Три ада

      — Конь на «h3».       Белая фигура покорно движется на обозначенную клетку, а Гермиона, лениво взмахивая волшебной палочкой и переворачивая дубовую шахматную доску теперь уже другой стороной, тянется за стоящей на прикроватном столике чашкой чая и, поднеся её к лицу, с жадностью вдыхает кисло-сладкий аромат. Чувствуя волну наслаждения, растекающуюся по всему телу, она прикрывает глаза.       Дамблдор изнемождена. Усталость видна в каждом её неспешном движении, в каждой черте лица: от морщинки между бровями, появившейся там в ходе постоянной и напряженной сосредоточенности, до желто-черных синяков под глазами — результата многодневного недосыпа.       Но эта усталость — показатель её скрупулезной работы, а потому она невероятно приятна.       Но абсолютно неприятны головные боли, которые порой просто сводят Гермиону с ума. Точнее сводили, пока она не открыла для себя мир логики, функционирующий по строгим законам и правилам, — лучшее лекарство для запутавшихся мыслей.       Да-а, шахматы увлекли Дамблдор совсем недавно, но поглотили полностью.       Альбус всегда учил её, что волшебство, сила и мощь магии — это не тщательно выверенные до дюйма взмахи волшебным древком и не бесконечный запас заклинаний в голове, а эмоции и желание. Этим-то и объяснялись ранние магические выбросы у маленьких детей. Они не знали формул, не знали нужных слов, а просто… желали. И магия откликалась, творя чудеса. Удивительно! И хотя Гермиона понимала и принимала подобное объяснение, она всё равно отличалась. Была другой. Дамблдор чувствовала себя куда увереннее, когда имела чёткий и проработанный план, когда мозг того и гляди закипал, докапываясь до самой сути вопроса, когда голова раскалывалась от поступающей в переизбытке информации, а в глазах рябило от чтения. Гермиона любила думать, любила продумывать каждый шаг и любила всё контролировать.       И шахматы идеально соответствовали её предпочтениям.       Вновь открыв глаза, она сделала медленный глоток и взглянула на доску. Обстановка на шахматном поле боя не менялась вот уже третий час. Игра с самой собой была утомительной и чаще всего скучной. Между ходами Гермиона специально старалась делать довольно большие перерывы, чтобы как можно глубже погрузиться в различные стили игры: сегодня, например, белые неустанно атаковали, а чёрные больше оборонялись. И хоть Дамблдор пыталась делать неожиданные ходы, её мозг точно работал на опережение и с легкостью находил выход из, казалось бы, непредвиденных ситуаций.       Гермиона вернула чашку на место и потянулась, разминая затекшие плечи, а потом с довольным вздохом откинулась на спинку кровати. Она взглянула на часы: с последнего перерыва прошло минут двадцать. Отлично. Альбус просил её практиковаться, но не перебарщивать с практикой. И Гермиона действительно стремилась следовать всем его указаниям. На удивление, Альбус сам стал инициатором этой затеи — хотя и не без пинка со стороны дяди Аба, Гермиона была в этом уверена. Его очень беспокоил тот факт, что Гриндевальд смог не только подействовать на её сознание, но и запросто выманил за пределы школы, поэтому Дамблдор рассказал Гермионе об окклюменции — самом надежном способе держать злодеев подальше от головы. Она должна была всего лишь научиться ставить надежный щит, чтобы больше никто не мог затуманить её разум. Но копаться в мыслях оказалось занятием увлекательным. А уж после того, как Альбус на собственном примере во всей красе продемонстрировал ей возможности окклюменции, Гермиона загорелась идеей достичь такого же уровня мастерства, коим обладал её опекун.       А стремиться-то было к чему…       В книгах, посвященных магии разума, были описаны несколько типов его защиты. Самый распространенный — стена, за которую можно было бы спрятать ценные воспоминания. Некоторые авторы писали о выдвижных ящиках — в похожих, как она потом узнала, магглы хранили документы — и рекомендовали «складывать» в них свои мысли, а кто-то вообще описывал разум как огромную библиотеку. Последний вариант Гермионе понравился больше всего. Сама идея того, что её воспоминания можно будет рассортировать по секциям и в нужный момент просто взять с полки необходимое, точно книгу в библиотеке Хогвартса, а потом вернуть на место, вызывала восторг.       Но так было до тех пор, пока она не оказалась в сознании Альбуса.       Это было озеро. Небольшое, кристально-чистое озеро, на поверхности которого притаились воспоминания. Альбус объяснил, что он и только он решает, что увидит «посетитель» в отражении неподвижной водной глади.       Гермионе он показал саму себя: первый раз, когда они вместе посетили семейство Фламель. Она смеялась и хлопала в ладоши, пока Николас увлеченно демонстрировал цветные алхимические реакции. Яркие пузыри бурлили в котлах, громко лопались и взрывались. После того дня ещё целую неделю её буйные кудри переливались всеми цветами радуги. Гермиона была счастлива. И стоя там, в глубинах сознания Альбуса на берегу озера «Памяти», Дамблдор была крайне удивлена, ведь от воды вместо привычной прохлады исходило самое настоящее тепло.       — Озеро? — задумчиво спросила Гермиона, когда, пошатываясь после изматывающего путешествия по чужому разуму, неуклюже присела на стул, так любезно предоставленный Альбусом. — Но я ни в одной книге не встречала такого способа защиты воспоминаний.       Уставшая, она устремила на Альбуса неизменно любопытный взгляд, на что волшебник лишь покачал головой и мягко улыбнулся в ответ.       — Описанные в книгах способы неплохи. Но защита не может быть достаточно хорошей, — Альбус приблизился к Гермионе и, подняв руку, слабо постучал указательным пальцем по её виску, — если о ней уже кому-то известно.       В тот же день Гермиона вернула все книги по окклюменции обратно на библиотечные полки, а сама решила проводить всё свободное время за медитацией. Она загорелась идеей создать свой собственный способ защиты, чтобы быть полностью уверенной в его надежности.       С проблемами она столкнулась сразу же.       Практика медитаций была давно ей знакома. Но после того случая с Гриндевальдом, который подарил Гермионе путёвку в больничное крыло, она никак не могла избавиться от чьего-то постороннего присутствия в своём сознании. Стоило только закрыть глаза и сосредоточиться, как Дамблдор сразу же ощущала на себе чей-то чужой взгляд. Он не был ни добрым, ни злым, а был выискивающим. Но, конечно же, каждый раз, когда она в панике распахивала веки и озиралась по сторонам, сбив необходимое для упражнения ровное дыхание, в комнате больше никого не было. После нескольких попыток разобраться с этой проблемой самостоятельно, Гермиона всё-таки приняла решение обратиться за помощью к Альбусу. Несколько раз он аккуратно проникал в её разум, и всегда находил там сплошное ничего. Дамблдор пришел к выводу, что проблема Гермионы носит чисто психологический характер. Будучи такой маленькой, она оказалась так близка к смерти. И, надо сказать, не в первый раз.       Альбус объяснил, что её разум — это её и только её территория, и что страх — просто такой способ обезопасить себя, защитная реакция. Гермиона так и не смогла рассказать ему о бледном монстре с длинной шеей из своих кошмаров. Она не была полностью уверена в реальности его существования, и где-то в глубине души надеялась, что чудовище было игрой её травмированной психики. А ещё ей не хотелось беспокоить Альбуса лишний раз.       Решение пришло само. Внезапно обрушилось на Дамблдор простой истиной: если в её голове есть некий монстр, то это не недостаток, а преимущество. Ведь высок шанс того, что человек, прокравшийся в сознание Гермионы, встретив там нечто настолько жуткое, с чем даже хозяйка не в силах справиться, незамедлительно ретируется прочь из её головы. Оставалось только придумать собственную технику защиты.       И вот спустя несколько месяцев напряженной работы, у Гермионы перед глазами была четкая картина того, что она собиралась воссоздать внутри своего разума.       Дамблдор придумала лабиринт. Он возник в голове внезапно, точно из ниоткуда, и Гермиону не покидало странное чувство, что когда-то прежде она уже его видела. Лабиринт был опасным. Смертельным. Непроходимым ни для кого, кроме неё.       Ещё целый месяц Гермиона потратила на то, чтобы сосредоточенно высадить и взрастить в своем сознании каждый куст колючей живой изгороди — основу для её творения. Вскоре Лабиринт обрел скелет, получился хаотичным и запутанным. Она выделила под него всё рабочее пространство. Спрятала за высокими, непроницаемыми стенами абсолютно все мысли и воспоминания. Раскидала их за поворотами, скрыла в тупиках, ничего не оставив за пределами изгороди.       Альбус, впервые встретившись лицом к лицу с проделанной работой, был полностью шокирован. Гермиона пригласила его дать оценку проекту, которому она посвятила более половины года, и когда он стоял там: перед деревянными воротами, упиравшимися в созданное магией разума тёмное грозовое небо, — то не мог вымолвить ни слова. Пораженный, Дамблдор медленно повернул голову сначала в одну сторону, затем в другую, но так и не смог разглядеть ни конца, ни края зелёной стены.       — Как далеко простирается… всё это? — спросил он у Гермионы, когда они оба стояли на пороге её сознания.       Дамблдор пожала плечами.       — Не знаю, — честно ответила она. — Я задумала его бесконечным.       — Надо сказать, что твоё воображение впечатлило старика, — тихо похвалил Альбус, отчего Гермиона сразу же просияла.       — Спасибо, — румянец расцвел на поцелованных солнцем щеках, и она приблизилась к громоздким воротам. — Но это больше маггловская математика и понятие бесконечности, чем воображение. Знаешь, это так увлекательно! Я просто представила волшебство как функцию, а все волшебные составляющие: руны, заклинания, энергию — как некоторые аргументы этой функции, стремящиеся к бесконечности, и… — Гермиона поняла, что слишком увлеклась, когда заметила растерянный вид Альбуса.       Старший волшебник, к сожалению, оказался не способным оценить всю невероятность маггловской науки. Несмотря на всю свою гениальность и обширные знания, Альбус был слишком далёк от мира магглов.       — … и, я думаю, что ты бы хотел поскорее зайти? — уже не так уверено предложила Гермиона и слегка толкнула массивные кованные двери.       Врата поддались немедленно, точно ничего и не весели. И стоило им распахнуться, как Гермиону и Альбуса окутало сырым могильным холодом. Внутри Лабиринт был воплощением самого страшного кошмара. В нём царил вечный сумрак, а под ногами стелился туман.       Гермиона заметила промелькнувшую на лице Альбуса тень неодобрения и понимания.       — Гермиона, — волшебник строго посмотрел на неё. — Скажи мне, дорогая, какие именно заклинания ты использовала, чтобы создать это… место?       Она не могла ему солгать. Только не после того, через что им вместе пришлось пройти.       — Некоторые заклинания, которые я нашла в книге дяди Аба, — пробормотала она. — Но, клянусь тебе, это не тёмная магия!       Хмурость Дамблдора после этого заявления не пропала.       — Но и не светлая, — вздохнул он наконец. — Ответь мне, дорогая, что будет ждать человека, который попадет сюда без приглашения?       Она вспомнила себя полгода назад. Вспомнила, как не могла контролировать свои действия, как Гриндевальд использовал её, заманил в ловушку, не приложив для этого и унции усилий, как тёмный волшебник хозяйничал в её голове, контролировал, подчиняя себе беззащитный разум. Девочка ненавидела такую себя. Беспомощную. Жалкую. Слабую.       Гермиона без тени улыбки взглянула в глаза, скрытые за очками-полумесяцами.       — Он испытает на себе все свои страхи. Если, конечно, сможет открыть врата. — Альбус всё ещё выглядел обеспокоенным, поэтому Гермиона мягко взяла его за руку и потянула за собой. — Позволь показать тебе и то хорошее, что скрыто в этом месте.       Они шли несколько минут, продвигаясь всё дальше в глубь лабиринта. Гермиона шла уверенно, преодолевая поворот за поворотом, словно знала путь всю свою жизнь. Потом она вдруг остановилась около одной из бесконечного множества зелёных стен и оглянулась.       — Я покажу тебе моё самое любимое воспоминание. — Гермиона сделала шаг вперёд, ловко потянув Альбуса за собой.       Внезапная вспышка солнечного света ослепила волшебника, и он вынужденно прикрыл глаза свободной рукой. Мгновение спустя он привык к яркости открывшейся перед ним картины. И когда Альбус опустил руку, его уже не было в лабиринте — он был в больничном крыле Хогвартса. Как будто снова оказался в том дне.       — …Это оно, Альбус. Это твоё искупление.       Гермиона наблюдает, как голубые глаза расширяются, и пусть очень медленно, но вина в них сменяется благодарностью. Большие тёплые ладони ложатся поверх её рук, которые всё также обхватывают колючие щеки.       — У тебя такое доброе сердце, Гермиона, — с грустью произносит Дамблдор. — Но боюсь, такой как я недостоин…       — Заканчивай уже с этой жалостью к самому себе! -внезапно в разговор врывается грубый голос, привлекая их внимание. — Кхм… девчонка всё правильно сказала. Пора уже начать двигаться дальше, Альбус.       Дамблдор резко поворачивается в сторону двери, из-за чего его лицо выскальзывает из маленьких ладоней.       — Аберфорт? — признает он брата в незваном, но не нежеланном госте. — Как давно ты…       — Дядя Аб!       — …пришёл?       Не скрывая удивления Альбус наблюдает, как Гермиона поспешно отстраняется от него и, кажется, вовсе позабыв о слабости, спрыгивает с кровати, порываясь добраться до Аберфорта. Но задуманное ей не удаётся. Стоит только ослабевшим ногам коснуться пола, а телу принять вертикальное положение, как в глазах Гермионы сразу темнеет, а голова идёт кругом. Она почти теряет равновесие, но находившийся рядом Альбус вовремя успевает подхватить заметно похудевшее за проведенные на больничной койке дни тельце, а затем мягко, но настойчиво вновь усаживает на кровать. Старший Дамблдор бросает мимолетный взгляд на Аберфорта. Тот стоит, замерев, в двух-трёх шагах от кровати. По-видимому, его брат также бросился вперёд, как только заметил, что Гермиона вот-вот упадёт, и теперь неуклюже мялся посреди палаты, не зная куда себя деть.       Интересно.       Позже эти двое рассказали Альбусу всё: и про их знакомство, когда Аберфорт обнаружил Гермиону на пороге «Кабаньей головы» чуть живой, и про старинную книгу, которую тот ей дал, и про их последующие встречи. И хоть поначалу старший волшебник был в ярости, почему-то на его глазах наворачивались слезы.       С того дня Дамблдоры были вместе и сильны как никогда. Лучшего подарка на Новый год не существовало.       Гермиона мягко вернула их из лабиринта обратно в комнату. И пока Гермиона наслаждалась мягкостью ковра и насыщенностью цветов, старший волшебник задумчиво молчал.        В тот день, уходя, Альбус так ничего ей и не сказал.       От увлекательнейшей шахматной партии Гермиону отвлек скрип открывающейся двери. «Слагхорн», — поняла она сразу, даже не повернувшись в сторону вошедшего. Альбус всегда стучал, прежде чем войти, а…       А больше к ней никто и не приходил.       — День добрый, дорогая, — радостно, по обыкновению, приветствует Гермиону зельевар и, не дожидаясь приглашения, занимает место в кресле напротив. — Ох, кажется, я слегка раздобрел!       Дамблдор тихо хихикает над тем, как располневший за лето Слагхорн пытается втиснуться в кресло, явно не подходящее размерам его нижней части тела. Мебель жалобно скрипит, прося о помощи, и Гермиона, все также улыбаясь, достает волшебную палочку. Она едва слышно бормочет заклинание себе под нос, делает несколько легких взмахов кистью руки, и обитое красным бархатом сидение заметно расширяется. Немного подумав, Гермиона также дополнительно увеличивает и спинку кресла, и ручки, а потом, удовлетворившись результатом, убирает грушевую ветвь на место.       — Ох, благодарю! — громко восторгается Слагхорн, пару раз даже хлопнув в ладоши. — Такой уровень трансфигурации в столь юном возрасте! Истинная Дамблдор!       От лестной похвалы Гермиона тут же краснеет. Она ни за что бы никому не призналась, но каждый раз, когда её сравнивают с Альбусом, юное сердце волшебницы чуть ли не поёт от счастья.       — Бросьте, профессор! — девочка неловко отводит взгляд. — Ничего такого, что выходило бы за рамки школьной программы.       — Ах, эта скромность Альбуса! Несомненно! — Гораций как ни в чем не бывало продолжает расхваливать Дамблдор дальше и даже ухитряется игриво подмигнуть, чем смущает волшебницу ещё сильнее.       Но эти дифирамбы в её честь пора было заканчивать.       — Итак, — Гермиона, прогнав румянец с лица, снова поднимает умные глаза и смотрит прямо на зельевара. — Какой бы не была цель Вашего визита, невероятно грубо с моей стороны не предложить гостю чай. К сожалению, у меня нет этих прекрасных ананасовых колец из Сладкого королевства. Альбус абсолютно запрещает мне сейчас посещать Хогсмид.       — Нет-нет, дорогая, — прерывает её речь профессор. — Я зашел лишь кое-что передать одному моему любимому студенту и нашему общему знакомому.       Непонимающе нахмурившись, Гермиона наблюдает за тем, как Гораций достает из кармана пиджака маленькую коробочку, которая через несколько мгновений в его руках увеличивается до размеров шкатулки. Непонимание быстро сменяется любопытством, которое у Гермионы невольно сопровождается наклоном головы. Слагхорн открывает шкатулку и достает из неё потрепанный фолиант.       — Вот, — он протягивает книгу Гермионе, и та покорно принимает её. — Том попросил меня о небольшой услуге перед летним перерывом — сущий пустяк, на самом-то деле! Я подумал, что мой мальчик будет очень рад получить её пораньше.       Дамблдор смотрит на тяжелый фолиант в своих руках и просто не знает, как реагировать. Сначала Гермиона хочет сказать всё как есть: они с Томом больше не друзья — если, конечно, когда-то таковыми были — и видеть она его не желает, — а потом читает название книги и не может вымолвить ни слова:       «Англия. Истоки английского магического сообщество.»       В её руках бесценный фолиант. Бесценный и, по её скромному мнению, абсолютно бесполезный. Эта книга — очередная ода чистокровным семьям, которая бессовестно преувеличивает их значение для английского магического мира. И зачем только она понадобилась Риддлу?       — Рвение Тома к знаниям так похвально, — говорит Слагхорн, и в его голосе нет ничего, кроме бесконечной гордости за своего студента. — Бедному мальчику было действительно тяжело освоиться здесь. Так ещё и Слизерин из всех возможных факультетов, представляешь?! Как декан я сильно за него переживал. Но посмотри — как он старается! Хочет стать как можно ближе к волшебному миру! И как ещё это сделать, если не начать с самой истории? В обмен на книгу Том даже пообещал написать эссе!       Подобное рвение, безусловно, было логически обосновано. Но вот только Гермиона не поверила в эти россказни ни на кнат. Тому было тяжело освоиться? Конечно! И именно поэтому все остальные слизеринцы беспрекословно его слушали. Ей хотелось кричать в лицо зельевару: «Ах, Гораций, как Вы наивны!»       Но, с другой стороны, книга эта не несла в себе никакой опасности. Она не была справочником по темной магии и не содержала каких-то опасных заклинаний. Лишь сухие исторические факты: фамилии, события, даты.       — Профессор, — Гермиона сообразила, что молчит уже достаточно долго, но нужные слова всё никак не приходили в голову. — Знаете, мы с Томом не такие уж знакомые. — Дамблдор протянула книгу обратно. — И будет лучше, если Вы сами ему её передадите.       — Что? — слишком уж громко удивился Слагхорн. — Так, выходит, Том не здесь?       — Нет, — Дамблдор была в замешательстве. — Почему Вы так решили?       — Не знаете?! Ну как же так? — тон Горация Гермионе не понравился: он звучал так, словно говорит о чем-то очевидном. И только после небольшой паузы, когда девочка так и не смогла сообразить, что к чему, зельевар наконец пояснил: — Война.       Война.       В.О.Й.Н.А.       Мир для Гермионы замер. Она ведь получала газеты. Лондон, бомбёжки, голод. Смерти. Она знала всё это. Покрывалась мурашками каждый раз, когда взгляд цеплялся за страшные заголовки и…       Ни разу не вспомнила о Томе.       Как она могла?! Как?!       Дамблдор больше не чувствовала летнего тепла. Её начало трясти, и на теле выступил холодный пот. Потом комната будто исчезла, а перед Гермионой стали возникать самые страшные картины — фотографии из газет, и Том на каждой из них. О, сейчас она бы с лёгкостью простила бы ему всё. И ни за что бы не простила себя! Её обида теперь казалась ей по-детски нелепой. Разве стоит она его жизни? Нет. А вдруг с Томом что-то случилось? Вдруг он…       — Гермиона, дорогая, что с тобой? Ты так побледнела, — Гораций мягко взял Дамблдор за руку и стал усаживать в кресло. Она даже не заметила, когда вскочила и стала часто и прерывисто дышать. — Ну-ну, успокойся. Я лишь удивился, потому что сам посоветовал Тому обратиться к Альбусу. Думал, что он позволит мальчику остаться в школе в такое страшное время.       Альбус. Ну конечно! Конечно же, Альбус ему не позволил. Уж он точно заметил отсутствие Тома в её жизни, без труда сложил «два и два» и отправил слизеринца в Лондон. Прямиков в этот ужасный приют. Из-за неё. Ведь Риддл ему всегда не нравился.       — Том… Я…       — Мерлин всемогущий! — воскликнул профессор зельеварения, поспешно доставая из кармана платок. — Не плачьте, юная леди! Я уверен, с ним всё хорошо! Иначе в школу бы сообщили…       Голос не слушался, и слова Гермионе давались с трудом. Но именно сейчас она была решительна как никогда.       Когда Гораций бережно вытирал слёзы с её лица, Дамблдор мертвой хваткой вцепилась в его руку.       — Профессор, — всхлипнув очередной раз, прошептала она. — Пожалуйста, давайте заберем Тома. Немедленно. Пожалуйста.       — Дорогая, — начал было протестовать Слагхорн. — Как мы можем? Директор сейчас отсутствует, да и Дамблдора тоже нет.       Всё ещё держась за теплую, покрытую мелкими морщинами руку, Гермиона опускает голову. Несколько долгих секунд она просто смотрит в пол и дышит. Её истерика сейчас вообще ни к чему. Нужны действия. Нужен Том. Рядом. Теперь она вдруг понимает, как же сильно по нему соскучилась. А если они больше никогда не увидятся? Он один из её немногих друзей. В принципе один из тех, кто знает о её существовании! Ссора ссорой, но она не готова потерять его навсегда.       Именно поэтому Гермиона перестает плакать. Свободной рукой она вытирает мокрые дорожки слёз с покрасневших щек. Никого нет в школе? Это даже к лучшему. Ведь если никого нет, то и спрашивать некого. Осталось убедить в этой истине зельевара. Без Горация Тома из приюта забрать не получится.       Ещё пару раз вздохнув, Гермиона вновь поднимает голову.       — И всё же один Дамблдор у нас найдется.       Девочка твёрдо смотрит на профессора, стараясь одним взглядом донести до Горация очередную гениальную идею. И тот, кажется, понимает, во что его пытается втянуть юная волшебница.       — Нет, Гермиона. Ты не можешь быть серьезной, — нервничая, Слагхорн пытается выдернуть руку из её крепкой хватки. — Великий Салазар, ты серьезна!       — Потоп летом в 1936 году, — стала перечислять Дамблдор, загибая пальцы свободной руки. — Попытка освободить эльфов в 37-м, а в 38-м я привела пока ещё не студента в Хогвартс, и мы с ним заснули, наблюдая за созвездиями в Астрономической башне. И это лишь малая часть моих деяний за то время, пока я здесь. Я серьёзна, как никогда! И Вы слишком хорошо меня знаете, чтобы не поверить в это!       Когда Слагхорн всё ещё отрицательно, но уже не так уверенно мотает головой, Гермиона решает надавить-таки на жалость.       — Пожалуйста, Гораций, — шепчет она почти умоляюще. — Вы ведь сами сказали, что он Ваш любимый студент. И мой друг.       — Ох… — на лбу профессора выступает испарина, он шарит по нагрудным карманам, но всё никак не может отыскать платок, чтобы привести себя в относительный порядок. Гермиона, всё же отпустив руку зельевара, услужливо протягивает ему свой. — Спасибо, дорогая.       Он убирает пот со лба, несколько задумчиво смотрит на зажатый в руке девичий платок, а потом снова встречается с непоколебимым характером, горящим в янтарных глазах. Ему ничего не остается, как сдаться этому напору и даже, по-видимому, проникнувшись молодым бунтарским духом, заговорчески подмигнуть.       — Что ж, полагаю, в твоём чудесном списке деяний не хватает похищения человека из маггловского приюта?       Не сдерживая радости, Гермиона подпрыгивает на месте, а потом бросается вперед, порывисто обнимая профессора зельеварения. Она отпускает его также быстро, а в следующее мгновение уже тянет почти не сопротивляющегося Горация к выходу.       — Пойдемте же скорее!       Дамблдор буквально вытаскивает Слагхорна за школьные ворота. Она нетерпеливо постукивает носком туфли, пока Гораций роется в карманах в поисках волшебной палочки. И стоит профессору её найти, как Гермиона без слов протягивает ему руку. Возможно, Гораций всё ещё сомневается в их затее, но руку девочки принимает. Секунда — и перед школьными воротами снова никого нет.       Они аппарируют недалеко от приюта. Гермиона, приземлившись, лишь с помощью зельевара кое-как удерживается на ногах, про себя отмечая, что Альбус намного искуснее Горация в перемещениях. Она оглядывается по сторонам и не узнает окружение. Относительно ровной дороги, какой она её помнила, больше нет. Повсюду, куда не ступи, ямы да ухабы.       — Война способна только разрушать, — с горечью говорит Слагхорн, отпинывая со своего пути корявый булыжник. — Нам стоит поспешить, если мы хотим закончить нашу спасательную операцию до ужина.       Кивнув, Гермиона уже не так уверенно шагает за профессором. Она старается не обращать внимания на окружающую действительность: полуразрушенные дома, чёрные воронки от снарядов под ногами, запах дыма в воздухе, от которого слезятся глаза. Но все усилия идут крахом, когда они не добираются до приюта. Не заметить отсутствие громоздких ворот просто невозможно.       — Скорее всего их разобрали и продали, — заметив её взгляд, поясняет Гораций. — Ну, возможно, просто обменяли на еду. Хм-м, выходит «Пророк» не врал о плачевном положении магглов в Лондоне.       Гермиона хотела бы спросить у Горация больше, но её отвлек стремительно приближающийся человеческий силуэт.       — Кто Вы и что здесь делаете? — навстречу им выбежала женщина в грязной, грубо заштопанной юбке. Гермиона с большим трудом узнала в худом и осунувшимся силуэте некогда пышущую здоровьем смотрительницу.       — День добрый, мэм, — попытался начать разговор Гораций, но был сразу же перебит.       — Убирайтесь! У нас ничего нет!       Недолго думая, Гермиона выступила из-за спины Слагхорна так, чтобы женщина могла её увидеть. Она понадеялась, что миссис Коул узнает её. Надо сказать, Дамблдор не прогадала.       — Здравствуйте, миссис Коул, — поприветствовала Гермиона смотрительницу. Женщина цепким взглядом прошлась по Дамблдор с головы до пят, а потом, по-видимому, узнав, немного успокоилась.       — Мисс Дамблдор, если я не ошибаюсь?       Гермиона облегченно выдохнула и кивнула.       — Верно, — мягко улыбнулась она женщине. — Ах, и позвольте представить, — Дамблдор рукой указала на зельевара. — Гораций Слагхорн, учитель Тома.       — Всего лишь один из многих, — добавил профессор, слегка поклонившись и протянув руку.       На его вежливый жест женщина лишь пренебрежительно фыркнула, пожав плечами.       — Ох и чудные у всех вас там имена в этой вашей школе… Чем же обязаны такому визиту?       Гораций, судя по всему, оскорбившись, убрал руку и больше не собирался начинать говорить сам. Гермиону, однако, подобное совсем не устраивало, поэтому она решила помочь ему побороть гордость и ткнула локтем в бок.       — Ай! Ах, да! — не хотя вновь заговорил зельевар. — Мы прибыли, чтобы забрать нашего студента — Тома. Тома Марволо Риддла, если точнее.       — Забрать Тома? — спросила смотрительница с неверием и… надеждой? — Но ведь учебный год ещё не начался?       — Да, но, видите ли, в связи с военным положением было принято решение как можно скорее обеспечить безопасность наших учеников. Школа готова предоставить им защиту, жильё и питание. Мы, безусловно сожалеем, что не смогли организовать всё это раньше…       Гермиона тихо изумилась и позавидовала умению Слагхорна так складно врать прямо в лицо. Верно говорили, что бывших слизеринцев не бывает.       — Что Вы, что Вы! — ахнула миссис Коул, слушавшая пламенную речь Горация, раскрыв рот. — Это так благородно! В такое тяжелое время помогаете детям! Ах, что ж мы стоим на улице?! Давайте скорее зайдем внутрь!       Было видно, что настроение женщины заметно улучшилось, и пока они шли до здания приюта, она не замолкала.       — Том сейчас, должно быть, в своей комнате. В последнее время он редко из неё выходит. Детям тяжело справляться со всеми этими… ужасами. А Том… Ну, он всегда был особенным. Даже немного жутким. Вы его учитель и наверняка понимаете, о чём я говорю.       Женщина многозначительно взглянула на Слагхорна, точно ища в нём некую поддержку, и воздух между ними вдруг сразу стал каким-то тяжелым. В эту неудобную для всех паузу, Гермиона вдруг поняла самое очевидное из всего самого очевидного — миссис Коул совершенно точно не любила Тома. И от этого открытия стало невыносимо гадко на душе.       — Но сперва, я думаю, нужно пройти в мой кабинет, чтобы заполнить некоторые бумаги. Так — формальности! Сами ведь понимаете, что я не могу просто так отдать ребенка. Напишите небольшую расписку и можете его забирать.       Как только они ступили на безрадостную и кое-где потрескавшуюся черную и белую плитку, Гермиона больше не могла выдерживать пустую болтовню.       — Вы ведь и без меня можете заполнить необходимые бумаги? — спросила Дамблдор больше обращаясь к Слагхорну, и, получив подтверждение, взглянула на женщину. — Я могу увидеть Тома?       Миссис Коул заметно удивилась её просьбе, из-за чего Гермиона почувствовала очередной прилив раздражения, но поспешила отогнать неприятное чувство прочь.       — Разумеется. Второй этаж, последняя дверь.       Окончание фразы Гермиона услышала, уже практически преодолев все лестничные ступеньки, а ещё спустя пару мгновений девочка стояла напротив нужной двери, никак не решаясь повернуть ручку. Она боялась. Боялась, что пришла слишком поздно. Боялась, что Том прогонит её. Боялась быть ему ненужной. Наконец, собравшись с силами, Гермиона обхватила ладонью холодный и обшарпанный металл и толкнула дверь.       В комнате были наглухо занавешены окна и пахло сыростью. Сначала Дамблдор даже подумала, что ошиблась дверью, что попала не в спальню, а в кладовку. Но потом пригляделась — в дальнем углу в полумраке стояла одинокая кровать, а на ней, скрючившись и прислонившись к стене, кто-то сидел.       Это был мальчик. На вид совершенно незнакомый мальчик. То, что перед ней Том, Гермиона поняла только тогда, когда увидела в его руках-палках чёрный ежедневник — тот самый, который она когда-то ему подарила. Риддл не заметил в комнате постороннего присутствия, и это дало возможность Гермионе подойти чуть ближе. Теперь, придвинувшись на пару шагов, она заметила, как отрасли его обычно тщательно уложенные волосы. Сейчас они находились в беспорядке, наверняка лезли Тому в глаза и мешали, но слизеринец никак на это не реагировал. Гермиона не могла не заметить и то, как удлинились его конечности. Даже сейчас, когда Риддл просто сидел, согнув в коленях ноги, они казались Дамблдор чересчур большими и вытянутыми, точно соломинки, которые были перегнуты в нескольких местах. Жуткая картина.       Гермиона всё стояла, рассматривая мальчика напротив, но тот всё продолжал вчитываться в чёрный ежедневник, совершенно её не замечая. Дамблдор захотелось громко крикнуть и резко выдернуть Тома из этого проклятого места, из этого состояния. Но теперь она боялась не того, что Риддл прогонит её. Гермиона боялась не быть им услышанной.       Но действовать надо, поэтому Дамблдор гонит все страхи от себя подальше и приближается ещё на один осторожный короткий шаг.       — Том, — она не шепчет, но и не кричит. Зовет, опасливо протягивая к нему руку, словно перед ней дикий, испуганный зверь. — Том.       Дамблдор внимательно следит за слизеринцем, боясь пропустить любой физический отклик на зов, а потому уверенна, Риддл слышит её голос. Его потерянный взгляд наполняется тревогой, и он почему-то сильно, почти до крови, прикусывает губу. Гермиона не может больше держать себя на расстоянии. Это выше её сил. Она ещё раз зовёт его, а потом заключает в крепкие, отчаянные объятия.       Поначалу Том совсем никак не реагирует. Только закрывает глаза и будто растворяется в её руках. А потом происходит то, чего Гермиона никогда бы не ожидала — только не от Тома Марволо Риддла! — он обнимает её в ответ. Обнимает свирепо и до больного сильно, отчего Дамблдор винит себя ещё больше.       Как она могла оставить его? Оставить, когда Том так сильно в ней нуждался? Гермиона глушит в себе подступающие к горлу рыдания и обещает себе не плакать. А ещё в душе клянётся:       — Больше никогда…       Так они сидят какое-то время, пока она нежно перебирает его спутанные, сальные локоны. Но вдруг Том словно приходит в себя — просыпается после долгого сна.       — Гер…миона?       Его голос напоминает голос больного: тихий, охрипший и слабый. Дамблдор, ощутив облегчение, даже собирается пошутить, сказать что-нибудь хорошее. Но пока она думает, что ответить, плечи Тома под её руками начинают дрожать. Да, для шуток ещё слишком рано.       — Тш-ш, — Гермиона гладит его, успокаивая. — Тише, Том.       Но хватка его рук лишь сильнее затягивается на её теле. Риддл словно вжимает Гермиону в себя.       — Гермиона, — теперь в его голос точно возвращается часть былой уверенности, и Том, сам того не осознавая, подталкивает голову ей под руку. Дамблдор ничего не остается, как продолжить аккуратно перебирать его волосы.       — Давай вернемся домой. Вместе.       Том отстраняется и уже осмысленно вглядывается в её лицо. Он смотрит долго, внимательно, и Гермионе даже кажется, что Риддл пытается посчитать количество веснушек, которые есть на носу и щеках. В какой-то момент в глазах слизеринца она видит мимолетный проблеск искреннего счастья, и их точно окутывает теплое и невесомое покрывало волшебства.       Том наклоняется вперед, зарывается носом в её буйные локоны и шепчет на ухо тихое спасибо.       Не теряя больше ни минуты, Гермиона помогает ему подняться с кровати. У него получается не сразу, его шатает. Воздух покидает её легкие, когда Том выпрямляется и встает в полный рост. Высокий и худой. Он напоминает ей паука, которого поставили вертикально и научили кое-как ходить.       Риддл быстро — насколько это вообще возможно в его состоянии — собирает вещи. Оказывается, он так до конца и не разобрал свой чемодан, когда вернулся в приют в начале лета. Гермиона чувствует себя молчаливой декорацией, пока Том быстрыми, отточенными за годы, проведенные в этом месте, движениями расправляет покрывало на кровати и окидывает комнату придирчивым взглядом. И если бы только весь его вид не напоминал Гермионе больного в предсмертной агонии, она бы обязательно назвала Риддла самым дотошным перфекционистом из всех когда-либо встречавшихся ей.       — Готов? — попыталась Дамблдор привлечь внимание слизеринца, и у неё, можно сказать, это прекрасно получилось: Риддл повернулся к ней так резко, почти дико, что Гермиона невольно испугалась.       Том заметил её реакцию. Нахмурился, точно над чем-то задумавшись.       — Извини, — скупо произнёс он. — В какой-то момент я подумал… Черт. Можем мы просто поскорее убраться отсюда?       — Идём.       Том быстро подхватил чемодан, стараясь не подавать виду, сколько усилий стоило ему это простое действие и как напряглись сухожилия на тонком запястье, и направился на первый этаж. Там их уже ожидал Гораций. Миссис Коул, к счастью, нигде видно не было.       — Профессор? — удивился слизеринец, замерев на месте. Похоже, он совсем не ожидал увидеть здесь декана своего факультета.       — А-а, здравствуй, Том, — добродушно поприветствовал Риддла Гораций. — Гермиона, полагаю, вы уже готовы?       — Да, профессор, — кивнув, Дамблдор подтолкнула Тома вперед. — Давай же.       — Отлично, — хохотнув, хлопнул в ладоши Слагхорн, а потом потянул за шнурок карманных часов и наигранно ужаснулся. — Мы так задержались! Сможешь самостоятельно довести похищение до конца?       От этих слов профессора обычно бледное лицо Тома приняло ещё более болезненный вид. А потом он увидел то, что вообще никак не могло уложиться в голове.       — Гермиона, — едва слышно прорычал он ей на ухо. — Не хочешь объяснить мне… Гораций только что тебе подмигнул или мне показалось?       Находясь в полном замешательстве, Том даже не заметил, как Гермиона потащила его к выходу, обгоняя зельевара.       — Конечно, профессор, — бодро крикнула, оборачиваясь и — Мерлин! — подмигивая. — Я доведу наше дело до конца!       — Если из-за тебя я окажусь в Азкабане…       Не обращая внимание на ворчание Тома, Гермиона без особого труда смогла вытолкнуть его в дверь и вывести с территории «Вула». Как только они достигли скрытой от глаз магглов точки аппарации, Гораций поспешно их покинул. Гермиона ещё раз огляделась по сторонам и, удостоверившись, что поблизости никого не было, достала из-под одежды золотую цепочку с медальоном.       — Помниться, она была другой, — указал Риддл на цепочку, и Гермиона мысленно чертыхнулась.       Конечно, он не мог не заметить. Человек, каждое утро тративший по полчаса времени на свои волосы, просто не мог не заметить другой цепочки. И он ещё об этом непременно спросит, Гермиона уверена.       — Зато принцип тот же, — через мгновение все же отвечает Дамблдор и начинает поворачивать медальон. — Помнишь, когда?       Риддл ухмыляется, и сердце юной волшебницы пропускает удар. Выходит угловато, но уже почти знакомо. Мерлин, как же она по нему скучала! На седьмом повороте он уверенно протягивает руку, накрывая ладонь Гермионы, и они исчезают в вихре аппарации.       Оказавшись перед школьными воротами, Том, стоя на трясущихся ногах, с жадностью, до боли в лёгких вдыхает волшебный воздух Шотландии и испытает ни с чем не сравнимое облегчение. Это настолько заметно, что удивительно. Весь этот день удивительный. Лишь только за сегодня Гермиона узнала Тома так, как не смогла узнать за всё время их знакомства.       Поддавшись порыву, она подходит к нему со спины и обнимает. Второй раз за день, а это тянет на личный рекорд! Для Тома, не нелюбящего близкий контакт — поняла сегодня Гермиона — а просто не привыкшего к чужим касаниям, к человеческому теплу — это чересчур много, но для неё — бесконечно мало. Для Тома это странно, непривычно. Она знает. Но всё-таки Том не вырывается, не пытается расцепить её руки, приятным грузом повисшие на его костлявом туловище, не уходит. Он просто стоит там — вместе с ней — посреди августовского вечера в лучах закатного солнца под тихий, ласкающий слух шёпот.       — Ты дома, Том. Добро пожаловать домой.