(сборник) kid milli x nafla

— Сокбэ, апельсины! — С кухни донесся недовольный окрик матери. — Апельсины, да. Да, конечно, куда без них, — завёл Сокбэ глаза, но намытые блестящие фрукты всё же отправились в бумажный коричневый пакет. С недавних пор мать повадилась отправлять Сокбэ на службы в небольшой местный буддийский храм с монастырем вместо себя. Мол, и за мать помолишься, и карму почистишь. Для Сокбэ оставалось полной загадкой, откуда бы, например, в традиционно христианской Корее вообще взяться буддийскому храму, или какое такое отношение к этой всей истории имеет лично он. Для матери же всё было очень прозрачно. Будучи совершенно непричастными к религии в Штатах, переехав, она решила обратиться и обратить сына к самой неприхотливой и удобной религии из существующих. Поэтому деваться было некуда — мама могла быть очень убедительной, если хотела. И вот уже третий месяц подряд Сокбэ стабильно обивал деревянные пороги неожиданно уютного прибежища эзотерики. Поначалу было ужасно неудобно — бедолага совершенно не представлял, как себя надо вести и что делать, поэтому в первый раз он даже малодушно решил просто оставить сверток с подношениями на пороге и сделать храму ручкой, но всё-таки себя пересилил. И взгляните на него теперь — образцовый буддийский мирянин, как с картинки. Рассеянно улыбаясь своим мыслям, Сокбэ привычным жестом стянул кроссовки у входа, и, коротко поклонившись, зашоркал белыми носками вглубь храма. Недавно прошедший буддийский праздник обязывал к щедрости, поэтому на столе для подношений монахам Сокбэ оставил увесистый пакет с дорогим рисом и фруктами, а к алтарю положил коробку традиционных сладостей. Прихожан кроме него в зале не было, поэтому Сокбэ позволил себе отойти на пару шагов назад и задумчиво уставиться на обвешанные шелковыми хадаками статуи будды и бодхисаттв. Было что-то неописуемое и пленительное в их расслабленных полуулыбках и прикрытых раскосых глазах. Постояв так пару минут, Сокбэ сложил руки в молитвенном жесте и согнулся в неловком поклоне. Появившееся откуда-то ощущение, что древние святые запросто считывают все его мысли и потаенные желания и улыбаются, почему-то не проходило, а потому услышав за спиной сдавленный смешок, он аж подскочил от неожиданности и резко обернулся. В проходе стоял юный послушник, которого Сокбэ ни разу до этого не видел. Обычно ему попадались только сухонькие старые монахи в серых одеяниях, со смурными лицами проплывавшие в глубинах храма. Этот же молодой человек был обряжен в кашаю какого-то древнего кроя из серой и красной ткани, а на губах его блуждала та самая непередаваемая улыбка древнего, как само учение, существа, которому с этим миром всё давным-давно понятно, а потому ужасно смешно. Послушник с интересом склонил голову набок, а потом плавной летящей походкой приблизился к нему, сложил руки в ответном жесте — рукава верхнего одеяния сползли вниз, открывая стекающую по предплечьям странную вязь узоров — и склонился в приветственном поклоне. Сердце у Сокбэ ухнуло куда-то в живот, а потом забилось с удвоенной силой. Он вспыхнул, глупо открывая и закрывая рот. Странный бхикку опять прыснул, прикрывая рот широким рукавом, а потом резко развернулся и выпорхнул во внутренний дворик храма. Сокбэ выхватил взглядом традиционные гэта на высокой подошве и ломанулся следом. Он был здесь — сидел на коленях на широкой деревянной веранде и расслабленно оглядывал ухоженный двор. Сокбэ буквально рухнул рядом: на монастырские интерьеры, к которым прихожане не допущены, у него не хватило интереса, а открыть рот и сказать что-нибудь почему-то не получалось. Не получалось даже связно думать — единственная мысль, которая прочно засела у него в голове, твердила, что прямо сейчас с Сокбэ происходит что-то невероятное и запредельно важное. — Кто… — выдохнул он, тщетно пытаясь вспомнить азы корейского языка, -…как… как тебя зовут? — наконец, выдал он, тут же пожалев о своем опрометчивом решении завести светскую беседу с монахом. Господи, да им же нельзя разговаривать с мирянами! — Меня? Ну… — улыбнулся послушник ему в ответ, — пускай меня будут звать Вончжэ, как тебе? — он хитро покосился на опешившего Сокбэ, и не дожидаясь ответа, продолжил: — Только у других монахов не спрашивай, а то застесняются и забудут про Дхарму! — И он звонко расхохотался, запрокинув голову. Сокбэ не смог сдержать ответной улыбки, во все глаза разглядывая Вончжэ. Тот смеялся заливисто и самозабвенно, как будто сам процесс смеха доставлял ему огромное удовольствие, а потом вдруг резко успокоился и внимательно посмотрел на Сокбэ. Улыбаться он, впрочем, не перестал. — Знаешь? Думается мне, тебя ждёт долгий и счастливый путь. Главное — держи разум и сердце открытым. Хотя, у тебя и так неплохо получается, — хихикнул он. Пока Сокбэ, дурак, мычал, пытаясь придумать, что сказать в ответ, Вончжэ вдруг вскинулся и указал ему за спину: «Ого! Смотри! А это что такое?» Сокбэ обернулся и пару секунд глазел на балочный потолок веранды, а когда повернулся обратно, Вончжэ там уже не было. Потом внезапно объявился пожилой монах в серой кашае и вежливо, но недовольно указал ему на выход. Совершенно потерянный, Сокбэ вышел из храма и задрал голову, глядя на хлопающего крыльями белоснежного журавля, быстро скрывшегося за деревьями. — К зиме, — улыбнулся Сокбэ, потёр затылок и медленно побрёл домой.