На дне омута

Возможность выспаться — иногда самое ценное сокровище, которое выпадает на долю странствующего человека, а уж странствующего некроманта тем более. Дьюар провалился в сон, едва успев закрыть глаза, и как до странного приятно оказалось просто позволить себе забыться. Не стеречь костер половину ночи, не развешивать вокруг стоянки охранные амулеты, не прислушиваться к шепоту духов, а всего лишь закрыть глаза. Казалось, он сделал это мгновение назад. В памяти не осталось никаких отголосков сна, а голова все еще была тяжелой, затуманенной усталостью даже больше, чем вечером. Мысли путались, беспорядочно мельтеша от схватки с обезумевшим духом к девчонке на лесной дороге и обратно. Но громкие испуганные голоса врывались на чердак откуда-то снизу и были вполне реалистичными, настоящими. Дьюар, нехотя разлепив глаза, огляделся. Сидевший рядом Акила выглядел встревоженным и растрепанным, как всполошившийся воробей. В предрассветных сумерках выражения его лица разобрать не удавалось — только глаза лихорадочно поблескивали, пока он спешно поднимался. — Пойдем, вдруг наша помощь окажется кстати. Нельзя ведь пользоваться чужим гостеприимством и игнорировать неприятности… Даже не озаботившись зажечь лампу, он решительно бросился к лесенке. Хлипкие ступени натужно заскрипели, угрожая вот-вот обломиться под весом. Захрустели жалобно, но выдержали. Услышав, как Акила мягко спрыгнул внизу, Дьюар последовал за ним. Спускался он из полумрака в полную непроглядную темень, и само это уже навевало недоброе предчувствие. На голову сыпались мелкие клочки сена, чуть светлеющий треугольник чердачного окна оставался все дальше, и одновременно с тем крики становились все разборчивее. «Ой, мамочки!» «Пошлите же за лекаркой!» «Женщина, объясни, что тут происходит?!» Акила бросился вперед, не дожидаясь спутника. Тяжелая дверь в центральную часть дома распахнулась, порог залило блеклым светом. Дьюар устремился туда же, ощущая себя мотыльком, летящим на лампу — и понимающим ровно столько же, сколько тот мотылек. Комнат оказалось всего две, так что плутать долго не пришлось. В углу за печью, у широкой, застеленной мягкими одеялами лавки, столпилось все семейство старосты. Женщины причитали в три голоса, перебивая друг друга, сам староста громко, но не слишком уверенно требовал объяснений, вихрастый мальчишка молча глазел с приоткрытым ртом, мужчина рядом с ним вполголоса ругался. Дьюару понадобилось немного времени и много упорства, чтобы протолкаться мимо них к источнику волнений. Травник был уже там. Склонившись над изголовьем лавки, он напряженно вглядывался в лицо спящей Асты. Или как будто спящей… Глаза девочки оставались закрыты и неподвижны, но рот ее двигался, исторгая из себя резкий, скрипучий голос, совсем не подходящий маленькой девочке. И полбеды, что это был первый раз, когда Акила и Дьюар слышали, как она говорит — важнее было, что именно она говорила. — Мамочка, как мне холодно! Мамочка, я не хочу умирать! Холодно… Они съедят меня! О! Я хочу домой. Я больше не буду уходить. Но моя нога… Как больно! Кто-нибудь, помогите! Я не хочу умирать здесь, только не это! Акила гладил дрожащую девочку по спутанным волосам. Даже в ярком свете сразу нескольких ламп кожа ее казалась неестественно бледной, а на лбу проступали мелкие бисеринки пота. Похоже, ее мучали кошмары о недавно пережитом, и странно, что они не пришли раньше, вот только Акила был не на шутку встревожен. — Я не могу ее разбудить, — бросил травник через плечо. Как будто Дьюар мог ему чем-то помочь! Разве что сыграть на той самой лютне: наставник утверждал, будто музыка его ученика настолько отвратительна, что и мертвого способна поднять, однако из уст некроманта эта шутка не казалась смешной. — Что? Она сказала про Старый брод? — выдал кто-то из собравшейся толпы. Оказалось — мужчина позади Дьюара, который до сих пор только ругался. Все умолкли, прислушиваясь. — Ох, зачем? Зачем я только пошел к Старому броду? Лучше бы сидел дома… — повторила Аста, причитая. Это было все более странно. Дьюар наклонился к уху товарища, чтобы только тот его расслышал. — Ты что-нибудь понимаешь? Это как будто… — Это не похоже на одержимость, Дьюар. Разве ты чувствуешь в ней посторонний дух? Некроманту пришлось признать, что довод верный — он ощущал, как сквозняк кусал за ноги утренним холодом, как чесалась левая лопатка и побаливала лодыжка, но его дар совершенно точно молчал. Мертвецов в этой комнате не было. — Тогда что? Они молчали, уставившись друг на друга. Ответа не нашлось ни у одного из магов, а каждое предположение только порождало еще больше вопросов, но вдруг сзади кто-то сказал: — Старый брод ведь совсем рядом! Это место здесь определенно знали. Женщины закивали, а староста даже махнул рукой в нужную сторону. — Что если нам… — Дьюар откашлялся, сам дивясь охватившему его безрассудству, — пойти и взглянуть? Травник медлил. Закусив губу, он переводил взгляд с товарища на мечущуюся девочку, хмурился. На лице его отражалось нешуточное сомнение: оставить ее одну, погнавшись за призрачной надеждой отыскать хоть какую-то подсказку, или сидеть рядом, все равно не имея силы помочь? Уже не только Дьюар, но и селяне выжидающе смотрели на Акилу, невольно торопя его с решением. — Мы присмотрим за девочкой, — пообещала жена старосты. Эта женщина с ее открытым круглым лицом и большими мягкими руками внушала доверие, особенно по части детей — три ее уже почти взрослые дочери и два сына, стоявшие вокруг, служили самой красноречивой рекомендацией. И Акила сдался. — Если к утру Аста не проснется, мы пойдем. Но вдруг ей все-таки станет лучше… *** Лучше не стало. Весь остаток ночи никто не спал, слишком взбудораженные и обеспокоенные для того, чтобы суметь расслабиться. Шепотки тянулись по дому, перемежаясь редкими шагами, у постели Асты не смолкала тихая молитва. Но из всего этого самыми жуткими были речи, что девочка начинала произносить еще дважды — сперва лишь вскрикнула неразборчиво, потом забормотала вновь про холод и страх. C Астой происходило нечто необъяснимое, с чем до сих пор не сталкивался ни один из магов, и они не могли прийти к какому-либо единогласному выводу. — Это похоже на проклятье, — высказал Дьюар, улучив момент, когда они с Акилой оказались вдвоем. Травник поднял на него усталый взгляд и покачал головой. — Тогда мы бы почувствовали магический след. Скорее, у нее дар предвиденья. Только что именно она видит?.. — Еще скажи, ее устами говорит Магдара! Предвиденье — это миф и шарлатанство. Будущее меняется постоянно, его нельзя знать наперед. — Однако есть в нем такие вещи, которые случатся, как бы ты ни пытался их избежать. Те, что написаны на самом фундаменте мира. — Только одно: что все смертны и все придут к Извечной госпоже, какую бы тропку ни выбирали. Акила мягко улыбнулся, как всегда, когда хотел погасить спор, но в этот раз увещевания не потребовались: к ним решительной поступью направлялся староста деревни. Он остановился возле печи, которая делила просторную комнату надвое, и цепко оглядел своих гостей. — Светает на дворе, — сообщил он. — Ежели хотите к броду, так я провожу. Недалече он, но, пока доберемся, солнце поднимется уже высоко. Травник и некромант переглянулись. Один из них все еще сомневался, можно ли оставлять девочку на местных женщин, но хуже Асте тоже не становилось, и Акила все-таки согласился. Он даже после этого еще долго возился, поправляя одеяло, поудобнее взбивая подушку и разглаживая холодный компресс на лихорадочно-горячем лбу, словно собирался уходить и в самом деле надолго. Дьюар смотрел на это, казалось бы, равнодушно, но в глубине души его вновь шевелилось то самое зудящее раздражение, которое вызывала девчонка с самого начала. Он понятия не имел, почему вдруг начал нервничать по таким мелочным поводам, когда и более существенных тем, что требовали внимания, хватало с лихвой, но ничего не мог с этим поделать. — Может, уже пойдем? Если я не ошибаюсь, торчать здесь до конца времен не входило в наши планы. Акила вздрогнул и с сожалением отвернулся от девочки. — Прости, что тебе пришлось ждать. Я готов. Как оказалось, ждал не только Дьюар. Стоило магам показаться на пороге, к ним сразу устремилась группа толпящихся на дворе мужчин. Удивительно, как в такой ранний час старосте удалось собрать их после веселого праздника, но выглядели они внушительно — собранные, хмурые, некоторые даже с заткнутыми за пояс топорами или заступами. — Пойдем вместе, на всякий случай, — пояснил один. Высокий и неуклюжий, что стоял впереди всех. Они со старостой переглянулись и первыми потянулись к воротам, ведя за собой остальных. Акила и Дьюар замыкали процессию. *** На улице и в самом деле, как сказал староста, только начало светать. Солнечный диск еще не показался из-за горизонта, и небо хранило серовато-синий, неприветливый оттенок. От росы под ногами делалось скользко, приходилось смотреть, куда ступаешь. Поначалу следовать за большой процессией было странно, но уже на подходе к окружающему деревню частоколу Дьюар подумал, что без провожатого они вдвоем просто-напросто заблудились бы — окрестности терялись в белесом тумане, не оставлявшем никаких заметных ориентиров. Облаянные сонными собаками, они вышли на тянущуюся меж полей дорогу. Дьюар заметил выплывающие из тумана виденные накануне лопасти мельницы и посетовал про себя, что в поисках кладбища продирался сквозь кустарник напрасно — вот они, ворота, были совсем рядом, а он по темноте и не разглядел. С другой стороны дороги тянулось желтое пшеничное поле, с одного края уже пожатое ровной полосой. Деревенские шли уверенно, быстро, ни разу не обернувшись. Дьюар с товарищем за ними едва поспевали, дивясь спешке, пока, утомившись, не спросили прямо. Староста приотстал, чтобы его не слышали свои. — Да странное творится. Вроде и ничего такого, чтобы начинать тревогу бить, а на душе муторно. Сначала Арвик пропал, про это Ольша вам наверняка уже рассказала. Мужики думают, будто он загулял в городе, куда лошадей продавать повел, да кто знает. Потом куры болеть начали, почитай, чуть все не передохли, пока знахарка снадобье какое-то придумывала. А теперь вот вы с этой сироткой прямо в день свадьбы заявились. Уж не серчайте: гостям-то мы рады, но дурные вести в праздник вдвойне тяжелей. Староста резко пнул попавшийся на дороге камешек. Веяло от него неуверенностью и затаенной опаской, хотя с виду этот крепкий мужик как будто никогда ничего не боялся. — В общем, я решил, что лучше вам одним по окрестностям не шляться. Старый брод — место давно не хоженое, переправой в той стороне никто уж не пользуется, так что мало ли. Дьюар усмехнулся под капюшоном. Идущий чуть впереди староста этого видеть не мог, а вот Акила скорчил сердитую гримасу. — Мы к странствиям привычные, так что дикие края нас не пугают, но за заботу спасибо. Далеко ли еще? — Да не так чтобы очень. Вон там, за полем, холм видите? Обогнуть его надобно, а после уже и реку видно. Он помахал рукой в озвученном направлении и ускорил шаг, чтобы вновь возглавить движение. — По крайней мере птичья болезнь — точно вина лесного духа, — шепнул Дьюар. — Как и наша девочка… Будем надеяться, что хотя бы в одном он не замешан, а то я начинаю чувствовать свою вину за то, что не пришел раньше. Тихое фырканье Дьюара заглушил накативший шелест колосьев. Подветренная сторона холма открывала чудесный вид на затянутую пеленой тумана широкую низину. Посреди нее поблескивала лента небольшой, но быстрой речки, а на противоположном берегу темнели кроны тесно облепивших ее ив. — Вон он, старый брод, — указал вперед староста. Дьюар вгляделся, пытаясь разобрать среди клочков тумана и серебристой воды хоть какие-то ориентиры самого брода, но для него местность казалась абсолютно одинаковой. Он пожал плечами и двинулся вниз. *** Сверху казалось, что до реки почти рукой подать, но извилистая дорога все не кончалась и не кончалась. Борозды от колес, прежде оставленные гружеными телегами, уже едва просматривались — так сильно они заросли травой. — Почему тут перестали ездить? — спросил Акила, поравнявшись со старостой. До Дьюара доносились лишь отрывки, скрадываемые ветром. — Так это… — староста почесал в затылке. — Ниже по реке мост построили, давно уж. На что теперь кому-то вброд ходить? Оно и понятно, вот только зачем они сами шли теперь этим путем, представлялось крайне смутно. Идея посмотреть, о чем бормотала девчонка, казалась все менее привлекательной по мере того, как деревня оставалась позади, а на линии горизонта вырастали верхушки редкого леса. Пшеничное поле закончилось, уступив место травяному лугу, грубоватый шелест осоки сменил перешептывания колосьев. Теперь местные ускорили шаг, почувствовав приближение к цели, и вскоре даже Дьюар с Акилой заметили, что в одном месте течение реки слабеет под влиянием старой плотины. У берега здесь виднелись обточенные водой плоские камни, в сторону которых и вела проторенная дорога. — Вот мы и на месте, — махнул рукой староста. И остановился в сторонке вместе со своими молодцами, чтобы дать приезжим возможность осмотреться. Дьюар взглянул на окрестности и приуныл. Раздражающе-громко стрекотали кузнечики, вдоль берега вальяжно плыла стая уток, громко перекрикивались подросшие птенцы, и ничего, совершенно ничего подозрительного здесь не наблюдалось. — Похоже, это все-таки не было пророчеством. Как думаешь? — Может, и не было… Люди добрые, а это что у вас такое? — Акила указал на выцветшую желтую ленту, болтавшуюся на ветке низенького куста. — Звериная яма! Когда тут переправа была, повадились волки стадо пугать, ягнят воровать, вот мы ям и нарыли. Тут, да вон там подальше еще одна. Ленту с нее, наверное, ветром унесло. Яма, на совесть закиданная ветками, почти ничем не выделялась с виду, а вторую с некоторого расстояния и вовсе было не заметить, но Акила все же направился в указанную сторону. Чуть отставая, за ним следовал Дьюар. Именно потому, что они шли не торопясь и уже без особой надежды что-либо найти, им удалось услышать раньше, чем увидеть — и тем более раньше, чем провалиться: края ямы поросли желтоватой травой, сверху ее прикрывали такие же сухие ветки, как и первую, а опознавательных знаков над ней не осталось. Но кто-то застонал, и оба мага как по команде остановились. — Ты слышал? Дьюар медленно кивнул. Голос доносился слабо, приглушенный толщей земли — а кроме как под землей спрятаться было совершенно негде: в тех чахлых кустиках, что торчали тут и там, не смог бы укрыться человек даже при очень большом старании. Единственным, что еще указывало на местоположение ловушки, были наваленные в стороне от кустов длинные ветки. Маги подошли к яме с разных сторон, настороженно оглядываясь. Любой хруст ветки под ногами слышался как грохот, заставляющий вздрагивать и замирать. Травник вертел в руках маленькую глиняную склянку с ядом пустынного многонога: не ахти какое оружие, но незащищенную человеческую кожу разъедает в считанные минуты. Если бросить такое в лицо неприятелю, у того вряд ли останется желание нападать… Некромант имел при себе лишь ритуальный нож, хотя по остроте тот легко мог соперничать с самой лучшей бритвой имперского цирюльника. Время растянулось, как смола, нагнетая волнение до самого края, но реальность, как всегда, опровергла ожидания. Никто в этом месте не подстерегал беспечных прохожих. Вместо одержимого или разбойника в яме сидел, баюкая вывернутую под углом ногу, чумазый мужчина в съехавшей набекрень шапке. Он поднял голову, когда над ямой склонились подошедшие путники, и на его лице сначала отразилась смесь недоверия с удивлением, а затем — искренняя радость. — Боги! Я спасен! — он поднял руки и замахал ими над головой, будто сомневался, что его заметили. — Пожалуйста, вытащите меня отсюда! Пожалуйста… — Ты Арвик, верно? — Акила склонился над ямой, убирая склянку в карман. В его жестах читалось облегчение от того, что яд все-таки не понадобился. — Да-да! Арвик. Вы ведь поможете мне? Я просто хотел сократить дорогу домой, а в итоге два дня просидел здесь… Уйи, никогда больше не буду пить у старого Норна, во всем виновато его пойло! Пока он говорил, торопливо выплескивая все накопившееся, деревенские окружили яму. Со всех сторон раздались смешки облегчения, нестройные приветствия и хлопки. Какой-то верзила уже разматывал веревку, стоя возле полуобвалившегося края ямы, двое других сноровисто раскидывали ветки. — Ну что, вытаскиваем? Всеобщий согласный гул неожиданно прервал выступивший вперед Акила. В руках у него были две крепкие палки, губы сжаты в тонкую полоску. Среди людей повисло хмурое молчание. Они почти забыли о чужаках, когда увидели пропавшего товарища, и, по мнению Дьюара, лучше бы так и оставалось, только вот его мнения не спросили. Травник решительно отодвинул старосту с дороги, чем заработал еще несколько коротких гневных взглядов. — Я должен спуститься и осмотреть его ногу прежде, чем он сдвинется с места. — Это еще с чего? — здоровяк с веревкой долго не сводил с него глаз, но все же позволил пройти, как жестом велел староста. Под молчаливыми взорами Акила полез в яму. Глубиной она оказалась лишь по плечи, но осыпающиеся края грозили вот-вот обрушиться, и двигаться приходилось крайне осторожно. Травник уперся в стенки и забормотал. — Что он говорит? — переглянулись между собой не расслышавшие слов крестьяне. И только Дьюар ощутил, как прокатилась волна магии, будто свежескошенной травой запахло. Растения отозвались без промедления: качнулись тонкие стебли, зашевелились их корни, крепче вцепляясь в рыхлую почву, чтобы удержать ее на месте, по округе прошел легкий шелест. Никто будто и не заметил этого, но на лице Акилы отразилось удовлетворение проделанным, и он опустил руки. — Вот теперь мы можем заняться твоей ногой, — склонившись над страдальцем, ласково произнес Акила. — Придется еще немного потерпеть, но ходить ты сможешь уже скоро. Дальше было скучно, и Дьюар вовсе отвернулся. Он много раз видел, как работает Акила-лекарь: скурпулезно, точно, с необыкновенной аккуратностью, которая присуща редким людям и только в особые моменты. Это обычно затягивалось надолго, но он ни за что бы не остановился, пока не сделает все идеально или по крайней мере все, что будет в его силах. Со стороны ямы доносились громкие стоны, пока мужчине вправляли ногу, но вот это, наконец, закончилось. Дьюар услышал возню — деревенские собирались вытаскивать своего пострадавшего товарища и спорили, как это лучше устроить. Кто-то спустился вниз и помог Акиле его поднять, другой принялся тянуть сверху, подхватив подмышки, еще несколько сооружали носилки из веревки, длинных черенков от инструментов и собственных плащей. В этой суете некромант остался единственным, кто стоял в сторонке, но почему-то его даже не попытались привлечь к работе, как будто чувствовали ауру смерти и холода, что он старательно прятал с тех пор, как вошел в деревню. Бедолагу подняли. К его пострадавшей ноге с обеих сторон были крепко примотаны те самые палки, которые подобрал Акила среди валежника, а сам Арвик вроде как дремал и глупо улыбался во сне — это наконец подействовала излюбленная настойка травника. *** Дорога назад проходила намного веселее; хотя большую часть пути все молчали, боясь потревожить Арвика, на лицах появились оживленные улыбки. — Может и правда нет в нашей деревне ничего такого… — староста поравнялся с магами, идущими теперь впереди, — проклятого. Хорошо, что вы к нам заглянули. Дьюар хмыкнул — негромко, но Акила услышал и покосился на него. Уж им-то было хорошо известно, что за «ничего такого» натворило бед по всей округе, но травник почему-то не хотел говорить об этом людям. Они оба так и продолжали путь в молчании, пока впереди не показались крыши домов, теперь ярко освещенные высоко поднявшимся солнцем. Там их уже встречали, прямо на окраине деревни. Женщины высыпали целой гурьбой, многие в тех же пестрых накидках, что были на них во время плясок, но заметно растревоженные. Голоса слышались даже издалека, но как только процессия с носилками показалась на дороге, встречающиеся сорвались с места. Оба мага моментально оказались в галдящей, обнимающейся и счастливой толпе. С одной стороны доносились беззлобные упреки: «Пошто ушли все разом, а нам и не сказалися? Мы тут что только не передумали!». С другой удивленно-радостные вздохи: «Арвик! Да неужто! А бедная Ольша уж все глаза выплакала. Эй, кто-нибудь, бегите за ней!» — и в ответ: «Да не дури, девка, сейчас Арвик домой вернется, и она сама увидит!». Акила разделял всеобщее веселье, как будто полжизни знал этих людей: смеялся, хлопал кого-то по плечу, утешал расчувствовавшуюся старушку. Зато кислое лицо некроманта отчетливо выделялось на фоне толпы. Боком, старательно избегая чьих-либо прикосновений, он начал протискиваться в сторонку, но на полпути кто-то все же стиснул его в объятиях. Маленькие цепкие руки ухватили за плечи и потянули к себе, так что волей-неволей пришлось остановиться. — Как здорово, что вы оба оказались здесь! — все еще держа его, воскликнула Ида. Глаза у нее сияли, и даже несмотря на растрепанную косу, от взволнованного румянца она казалась прехорошенькой, но Дьюара почему-то взяло раздражение от ее бесцеремонности. — Уж с этим вы бы и сами справились, если бы искали лучше, а не медовухой наливались, — фыркнул он, высвобождаясь. От обиды Ида отступила на шаг. Прикусила губу, словно сдерживая колкую фразу, так и рвущуюся с языка, однако развернулась и быстро исчезла в толпе. — Зачем же ты так? — укоризненно покачал головой тут как тут появившийся Акила. — Все-таки общение с мертвыми плохо на тебя влияет, ты становишься чересчур холоден к живым. Дьюар не нашел, что возразить. В конце концов, это действительно была правда, хотя сам Акила наверняка и не догадывался, насколько точно выразился — мир за гранью жизни оставлял свой след на всех, кто с ним соприкасался хотя бы мельком, и след этот сковывал холодом всю сущность живого существа. Дьюар чувствовал глухое раздражение, которое не мог прогнать, даже зная, что оно навязано. Затем придет совершенное безразличие ко всему, что бы ни происходило, приятное и ужасающее одновременно. Дьюар ждал его, потому что оно приносило небывалый покой от любых сожалений, тревоги, ненависти — вообще от всего, что чувствует живое существо, барахтаясь в водовороте своих ощущений, оставался только холодный расчет. Те, кто никогда не бывал по Ту сторону Грани, не могли даже представить, насколько это затягивает… Но дело не кончается лишь этим. Вслед за эмоциями медленно тают воспоминания, и волей-неволей, а вновь учиться тому, как «быть живым» приходится, иначе можно сделаться призраком еще до своей окончательной смерти. К дому старосты маги подошли первыми, пока за спиной все еще слышались возгласы радости. О проклятье, якобы нависшем над деревней, никто больше не вспоминал, и даже как будто продолжился вчерашний праздник — шум толпы плавно двинулся в сторону еще не убранных столов. Проходя в теплые, пахнущие домашней снедью сени, Дьюар не ожидал, что в доме кто-то остался, но жена старосты до сих пор хлопотала возле Асты и, увидев гостей, решительно замахала на них руками, точно заботливая наседка. — Спит ваша девочка, спит! Не тревожьте ее, пусть отдохнет дитя. — Стало быть, помогло, — шепнул Акила, пятясь к дверям. Дьюар только пожал плечами. После раннего подъема он и сам не отказался бы немного вздремнуть, да только у порога их уже ждали. Если после освобождения парня оба мага невольно подумали, что приключения в этой деревне закончены, то теперь медленно, словно на мягких кошачьих лапах, приходило осознание обратного. Около дюжины человек топталось во дворе, и все они резко подались вперед, едва завидев открывающуюся дверь. Впереди всех оказалась, как ни странно, Ольша. Ей бы миловаться сейчас с мужем, а она, поглаживая еще небольшой, но заметно округлый живот, подбежала прямо к магам и едва не бухнулась на колени — Акила успел поймать ее за локоть. — Я уж и не думала… Та девочка — посланница самой Матери-Магдары. — Но она сейчас спит… — Прошу вас, не отказывайте! — вперед протиснулась дородная женщина, тянущая за руку рослого парня. Тому, впрочем, как будто и не было дела до всего — он самозабвенно ковырял в носу. — Только сила Матери способна излечить моего сыночка! Пожалейте нас, помогите! И вот теперь, оглядывая собравшихся людей, Дьюар понял, что показалось ему странным в первый миг — все они были больными или увечными, у всех на лицах читалось смирение и непонятное некроманту радостное просветление. Старик, опирающийся на плечи взрослых сыновей, потому что обе ноги у него изгибались под странными углами — он охотно пояснил, что четыре года назад его переехала телега, кости срослись, но каким-то немыслимым образом, и ходить сам он с тех пор не мог. Девушка с повязкой на лице — ее к дому подвел маленький брат и слепою она была с рождения. Женщина, что прятала распухшую правую руку, порез от серпа на которой никак не хотел заживать. Худой и робкий паренек — одна нога у него заметно превосходила длиной другую, от чего он ходил утиной походкой и сам этого ужасно стеснялся. Мальчик, которого принесли на руках — уже неделю его мучила страшная лихорадка. И даже бабка с хромой козой… Всего их собралось около дюжины, и все они искренне верили, что сиротка с божественным даром сумеет им помочь, изгнать хвори и освободить от несчастий. Явились даже вчерашние жених и невеста, чтобы попросить благословения своему союзу… Стоявший рядом Акила громко, сквозь зубы, выдохнул. — Я сделаю для вас, что смогу, добрые люди, но мне неведомо, какие пути избирает Магдара. Может быть, она и рассказала нам об Арвике устами этой малышки, но прямо сейчас она молчит. Пойдемте со мной, по одному. Он поманил первого в очереди, оставляя за спиной притихшую, замершую в удивлении толпу и такого же притихшего, но чуть менее удивленного некроманта. Дьюар устало закатил глаза, предчувствуя долгое ожидание, но полный масштаб этого он тогда не сумел вообразить: солнце поднялось до высоты маячившей за деревней мельницы, немного повисело над ней, словно раздумывая, и тяжело перевалилось на другую сторону, а поток страждущих все не иссякал. Напротив, новые люди подходили со своими проблемами и болячками, заменяя тех, кто удалился с облегчением или с печалью. Спустя время, ушедшие начали возвращаться с корзинками и свертками в руках, стремясь отблагодарить бродячего лекаря, чем могли. Так начала таять и вторая половина дня, казавшаяся еще томительнее первой. Загорелся вечер, в окне горницы показался огонек свечи. Дьюар вдруг поймал себя на том, что уже второй раз умудрился задремать, сидя прямо на завалинке, и понял это только когда ткнулся головой во что-то мягкое. — Да не бойся, не рассыплюсь, — весело усмехнулась Ида. Это ей на плечо некромант едва не завалился, но как подошла девушка — он припомнить не смог. — Чего ты здесь забыла? Не больная вроде. Она фыркнула. — Снова грубишь. А я вот… — Ида отчего-то смутилась, ее щеки тронул легкий румянец, и она опустила глаза на куклу, которую держала на коленях. Сплетенная из свежей соломы и обряженная в красный сарафан, она должна была символизировать невесту на выданье. — Хочу получить благословение Магдары к следующему году, когда черед придет. Глядишь, женится на мне какой-нибудь приезжий торговец или менестрель и увезет меня отсюда! Смущение как водой смыло. Ида хихикнула и проворно поднялась прямо навстречу открывающейся двери. Поздоровавшись с выходящей из дома старушкой, она подмигнула Дьюару и юркнула внутрь. Вечер сгущался, толпа людей во дворе почти истаяла, а те, что еще не ушли, оставались скорее как зрители, нежели как просители, хотя Дьюар никак не мог взять в толк, что они надеются разглядеть отсюда — тень в окне, толику радости или горя в глазах выходящих, божественный свет изо всех щелей под крышей? Так или иначе, стоило появиться жене старосты, с непоколебимым видом приказавшей всем убираться восвояси, любопытные один за другим поспешили прочь, а вскоре после женщины вышел и Акила. Усталый с виду, но без той смертельной бледности, что лежала на его лице после борьбы с обезумевшим духом. Напротив, он весь буквально светился удовольствием от хорошо проделанной работы и без раздумий продолжил бы и дальше, если бы нашлись еще больные. Смахнув со лба непослушную рыжую прядь, травник блаженно потянулся, наконец-то позволив себе размять затекшую спину, и присел рядом с товарищем. — Не серчай за эту задержку, — примирительно сказал он. — Местная знахарка недавно совсем слегла, а ее воспитанница еще слишком юна, чтобы как следует заменить бабку, вот люди и хворают… Зато теперь у нас есть припасы в дорогу и даже несколько монет, чтобы заплатить за ночлег на постоялом дворе. Дьюар отрешенно кивнул. И то, и другое накануне зимы необходимо каждому путнику, что находится вдали от родного угла, но в то же время на языке вертелось совсем иное. — Твоя девчонка может остаться здесь? После всего этого ее точно примут, даже если ее семью никто не знал… — Дьюар! — взгляд серо-зеленых глаз еще никогда не был настолько укоризненным, почти обиженным. Впрочем, говорил травник совсем тихо, дабы не расслышала все еще хлопочущая во дворе хозяйка. — Тебе ли не знать, как опасен ребенок, не умеющий совладать с собственным даром? Аста не говорит с богами и не видит будущего. Я осмотрел ее, и теперь уверен: это были чары, которые она не могла контролировать. Мы не можем оставить ее тут, где никто не научит, как быть с пробудившейся силой. — Не можем? Ты обещал, что мы отдадим ее в первый же дом, где ее согласятся взять! Моментально вскипевшее раздражение, стоило только вспомнить о противной, мешающейся под ногами девчонке, грозило вот-вот вырваться наружу всем потоком… и тут же наткнулось на глухую стену твердого спокойствия, пошатнуть которую ему оказалось не под силу. Сколь бы ни был мягок и доверчив голос Акилы, в своем решении он ни на миг не колебался и совершенно точно мог бы прямо сейчас встать и уйти вместе с девчонкой, если бы не увидел другого выхода. Однако, казалось, травник с самого начала знал, что это не понадобится, потому что жесткость в его взгляде пропала так же быстро, как появилась, стоило Дьюару открыть рот. — Ты ведь не собираешься оставить ее при себе насовсем? — Не волнуйся. Мы подыщем ей более подходящий дом. Тот, где о ней и ее даре смогут позаботиться как надо: как ни крути, а ведь мы с тобой оба никудышные учителя…