— Проводишь меня?
Чуя с удовольствием согласился. Домой они не собирались явно. Накахара решил взять ситуацию в свои руки и повел девушку гулять у побережья, угостил ее мороженым. Юан проявляла к нему симпатию, что заставляло гормоны вырабатываться со скоростью света. Они кормили голубей, гуляли по торговому центру, — после прогулки на побережье было решено погреться в ближайшем ТЦ, — где поиграли на автоматах. Парень специально поддавался девушке, мама всегда говорила, что так поступают настоящие джентльмены. Под конец вечера он получил поцелуй в щеку, отчего хотелось петь. Обменявшись номерами на остановке у дома Чуи они разошлись. Окрыленный влюбленностью парень даже не заметил, что уже восемь часов вечера, а он только возвращается домой. Родителей-то нет. Не успевает он открыть входную дверь, как на него прыгает Дазай. Мальчик почти плачет, когда брат ловит его, не обращая внимания на свою упавшую сумку, обнимает.
— Я задержался, прости. Ты голоден?
Осаму молчит. Он морщит носик, когда чувствует женские духи на шее брата, а потом отстранился и вопросительно на него посмотрел. Но весь разнос прервало не урчание, а самый настоящий рокот, доносящийся из животика мальчика. Чуя поцеловал брата в щеку, а затем поставил его на пол. Скинув обувь, Накахара помыл руки на кухне и принялся готовить ужин для себя и брата. Осаму видел, как его брат витает в облаках, поэтому решил привлечь внимание не самым честным способом — упал на ровном месте, но настолько натурально, что умудрился разбить коленку, которая только только зажила.
— Дазай! — парень кидает со звоном ложку в мойку и подбегает к брату, который молча сидит и смотрит на коленку, с которой течет кровь, — Господи, на ровном месте, как же ты так, а? — рыжий поднял младшего на руки и понес в ванную комнату. Там усадил на бортик и достал аптечку, — Немного пощиплет, потерпи.
Когда на маленькой коленочке красовался пластырь с динозавриками, а Дазай попросил Чую посидеть с ним рядышком, телефон Накахары разрывался от сообщений. Парень одной рукой гладил брата по спине, другой что-то печатал и улыбался, краснея. В поведении рыжего многое изменилось. Он стал чаще уединяться у себя в комнате или в ванне, стал более нервным, чаще с кем-то переписывается, а еще Дазай видел фото какой-то девочки у него на телефоне. Пока что он не понимал своей маленькой головой, что значит влюбиться, он считал что, девчонки это «фу».
— Чуя-чи, — Мальчик поднял взгляд на брата, который отвлекся от переписки. — Скажи мне честно… У тебя есть другой братик?! — Дазай не понял, почему Чуя сначала улыбался, потом начал смеяться, а потом обнял его, также смеясь, — Если да, то так не пойдет! Ты должен заботиться только обо мне! Как сегодня! Я захотел покушать — ты меня покормил! Я поранился — ты обработал ранку и подул! И чтобы обнимал меня, пока я сплю! Хочу, чтобы ты был только моим братиком!
— Как замуж позвал, честное слово, — Чуя все еще посмеивался и обнимал младшего за плечи, — Ты такой милашка… — Накахару отодвинули от себя. Дазай скрестил ручки на груди и отвернулся, делая обиженный вид, — Вырасти сначала, чтобы такое предлагать, Осаму.
— Значит, если я вырасту и стану выше Чуи, то он будет только моим?
— Ну, можно сказать и так, наверное? — Накахара свято верил, что ребенок забудет про это обещание.
