夢の輝き - Dream Glow

      Mood: Sufjan Stevens — Mystery of love Чтобы любить горы — они должны быть в сердце. Твоя кровь должна быть влажным туманом. Ноги не бояться грязи, а руки царапин. Но Сора словно сама являлась духом этого края. Своих горы не трогают. Их путь начался по широкой каменной тропе. Каждые несколько метров по четыре ступени. По ним Асакура взбирается с удивительной легкостью. Словно птица. Синее хаори вспорхнуло вслед за ней. Черные волосы покачивались от активного шага. Под щебет птиц, жужжание сверчков и шелест ветра над головой, Сора рассказывала ему историю этого края. Она — его проводник. Держись за её руку крепче, чужак. — При мне Аомори был простым портовым городком. Тогда военного флота здесь не было. Да и про опасность с севера особенно не задумывались. У нее дыхание даже не сбивается от шага. Разумеется, ведь это только начало, и к тому же она натренированный мечник. Ренгоку тоже такие физические нагрузки привычный, но от чего-то горы его никак не хотят принимать. Каждый шаг давался тяжело. От того Столп шел чуть позади, тихо наблюдая за Асакурой и вслушиваясь в её голос. Тот растворяется в лесных тенях, блестит под пробивающимися сквозь листву лучами. Каменная тропа вела их всё дальше от моря. — Клан Асакура подчинялся князю Хиросаки. От Аомори на юго-запад. Я город этот посещала не часто, но там такой был красивый дворец. Белоснежный. Вокруг него был ров, заполненный водой, а по краям высажена сакура. Вовремя ханами розовые лепестки заполняли всю водную гладь… На меня тогда эта картина произвела такое неизгладимое впечатление… В моем поместье не было сакур. «Семейный обед. За четырьмя гранями стола восседают мужчины. Ей места здесь не нашлось, и никогда не находилось. Подозвали, словно собачку, и посадили по правую руку от самого главного. Дорогие одежды, белеющий символ трех цветков — Асакура. Не поднимая даже глаз на неё. Впервые за многие годы с ней наконец заговорили. И слова эти были: — Ты поедешь с нами в Хиросаки. Представлю вас князю. Оденься подобающе. Ты должна ему понравиться. Если боги смилуются, ты наконец пригодишься. Трепыхающееся наивное девичье сердце бухнуло вниз. Руки, натренированные держать клинок, позорно задрожали, сложенные на коленях. Розовая пелена наивности смахнули без жалости к ранимой душе. Но ни в ком она не находит сочувствия. Братья продолжают скромно вкушать яства из красивый чашек. — Нет… Я не могу. Пожалуйста, отец! У меня уже есть возлюб… Её не бьют, ведь лицо страшное ещё предстоит продать. Лишь зажимают в узловатых пальцах щёки. Заставляют заткнуться. Аситака по левую руку от отца глядит на младшую сестру с кричащей мольбой «Молчи». — Я не желаю знать, кого ты успела найти себе в этой глуши. Ты поедешь в Хиросаки. Предстанешь перед князем. И не смей меня позорить, моё проклятье. Отпускают её с брезгливым отвращением. Сора к лицу прикладывает холодные от страха ладони. Синяки будут. Придется думать, как скрыть. Уже после. Во время сборов, Аситака подбежит к понурой младшей сестренке. У него наигранно приподнятый настрой, лишь бы подбодрить расстроенную Сору. Убедившись, что их никто не слышит, Аситака на ушко спрашивает: — Слушай, ты ведь не просто чушь сморозила, да? Я тебя знаю~ Признавайся. Кому сердце отдала? Ренгоку, да? А я ду-у-у-маю, почему ты так за ним… Аситака скручивается пополам от пинка локтем. — Заткнись! И не смей говорить Ренгоку-сану. Он потом от меня с расспросами не отстанет. Тебе-то я могу врезать хорошенько. — Ох, я скучаю по милашке-стесняшке Соре-чан, — потирая ушибленный живот, — Так что получается. Не Ренгоку? — Нет.» Асакура резко обернулась. Иссиня-черные волосы блеснули в солнечном свете. На губах широкая улыбка и по-детски сверкающие глаза: — Но! Зато были яблони и глицинии. Кстати, как войдем в чащу, можно будет по пути найти дикую яблоню. Они тут часто встречаются. — Точно, — усмехнулся Ренгоку, — Аомори — это яблочный край. Сора смеется, вспорхнув на очередную ступень. Тропа резко сворачивает. Вела она к храму, но им необходимо дальше, всё время прямо. От того Асакура уверенно ступает с каменной дороги на мягкую лесную почву. Находит нужную тропинку, пускай и заросшая прилично. — Кёджуро, тут веток много. Осторожно, ладно? Я их придерживать буду. Правило передвижение по лесу. Впереди идущий предупреждает о препятствиях, напоминает о ветках и придерживает их, чтобы не хлестнуть по позади идущему. — Вижу, — чуть сдавленный ответ. Шутливое замечание по поводу отсутствия глаза осталась в голове самого Ренгоку, — Ты точно знаешь, куда идти? Вороны нас не видят из-за густой листвы, — уже гораздо тише. Шли они очень близко, на расстоянии вытянутой руки. — Точно. Тсукико-сан напомнила мне некоторые ориентиры. Нам главное выйти на пешую тропу, а там уже точно не собьемся. У моего поместья был большой красивый храм. К нему часто поднимались паломники. Идти прямо через лес труднее. Ветки цепляются за одежду, лезет в глаза паутина, ноги то и дело норовят зацепиться за корень. Вместе преодолевать легче. Сора, придерживая ветки, спасала Ренгоку от внезапной потери пламенного хаори с плеч. Грустно было бы, если по пути незаметно оно зацепится за ветку и там останется. В лесной тишине послышалось журчание воды. Небольшой ручеек быстро бежал по черным камням. Совсем крохотный. — Мы в нужном направлении. Нам нужно дойти до истоков реки. А это лишь её крохотный приток. Переступив речушку, им предстоял очень высокий подъем. Почти отвесные пять метров. Сора, не боясь, сразу стала цепляться за кусты руками. Ноги упираются в корни. Ренгоку терпеливо ждёт, когда девушка заберется на возвышенность, сам подмечая, какая ветка выдержит его вес. — Поднимайся! — раздался её голос с самого верха. Сквозь деревья даже не видно её фигуры. Кёджуро потер ладони, набрал воздуха в легкие, концентрируя дыхание, и начал своё восхождение. Отец, когда заметил рвение сына вернуться в форму, сказал ему очевидную вещь. Кёджуро никогда не восстановится до конца. Глаз не вернуть, порванные мышцы никогда не станут столь же эластичными. Но у Кёджуро не было выбора. Он должен. Это, его долг. Потому, морщась от легкой боли в боку и излишнему жару в теле, он продолжает карабкаться на самый верх. Кулаки крепко сжимаются на тонких стволах деревьев, игнорируя напряженную дрожь. Редкие камушки весело падали в ручеёк. В этот момент он был меньше всего похож на богоподобного Столпа. Ореол нечеловеческой силы спал с него, словно туман с наступлением рассвета. Глубокое дыхание. Кёджуро почти вскарабкался. На самом верху всегда тяжелее всего. Не за что ухватиться, от того приходилось коленом опираться за край. Но вот его ладонь хватает чужая. Сора вытягивает его на ровное место. — Всё, дальше по тропе. Долго, но зато паутины во рту не будет. Сора не акцентирует внимания на «немощности» Кёджуро. Шутит совершенно отвлеченно, больше про себя говорит, но самого Кёджуро съедает раздражение на собственное тело. Он поднимается на ноги, отряхивается, поправляет пламенное хаори на плечах, но в нём остается это напряжение. Или же это всё горы так влияют на него? Не вынося больше подобной агонии, Ренгоку задается вопросом: — Вокруг штаба тоже горы, я в них много тренировался, но никогда не ощущал… Подобного. — Слабости? — Именно. Но мы ведь не забрались настолько высоко, чтобы ощущать уже нехватку кислорода.       Mood: Christopher Tin — Mado Kara Mieru Под ногами темная рыхлая почва. Влажность повышается, солнце осколками стекла блестит сквозь зеленую листву. Камни поросли мхом. Запах леса и хвойных иголок. Тропа достаточно широкая. Сора на этот раз идет рядом с ним, плечом к плечу. На лоб съехала расшитая хатимаки. Блестит серебряный меч за поясом. Ветра шепчут ему, но разобрать их песни Ренгоку не суждено. Зато Сора, призрак былого, растворяется в них своими синими глазами с острыми чёрными ресницами. Её губы расшифровывают песни. — В этих горах очень давно жило воинствующее племя. Мужчины походили на медведей, косматые, бородатые, а глаза синие. Они были свирепыми войнами, страстно защищающие свои земли. Но им пришлось уйти из своего края, со своих гор. Их племя вырезали, а остатки прогнали дальше на север. — Это не те Айну, о который ты мне рассказывала? Сора загадочно улыбается: — Не думаю, что они на тот момент так себя называли. Было очень и очень давно. Ты случайно не знаешь, какой-нибудь предок не сражался в этих местах? Мама говорила, что так горы мстят за пролитую кровь и одиночество. Ренгоку не знает, чему больше удивился. Тому, что его почти обвинили в кровопролитии или же тому, что Сора вспомнила о своей матери? Но спугнуть поток воспоминаний боится ещё больше, потому своим пламенным взглядом продолжает глядеть на Асакуру. Какая жалось! Он бы так хотел иметь сейчас второй глаз, чтобы в самых мельчайших деталях запечатлеть на памяти её образ сейчас. Черные камни, зеленый мох, коричневая земля. И синие глаза Соры. — Мама никогда не молилась Аматерасу, не почитала Будду, она звала лишь духов гор. Они здесь истинные хозяева. Не люди. Иногда, горный дух спускается к людям в образе из плоти и крови. Его ловили, ухаживали за ним. Но горный дух должен вернуться обратно, и его мирское тело убивали. Мама, кажется, говорила, что чаще всего он спускается в образе медведя. Признаться честно, Ренгоку никогда не интересовался древними повериями или легендами. В их культуре всё куда «чище», без варварских жертвоприношений. Но для матери Соры эта была жизнь, обыденность. Нет. Божественное откровение. Кёджуро должен уважать чужие взгляды. Зазор. Внутренний блок. Сора замирает посреди тропы. В пламенных языках хаори Ренгоку она пыталась найти за что зацепиться. Справиться самостоятельно с этой нервной дрожью. Кёджуро же погружается в свои мысли, молча делая ещё несколько шагов. Только затем останавливается, в пол оборота глядя с тропы вниз, на склон и простирающиеся горные просторы. Изумрудные листья, густые кусты, причудливые папоротники. — Тогда, как можно задобрить горного духа? Находящаяся на грани яви, Сора не успевает поймать своё сердце. Оно выскакивает из груди, весело прыгает по тропе и падает прямиком к его ногам. — Не знаю, — дрожащими губами, — В клане были запрещены подобные разговоры. Ну, точнее порицались сильно. Мне разрешалось только носить эту хатимаки. Поэтому мама только могла рассказывать, но не показывать. Я-я… Отец разрешил лишь это. — Получается, клан Асакура никак не был связан с хозяевами этих гор? Откуда у тебя тогда?.. «Сора активно учится владению клинком. Ученики часто делают рутинную работу для старших. Так младшая сестра начищает голубоватые клинок Ничирин особой тряпочкой с раствором. Руки потом будут неприятно пахнуть, но девчушка сама принялась за такую работу. Во время таких вспышек гнева близость с отсрием, но не использование им, брало под контроль её нервы. Девочка уже вступает в возраст, когда начинает задавать не просто вопросы. — Братец, может ты хоть мне объяснишь, а? Почему меня отец так сильно не любит? Что я делаю не так? Я ведь не бесполезная, даже дедуля мною немножко гордится! А он со мной даже говорить не хочет. Аситака, как старший из братьев, уже вступает в возраст юношества. В нем всё ярче проявляется обязанность заботы о младших. Только вот это тяжело. Особенно, когда это младшая сестра. Юноша садится рядом с девочкой на скамейку. — Это происходит из-за независящих от тебя причин, запомни это, Сора. Не вини себя. — Ты дурак? Я ни слова не понимаю, что ты несешь. Аситака в наказание за такую речь треплет сестру по голове. Клинок выпадает из её рук, падает на землю. На только нанесенное масло налипает песок. Сора ругается ещё страшнее, но о печали на некоторое время забывает. — Ты просто очень похожа на маму. А папа по ней очень сильно скучает. — Мне тоже не хватает мамы, — дует губы Соры, — Но я же не прошу его умереть. Юноша нервно дернулся. Он явно не знал, до чего отцовское горе дошло. Аситака отлично понимает, что не может сказать сестре «не проси от него отцовской любви», потому что какую-никакую тот проявлял к средним братьям, не перенявшие ничего от матери. — Мы должны держаться. Вместе. Ради мамы.» Натянутая улыбка жалкая попытка скрыть дрожь. — Мне часто говорили, что я пошла в маму. И Аситака. К слову, Тсукико тоже очень похожа на нас. Унаследовала нашу кровь. Но не думаю, что она принесла ей счастья. Может быть, эти горы таким как я тоже мстят? — и совсем тихо, — За то, что бросили их на растерзание. Не успевает Кёджуро собраться с духом, попытаться поддержать, найти нужные слова, Сора уже поднимает голову. Она расправляет плечи, гордо поправляет полы расшитого хаори, и делает шаг ему навстречу. — Извини за мрачные истории. Пойдем. Это всё лишь легенды. Их путь лежит через леса и горы. После того, как Кёджуро мысленно поприветствовал хозяев гор, ему действительно стало легче. Чем ближе шёл к Асакуре, тем слаще становился воздух. Даже ноги наливались силой, слегка покалывали. Или же это от долгого пути. Часы идут. Их разговоры сокращаются, сказывается усталость. Нужно сохранять дыхание. Лес внутри тяжелый, камни и вросшие в них деревья переползать достаточно энергозатратное. Выносливости им не занимать, но пот то и дело приходилось утирать рукавами. И это ещё при отсутствии у них лишних вещей. По пути им встретилась дикая яблоня. Зеленые плоды уже созрели. Доверчиво Ренгоку потянулся к ветке, срывая приглянувшееся. Сора ехидно посмеивается. Потому что зеленые яблоки — самые кислые. Ох, как скривился же Ренгоку. Его желудок может всё переварить в большом объеме, но вкусовые рецепторы ни одна тренировка Столпа не исправит. — А ты чего смеешься?! Сама попробуй, — обижено бросил парень, протягивая надкусанное яблоко. А Сора берет его из рук и не поменявшись в лице, кусает. Кислый сок блестит на губах, стекает каплей по подбородку. Специально смотрит в глаза, принимая вызов. Но затем глаз предательски дернулся. — Ладно. Оно правда кислое. Подожди секунду, — в следующий миг Сора исчезает со своего места. Находит её Ренгоку уже на ветвистом стволе дикой яблони. От покачивания веток на землю весело попадали другие плоды, покатились к его ногам. Столпу даже пришлось отойти, что не получить по голове, — Лови! Ренгоку легко ловит в ладонь спелое яблочко. Даже жёлтеньким бочка просвечивали. Таким образом Охотники благополучно нарвали себе перекус. Устроившись под сводом плодоносного дерева, окруженные осыпавшимися плодами, Столп и демоница наслаждаются кисловатыми плодами. После привала идти стало легче. Единственное, Кёджуро не нравилось, что они не укладываются по времени. План дойти пешком и вернуться до наступления темноты явно оказывает не выполнимым. Переоценил их силы. — Сора, нам долго ещё идти?       Mood: J2, Keeley Bumford — Dreamweaver [feat. Keeley Bumford] Epic Trailer Version Шум воды. Кёджуро слышит реку. Сора тоже улавливает его журчание. Не отвечает, лишь бежит к ней. Ветки больно хлестают тело. Но всю её колотит. Ей чудится, словно вновь среди снегов и голых веток бежит точно так же, по камням, спрыгивая на берег. Камушки звенят, снег не останавливал. Наяву её ноги бросают водные искры, а в воспоминаниях она бежит по льду. — Нет, — загробным голосом, — Мы близко. Её близко оказывается понятием растяжимым. Наяву идти ещё несколько километров, хотя в воспоминаниях чудом умудрилась пробежать за всего ничего. Полное безумие! Кёджуро всё понимает, но не этого! Потому что на мгновение он действительно поверил, что Сора побежала топиться. Останавливает на берегу, не дает продолжить бежать по воде, сам ногами в эту холодную воду ступая. Таби мгновенно промокли. Пальцы его судорожно сжимают женскую кисть. Дышит тяжело. Взгляд растерянный, надломленный. — Сора, — на грани с рыком, — Ты что задумала? А Сора продолжает к нему спиной стоять. Так страшно хотелось развернуть и прокричать в лицо. Весь этот поход он остается в напряжении именно на этот случай. Однако внутренний огонь слабеет от холода горной реки и снежной бури, что была в её глазах. «Зима. Она — маленькая кроха. Совершенно ничего не понимает. Хватается за длинные рукава старшего брата, но ту лишь отпихивают от мальчишки. Аситака не сопротивляется. На нем лица нет. Над ними тень старого мечника. — Если твой бестолковый брат ничего не может, тогда я займусь тобой. Кровосмешение с этими дикарями не должно пройти даром! В ответ ему измождённый голос, лишенный какой-либо жизни: — Зачем она тебе? — Давай договоримся, сынок. Ты отдашь мне на воспитание малявку, а я верну тебе Аситаку. Он ведь тебе важнее, верно? В ответ тишина. Отец молчит. А маленькая Сора с ужасом царапает руки о пол храма. — Я хочу к маме.» Шум горной реки перебивает шум воспоминаний. Их прикосновение… Кёджуро вновь завораживается духом гор в её синих глазах. В её прохладных ладонях, слишком нежных для мечника. Собственные грубые пальцы соскальзывают с запястья в её ладонь, а та ловит. И тянет за собой в воду. Кёджуро делает шаг, не чувствуя сердце. На месте его — лёд суровых северных зим. Его они разделяют сейчас на двоих. — В этой реке я в детстве умерла, — легко слетает с губы. Холодна вода заполняет легкие Столпа. Он верит и сквозь водную толщу слышит. Лишь сжатые ладони не дают окончательно утонуть. Вода огибала их ноги. — Мой дедушка был одержим желанием сотворить достойного мечника. Нового Столпа воды, вернуть славу нашему клану. Только вот мой отец не был одаренным, обычный человек, для которого клинок… Ничего особенного. А потом родились мы. С кровью людей-медведей. Я клянусь, не знаю, была ли эта намеренная селекция, но дедушка не мог упустить такого шанса. Только вот загвоздка. Аситака оказался таким же обычным, как и наш отец. И осталась я. На лице её появилась безумная улыбка. Нечто схожее… Точно такое же безумие! Точно такими же глазами смотрела Тсукико! Кёджуро точно это подмечает. — Только вот я была слабым ребенком. Болела часто. Его сковывает лёд. — И обучать меня было сравни убийству. Разумеется, мама была против. Только мама умерла. И отец меня отдал взамен Аситаки. Я должна была быть хорошим мечником, оправдывать ожидания, чтобы дедушка не трогал брата. У Кёджуро внутри льда горит жгучее пламя. Оно топит этот лед, постепенно, становясь блестящими под солнце каплями реки. — Старшие должны защищать младших. — Только в моей семье пошло что-то не так. Но это уже потом. Я вообще мечником стала лишь бы другим угодить. Это неправильно! Кёджуро категорически против. Рисковать жизнь нужно из личного желания, чувства долга. Из своих личных возможностей. Но чтобы заставлять маленькую слабую девочку… — Я хотела вернуться к маме. Но моя голова не была способна смириться с мыслью… Мама мертва. Её больше нет. В одно мгновение от тела остался лишь холодный камень могилы. Поэтому я побежала домой. Но сбилась в темноте с пути. Сора делает ещё шаг в воду, Кёджуро за ней. В её глазах воспоминания тьмы. — Тогда была вновь яркая полная луна. Снег поблескивал. Деревья черные, а в небе яркие звезды. За мной гнались. Не могла побежать по дороге. Сора указывает в сторону. Там, намного выше по течению, виднелся каменный мост. — Я бежала… Во рту был вкус железа. Лес ожил в тенях от факелов. Я всё бежала и бежала… Он меня подгонял. — Кто? — Демон с желтыми глазами. Он не помогал мне избавиться от погони, лишь наблюдал. И всё смеялся. Говорил, что такая мелочь не способна убежать. От злости и страха я совсем потерялась. Не заметила обрыв. Скатилась прямо на лёд. Здесь. Сора в этот раз указывает в противоположную сторону, по течению вниз. — Я побежала по льду. Но зима тогда не была настолько сурова. И я провалилась. Помню эту черную воду, холод и не способность вдохнуть. Это было здесь. Я должна была умереть здесь. Можно ли назвать это истоком её пути? Переломным местом, откуда пошла вся роковая цепочка случайностей и выборов? — Кто тебя спас? Сора не хочет отвечать. Это очевидный ответ. — Знаешь, я была тогда такой беспомощной, — внезапно Асакура меняется. Весь её настрой, треснул лед, — Я хочу искоренить из себя это. Заместить воспоминания. — Что? Кёджуро не слушают. Вручают клинок. Накидывают на него хаори и венчают голову синий хатимаки. — Теперь я не бегу прочь от этого проклятого места, а иду сама. И вынырну я тоже сама.       Mood: Back Number — Aoi Haru — Сора! Девушка уже пропала в брызгах воды. Резкое углубление в дне. Черные волосы исчезли. Блестит солнце, не дает разглядеть её силуэт. Только не успела водная гладь успокоиться, как Асакура уже выныривает, вставая на ноги. Вода достает её по грудь. Смех. Он звонко отражается о деревья с пышной листвой. Звенят мокрые камни и по воде расходится рябь. Черные волосы забавно прилипли к её голове, форма тоже, точно очерчивая истинные её границы. Насколько на самом деле она была изящной. — К черту Аказу! — посылает свой крик горам, — Поздно сожалеть по мертвым! Я хочу жить… Как я хочу, — и улыбается ему довольно, — Вот. Он рад. Безмерно рад видит в ней эти чудесные перемены. Как на смену зиме приходит весна. Она цветет голубыми цветами. Это светлой улыбкой. — Жить по грудь в ледяной воде? — смесью умиления со смехом изламываются его густые брови. Губы улыбаются, только подрагивают от желания разразиться смехом. — Она не настолько холодная, — не похоже, что Асакура собирается выходить из воды, — Слушай… Кёджуро, — заманчиво, подбираясь ближе к нему, — А огонь боится вода? — Нет. Сора, нет! Ренгоку пятится назад, но брызги всё равно осыпают его золотыми искрами жидкого солнца. В итоге им пришлось сделать очередной привал. Несмотря на то, что форма Истребителей быстро сохнет, сохнуть по пути Асакуре не захотелось. Да и самом Кёджуро было жалко на нее глядеть. В итоге Сора скинула мундир формы на камни, сама оставшись в мокрой рубашке. Ренгоку старательно игнорировал любые её поползновения в свою сторону. Лишь продолжал сушить свою мокрые таби. Так и сидели Истребители под солнышком с босыми ногами, изредка пихая камни в журчащую воду. А Сора наслаждалась каждым мгновением. Отряхивает пальчики ног от песка, проверяя, насколько высохли. Кёджуро щиплет себя за руку, больно так, чтобы перестал пялиться. — Ты спросила… Боится ли огонь воды? Смешок послышался от девушки: — Конечно боится. — Просто тоже вспомнил… Не знаю, замешена ли здесь магия, но в моей семье есть поверие. Оно касается нашего внешнего сходства, — Кёджуро смущается. Кёджуро. Смущается! Щёки пылают, наверняка покраснел весь позорно, — Ты ведь ещё меня приняла тогда за дедушку моего. — Бери ближе. В твоем доме я оказалась буквально в окружении трёх тебя. Ренгоку неловко смеется. Почему сердце не успокаивается?! Он ведь Столп, умеет контролировать своё тело до мельчайших нервов. — В общем… Чтобы ребенок унаследовал пламенные волосы, женщина должна смотреть каждый день на огонь. Когда маленький Сенджуро ещё не появился на свет, я однажды стал свидетелем. Как мама, не моргая, наблюдала за свечой. В этом было тоже… Нечто удивительное. Хах, помню, мама говорила, что отец, когда я сам был только у нее в животе, едва ли не каждый день устраивал огромные кострища во дворе. Соседи ругались, мол, пожар устроит и все погорят, а всё равно на своём оставался. Может быть… От того мы с Сенджуро и родились такими разными. Поэтому, то, что ты с братом разные… Это нормально. Извини, если как-то задел. Просто хотел поделиться с тобой похожими… Мыслями. А Сора улыбается всё время его рассказа. Глаза блестят, ладони подбираются к нему. И вот Сора наклоняется ближе, заглядывая в его опущенный взгляд. — Поделиться просто? Понятно. А то я уже подумала, ты мне на будущее говоришь. Если Аказу можно победить объятиями, то Кёджуро просто смущающими словами. Бах, и без крови Ренгоку лежит на земле замертво. Однако всему приходится ожить, ведь пункта назначения они ещё не достигли. Начинает медленно солнце клониться к горизонту. В лесах настолько густых солнце уже золотыми лучами не достигает земли. Они идут ещё выше, уже по дороге и тому самому мосту, о котором Сора упоминала. Вниз вместо Асакуры поглядел Ренгоку. Течение быстрое. Туманы стали стелиться по земле. Холодно. Кёджуро лишь надеется, что девушке с её полумокрыми волосами не так сильно будет промозгло. Но, судя по уверенному шагу, она была в полном порядке. Лучше, чем было когда-либо. Дорога к храму усеяна каменными фонариками. Когда-то здесь каждый вечер зажигали свечи. Сейчас же те, как и всё в округе, поросло зеленым мхом. Они идут всё выше по ступеням. Погода ухудшилась. Туман стал опустившимися облаками. Солнечный свет распыляется в этой дымке, делая окружение ещё более удивительным. Всё выше. Там, где можно коснуться облаков. Им каменные фонари служат свидетелями. Хозяйка вернулась. И выглядела Сора в действительности как полноправный хозяин здешних земель. Знала каждую ступень, поворот, камень. Чтобы замереть перед вратами Тори. — На храме начинается территория моего родового поместья. — Тогда… С возвращением. Сора переступает границу пустоты.