Три ада

Август, 1940 год       — Альбус, да отойди ж ты уже от этого проклятущего окна! — кружка, из которой младший из братьев Дамблдоров пил холодный ирландский эль, с грохотом опустилась на поверхность рабочего стола, от чего пена выплеснулась через край и попала на лежащие в одной куче документы. — Годрик милостивый, ты напоминаешь маньяка!       Альбус нехотя повернулся в сторону брата и сразу нахмурился, заметив испачканный стол. И бумаги — кучу, которую он так и разобрал после небольшого магического выброса расстроенной Гермионы.       — И вообще, — снова начал бурчать Аберфорт, вытерев грязную руку прямо о жилет, — я думал, что ты позвал меня обсудить вашу встречу, ну с Краучем, а мы только и делаем, что, не прерываясь, следим за двумя подростками! Ты хоть представляешь, насколько нездорово это звучит? Не говоря уже о том, как это выглядит!       — Ты можешь помолчать хотя бы минуту? — всё-таки не выдержал Альбус и наконец-то отошёл от окна. — По последним сведениям, полученным Авроратом, Геллерт вернулся во Францию.        — И это хорошо, пусть и очевидно. Ты сжег ему руку до кости, на восстановление, даже магическое, уйдут месяцы!       Всего лишь руку. Впервые Альбус жалел, что не смог кого-то убить. Справься он тогда, спал бы сейчас спокойнее. Но пока не может расслабиться ни на минуту.       — По слухам, Винда возвращается в Англию.       Главная сплетня Аврората не предвещала ничего хорошего. Это Геллерт любил играть со своими жертвами, постепенно загоняя их в угол и перекрывая кислород, наблюдать, как они сначала впадают в панику, а потом, находясь в припадке удушья, умоляют о пощаде.       — Розье? — взревел Аберфорт. — Эта больная на голову дрянь? И они пустят её в страну?       — Её работа на Гриндевальда ничем не доказана, — досадный и неоспоримый факт. Альбус почувствовал себя невероятно плохо, потому что был вынужден ответить брату теми же словами, какие накануне произнёс Бартемиус. — Мы ничего не можем сделать.       Было ли также тяжело Краучу произносить эту заученную до скрежета зубов фразу? Альбус надеялся, что да.       Винда Розье в какой-то степени являлась врагом, опаснее известнейшего темного мага. Она не давала своим жертвам передышки, а начинала охоту и гнала дичь до тех пор, пока не вгрызалась в измученную плоть мёртвой хваткой.       — Чертовы бездельники, — от досады Аберфорт сплюнул прямо в камин, хотя старший брат неоднократно просил, не вести себя в его кабинете словно дома, в «Кабаньей голове». Поймав грозный взгляд, не предвещающий ничего хорошего, Аберфорт обратил внимание на окно позади брата. — О, смотри-ка, неужели сейчас поцелует?       — Что?!       Ещё никогда палочка не оказывалась в руках старшего волшебника столь быстро. Прежде чем кинуться успокаивать брата, Аберфорт сделал мысленную заметку — никогда не разыгрывать Альбуса на эту тему.       — Да шучу я, шучу! — пришлось приложить немало сил, чтобы опустить уже поднятую руку, но здравый смысл всё-таки победил. Отдышавшись, Аберфорт со смехом оглядел взлохмоченного брата, рыжая борода которого, наэлектризовавшись, поднялась в верх. — Ты же догадываешься, что ей когда-нибудь придётся выйти замуж?       Жалящее проклятье настигло Аберфорта так быстро, что он даже не успел моргнуть. 1 сентября, 1940 год       В очередной раз Хогвартс распахнул двери Большого зала перед бурной рекой студентов, ознаменовывая тем самым начало нового учебного года. Гриффиндорцы входили первыми: ярко и шумно, — стремясь привлечь как можно больше всеобщего внимания. Следом за ними шли не умолкающие ни на секунду Хаффлпаффцы. Когтевран входили в Большой зал неловко и неуклюже — большая шумная толпа была им не по вкусу, и они часто поглядывали в сторону дверей, точно планируя побег.       Слизеринцы же заходили последними, не проронив ни слова и высокомерно оглядев каждого присутствующего волшебника.       — Том! Где ты был? — Абраксас сразу же поспешил подойти к одинокой фигуре, сидящей за столом змеиного факультета. — Мы тебя обыскались и уже подумали, что ты опоздал на поезд!       Риддл едва успел подхватить кубок, наполненный до краев тыквенным соком, когда Малфой, со всей присущей ему энергией, решил, что тормозить будет, непременно врезавшись в стол. Почти лениво Том повернул голову в сторону шумного друга, потирающего от удара бедро, понимая, что ответить ему всё-таки придется.       — Обстоятельства вынудили прибыть в Хогвартс немного раньше.       Напор Малфоя тут же поутих, а взгляд помрачнел. Абраксас был догадливым, и Том более всего ценил в нём именно это качество.       И всё-таки подавляющее большинство в их возрасте представляло собой толпу несведущих детей.       — Обстоятельства? — подхватил разговор Эйвери, подошедший вместе с остальной группой слизеринцев. — Какие ещё обстоятельства?       Том лишь немного успел восхититься этой непробиваемой непосредственностью, как Альфард Блэк отвесил Фабиану весьма ощутимый подзатыльник.       — Эй, за что?!       — Мальчики, — змеей зашипела Вальбурга, одним только тоном пресекая все дальнейшие споры, — учителя уже заняли свои места, и вам следует поспешить! Или вы ждёте, пока нас рассадит староста?       В этом году первокурсников было немного. Все земли Европы, будь то мир магглов или волшебников, пропахли порохом и смертью. И почему-то никто не сомневался, что несмотря на все разрушения, панику и страх, война на территории Англии только начиналась.       Том вновь слишком сильно погряз в собственных мыслях и умудрился пропустить весь процесс сортировки. Он огляделся вокруг: Вальбурга, казалось, вся побагровела от злости, а Эйвери на пару с Розье хохотали во всю глотку.       — Ориона распределили на Когтевран, — тихо объяснил Малфой, не дожидаясь, пока Том задаст интересующий вопрос, — что для нашей благороднейшей Вал — настоящий удар.       Риддл скривился. Всё же он рассчитывал собрать на змеином факультете всех Блэков. Сейчас же оставалось только надеяться, что Вальбурга будет иметь на своего молодого жениха непоколебимое влияние. Впрочем, зная характер мисс Блэк, Том в этом не сомневался.       — Брось, Вал, — улыбаясь точно хитрый лис, Адам Розье закинул на плечи девушки руку, — главное, что не Гриффиндор! Вот это была бы трагедия! Я уверен, что ты непременно стала бы той, кто самолично выжег бедного Ориона с семейного гобелена!       Разъяренная Блэк пихнула парня в бок так сильно, что тот свалился со скамейки, и хохот за столом Слизерина возобновился с новой силой. Риддл без труда вычленял среди общего гомона голоса первокурсников, один из которых был особенно громким. Внимание Тома сфокусировалось на смеющейся девочке — новенькая, она сидела за их столом впервые. И если бы не вьющиеся локоны цвета безлунной ночи, Риддл бы не разглядывал её столь пристально. Просто факт того, что такие густые волосы могут так покорно лежать на девичьих плечах, невольно его удивил.       А что если…       — Алисия Селвин, — вновь шепнул Малфой, едва шевеля губами. — Ты что, совсем не следил за распределением?       Краем глаза Том заметил, как их староста, Тореус Нотт, поймал хмурый взгляд профессора Слагхорна, и одним лишь жестом руки быстро восстановил подобающий уровень шума за слизеринским столом.       — На тебя непохоже, — Абраксас потянулся за кубком с тыквенным соком, но пить из него не стал. Лишь прокрутил густую жидкость внутри сосуда на манер опытного сомелье. — Ты хотя бы заметил, какие взгляды бросает на тебя добрая половина всего женского населения Хогвартса? Ах, как завидую!       Риддл поднёс к губам сок и скучающим взглядом окинул Большой зал. И каждый раз, будто бы нечаянно встречаясь с чужими любопытными глазами, он отмечал в девичьих чертах смущение и неловкость. Нечто похожее Риддл в последнее время замечал и в Гермионе.       — Ох, чувствую, если ты подаришь им улыбку, — наигранно Малфой схватился за сердце. — Oh, mon cheri!       Но улыбнулся Том только самому себе и всего лишь на короткий миг.       — Где Антонин? Я не видел его вместе с вами.       Действительно, Долохова не было среди сидящих за слизеринским столом студентов, а иначе русский маг ни за что бы не упустил возможность уколоть Вальбургу своей неповторимой язвительностью.       — Антонин в подземельях, — скупо сообщил Малфой, ставя кубок на стол и возвращаясь к основному блюду. — Ты должен сам всё увидеть.       Легилименция всегда являлась абсолютно полезной способностью. А врожденный талант к ней — непобедимой силой. Стоило только потянуться нитями разума к сознанию рядом сидящего блондина, как голову Тома сразу заполнили обрывки визуальных образов: встреча на Кингс-Кросс, разговор в купе поезда, путь к Хогвартсу. И пусть связать их все в единую картину всё ещё было трудно, Риддл за мгновение узнал всё, что хотел.       — Тореус, — позвал он старосту, отложив в сторону столовые приборы и промокнув губы белоснежной салфеткой. — Официальная часть уже завершилась, я хочу уйти пораньше.       Не имея оснований, чтобы возразить, Нотт обронил сдержанный кивок, позволяя Риддлу выйти из-за стола. Но каждый присутствующий на банкете слизеринец, возрастом помладше пятого курса, прекрасно понимал: разрешение старосты для Тома — пустая формальность. Догадывался ли об этом сам Тореус? Скорее всего, и был по-своему благодарен, что Риддл всегда оставался достаточно разумным, чтобы не бросать вызов чужому авторитету открыто.       Когда Том спустился в общую комнату факультета в подземельях, Антонин, развалившись в одном из кресел, разглядывал через единственное окно в гостиной далёкую от прозрачности воду Чёрного озера. Казалось, возникший шум от ещё одного человека, осмелившегося нарушить одиночество русского мага, нисколько Долохова не удивил.       — Пир подошёл к концу? — поинтересовался Антонин у застывшей в проходе фигуре, а потом взглянул на механические часы, сверкнувшие циферблатом в свете каминного огня. — Довольно рано.       — Красивые часы, Антонин. — Приближающийся шёлковый голос смешивался с шелестом мантии и стуком мужских туфель о начищенный накануне до блеска каменный пол. Эльфы постарались на славу.       Если бы не симфония звуков, что резонировала среди стен гостиной, Долохов, будучи спиной к собеседнику, никогда бы не смог ощутить его присутствия. Иногда Том походил на призрака. Хотя все имеющиеся в замке приведения, чаще всего, издавали куда больше громких звуков.       — Мать подарила, — вскинув левую кисть вверх, Антонин активно повертел запястьем. — Достались от деда.       Молодой русский маг так и не повернулся к Риддлу лицом, поэтому никак не мог предугадать, что в следующую секунду тот вдруг выбросит руку вперед и крепко схватит его за запястье. От внезапной вспышки боли Долохов зашипел громче любой загнанной в угол гадюки.       — А это что же, шло в комплекте?       Если бы Тома спросили, каких эмоций, отразившихся на лице Антонина, было больше, он бы однозначно назвал две. Сперва была ярость. Огненная. Такую не каждый человек смог бы выдержать. Но, столкнувшись с ней, Риддл даже бровью не повел. Более того, взгляд его серых глаз, что в сумраке подземелья казались практически чёрными, был целиком и полностью прикован исключительно к зажатому в мертвой хватке запястью. Точно Тому и дела никакого не было до душевного состояния русского мага.       — Я задал тебе вопрос, — неспешно Том начал выкручивать руку Долохова так, чтобы кисть оказалась прямо напротив его лица. — И не получил ответ.       Прежняя ярость исчезала. Но на смену ей быстро пришёл стыд, и огонь, полыхавших до этого в синих глазах, спустился ниже, на скулы. Стиснув зубы, Долохов рассматривал покрытое кольцом фиолетовых синяков запястье. Ремень от часов оказался слишком узок, чтобы скрыть от чужого внимания позорные отметины.       — Странно, что ты не сидишь здесь ещё и в очках, — всё также безэмоционально произнёс Том, наконец встретившись взглядом с молодым русским магом. — Этакая очковая змея нашего факультета.       Окончательно потеряв контроль, Долохов отвел правую руку назад, приготовившись нанести удар, который выросшему в приюте мальчишке ничего не стоило предугадать. Вывернув травмированную кисть ещё сильнее, Том легко лишил противника необходимой концентрации, а потом быстро сбросил с кресла на холодный пол.       — Чёрт, как же больно! — баюкая точно ребенка, Долохов прижал к груди левое запястье.       — Знаешь, — Том подошёл к нему, протягивая руку, — если в тебя бросили камень — лучше всего будет не просто бросить в ответ, а стать человеком, в сторону которого даже смотреть бы побоялись.       Русский маг задумался всего на мгновение, а потом зашёлся диким, сумасшедшим хохотом.       — Как будто ты можешь понять, — огрызнулся Антонин, принимая поданную руку.       — Могу, — однозначно заявил Риддл, помогая собеседнику подняться на ноги. — Вот почему из нас двоих — ты тот, кто стоит с разукрашенной физиономией.       Оставшись наконец стоять без посторонней помощи, Антонин провёл ладонью здоровой руки по лицу, явственно ощущая каждую ещё незажившую ссадину.       — Мой отец, — чуть слышно на выдохе произнёс Долохов, — редкостная скотина и дрянь. Даже великий Салазар не ведает, через что проходит моя бедная мать каждый раз, когда я уезжаю в Хогвартс.       Некоторое время в ответ на откровение Риддл молчал. А потом он обошёл Антонина и занял место в кресле, где до этого медитировал русский маг, рассматривая темноту мутных вод. Сменив ракурс, Том вдруг понял, что так внимательно разглядывал Долохов: вдалеке, там, где и незаметно, если не присматриваться, в зарослях пятиметровых водорослей, маячил растерзанный труп гриндилоу — маленького водяного чертенка с щупальцами как у осьминога на нижней части тела и человекоподобной верхней частью, всё же имеющей некоторые отличия — небольшие рога на непропорционально огромной голове и выделяющийся круглый рот, усыпанный острыми зубами.       — Ты один из самых сообразительных учеников в этой школе, Антонин, — наконец заговорил Том. — Я уверен, что ты справишься.       Долохов был не тем человеком, которому непременно нужно разжевывать каждое следующее действие. Нет, он был способен самостоятельно принимать верные решения. И когда безудержный хохот возобновился с новой силой, Том преисполнился уверенностью, что больше никогда не обнаружит Антонина в таком плачевном состоянии.       — Не сорви голос, — предупредил Риддл, пристально наблюдая, как Долохов достал из кармана платок, чтобы вытереть кровь, сочившуюся из треснутой губы.       — Я смеюсь исключительно из-за своей глупости, Том. Исключительно. — И закинув голову назад, Антонин продемонстрировал бешеную улыбку, обнажая ряд окровавленных зубов.       — Весело тут у вас! — вошёл в комнату Абраксас.       Хвостом за Малфоем тянулись Эйвери и Розье, а замыкали всё шествие Блэки.       — Пир подошёл к концу? — поинтересовался Риддл у Адама, бесцеремонно усевшегося прямо на кофейный столик в центре гостиной.       — Нет, — ответила Вальбурга, чинно расположившись вместе с братом на диване. — Но самое интересное уже точно закончилось.       — Вы двое пропустили, как Вал вылила на Юфимию свой сок, — смеясь, добавил Альфард. — Она назвала её банши.       — Вал, дорогая, — подхватил разговор Долохов, предусмотрительно двигаясь в противоположную сторону от дивана. — Даже не представляю, как она могла так ошибиться!       Всё ещё продолжая отступать по направлению к креслу и поймав разъяренный взгляд Блэк, Антонин театрально схватился за сердце.       — Но могу её понять, видит Бог, — весь вид Вальбурги точно кричал «только попробуй закончить мысль вслух, и я расцарапаю твоё лицо», однако русского мага подобное совсем не заботило.       — Антонин, — предупредил наблюдающий за всем со стороны Риддл, — я не собираюсь вытаскивать тебя из этого дерьма, если ты на это рассчитываешь.        — Ай, — лицо несостоявшегося театрала исказила гримаса наигранной боли, — моё сердце разбито, но правда всё-таки мне дороже! Вал, все присутствующие должны знать правду, чтобы в следующий раз ни в коем случае не оказаться со стаканом сока на голове — ты же вылитая гарпия!       — Ну держись, шут гороховый!       Совсем не походя на благородную дочь древнейшего дома и с поистине чудовищной скоростью, Блэк вскочила с дивана и рванула в сторону молодого мага. Долохов же решил спасаться бегством, но судя по звукам, доносившимся теперь со стороны ведущего к спальням коридора, так и не успел добраться до мужской части общежития.       — А я всё гадал, как наш правильный Тореус позволил такой толпе раньше выйти из-за стола, — усмехнулся Риддл.       — Он заплатил, — теперь, когда сестры рядом не было, Альфард Блэк занял небольшой диван полностью, широко раскинув руки на мягкой спинке, и кивком указал на блондина, занявшего место прямо за Томом и облокачивающегося на кресло.       — Абраксас? — не понял Риддл, оборачиваясь.       — Нет, — возразил всё это время молча наблюдавший за огнем в камине Фабиан. — Нотт заплатил Малфою, лишь бы тот увёл нас поскорее.       Смех в подземельях в тот вечер не утихал до самого отбоя. 31 октября, 1940 год       Приближался Хэллоуин, и к большому удивлению Тома, Гермиона выглядела намного лучше, чем обычно в это время года. Раньше, за несколько дней до Дня Всех Святых и несколько после, жизненная энергия Дамблдор словно впадала в кратковременную спячку. Риддл помнил бледность её щёк и болезненные следы недосыпа под глазами. Сегодня же Гермиона просто нервничала немногим больше обычного, что никоем образом не уменьшало привычной для девушки энергичности. И хоть Риддл проведал её рано утром, перед завтраком, он твёрдо решил, что обязательно ещё заглянет к Дамблдор после вечернего застолья. Неспокойное и незнакомое чувство, поселившееся внутри, настойчиво призывало лично убедиться в том, что в этом году Гермиона избежит нелепой прогулки в чужом обличии по коридорам Хогвартса.       Портрет мистера Фури больше не поднимал шум, стоило Тому только показаться на заветной винтовой лестнице. Казалось, ученый смирился с частыми визитами слизеринца, и пусть Риддл ему всё также не нравился и о каждом новом его появлении он неизменно докладывал Альбусу Дамблдору, больше нарисованный старикан не устраивал балаган лишь завидя представителя змеиного факультета. Ради соблюдения правил приличия Том всё ещё кратко стучал, но входил всегда прежде, чем мог услышать хоть какой-то ответ. Дверь в комнату Дамблдор всегда отворялась с особенной легкостью, точно его всегда ждали.       — Гермиона?       Риддл никак не ожидал обнаружить её спящей в ночь Хэллоуина. Однако сон, судя по коротким стонам и хмурости девичьего лица, был не из самых приятных. Недолго думая, Том решил применить заклинание, которое ровно год назад помогало ему так эффективно справляться с непрекращающимися кошмарами мисс Дамблдор. Палочка молодого волшебника заняла место в ладони естественно, точно ребенок, уснувший в люльке, а губы неуловимыми движениями быстро очертили необходимые слова — тихо и непринужденно.       Но что-то пошло не по плану практически сразу.       Магия, которая должна была помочь контролировать сознание спящего и прогнать все дурные сны, не сработала так, как задумал Риддл. Жёстким рывком, будто на шею накинули хомут и дернули с непреодолимой силой, Том оказался запертым в незнакомом месте. Грозовое небо, растянувшееся над головой, без усилий пробудило в памяти дни, когда Лондон подвергался непрекращающейся бомбежке с воздуха. Страх подкрадывался всё ближе, пока Том отчаянно пытался понять, где же он оказался. Поворот-другой, и Риддл вдруг очутился перед массивными деревянными вратами. Стоило только протянуть руку, и двери открылись, точно ничего не весели. Точно его одного и ждали. Том откровенно сомневался, стоит ли ему всё-таки продвинуться дальше, ведь палочка, покорно лежавшая в руке, куда-то пропала, но за неимением какого-то другого пути, сделал несколько неуверенных шагов вперёд. Ворота позади закрылись с болезненным скрипом.       Несколько безуспешных поворотов окончательно убедили Риддла — это лабиринт. Запутанный. И, вероятнее всего, не имеющий выхода. Но, пожалуй, самым большим потрясением для Тома стала встреча в этом загадочном месте с Билли и его компанией малолетних хулиганов, которую тот гордо возглавлял. И Стаббс, почему-то, был намного больше, чем Том помнил.       Снова нехватка воздуха.       Пожалуйста.       Голос задушен и приглушен. Огромная фигура Стаббса на расстоянии вытянутой руки, но тень от неё полностью покрывает Риддла. И снова Том должен думать, что же он сделал не так. Но почему, черт возьми, он вообще должен об этом думать!       Он убил его кролика…       За дело!       Заставил змею его укусить…       Не просто так!       Стал причиной их ночных кошмаров и мокрых простыней…       Он защищал себя!       Теперь он точно умрет…       Никогда!       …Кровь сочилась из-под обломанных ногтей, когда пальцы снова и снова царапали грубую крышку фанеры. Худший день в его жизни и самый страшный кошмар…       Картинка перед глазами внезапно быстро сменилась. Том задышал. Полной грудью. Он вдруг оказался в летнем саду Хогвартса — в том месте, где они с Гермионой проводили все погожие деньки до того, как коридоры школы вновь наполнились студентами. Там, сидя на тошнотворно красном пледе, окаймленным со всех сторон золотыми кистями, в окружении кустарников диких роз, они провели бессчетное количество часов.       И сейчас, находясь в этом полусне, ничего особенно не изменилось. Только Гермиона больше не сидела среди цветов, она стояла напротив, в ночном платье в пол, полностью растерянная и растрепанная.       — Как ты здесь оказался? — вопрос был задан настолько неуверенно, словно Дамблдор не была до конца убеждена в реальности всего происходящего.       Да и сам Том не знал, как ему следовало бы ответить. Теперь-то он понял, что всё это время находился в чужом сознании, что само по себе уже было нехорошо, потому что сюда его никто не приглашал.       — Сегодня ведь День Всех Святых, — удивив самого себя, Том решил не прятать от Гермионы такую необходимую правду. — «…мечтаешь о смерти каждый Хэллоуин» — вроде бы, так когда-то ты мне сказала.       В карамельных глазах незамедлительно мелькнуло понимание.       — Ты беспокоился обо мне, — неверие и шок в интонации оскорбляли, но всё же были лучше возможных обиды и гнева.       — В прошлом году я уже помогал тебе справляться с кошмарами подобным способом, — Том развел руки в стороны, — но к проникновению в твой разум это никогда не приводило.       Брови Дамблдор сошлись на переносице — значит, задумалась.       — Я полагала, что твоё присутствие помогает справиться с плохими снами, — её взгляд переместился на куст шиповника, а на губах появилась тихая улыбка. — Это было бы слишком просто, да?       Она не злилась на него, и осознание сего факта чуть не заставило молодого волшебника вздохнуть с облегчением. Но Том сдержался.       — Легилименция — вторжение в чужое сознание, — уже привычно поучительно заговорила она, потянувшись к белому цветку и проведя по краю лепестка указательным пальцем, — требует колоссального труда в освоении…       — Или врожденного таланта, — не без доли высокомерия перебил Гермиону Том, подойдя ближе и встав рядом, плечом к плечу.       — Или врожденного таланта, — повторила она, не переставая уделять всё внимание цветку. Но потом сорвала его и, повернувшись лицом к Риддлу, быстро воткнула белоснежный бутон в тёмные волосы. — Ты невероятно талантлив, Том.       Он даже не мог разозлиться на неё. Не мог больше относиться ревностно к её успехам. Не мог пробудить в себе гнев на неё за то, что заставила пережить самый ужасный кошмар, добавив каким-то образом в эту палитру безумия ещё больше устрашающих красок.       Она была наградой, данной ему авансом за все грехи, которые он совершил и которые только собирался совершить.       — Вернешь нас обратно?       Гермиона улыбнулась той самой заразной и искристой улыбкой. Внезапно поднявшийся ветер безжалостно сорвал цветы с кустов и поднял в воздух пыльцу. Том вынужденно прикрыл ладонью глаза, а когда убрал руку — Гермиона уже сидела в кровати, спиной привалившись к подушкам, а он так и стоял рядом, с зажатой в пальцах палочкой. Неловко, свободной рукой, Риддл потянулся к тому месту, где, как он запомнил, Гермиона воткнула в его волосы бутон, но, вполне очевидно, не обнаружил цветка на прежнем месте. Судя по всему, он заметно расстроился.       — Я не знала, что ты такой ценитель цветов, — подловила его Дамблдор. — Обещаю, наступит лето, я обязательно сплету тебе венок.       — Это было так реально. — Том не обратил внимание на шутку и всё ещё выглядел полностью пораженно.       Потянувшись и ухватив молодого мага за рукав мантии, Дамблдор настойчиво усадила Риддла на край кровати.       — Это, — тонкий указательный палец девичей руки прикоснулся к виску, утопая в неизменном пушистом облаке волос, — лишь способ самозащиты.       — Какой интересный способ. Ты подошла к данной теме довольно… творчески.       Не увидев на когда-то веснушчатом лице и намека на вечно живущую там улыбку, Том быстро сложил рассыпанные перед ним кусочки пазлов в целостное полотно.       — Гермиона, чего же ты боишься?       Хотя ответ был буквально на кончике его острого языка. Чего, а вернее, кого может бояться дочь величайшего из ныне живущих магов? Когда мир волшебников утопает в грязных реках крови, которые с каждым днём становятся лишь полноводнее, всё магическое общество с надеждой устремило свой взор на Альбуса Дамблдора. Об этом вопит каждый свежий номер Ежедневного пророка. И придет время, святой Дамблдор, конечно же, примет бой ради всеобщего блага угнетенных. Но прежде надежно укроет за семью печатями непреступных стен Хогвартса своё такое хрупкое сердце.       — Смерти, — отвечает Гермиона чуть дыша, пока быстрые пальцы освобождают пуговицы, что идут ровной дорожкой от самого воротника ночного платья до середины грудной клети, из плена прорезиненных петель. — И Геллерта Гриндевальда.       Отодвигая в сторону край сорочки, Гермиона демонстрирует ему розоватую полосу шрама, пересекающего грудную клетку и уходящего далеко вниз, очевидно, к животу. Она делает это без всякой гордости или смущения, относясь к всё ещё незажившим рубцам, рассекающим столь юное тело, как к свершившемуся факту. И пока Том пытается совладать с бурлящим внутри вулканом эмоций, неизвестно откуда вдруг взявшимся, Дамблдор остаётся спокойной, словно гладь Чёрного озера в самую безветренную ночь.       — Он выглядит свежим, — выдавливает из себя Риддл, когда ладонь одной руки до хруста сжимает древко волшебной палочки, а другая — тянется к девушке, сидящей напротив.       — Всё случилось в Новый год…       Её рассказ льётся потоком неукротимой реки, прорвавшим плотину, а длинные пальцы Тома, свойственные больше пианистам нежели волшебникам, медленно, касаясь одними подушечками, прослеживают шрам, оставшийся после брошенного Гриндевальдом проклятия.       — Мне никогда не было так страшно… Альбус называет это тёмной магией и никак не может понять…       Линию за линией. Слово за словом.       — Иногда мне кажется, что смерть была прямо напротив… И я знаю, какое у неё лицо, какая длинная у неё шея, как выступают позвонки на её худом теле…       Он останавливается только тогда, когда замечает влажность под своими прикосновениями. Отстраняется, растирая её между большим и указательным пальцами. И не смеет поднять взгляд.       Утешение никогда не являлось сильной стороной Тома Риддла. Оно вообще было ему не свойственно. Но присущее ему качество — разделять всё в этом мире на своё и чужое — вдруг отозвалось внутри холодной истиной: он впервые в жизни испытал всепоглощающую ненависть по отношению к тому, кого никогда прежде не видел. Декабрь, 1940 год       Последним уроком в этом году как на зло стала Трансфигурация. Профессор Дамблдор уже привычно игнорировал постоянно поднятую руку, а Риддл продолжал упрямо её не опускать. Слизеринец знал, что его действия являются для профессора крайне раздражительными, а потому каждый раз, когда холодные голубые глаза всё-таки замечали его непрекращающиеся старания, а щека старшего волшебника нервно дергалась, мысленно присуждал себе одно потом и кровью заработанное очно.       Да, в любой войне самое главное — хладнокровие.       — Мерлин, — простонал сидящий позади Фабиан, — когда уже этот старик закончит свой дурацкий урок!       Том еле сдержался, чтобы не закатить глаза. «Хладнокровие», — напомнил он себе, когда взгляд профессора, до этого мирно объяснявшего у доски, чем отличается превращение крупногабаритных предметов в вещи меньшего размера, безошибочно определил местоположение новой жертвы. Риддлу стало почти жаль Эйвери. Почти, потому что Том прекрасно понимал, даже если бы прямо сейчас он перевернул парту, Дамблдор бы и бровью не повёл.       — Мистер Эйвери, — позвал профессор, и мел, до этого свободно парящий в воздухе и выводивший на доске магические формулы, стрелой метнулся к слизеринцу. Том едва успел убрать голову в сторону, чтобы его не задело. — Продемонстрируете нам, чему Вы научились в текущем полугодии?       Кусок мела продолжал назойливо виться вокруг Фабиана, словно белая мошка, и мелкие его крупицы, отслоившись точно под веянием магии, попали Эйвери точно в глаза. Хаффлпаффцы, с кем у Слизерина был совмещён урок, не заставили себя долго ждать и скоро подняли громкий гул смеха.       — Что же Вы, мистер Эйвери, — облокотившись на стоящую в первом ряду парту, потешался профессор Дамблдор, — не в силах справиться с шалостью старика? Может быть кто-то ещё?       Осколок известняка продолжал терроризировать слизеринца, который успел растереть глаза до покраснения. Вальбурга и Абраксас, как и добрая половина барсучьего факультета, не оставляли попыток развеять мудреные чары, но у них ничего не получалось. Не остался в стороне и Том. Невербально он применил все чары, которые изучил за всё время в рамках нелюбимого предмета. Никакого результата не последовало. Риддл не сомневался: дело не в том, что ему, возможно, не хватает умения, а в том, что хитрый старик решил потешить самолюбие напоследок.       Что ж, в эту игру могли играть двое.       — Редукто!       Один точный взмах тисового древка превратил летающий камешек в пыль, а резкий звук взрыва вернул уроку утерянную тишину.       — Мистер Риддл только что продемонстрировал нам всем, как хорошо он усвоил материал по Защите от темных искусств, — Том чуть не рассмеялся вслух. Казалось, у него наконец-то получилось обратить на себя внимание профессора Трансфигурации. Всего-то и надо было что-то взорвать. — К сожалению, Том, здесь у нас другой предмет.       — Я просто решил помочь другу, профессор, — Риддл решил изображать саму невинность до победного конца, чего Дамблдор, к сожалению, не оценил.       — Что ж, несомненно, Ваш порыв весьма похвален. Однако я не могу присвоить Слизерину очки, так как действовали Вы за пределами нашей изученной программы.       — Ваши суждения, как всегда, справедливы, профессор.       — Итак, урок подошёл к концу. — Дамблдор вернулся к доске и, взяв из коробки новый кусочек мела, уже без помощи волшебства аккуратным почерком написал в правом верхнем углу номера страниц учебника. — Ваше домашнее задание на каникулы: найдите способ усмирить магию, не приходя к разрушению. Счастливого Рождества!       — Иногда его шутки заходят слишком уж далеко! — ворчал Антонин, выходя вместе со всеми из кабинета и разворачиваясь лицом к друзьям. — Да перестань ты их тереть!       Обогнав Эйвери, молодой русский маг силой убрал руки Фабиана от опухших глаз.       — Ха, ты теперь похож на тролля!       — Оставь его, Долохов! — Блэк отодвинула Антонина в сторону и также осмотрела лицо пострадавшего. — А тебе не мешало бы промыть глаза!       — Ох, — русский маг уже потянулся за своей палочкой, — позвольте мне помочь!       Рассвирепев, Вальбурга с силой толкнула Долохова в плечо. Антонин, шедший всё это время спиной вперед, запутался в ногах, а потом и вовсе налетел на кого-то и упал, подмяв под себя несчастного, оказавшегося на пути.       Толпа слизеринцев замерла на месте.       — Бог мой, — осознав своё положение поверх чьего-то хрупкого тела, Долохов, не мешкая, поднялся на ноги и, пожиная плоды от изученных в далёком детстве уроков этикета, следы от которых мелкими шрамами украшали пальцы, подал руку, чтобы помочь упавшей девушке встать.       — Спасибо, — поблагодарила незнакомка, зачем-то поправляя и без того идеально сидящее на тонкой фигуре платье.       Том оказался не готов к такому повороту событий, а иначе бы не стоял неподвижно, как полный идиот.       — Гермиона! — однако Абраксас помог Риддлу прийти в себя. Блондин рванул к «незнакомке» так быстро, что и капли сомнения никому не оставил — они точно раньше встречались. — Ты в порядке? Как дела? Приехала на Рождественские каникулы?       Поток вопросов был настолько сильным, что Риддл не успевал их анализировать.       — Здравствуй, Абраксас! Ответ «да» на всё, — наконец она выпрямилась и окинула взглядом всех присутствующих. — Это твои друзья?       Весь её вид, встретившись с ним взглядом, умолял подыграть. А Тома раздирало любопытство — что же эта врунишка наплела Малфою, смотрящему на Дамблдор глазами преданного пса?       Но, как оказалась, не один Абраксас оказался с ней знаком.       — Дамблдор, — мерзко нараспев протянула Вальбурга, а лицо её так скривилось, будто кто-то заставил Блэк выпить стакан лимонного сока. — Как неприятно видеть тебя!       Как ошибался Том думая, что сюрпризы сегодняшнего дня подошли к концу. Он не поверил, если бы ему рассказали, что Гермиона Дамблдор способна одним легким поднятием губ доводить окружающих до дрожи.       — Блэк, — вернула она приветствие и, прикрыв рвущийся наружу смешок рукой, облаченной в белоснежную перчатку, ласково добавила. — Ужасна, как всегда!       Наверное, если бы Том не вмешался, дуэль между двумя леди состоялась бы незамедлительно. Но Риддлу совсем не нравилось чувствовать себя лишним в процессе обмена любезностями между, очевидно, хорошо знакомыми людьми.       — Абраксас, — из двух зол выбрал он адекватное, — не представишь нас?       Черти танцевали в карамельных глазах — Дамблдор, поняв, что Том-таки будет участвовать в этом маленьком представлении, откровенно забавлялась.       — Разумеется, — поспешил Малфой, указывая рукой на молодую волшебницу. — Друзья, это…       — Гермиона Ариана Дамблдор, — перебили его, гордо и с вызовом вздернув подбородок. — Рада познакомиться со всеми, кого ещё не встречала!       Пока Вальбурга усиленно делала вид, будто пейзаж за окном занимает её больше, чем люди вокруг, Том сделал уверенный шаг вперед, протягивая руку.       — Взаимно, мисс Дамблдор, — холодный шёлк перчатки плавно скользнул в его раскрытую ладонь, слегка цепляясь за шероховатость мозолей — результат неумолимых тренировок и постоянного оттачивания навыков.       — А Вы? — подсказала Гермиона, ведь Том практически забыл, что они совсем сейчас не знакомы.       — Том Марволо Риддл, — девичья рука невесомо сжала кисть, и он не смог спрятать улыбку, когда почувствовал, как легко острые ногти пощекотали ладонь.       — Что ж, позвольте и мне представиться, — вдруг влез между ними Долохов, становясь прямо, в лучших традициях военной выправки. — Антонин Владимирович Долохов к Вашим услугам!       Заведя одну руку за спину и выставив вторую для приветствия, он поклонился самым изящным и непринужденным образом. И стоило Гермионе ответить на его приветствие и подать руку, как тыльную сторону ладони украсил мимолетный поцелуй, напоминание о котором осталось лишь во вспыхнувшем на щеках ярком румянце.       — Рада встречи, — отреагировала Дамблдор сковано, пока волшебник напротив смотрел на неё взглядом ребёнка, чья шалость удалась.       — О, любой человек, способный довести эту гарпию до самоубийства, — Долохов тихо кивнул в сторону всё ещё игнорирующей их Блэк, — автоматически становится моим другом. Думаю, мы поладим!       — Ты ходишь по тонкому льду, — вклинился в разговор Малфой, подводя к Гермионе стоявшего до этого в стороне слизеринца. — И наш самый немногословный друг — Фабиан Эйвери.       — Ох, Абраксас, да ему нужно в медпункт! — пусть опухоль уже немного спала, глаза Фабиана всё ещё оставались слишком красными и вызывали неподдельное беспокойство.       — Мы как раз собирались его отвести, — наконец подала голос Вальбурга, преследуя очевидную цель — как можно скорее покинуть компанию Гермионы Дамблдор.       — Тогда не смею вас задерживать, — молодая волшебница плавно отошла в сторону уступая дорогу. — Кто-нибудь из вас останется в школе на каникулы?       Конечно же, вопрос целиком и полностью был адресован ему, но Том молчал, потому что именно в его молчании и крылся ответ: каникулы он собирался провести за пределами стен Хогвартса, и Риддл бы сам ей об этом сегодня сообщил, но обстоятельства сложились так, как сложились.       — Насколько я знаю, с нашего потока все разъезжаются, — ответил за всех Абраксас. — Том и Антонин проведут все каникулы в поместье Малфоев. О, Гермиона, ты ведь придешь на новогодний вечер, что организовывает моя мать, да?       Вальбурга рядом поспешила громко и раздраженно вздохнуть, всем видом выражая протест идеи Абраксаса вот так вот пригласить Дамблдор провести с ними новогоднюю ночь, даже не подозревая, что её реакция только раззадорит Гермиону.       — Да, Альбус, кажется, получил приглашение, — её глаза ловко выцепили взгляд Риддла, а тон не предвещал ничего хорошего. — Встретимся там.       В последний раз обменявшись любезностями, они наконец разошлись по разным сторонам коридора, и всю дорогу до медпункта Вальбурга не могла успокоиться и всё продолжала называть Дамблдор страшной ядовитой гадюкой, а предстоящий новогодний вечер — приближающейся катастрофой.