Кладбище покинутых домов

Когда смех детворы долетает с горы И песня звенит над рекой, Я тоже пою, и в душу мою Вливаются свет и покой. "Уже на леса опустилась роса, И солнце за дальней горой, Домой вам пора, а завтра с утра Вы вновь насладитесь игрой!" "Нет, нет, не пора, – шумит детвора, – Мы ещё не хотим в кровать, Барашки не спят, букашки жужжат – Нам бы только часок поиграть!" "Хорошо, но лишь час, пока не погас Последний солнечный луч!" И песня летит, и радость звенит, И эхо слетает с круч. (с) Уильям Блейк "Песня няни" Первые воспоминания у большинства людей одинаковы – материнские руки, родительский дом, в иных случаях – любимая игрушка или питомец. Первым воспоминанием Агги стал Леда – словно родной брат, он существовал всегда, и Агги не знал, каким было его первое слово, но не удивился бы, окажись им имя друга. Леда родился в сотом году от начала Темных времен. Знатные, но при этом по-деревенски суеверные родители пророчили ему грандиозное будущее, наивно полагая, что столь примечательная дата рождения может как-то повлиять на судьбу сына. И ошиблись: первое, что сказал семейный лекарь, увидев недоношенного, едва дышащего ребенка – не доживет и до утра. Однако Леда дожил и до утра, и до последовавшего за ним вечера, и продолжал жить год за годом вопреки хилому здоровью и мрачным прогнозам врачевателей, которых, казалось, уже раздражал своей необъяснимой живучестью. Ровно на год позже родился Агги, и от его будущего никто ничего не ждал. Мать Агги скончалась от родовой горячки через неделю, воспитанием сына занимался один отец, трудившийся как разнорабочий на хозяйстве у отца Леды. К тому моменту, как оба друга появились на свет, некогда одна из самых богатых семей, к которой принадлежал Леда, успела обеднеть до того, что штат прислуги сократили до пяти человек, двумя из которых были родители Агги. Усадьба – последнее недвижимое имущество рода – находилась далековато от столицы, некогда она считалась летней резиденцией, однако после продажи остальных особняков осталась единственным домом для Леды, его родителей и четырех братьев, бывших намного его старше. Вероятно, именно одиночество толкнуло двоих мальчишек друг к другу. В иных богатых семьях детям запрещали играть с отпрысками прислуги, но так уж вышло, что на Леду с самого его детства всем было плевать. Никто уже не думал, что он добьется невиданных высот, не верилось даже, что он проживет долго, и как мальчик проводил свое свободное время, старших членов семьи мало беспокоило. Изо дня в день, часами Агги и Леда были вместе, играли, смеялись, жили. Уже став взрослым, Агги не без некоторого отстраненного удивления отмечал, что никогда у них не возникало конфликтов на почве неравенства, суть которого они начали понимать в достаточно юном возрасте. Леда получал хорошее образование, а Агги не умел даже читать и считал на пальцах. Леда красиво говорил и держал спину идеально ровно, даже когда был тяжело болен, а Агги вечно сутулился, смеялся невпопад, забывал при разговоре вынуть руки из карманов и мог спокойно сплюнуть на землю в присутствии других слуг. Леда с большим удовольствием проводил время с книгой, а Агги больше всего нравилось стрелять из рогатки. И так до бесконечности – едва ли у них было много общего. И все же дружба, простая, незамысловатая и совершенно искренняя, была пронесена через годы, пережила взросление обоих приятелей и только крепла. Быть может, потому что Леда, несмотря на свою знатность, был совершенно простым в обхождении. Может, потому что его никто не любил, и в Агги он находил все то, чего недодала ему семья. Если бы кто спросил Агги, почему так вышло, почему столь долго они оставались с Ледой рядом и не потерялись даже после того, как выросли, Агги искренне удивился бы и спросил: "А с кем еще мне дружить прикажете?" Когда Леде исполнилось девятнадцать, его уже совсем старый отец влез в очередную авантюру и потерял остатки и без того не роскошного состояния. Усадьба ушла с молотка, а слуги, к которым принадлежал теперь Агги, отправились по миру. Родитель Агги к тому времени покоился с миром, и сам он, оставшись без работы, с удивлением понял, что испытывает облегчение, ничего более. – Я никогда не хотел грести навоз, – сообщил он Леде, когда тот поинтересовался, с чего вдруг Агги такой радостный. – А чего бы ты хотел? – спросил он. На этот вопрос у Агги готового ответа не было, но он быстро определился. – Нечисть, – выдохнул он, и Леда лишь вопросительно поднял брови. – Я хочу быть охотником. После того как более сотни лет назад королевские маги заигрались и своими изощренными экспериментами повредили ткань реальности, в мир людей толпами лезла нежить, самая разная: относительно безобидная, вредоносная, опасная, смертельно опасная, но в любом случае причинявшая изрядное беспокойство. Тот год, когда случилась катастрофа, положил начало новому летосчислению, а нынешние времена стали называть Темными. Окончание Темных времен должно было прийти после того, как положение исправят, а брешь в мир нечисти замкнут. Вот только те, кто натворили бед, погибли первыми, а выжившие колдуны слабо представляли, как вернуть былое равновесие. Через некоторое время люди стали замечать, что все реже рождаются дети с магическим даром, все реже среди них встречаются телепаты и эмпаты – прежде явление весьма распространенное. Отчего так происходило, никто не знал, но шли годы, десятилетия, и уже даже самые недалекие и необразованные начали шептаться о том, что коли так и дальше пойдет, Темным временам не закончиться никогда – не родятся те маги, которые будут иметь силы законопатить разрыв между мирами. Пока же колдунам удавалось только удерживать рвущихся к людям чудищ, а тех, кто все же умудрялись пролезть, отлавливали охотники из Братства. Братства магов, куда прежде попадали только люди магически одаренные, но которому с наступлением Темных времен выбирать уже не приходилось. Эмпаты, способные чувствовать присутствие нечисти, тоже годились для борьбы, и Братство поступилось своими вековыми принципами. Именно охотником Агги и пожелал стать – просто так и вдруг. Охотникам хорошо платили. Все уважали охотников, храбрых и отчаянных, а смелости Агги было не занимать. – Но ты ведь совсем ничего не слышишь, – заметил на это Леда. – Ты самый слабый эмпат из всех, кого я знаю. То есть ты вообще не эмпат. – Зато ты – самый-пресамый эмпат из всех, – ткнул пальцем в тощую грудь друга Агги, и Леда закашлялся, возможно, даже от столь слабого прикосновения, а может, от удивления. И потом, когда приступ кашля закончился, долго хохотал, пока ему не стало дурно. – Не шути так, Агги, – наконец, отсмеявшись, смог произнести он. – У меня одышка начинается, когда я просто забираюсь в седло. – А я и не шучу, – без капли иронии в голосе ответил Агги. Какой бы ни была семья Леды, в одном упрекнуть ее было нельзя – младшему из сыновей они дали такое же безупречное образование, как и всем остальным детям. Леда свободно говорил на четырех языках, писал каллиграфическим почерком, читал наизусть стихи, знал все об устройстве мира и отлично играл на нескольких музыкальных инструментах. В части последнего Агги не уставал поражаться, потому что за какой бы из инструментов ни взялся его друг – от простого пастушьего рожка до золотой лиры – вскоре он уже мог сымпровизировать несложную мелодию. После разорения семьи Леде ничего не стоило пойти работать гувернером в любой богатый дом или же податься в королевский оркестр – он не пропал бы, не сгинул бы в нищете в любом случае. А Агги предлагал нечто совершенно немыслимое, работу опасную и самую ему неподходящую. Агги был готов к тому, что придется долго уговаривать, и на ходу сочинял длинную речь. – Все просто, – начал он. – Ты очень, вот очень сильный эмпат, Леда. Ты почувствуешь любую дрянь потустороннюю за версту, еще и определить сможешь, с чем именно мы имеем дело. И к тому моменту, как дойдет до схватки, я буду во всеоружии. Тебе и делать ничего не придется. Ты же знаешь, я справлюсь. Помнишь, как мы тогда на мельнице дали жару? Происшествие, случившееся с ними на мельнице, когда Леде было шестнадцать, а Агги, соответственно, пятнадцать, он очень любил вспоминать. Отчасти именно тот случай подтолкнул его к решению стать охотником. В то жаркое лето на мельнице, что работала недалеко от усадьбы, завелся злой дух. Все силы вымотал он из старого мельника и его пухлой жены. То мешки дырявил, то червей в муку подселил, а то и просто завывал за спиной, пугал до икоты рабочих, которые один за другим от мельника сбежали. Дух безобразничал, а проезжих охотников все не было и не было: как назло, когда были действительно нужны, они не заглядывали в их края. И тогда Агги и предложил другу авантюру – обезвредить духа самим, а Леда возьми да согласись. Все произошло неожиданно быстро. Едва переступив порог мельницы, Леда ткнул пальцем в левый угол, а Агги, уже подготовленный, швырнул туда щепоть острого перца с пылью со Святых островов. У него была с собой еще и священная вода, да та не пригодилась. Вереща диким голосом от ожогов, дух материализовался и заметался по помещению. Он выглядел как комок свалявшейся серой шерсти, размером не больше дворового кота. Позже Леда сказал, что это был обозлившийся на что-то обыкновенный ниссе, пускай у тех в природе и не заложено пакостить. Ниссе или нет, но так или иначе дух удрал и больше не показывался, а Агги потом месяц ходил с выпяченной вперед грудью и бахвалился на каждом углу об их с Ледой подвиге. "Да нам просто повезло", – слабо улыбался Леда, снисходительно глядя, как Агги распускает перья. "Ничего не просто! Мы команда, Леда! Мы потрясающая команда!" – протестовал Агги. – Ну, помнишь же? – взывал теперь он к памяти Леды. – Как мы этого ниссе или кого там уделали? – Помню. Конечно, помню, – качал головой Леда. – Так вот, мы могли бы... – вдохновенно продолжал Агги, но друг перебил его: – Хорошо. Давай попробуем. По сей день Агги не знал, почему Леда тогда согласился, а еще через пару лет однажды понял, что не может вспомнить ни единого случая, когда бы Леда отказал ему хоть в чем-то. *** – Это уже они? Так скоро? – из воспоминаний, накативших ни с того, ни с сего, Агги вырвал голос друга. – Да, они. Дома заброшенные, – вздохнул он и поежился на пронизывающем ветру. – Тут миль пять до деревни. Я впотьмах тогда не рассмотрел и остановился здесь. А надо было проскакать всего-то... Агги не договорил, потому что понял – Леда снова погрузился в свои мысли. Они ехали медленно, тот был еще не готов к скачкам галопом, да и лошаденка – старая, паршивенькая – которую им удалось одолжить в селе, вряд ли угналась бы за вороной лошадью Агги. Вытягивая шею, стараясь рассмотреть получше, Леда вглядывался в контуры черных домов, что темнели на фоне неба. Там красовался молодой месяц, успевший немного набрать в весе, и теперь в прозрачной ночной прохладе он укачивал призрачный контур луны, хорошо различимый в столь ясную погоду. На яркие, как бриллианты, звезды, Агги невольно засматривался всю дорогу и вдыхал полной грудью чистый морозный воздух. Осень в этом году пришла удивительно рано. – Почему это заброшенное селение находится так близко к жилой деревне? – спросил Леда, и его всегда тихий голос прозвучал неожиданно резко в полной тишине, что окутывала их. – Здесь что-то случилось, не знаешь? – Знаю. Ничего не случилось, – пожал плечами Агги. Пока они уже неведомо какую неделю по счету жили при трактире, он успел собрать все истории, слухи и небылицы и о самом поселении, носившем название Зеленой Мжи, и о его обитателях. – Тут изначально находилась деревня, где мы с тобой имеем честь гостить. Последние слова Агги произнес с сарказмом и отвесил в темноту неведомо кому полупоклон. Унылая деревенька ему успела порядком опостылеть, там даже не водилось ни единого жалкого духа, изгнанием которого Агги мог бы заняться на досуге, пока Леда медленно восстанавливал свое хрупкое здоровье. – И почему эти дома бросили? – Да потому что лет сто назад или около того местный землевладелец, кавалер Какой-то-там, отчего-то решил, что здесь стоит поискать золото, и перекопал все в округе. За домами еще можно увидеть старый карьер, ну или то, что от него осталось. А людей всех переселили. Старые дома – вот они, а деревня теперь чуть в стороне от основной дороги. Я ее потому и не увидел в ту ночь, когда мы из леса бежали – она теперь в пролеске, за деревьями огней не видать. – Зачем было переселять крестьян, если на этом месте так ничего и не раскопали? – Да местные говорят, что вроде как вдохновение у кавалера быстро закончилось. Искать золотые жилы скучно, когда они долго не показываются. Так что до сноса домов дело не дошло, но все уже перебрались и назад возвращаться не стали. В темноте лица Леды не было видно, но Агги услышал, как тот тихонько хмыкнул: – Такое чувство, что искать золото тут собирался мой отец. Он всегда вел дела примерно так же. – Ну да. Наверно, – пожал плечами Агги. Он имел весьма слабое представление, как и чем именно занимаются богатые, и знал только, что о своем отце Леда был невысокого мнения, как и о его денежных авантюрах. Вскоре они поравнялись с покинутыми домами – Агги вновь стало не по себе, и он махнул рукой, указывая, куда именно нужно двигаться. Леда очнулся уже на постоялом дворе и о той злосчастной ночи никаких воспоминаний не сохранил. – Надо же было обязательно тащиться сюда впотьмах, – проворчал он, слезая с лошади, и тут же поспешил к Леде, чтобы помочь ему выбраться из седла. – А ну стой, не хватало еще, чтобы шов разошелся. – Не разойдется, больше месяца прошло, – Леда все же поморщился, когда с усилием и не без помощи Агги ступил на землю. – А насчет времени суток я тебе уже объяснял. – Да-да, я помню, – сварливо отозвался Агги и, копируя учительские интонации друга, начал загибать пальцы: – Потусторонние сущности более активны в темное время, это во-первых. И раз уж он один раз приходил ночью, есть шанс встретить его в то же время, потому что оно может быть по какой-то причине символичным... – Он не потусторонняя сущность, – кривлянья Агги Леду не зацепили. – Он – душа. Есть огромная разница. Какой же он потусторонний, если он скорее по нашу сторону, чем по ту? – Да какая, к демонам, разница, – пробубнил под нос Агги и неохотно поплелся за Ледой, который, напротив, преисполнился неожиданной для него решимостью. Сорванная Агги дверь осталась где-то внутри дома, проваленные доски крыльца было видно даже во мраке. Осторожно переступив через них, Леда зашел внутрь, и через мгновение комнату заполнил тусклый свет. С недовольной физиономией Агги топтался за его спиной и озирался, разглядывая и без того уже знакомое помещение. – Может, подождать надо? – неуверенно предположил он. – Тогда призрак тоже не сразу вышел. – Что во второй комнате? – проигнорировал его слова Леда, и Агги понял, что тот уже не слушает. А точнее – слушает, но вовсе не Агги. – Понятия не имею, я туда не заходил. Чтобы не топтаться без дела и не рассуждать без толку, Агги решительно шагнул к двери, уже готовый к тому, что выбить придется и ее, однако не потребовалось. Натужно скрипнули петли, просевшее дверное полотно с отвратительным звуком заскребло по полу. – Во как раньше строили! На века! – восхитился Агги. – Дому больше ста лет, а дверь нормальная. Почти нормальная. Разговаривал он сам с собой – Леда вместе с его чувствами пребывал в ином измерении и комнату окинул лишь коротким, ничего не выражавшим взглядом. Заходить внутрь он не захотел, тогда как Агги, достав лучину, решил осмотреться. Во втором помещении сохранились остатки обстановки. Здесь была древняя кровать, грубо сколоченная из тонких бревен, непонятный предмет, который только при ближайшем рассмотрении Агги идентифицировал как сундук, какие-то полки вдоль стены, часть из которых провалилась. Поднеся ближе лучину, Агги, прищурившись, предположил, что на них в свое время стояла посуда или иная утварь. Больше ничего примечательного в комнате, бывшей куда меньшей, чем первая, не имелось. Должно быть, она служила спальней хозяевам, тогда как в первой – парадной – проходила вся их жизнь. Агги не понаслышке было знакомо подобное бедное существование в такой же убогой обстановке. – Он здесь, – послышался тихий голос из соседней комнаты, и Агги встрепенулся, в два шага преодолевая расстояние до двери. Холод – вот что первое почувствовал он и сразу вспомнил: в ту проклятую ночь тоже было невероятно холодно, даже морозно, его пальцы подрагивали, когда он работал иглой, зашивая рану, но едва ли замечал это, ведь его беспокоили куда более важные вещи. И вот теперь снова. Могла ли неупокоенная душа нести с собой вполне реальное, физическое ощущение стужи? Агги, который едва ли не все на свете знал о нежити с изнанки, понятия не имел, что собой представляют души людей таких же, как он сам. Покосившись на Леду, который замер посреди комнаты, глядя в одну из стен, он понадеялся, что друг читал в своих толстых фолиантах хоть что-то о неспокойных усопших. Тем временем Леда, казалось, даже не дышал – он стоял настолько неподвижно, что Агги, смотревшему на него, стало немного не по себе. Леда сам выглядел будто неживой. Пауза затягивалась, прошло несколько минут. Агги все кутался в плащ и старательно таращил глаза в ту же сторону, что и его напарник, пока наконец не увидел, как из угла по комнате разливается знакомое серо-жемчужное свечение. Дальше события развивались куда быстрее. Призрак будто долго сомневался, выходить ему или нет, но, решившись, больше не медлил, и за какие-то секунды перед друзьями предстал невероятно четкий образ человека. От удивления Агги чуть не присвистнул – в прошлый раз приведение напоминало расплывчатое пятно, если он ничего не путал, конечно. Самый обыкновенный на вид человек, мужчина, ненамного старше их с Ледой, с длинными темными волосами и усталым лицом. Он смотрел на них равнодушно, немного исподлобья, опустив подбородок. Теперь Агги заметил, во что тот был одет – сюртук, похожий на военный, с двумя рядами блестящих пуговиц и небольшим цветком в петлице. "Вот оно что", – сделал про себя заметку Агги. Информация могла быть полезной. И время замерло: призрак смотрел только на Леду – Леда не шевелился. Вопросительно уставившись в затылок друга, Агги мысленно поинтересовался, собирается тот благодарить или как, но от слов удержался, по опыту зная, что если он ничего не видит, это еще не значит, что ничего не происходит. Словно в ответ на его мысли воздух вокруг привидения задрожал, пошел рябью, и фантом начал быстро истончаться, пропадая совсем. Одновременно с этим отмер и Леда: со стоном он ссутулился, хватаясь рукой за свой живот там, где была рана. – Да что ж это за дерьмо драконье такое! – возмутился Агги, бросившись к другу и подхватив его под локоть. – Мне надо на воздух, – выдохнул Леда, кожа которого приобрела синюшный цвет, и добавил: – В тепло... – В тепло? – удивленно переспросил Агги и вдруг осознал: в доме стало так зябко, что на улице, наверно, и правда было куда лучше. Не сказав больше ни слова, он поспешно потянул едва переставлявшего ноги Леду к выходу. Найти в себе силы выбраться наружу тот еще как-то смог. Но когда разломанное крыльцо осталось позади, он повернулся к Агги, силясь что-то сказать, и его глаза закатились. Агги увидел их белки, прежде чем ресницы сомкнулись, и уже привычно подхватил Леду за плечи, не позволяя рухнуть на землю. *** В мире не существовало человека, который умел оказывать первую помощь и приводить в чувства лучше, чем Агги. Еще бы: с самых юных лет у него был отличный объект для тренировок. Не решись Агги стать охотником, возможно, из него бы вышел далеко не худший из лекарей. – И не скучно тебе таскаться с этой дохлей? – спросили как-то раз Агги его двоюродные братья, которые на пути в столицу вместе со своим отцом – родным дядей Агги – наведались к ним в гости. Лучший друг Агги братьев не впечатлил: бледный мальчик с мечтательным лицом, одновременно грациозный, как любой аристократ, и неуклюжий – неспособный даже на дерево залезть, Леда был действительно странным приятелем для такого оторвы, как Агги. – Скучно? Не-е, вот вообще не скучно, – честно ответил Агги, никогда прежде ни о чем подобном не задумывавшийся. – Ну он же такой... Никакой! – подобрал определение второй из братьев. – Никакой? – удивился Агги. – Ага, никакой. Как с ним дружить? Агги не знал как, он просто дружил. Если бы ему было из кого выбирать, может, они с Ледой и не стали бы близки, кто знает, но детство их сложилось как сложилось. Словарный запас Агги был не настолько богат, а воображение не столь красочно, чтобы найти аргументы для возражения братьям. Он не знал, как описать Леду с его чахлыми светлыми волосами, которые тот никогда не стриг, но которые не отрастали даже до плеч, с его прозрачными глазами и тонкими длинными пальцами. Однако был уверен, что слово "никакой" тут точно не годится. Зато Агги знал, что его детство было счастливым благодаря только одному человеку. Куда меньше он задумывался о том, почему оставался счастливым по сей день. – По-одъем! Ну же, давай! Негоже на земле валяться, когда холод такой. Не имея никаких снадобий под рукой, Агги за пару минут привел Леду в чувства, похлопав его по щекам. Сперва тот не реагировал, но потом часто задышал через нос и распахнул глаза, чтобы тут же поморщиться: последняя пощечина Агги вышла чересчур крепкой. – Х-хватит, – попытался отмахнуться от него Леда, выпрямляясь, и Агги отступил, поднимаясь на ноги и протягивая раскрытую ладонь. – Подъем, – повторил он. – Здесь, конечно, не такой мороз, как в доме, но рассиживаться я не стал бы. С кряхтением, как дряхлый старик, Леда поднялся и попытался отряхнуть испачканный плащ. – Ты тоже почувствовал? – запинаясь на каждом слове, спросил он. – Что почувствовал? – Холод, что ж еще. – А как это можно не почувствовать? – удивился Агги. – У меня до сих пор зубы стучат. В ответ Леда невесело покачал головой: – Представь, каково мне. Только теперь Агги вдруг понял, что суть этой леденящей стужи не могла быть материальной, не призвал же призрак, в конце концов, ветер или грозовую тучу к дому, и стало быть, холод исходил от него на ином, на тонком уровне. – Ничего себе, – пробормотал Агги. – А я думал, что вообще не способен ничего чувствовать. Ничего такого. Пожав плечами, Леда вздохнул: – Удивительно, но это правда. – Интересно, все задержавшиеся в мире души такие? – спросил Агги, не особо рассчитывая на ответ. – Не могу сказать, этот неупокоенный первый, кого я встречаю. Но холод – это его боль. Нам так холодно оттого, что мы почувствовали горечь его потери. Задавать вопрос, откуда Леда знает, Агги не стал, ему и так это было известно. Пока он разглядывал сюртук призрака и его ровные, явно красивые при жизни волосы, Леда вел диалог с мертвым на своем непостижимом языке. – Ну что, ты поблагодарил его? – вместо этого спросил Агги. Ему очень хотелось поскорее убраться с кладбища мертвых домов, чтобы больше сюда никогда не возвращаться, а происшествие с ранением Леды забыть, как страшный сон. – Он знает, что я благодарен, – неопределенно ответил его друг. – Вот и отлично. Значит, мы свободны. Поехали, – Агги махнул рукой в сторону лошадей, что, привязанные, дожидались их у дома. – Поехали, – согласился Леда. – Нам предстоит немало работы. Успевший сделать несколько шагов Агги замер как вкопанный. – Какой такой работы? – медленно обернулся к другу он. – Мы должны помочь ему. Этому человеку, – просто ответил Леда, явно не замечая ни удивления, ни заведомого неудовольствия приятеля. – Помочь? Как? – оторопел Агги. – Леда, он же умер! Ему уже не поможешь. – Я не смог прочувствовать его полностью, – Леда сокрушенно покачал головой, и на его лице читалось такое расстройство, что Агги даже не усомнился – тот огорчен всерьез и по-настоящему. – Находиться с ним рядом для меня невыносимо, его горе слишком велико, мне не выдержать. – И что же тогда делать? – окончательно растерялся Агги. – Как ты собираешься ему помогать, если случилось неведомо что? – Он что-то потерял. Это я сумел разобрать. Если он найдет это что-то, то обретет покой. Не испытывавший ни капли веселости из-за происходящего Агги как со стороны услышал собственный нервный смешок. – Да ты издеваешься, друг, – от души произнес он. – Найди то, незнамо что. Где и как искать это что-то, если мы даже не знаем, что именно? Он умер лет сто назад! – Почему ты так решил? – тут же оживился Леда. – Почему именно сто, а не двести? Или не десять? – Да по одежде его! На нем сюртук, какие носили точно сто лет назад. – Откуда ты знаешь, что носили сто лет назад? – недоверчиво прищурился Леда, и Агги почувствовал, что раздражается: ему всегда становилось неприятно, когда Леда ставил под сомнения его слова. В особенности было досадно от того, что Леда имел на это полное право, ведь был куда образованнее и умнее. – У отца в сундуке хранился сюртук моего прадеда, он служил еще у твоих предков дворецким, – сердито пояснил Агги. – Они тогда побогаче были, и дворецкие у них еще водились. – И что сюртук? – пропустил подкол мимо ушей Леда. – А то сюртук, что на нем были такие же два ряда пуговиц, модно тогда так было. Только папаша еще сказывал, что знатные для отличия всегда прикалывали к сюртуку цветок, тогда как лакеям и прочей челяди цветы не полагались. И так как у призрака этого на сюртуке цветок, стало быть, он знатный дворянин. – У него на сюртуке цветок? – задумчиво протянул Леда. – Ну да. Ты что, не заметил? – Я не знаю, как он выглядел. Я только знаю, что он чувствовал. Такой ответ был вполне в духе Леды. Если они вдвоем с Агги шли по улице и мимо них проходил кто-нибудь, Агги замечал, что человек этот, к примеру, толстый, высокий и румяный, тогда как Леда сказал бы, что мимо них прошел кто-то очень грустный. Порой он даже не мог вспомнить, мужчина это был или женщина. – Если ты не можешь терпеть его присутствие, как мы узнаем, кто он и что ему нужно? – попытался еще раз воззвать к здравомыслию Леды Агги. – Поспрашиваем в деревне. Может, кто-то что-то помнит о покойном аристократе. – Леда, ау, – вытаращился на друга, как на душевнобольного, Агги. – Кто помнит-то? Сто лет прошло. Померли все. – Сто лет, – отстраненно, глядя в никуда, повторил Леда. – То есть он жил примерно в начале Темных времен? – Должно быть, – передернул плечами Агги. – А что, это важно? – Пока не знаю. Может, это даст нам подсказку. – Да какую еще подсказку? – взмолился Агги. – Леда, опомнись! Что мы можем тут придумать?.. – и тут же вдруг развеселился, когда в его голову пришла неожиданная мысль: – Слушай, а может, это тот самый кавалер, который золото копал? Может, у него не получается уснуть с миром, потому что он так и не нашел его, золотишко? Тогда дело дрянь, золота-то тут нет. – Он потерял не золото, – твердо произнес Леда, будто не понял, что Агги шутит. – Он утратил нечто куда более ценное. Больше всего Агги хотелось цинично заметить, что нет для знатного кавалера ничего дороже золота, но, помня, что Леда тоже был из аристократической семьи, смолчал. – Забери тебя Всевидящий, Леда, – с чувством Агги сплюнул на землю, пока друг брел к своей лошади. – И всралось же оно нам, помогать столетним призракам! – Не выражайся, пожалуйста, – Агги не видел, но знал, что Леда поморщился. – Я должен попытаться помочь, он же мне жизнь спас. На этих словах Леда попытался забраться на свою лошадь, и Агги поспешил на помощь, чтобы его друг не свалился на землю еще раз, мысленно проклиная и призрака, и заброшенный дом, и самого Леду. Особенно Леду, потому что Агги с досадой признавал: тот поступал правильно. Так, как поступил бы любой порядочный человек.