Дьявол приходит с запада

На следующее утро Томаса будит стук в дверь. Стучат внизу – так сильно, что полотно грохочет в дверной коробке. Дезориентированный и заторможенный, Томас скатывается с кровати и пытается нащупать выключатель. Тот щелкает, но ничего не происходит – из-за грозы пропало электричество. Чертыхаясь в темноте, Томас на ощупь влезает в первую попавшуюся одежду. На этапе розыска пальто ему приходит в голову выглянуть из окна: дождь льет, и, похоже, с вечера ничего не изменилось. Кукуруза здорово потрепана, а земля, насколько удается различить через залитое стекло, превратилась в липкую мешанину воды и грязи. Энди и Грейс не видно, и у Томаса обрывается сердце. Он бежит вниз, скрипя резиновыми подошвами по ступенькам, и влетает в гостиную в тот самый момент, когда Маркус выскакивает из ванной. Он в кожаной куртке и выглядит испуганным. На секунду встретившись с ним взглядом, Томас надеется, что Маркус не заметит, как напуган он сам. Подоспев к двери первым, Маркус рывком распахивает ее. Там Энди – черный силуэт на фоне хмурого серого утреннего пейзажа. Его грудь вздымается, плечи поднимаются и опускаются от тяжелого частого дыхания. Вместе с ним в кухню врываются струи дождя и леденящий кисло-сладкий ветер, от которого Томаса начинает знобить. Это ваше? То, что выходит из горла Энди – скрежещущий адский сплав двух голосов, говорящих в унисон: взрослого мужчины и маленькой девочки. В одной его руке Черри, в другой – Лестер. Он держит их за шеи, практически на весу, хотя они брыкаются и извиваются – с силой, явно превосходящей человеческую. Энди швыряет их вперед, и они грудой падают на порог. Я же сказал не делать глупостей. А это, приятель, и есть глупости. - Господи, именем Твоим спаси меня! – рявкает Маркус, делая шаг назад. Распятие появляется в его руке, словно из воздуха – зловещая с виду вещица из черного железа. – Дай мне силы сразиться со злом! Господи, услышь мои молитвы, услышь мои слова! Экзорцизм на них не сработает, Марки-бой. Энди ступает вперед, его промокшие ботинки громко скрипят. Они не одержимы. Я всего лишь их позаимствовал. Ухмыляясь, Энди вскидывает руки и, удерживая растопыренные локти в воздухе, позволяет им бессильно упасть, от чего становится похож на мертвую марионетку. Он поворачивает голову влево и вправо, роняет подбородок на грудь и вновь поднимает – со смехом. Позади, за дождевой завесой, маленькая мокрая фигурка Грейс. Она делает те же движения, что и отец. Вернее, это он делает те же движения, что и она. - Святые угодники! – заикается Черри, отползая в кухню и не сводя с Энди глаз. – Блядь, это же Дьявол, чертов Дьявол, едрить твою мать! - Маркус, – Лес дрожащей рукой тянется к ботинку Маркуса, словно бы желая проверить, настоящий ли он. – Мы нашли, мы знаем, где это, мы знаем… Его руки начинают трястись еще сильнее. Порывшись в кармане, Лес вытряхивает несколько клочков бумаги. - Мы нашли… Энди делает еще шаг. Лес и Черри, дрожа и спотыкаясь, практически на четвереньках отползают за Маркуса. Томас ступает вперед, зная только, что должен сделать хоть что-то, но Маркус выставляет руку, не пуская. Оставайтесь в доме, – говорит Энди. – Снаружи опасно. Томас косится на Маркуса, отчаянно надеясь на какую-то подсказку, намек, что тот знает, что делает. Они обмениваются взглядами, оба думая про заднюю дверь, но только-только они собираются к ней рвануть, как слышат визг шин. Маркус и Томас снова смотрят друг на друга, оцепенело, как пораженные громом. - Беннетт, – произносят они хором. - Нужно убираться отсюда, – острые ногти Черри вонзаются Томасу в плечо. – Да побыстрее! Томас перехватывает ее руки, пытаясь удержать. - Как вы сюда попали? – шипит он. - Приехали, – мямлит Лес. – На кемпере. У нас там много нужного… Громко хлопает дверца, и Энди оборачивается на звук, вывернув шею под жутким углом. Томас видит, как сияют в полумраке его мертвые глаза. Беннетт уже на ступенях крыльца. Снаружи слишком темно, чтобы разглядеть выражение его лица, но Томасу этого и не требуется. Все видно по осанке, по крепкой хватке на трости и твердой руке, сжимающей револьвер, пока опущенный, с дула которого сбегает вода. - Значит, это ты, – холодно произносит Беннетт. – Ты Дьявол. Маркус Кин, ты притащил проклятого Дьявола в мой город. Па-а-ап! – визжит Грейс, наставив на Беннетта маленький бледный пальчик, и Энди, прыгнув с крыльца, с такой силой врезается в доктора, что оба катятся кубарем. Томас бросается было на помощь, но Маркус уже оттаскивает его прочь – нет, Томас, не смей, черт тебя подери, ты же убьешься – и Томас видит, как Беннетт сбрасывает с себя противника – с силой, которую сложно заподозрить в человеке его размеров. - Вы двое! – кричит Беннетт. – Бегите! Он стреляет один раз, пуля уходит в сторону, а Энди бьет Беннетта локтем в живот. Больше Томас ничего увидеть не успевает: Маркус тащит его в дом – и они, вместе с Лесом и Черри, спотыкаются в темных коридорах, пытаясь найти заднюю дверь по памяти. Маркус крепко обнимает Томаса за плечи и что-то встревоженно говорит на ухо, но Томас не разбирает ни слова. В ушах все еще звенит от выстрела. С улицы доносится шум драки – Томас различает кряхтенье Энди, Беннетт же нем, как могила. - Я ничего не вижу! – вскрикивает Лес, и Черри яростно на него шикает. Чье-то колено встречается с ножкой стола – стук и приглушенная ругань. Маркус. Томас врезается плечом в стену. Нащупывает щеколду двери – та со скрипом открывается. - Скажи, что в вашем кемпере есть фонарики, – выдыхает он. Они толпой вываливаются наружу и тут же разделяются. Лес и Черри висят друг на друге, каждый героически пытается прикрыть другого от дождя. Маркус и Томас тоже держатся вместе, но от дождя не прячутся. Молнии озаряют небо, освещая качающиеся на ветру кукурузные стебли. Мешанина листьев и шелухи. Маркус хорошо потрудился над изгородью: та кренится под напором, но справляется. - Дорога, дорога, дорога! – выпаливает Лес. Томаса уговаривать не надо: он преодолевает изгородь одним прыжком. Маркус следует его примеру, и вместе они помогают перелезть Черри и Лесу. Гром оглушителен, шелест кукурузы еще громче. Энди и Беннетта больше не слышно, и Томас беспокоится. Он вжимается спиной в плечо Маркуса и вздыхает с облегчением, ощутив ответное движение. Вчетвером они продираются через поле, протискиваясь между рядами и пытаясь защитить руки и лица от острых листьев. К счастью, дорога совсем недалеко, однако она практически жидкая. Грязь засасывает ботинки, угрожая их сдернуть, но Томас все-таки залезает в кемпер. Лес позади что-то говорит, пытаясь перекричать дождь. Одной рукой он держит Маркуса за плечо, в другой у него охапка быстро намокающих листов. - …Практически на вашем пороге… равноудаленный от церкви и… – Томас различает лишь обрывки. – …будто оно знает… щенник всегда живет… Черри распахивает дверь со стороны пассажирского сидения. - У нас есть полезные штуки, – она зарывается в бардачок. – Фонарики, перчатки… - Это под землей? – спрашивает Томас. Черри, подняв голову, кивает. Ее губы сжаты в тонкую линию, на лице – меловая бледность, макияж потек. Она выглядит потрескавшимся изображением той женщины, которую Томас встретил в библиотеке. - Тогда давай фонарики. А вы с Лесом уезжайте отсюда. - Ты серьезно? - Хочешь столкнуться с Дьяволом? - Вот еще, – слабо откликается Черри. – Но не могу же я вот так вас бросить. - Ради меня – уезжайте, – просит Томас. Они смотрят на дорогу, где Маркус и Лес ожесточенно о чем-то спорят, все сильнее увязая в грязи. Черри снова глядит на Томаса. - Если мы уезжаем, то и ты с нами. - Нет. - Ты должен. - Моя жизнь принадлежит Богу, – правда на языке успокаивает. – Я не боюсь Дьявола. - Фонарики, – Маркус суется между ними. Голос звучит отрывисто, холодно. Испуганно. – Лес сказал, у вас есть фонарики. Черри вытаскивает два – они громоздкие, с широкими лампочками. Уродливый синий пластик корпуса без особого успеха замаскирован под металл. - Пожалуйста, скажи, что ты знаешь, куда мы идем, – молит Томас, но не успевает Маркус открыть рот, как раздаются чавкающие шаги и пронзительный визг металла о металл. - Уезжайте! – кричит Томас, и у Черри нет времени спорить. Она ныряет в кемпер, Лес – за ней. Ревет мотор. Маркус, схватив Томаса за руку, тащит его обратно в кукурузу, прочь от дороги и тяжелого дыхания Энди. - Я знаю, где оно, – шепчет Маркус, до боли сжимая пальцы Томаса. – Знаю. Оно так глубоко, Томас. Мы были как два слепца во тьме… Что-то врезается в кукурузу позади, и они срываются на бег, хотя вездесущая грязь и заливающий глаза дождь мешают набрать скорость. Они с трудом преодолевают несколько рядов, и в какой-то момент Томас теряет Маркуса. Он спотыкается, падает, поднимается и бежит опять. - М… – начинает он, но имя замирает в горле. Нельзя выдавать свое местонахождение Томас уговаривает себя, что так, наверное, лучше – так их сложнее будет поймать, но это не останавливает его от того, чтобы кинуться к первому же далекому силуэту человеческих очертаний. К его мрачному удивлению, это оказывается лишь пугало, старое, побитое дождем, вяло свисающее с крестовины. Вдалеке раздается высокий воющий вопль – Па-а-ап! – и Томас снова бежит, чувствуя, как к горлу подступает настоящая паника. - Маркус, – безнадежно шепчет он, сдаваясь желанию найти напарника, и вдруг слышит где-то ответное «Томас», и бросается туда. Они встречаются на середине, а через секунду слышат шум преследования, и снова бегут. - Туда, – голос Маркуса полон сердитого отчаяния, какого Томас никогда от него не слыхал. – Это должно быть здесь. Они продираются через последний ряд кукурузы и замирают, как вкопанные. Перед ними трещина в земле. От вида ее череп Томаса пронизывает боль, короткая, раскаленно-белая, и уходит еще до того, как он успевает ее осознать. Трещина в земле. Трещина в земле. Слишком рано. Расщелина уродливая, красновато-коричневая, будто воспаленная рана. Томас почти наяву чувствует исходящий из нее жар. Странно, что падающий туда дождь не поднимается паром. Упав на колени, глубоко погрузив пальцы в грязь, Маркус вглядывается вниз. - Я не вижу дна, – бормочет он потрясенно. – Слишком темно. Молнии озаряют небо, тени кукурузы мечутся по земле. Положив руку Маркусу на спину, Томас опускается рядом, то и дело оглядываясь и безуспешно пытаясь отличить приближающиеся шаги Энди от шума трущихся друг о друга листьев. - Я пойду вниз, – выпаливает он, сжав Маркусу плечо, и уже свешивает ногу, но Маркус его оттаскивает. - Мученик, блядь! – Маркус повышает голос, перекрикивая гром. – Я иду первым. - Маркус! – рычит Томас. – Маркус! Но тот уже лезет – ногами вперед, цепляясь за скользкие края трещины. Несколько секунд он тщетно брыкается в поисках опоры, потом умудряется вогнать ступню в мягкую земляную стену – достаточно глубоко, чтобы опереться. Позади раздается треск, и Томас подскакивает – со сжатыми кулаками и молитвой, готовой сорваться с языка. Выстрел. Два. Три. Потом из кукурузы вываливается Энди, измочаленный, но не сломленный. Его глаза черны, как воронье крыло, по правой руке стекает кровь – там из мышцы выдран порядочный кусок. Энди ухмыляется, словно одержимый. Томас бросается вперед, а Беннетт прыгает на Энди сзади – истрепанной тенью, возникшей из кукурузы – и им удается его повалить. От падения на спину перехватывает дух, но Томас не разжимает руки. Тяжело дыша и смеясь, Энди извивается в его хватке, бьет локтем в подбородок. Голова Томаса запрокидывается, перед глазами вспыхивает белым. Ослепительная молния рассекает небо – и еще одна, и еще. Томас слышит, как возится в расщелине Маркус, и старается высвободить руку из замысловатого узла, в который превратился, хочет дотянуться до трещины. Но тут раздается тошнотворный треск – словно что-то оборвалось у Маркуса под ногой – и Маркуса нет. Томас кричит. Крик утопает в раскате грома. Забыв об Энди, Томас кое-как поднимается на четвереньки и ползет к расщелине. Отпечатки рук Маркуса на краю все еще видны, хотя дождь быстро их размывает. Позади слышна громкая молитва Беннетта и влажный хруст, с которым кулак встречается с носом или челюстью. Томас оглядывается, сам не зная, чего жаждет – может, чтобы ему сказали, что делать: Беннетт качает головой, стряхивая кровь с пальцев. - Вы себя погубите, – беззвучно выговаривает он. Дождь промочил Беннетта до нитки. Вода стекает с его кожаных ботинок и лацканов пиджака. Он, несомненно, прав. Ни секунды не колеблясь, Томас перебрасывает ноги через край и начинает спускаться, поспешно вжимаясь в стену. Пальцы впиваются в мягкую крошащуюся землю – хоть какая-то опора. Ноги находят выемки, оставленные Маркусом. Становится холодно. Промокшая одежда дает о себе знать, натирает кожу. Зубы стучат. Томас сползает вниз, дюйм за мучительным дюймом, с каждым шагом вгоняя носки ботинок в стену. Расщелина, похоже, сужается. Маркус вполне мог остановить падение, упершись в обе стены. Почему он этого не сделал? Томас чувствует, что начинает паниковать, и заставляет себя успокоиться. Он знает, как поступил бы Маркус на его месте. Он делает глубокий вдох. Если бы Маркус был здесь сейчас… Под пальцами подается. Вскрикнув, Томас пытается зацепиться, но земля отстает густыми жирными ломтями. Нога соскальзывает. Равновесие подводит его. Опрокинувшись назад, Томас выбрасывает руки, уверенный, что наткнется на противоположную стену, но кончики пальцев уходят в пустоту. Темнота поглощает его, неприятное тепло в животе расплескивается, заражая все тело. Конечности тяжелеют. Так ли чувствуют себя ящерицы, когда сбрасывают кожу? Или гусеницы, которые должны растворить себя в куколке, чтобы превратиться в нечто большее? Потом Томас ударяется об землю, и столкновение безжалостно выбивает весь воздух из легких. Пытаясь дышать, он нащупывает фонарик. В какой-то ужасный момент роняет, но через секунду находит и включает. Темнота сменяется теплым желтоватым светом. Над головой сплошной камень. Томас лежит тихо, тяжело дыша, обмерев от нахлынувшего страха. Потом медленно садится и, наконец, встает. Потянувшись, он осторожно постукивает по камню костяшками. Твердый. Луч фонарика мечется во все стороны – Томас пытается найти отверстие, через которое упал, но повсюду лишь камень и плотная слежавшаяся земля. Томас закрывает глаза, сглатывает нарастающую панику. Выключает фонарик, потому что темнота по-своему успокаивает, и опускается на колени. Сцепляет перед собой руки. Он покачивается на месте, закрыв глаза: голова идет кругом от ужаса. А потом сдается и падает ничком, вжимаясь лбом в невидимую землю. Сворачивается в позу зародыша. - Отец Небесный, – шепчет Томас, и в подземной тишине тихий голос звучит раскатом грома. – Ты мое укрытие и мое прибежище. Руками Твоими защити меня и окутай Твоей любовью. Милость и доброта Твои следуют за мной, и вера Твоя нерушима, даже когда я в испорченности своей смел усомниться в преданности Тебе. Вера моя… это крепость, и Ты – хранитель ее, Господи. Всхлипнув, Томас вытирает нос. - Я люблю Тебя, – с трудом заканчивает он.- И если суждено мне здесь погибнуть, да будет на то воля Твоя. Аминь. После этих слов Томас заставляет себя встать. Ему холодно, очень холодно. В минуту нервной прихоти он воображает ангела у себя за спиной, но ничего не чувствует. Только нежное, берущее за душу тепло, тусклое и слабое, будто свечной огонек – такое обычно случается с ним после причастия или исповеди. Включив фонарик, Томас начинает озираться, жалея, что не взял из кемпера запасной. Он в узком туннеле – трем людям разойтись, но не более того. Земляные стены плоские и гладкие. Томас на пробу шлепает по одной ладонью – звук как от гусиной лапы по мостовой. И впереди, и позади туннель уходит во тьму. Наобум выбрав направление, Томас начинает идти. И идет долго. Чем дальше Томас продвигается, тем плотнее и глаже делаются стены. Туннель напоминает кроличьи лазы или организованный хаос муравейника, но Томасу кажется, он получился от того, что здесь протискивалось что-то… органическое. Порой на пути встречаются ямки, наполненные какой-то влажной скользкой жижей. Их Томас перепрыгивает, хотя на третий раз умудряется поскользнуться на камнях и едва не оставить в такой ямке ботинок. Туннели ведут вниз, вниз, вниз. Фонарик выхватывает далекий блеск в темноте, и Томас спешит вперед, надеясь, вопреки всему, что там Маркус. Там не Маркус. Там толстая белая кристаллическая жила, бегущая по стене. Около двух дюймов в ширину и трех футов в длину, сухая и прохладная на ощупь, она прорезает почву, будто молния. От нее исходит совсем слабое фосфоресцирующее сияние. Такие кристаллы попадаются Томасу и дальше. Некоторые иззубрены и высовываются из стены словно специально, чтобы порезать ему руки. Другие гладкие, как стекло, идеально совпадающие с поверхностью. Большинство из них белые, но в некоторых есть оранжевые прожилки, а одна или две оранжевые целиком и в свете фонарика вспыхивают огнем. Томас как раз опускается на корточки, чтобы рассмотреть кристалл поближе, и водит пальцем по неровным граням камня, когда замечает свет совсем другой природы – луч фонарика, появившийся впереди. - Томас? Голос хриплый, с нотками паники, и такой знакомый, что у Томаса сжимается сердце. - Маркус! – вопит он. И тут же в ужасе закрывает рот рукой, а отголоски эха раскатываются по туннелю, слишком громкие и резкие в этом безмолвном лабиринте. В ответ раздается сердитое «чшшш!», и Томас заставляет себя стоять на месте, глядя, как далекий свет рывками приближается к нему – сперва очень медленно, потом на скорости ходьбы, затем – ускорившись до бега. И вдруг Маркус прямо перед ним и заключает его в объятия – дрожит от облегчения и цепляется за рубашку у него на спине. - Господи, – нервно усмехается Маркус. – Ну и напугал же ты меня. Томас изворачивается в его руках – ровно настолько, чтобы обнять в ответ, и они, не отпуская друг друга, неловко опускаются на землю. Томас вжимает лицо Маркусу в шею, зарывается носом между кожей и краем куртки и молчит. Ладонь Маркуса ложится ему на затылок. Томас думает, что сейчас расплачется. - Все хорошо, – выговаривает Маркус. – Все хорошо. Сосредоточься на мне. - Я думал, что тебя потерял, – слова выходят невнятно, кожа Маркуса пахнет потом, смешанным с грязью и песком. - Эй, – откликается Маркус. – Одним маленьким полетом меня не прикончить, малыш. Томас смеется и отстраняется, вытирая глаза. Дышится легко – впервые после того, как он свалился в это проклятое место. - По-моему, – начинает он, но голос срывается. Приходится откашляться и начать заново. – По-моему, я знаю, где оно прячется. - Рассказывай, – Маркус встает, подает Томасу руку и не отпускает даже после того, как тот поднимается на ноги. – Как по мне, я прорву времени блуждаю по этому чертовому лабиринту и все еще понятия не имею, где искать. - Ты видел эти образования? Жилы кристалла? Они ведут вниз. Я пытался идти по ним. - Ты просто предположил и решил, что так оно и есть? И все? - Имеются идеи получше? Маркус с унылой улыбкой качает головой. Они осторожно продвигаются по туннелю. Теперь, когда их двое, здесь тесновато, но Томас крепко держит Маркуса за руку и не решается отпустить. - Зря ты сюда полез, – тихо говорит Маркус, когда тишина становится невыносимой. - Что? - Мы не знаем, чему придется противостоять. У нас ничего нет, – в его голосе горечь. – Нам не следовало сюда идти. Особенно тебе. Ты не экзорцист. - Мы договорились, – твердо возражает Томас. – Мы договорились, что сделаем это вместе. Мы заключили сделку. Маркус глядит на него уголком глаза. - Сделки могут распадаться. - Не эта. Маркус легонько сжимает его руку и тянет за собой. Некоторое время туннель идет прямо, хотя в какой-то момент круто поднимается – лишь затем, чтобы оборваться вниз. Когда перед ними возникает очередная развилка, Томас ступает вперед и светит фонариком в обе: внизу лишь чернота и подъем, такой резкий, что должен неизбежно повлечь за собой спуск. В стенах обеих развилок поблескивают белые жилы. - Черт, – стонет Маркус, хлопнув себя по лбу. – Приехали. Они обмениваются взглядами. Мысль о том, чтобы разделиться, проскакивает в голове Томаса и тут же отметается, как невозможная. Те же сомнения отражаются на лице Маркуса. Томас гадает, когда успел научиться так хорошо его читать. Он сглатывает. - Мы пойдем направо. Маркус кивает. - Хорошо. Ты первый. Томас, готовый отправиться в туннель, хмурится. - Ты уверен? - Ага. – Шагнув вперед, Маркус кладет руку ему на плечо.- Ты способен о себе позаботиться, Томас. Не знаю, почему я раньше этого не разглядел. Томас, потеряв дар речи, смотрит на него. Между ними повисает нечто, какая-то вибрирующая тишина, которую страшно нарушить. - Спасибо, – отзывается, наконец, Томас. – Мне важно было это услышать. Маркус улыбается. Скользит ладонью наверх, обхватывает загривок. Интересно, чувствует ли он пульс? - Ты и правда хороший священник, – мягко говорит Маркус. – Я серьезно. Медленно моргнув, Томас силится сказать хоть что-нибудь в ответ, но едва он открывает рот, как губы Маркуса касаются его подбородка. У Томаса останавливается сердце. Руки словно бы обретают собственное сознание: обнимают Маркуса за пояс, притягивают ближе, прижимают к груди. Он такой худой и такой легкий для мужчины его роста. Быть может, Томас смог бы его поднять, если бы Маркус позволил, но тот целует опять, покусывает за горло, и Томасу кажется, что он сейчас упадет в обморок. Осторожно придерживая Томаса за затылок, Маркус укладывает его, вжимая спиной в землю. Нависает сверху, как тень – Томас вздрагивает от неожиданности – поставив колени по обе стороны его туловища. Притирается пахом, медленно, потом крепче, будто пытаясь отыскать узкое теплое отверстие, которого нет. Его ладони, твердые от мозолей, и сильные умелые пальцы давят на грудь. На своем ухе Томас чувствует горячее влажное дыхание. - Боже, – вздыхает Маркус. – Черт возьми, как же я этого хотел. Томас, выдохнув, хочет сказать: «Я тоже», но слова не идут. Он берет Маркуса за руку, старается оторвать ее от себя, чтобы провести большим пальцем по шрамам, как часто мечтал. Но Маркус не позволяет – перехватывает Томаса за запястье и придавливает к земле. Но продолжает жадно, до синяков, засасывать кожу на шее. - Маркус, – стонет Томас и тянется вверх свободной рукой, пытаясь коснуться собственного горла. Колоратки на нем сегодня нет: у Томаса попросту не было времени ее надеть. Но она там, она на месте, даже если физически отсутствует, даже если он ее не чувствует. И когда Маркус раздвигает его ноги коленом и давит на окрепший член, Томас начинает беспокоиться. Он пытается выдернуть руку из чужой хватки, однако Маркус держит крепко. - Я так устал, – тянет он, оставляя на шее Томаса очередной расцветающий след. – Я так долго не спал, охраняя тебя. Он целует выше и выше, пока не доходит до губ. - Мне надо. - Нам нельзя. – Томасу тяжело дышать, сердце выскакивает из груди. – Я давал обет. И ты тоже. Тишина в пещере оглушительна. Томас слышит только звуки их смешанного дыхания и шум крови в ушах. Рот Маркуса совсем близко, Томас практически чувствует его вкус. - Я не священник, малыш, – произносит Маркус. - Я хочу встать, – говорит Томас, пытаясь проглотить боль от этих слов. - Ты обязан мне после всего, что я для тебя сделал, разве не так, святой отец? - Дай мне встать, – Томас прищуривается. В полумраке он не может разглядеть глаза Маркуса. Замечает какой-то проблеск, и думает, что это глаза, но то лишь зубы. - Pensé que eras un maricón, predicador.* Свободной рукой Томас хватает лжеМаркуса за шиворот и дергает. Чужая хватка слабеет, и Томас скидывает противника с себя, швыряет на пол и в свою очередь наседает на него, вцепившись в рубашку. И теперь-то становятся видны глаза – огненно-оранжевые, как кристалл в стене туннеля, как вид на закат с крыльца. Раскаленный гнев пронизывает Томаса, словно раковые метастазы. Его тошнит, ему хочется убивать. - Во имя Господа Иисуса Христа из Назарета, – слова выплескиваются спонтанно, неукротимо. – Силой креста Его, крови Его и воскрешения, я обретаю власть над Дьяволом, над его колдовством, его злодеяниями и ложью, над его искушениями и ночными заклятиями, что мучили меня! Силой воскресшего Спасителя я разрушаю их влияние на мою жизнь и повелеваю им возвращаться туда, откуда они явились! Томас впечатывает ладонь в лицо лжеМаркуса – на смену страху стремительно приходит отвращение, полное злости и вины. Между пальцами виден закатившийся безумный глаз. Даже не глаз, а имитация – вроде пятен-обманок на спинках некоторых мотыльков. ЛжеМаркус дышит тяжело, с присвистом, словно сбитое машиной животное, издыхающее на дороге. Как Томас вообще мог принять эту тварь за человека? - Я отрекаюсь ото всех договоренностей, что были у меня с Дьяволом, и прошу за них прощения! – выкрикивает Томас. – Господи, освободи меня от наложенных им пут! В доме моем и приходе, во сне и наяву чту я кровь Твою превыше всего! Затми порочность мою Твоей бесконечной любовью! Склонившись еще ниже, он рычит: - Из праха ты взят, и в прах возвратишься! Аминь! Ладони, вжимающиеся в лицо и грудь лжеМаркуса, вдруг проваливаются, словно исчезло некое сильное сопротивление, не позволявшее им проникнуть в мягкое нутро. С омерзением отшатнувшись, Томас вглядывается в руки: с пальцев стекает черная слизь, очень похожая на ту, что осталась от кошмара-змеи, которую он убил в ночь, проведенную Маркусом в участке. Томас снова подползает ближе, щурясь на останки твари. Та размягчается, тает, расползается слизью, лужицами собирается на земле. Черты уже невозможно различить. Не человек – смоляное чучелко. Томас заставляет себя дышать медленнее, утихомиривает колотящееся сердце. Это был экзорцизм. Во всяком случае, что-то очень похожее. Интересно, гордился бы им Маркус, если бы слышал? Нерешительно поднеся руку к горлу, Томас ожидает ощутить боль от свежих синяков, но боли нет. Похоже, синяки истаяли, как таяла сейчас тварь – большая часть ее тела уже смешалась с землей. Томас делает то единственное, что сейчас может делать. Он продолжает идти. Но сперва минут пять молится и выбирает правый коридор, надеясь, что Господь будет направлять его. Он осторожно преодолевает покатый спуск, однако дальше – резкий обрыв, и приходится прыгать. Приземление получается неудачное, впрочем, Томас уже так избит и измучен, что ему все равно. Но когда он пытается встать, под ногой что-то хрустит. Томас принимается вслепую шарить по земле и выплевывает ругательство, обнаружив свой разбитый фонарик. Он озирается, но вокруг лишь тьма. Голосок в глубине сознания нашептывает, что самое время впадать в панику, но Томас не собирается этого делать. Самое худшее уже произошло. А умереть здесь, внизу – невелика беда. Паника. Я не паникую. Томас закрывает глаза – в темноте особой разницы нет. «Господи, – думает он. – Направь меня по верному пути». Он делает шаг вперед. И еще один. И еще. Одну руку Томас вытягивает перед собой, другой ищет стену. Нащупав ее, вонзает пальцы в землю и идет, надеясь оставить углубление, по которому можно будет отыскать дорогу назад. Он идет и ни разу не спотыкается. Вытянутая рука сталкивается с препятствием – и через несколько секунд Томас понимает, что вышел к очередной развилке. Он решительно поворачивает влево. Паника. Я не паникую. Томас открывает глаза – навстречу тьме. Поворот, и опять, и опять. Паника. Я не паникую. Он умрет здесь, под землей. Ему не выбраться отсюда. Никогда.