Капитан Россия: между нами тает лёд

Он стоит напротив с выражением покорной обречённости на лице, чуть щурит глаза из-за ярких лучей солнца через большое окно, смотрит куда-то за его плечо и молчит. А что тут еще можно сказать? «Женя, ты еблан без малейшего чувства страха и намёка на инстинкт самосохранения?» Ну… он и сам это знает, собственно — зачем зря повторять? Когда нужно было бежать отсюда и лично от него подальше, залечивать раны и исправно посещать психотерапевта как минимум год после произошедшего в августе пиздеца… он вернулся. Он не мог не думать о брошенных им на эмоциях в той перепалке словах. Зачем он это сказал? Ему назло? Чтобы еще больше добить, уничтожить, сравнять с землёй… как он и мечтал с самого его детства? Так ему итак это (почти) удалось, за прошедшие недели он был так близко к этой грани, что самому порой становилось страшно… не за себя. Но что почувствует мама? Особенно когда останется с этим психом один-на-один. Кто её защитит? Отец, которого вечно нет дома? Скотт, которому давно не до них и у него своя семья? Кто знает, что он может сделать, окончательно слетев с катушек… она не заслужила этого. Возможно, Тори единственная — кто помимо матери искренне его любила в этой жизни. Но он всё проебал. А теперь стоит напротив человека, который мечтал, чтобы он сдох, едва он появился на свет, который морально и физически его уничтожал все эти годы, а потом ещё и изнасиловал (как же он понял женщин в тот день, хоть это и ужасное понимание и доставшееся высокой ценой)… и мысленно сам охуевает с того, насколько же у него отсутствует малейшее подобие здравого смысла и разумного страха перед человеком, который уже не раз и не два мог его по-настоящему убить и ни на грамм не пожалеть об этом. — Что тебе нужно? Нахрена ты вернулся? Мама почти поверила, что ты у Тори и тебе с ней хорошо. — Мы расстались, но это неважно. Я хотел спросить тебя. — Расстались? Вот как? Ну? — Почему ты это сказал? Просто так? Мне назло? Или… И после его вопроса началась буря… которая не прекращалась вот уже 40 минут. Жене не было страшно. Он стоял у окна и меланхолично молчал, лениво размышляя про себя, что хуже уже не будет. В отличие от прошлой жизни, ДО… случившегося, когда он мог всерьёз его избить или как минимум разбить ему лицо, чтобы ему опять потом пришлось врать тренеру, что «упал», в этот раз он ни разу его не ударил. И это удивляло. Он разбил любимое мамино зеркало, которое ей когда-то дарила ещё её бабушка, разнёс половину гостиной, швырнул в стену ни в чём не повинный телефон, сломал его старую клюшку, которая каким-то образом оказалась найденной под диваном, напугал кота, который стремглав испарился из комнаты от чересчур уж буйного хозяина, и… всё это время Женя не попытался сбежать вслед за питомцем, не дёргался и даже бровью не вёл, а просто стоял напротив и молчал. Возможно, он подумал, что тот его специально спровоцировал своим вопросом, чтобы тот в состоянии аффекта, до которого оставалось совсем немного, всерьёз ему навредил, и наконец сдать его куда следует, а заодно рассказать родителям про годы насилия и издевательств, и… но Женя не собирался этого делать. Произошедшее в августе словно сломало его, уничтожило и то, что от него осталось сейчас — лишь бледная тень его прежнего, которой, походу, собственная жизнь и благополучие уже не очень-то важны. Да, о случившемся следовало сообщить «куда следует», сдать «любимого» до боли братца полиции, повергнув в шок всю семью, включая Скотта, который больше всех будет в ахуе, что его любимый (уже без кавычек) младший брат — психопат, насильник и монстр, каким место за решёткой или в психиатрической клинике для буйно помешанных, но… он этого не сделал. Чего уж теперь махать кулаками, когда драка закончилась почти полгода назад? Казалось, будто его «невинный» вопрос заставил до сих пор изо всех сил пытающегося держать себя в руках Баки слететь с катушек. Будто бы то, что он усиленно прятал в себя эти недели, вылезло наружу… это было даже немного забавно. Женя молчал, щурил глаза и прикидывал, насколько же хватит у него терпения и когда он не выдержит и всё-таки ударит его. Он честно готов был получить, даже если после этого окажется в реанимации. Да, это будет сложнее объяснить родителям и тренерскому штабу, не рассказывая всей правды, но это уже второй вопрос… в какой-то момент Женя почувствовал себя мазохистом. Если не отъявленным самоубийцей. Смотрит в глаза своему насильнику, улыбается и спрашивает, почему тот минуту назад признался ему в любви… это уже похоже на какой-то безумный сюр. Хотя всё было несколько не так, и признания в любви там не было, но что это меняет? И кто еще из них после этого больший психопат? — Зачем? — Тот подскочил к нему откуда-то из глубины разгромленной гостиной, тяжело дыша и уставившись на него огромными и блестящими от переизбытка эмоций серыми глазами (справедливости ради, каких не было ни у одного члена их немаленькой семейки), Женя даже не дёрнулся. — Зачем. Ты. Это. Спросил?! — Выдохнул он охрипшим голосом, подходя вплотную и заставляя Женьку всё-таки отступить назад к отнюдь не спасительной стены. Он смотрел ему в глаза и едва ли не впервые за много лет чувствовал себя невероятно спокойно, будто и не было между ними всего этого пиздеца все эти годы, и они могли бы считаться вполне обычными, нормальными братьями, как сам Баки и Скотт, как… но он понимал, что это не так и никогда так не будет. Насилием, оскорблениями и многолетними попытками его сломать тот убил в нём все мало-мальски братские чувства, какие они ещё могли бы испытывать в детстве. И теперь Женя совсем не видел в нём брата, что вызывало странные чувства даже для них обоих… он молчал, стеклянными глазами смотрел на него и чувствовал себя идиотом. Пришёл прямо в логово зверя, который разорвёт его на кусочки — дай только повод, и даже не пытается сбежать. А зачем? Мелькнула абсолютно безумная мысль… Тот продолжает что-то орать, угрожать, бьёт в стену над его головой, Женя не дёргается. Как самоубийца перед прыжком… это забавляет. Хуже уже не будет. Хуже уже некуда… его найдут родители, когда вернутся из поездки в Нью-Йорк от родителей Стива, где они отмечали 5-летие их брака со Скоттом, и ему будет уже всё равно, только маму жаль, но… Женя вдруг поднимает глаза и бросает мутный, быстрый взгляд на его губы. Это вызывает странные эмоции, он слабо ведёт плечом и не может отделаться от чувства, что он ёбаный псих. Ну какой нормальный человек будет испытывать подобное к человеку, который долго убивал его и морально, и физически? Который сломал его, который в лицо говорил, что ненавидит его — и это было взаимно!, и с неприкрытой неприязнью бросал, что лучше б их мать сделала аборт! Но нормальными, кажется, они никогда не были… и теперь он чувствует себя самоубийцей, стоящим на крыше высотки, шаг — и его уже никто не спасёт. Потому что как спасти того, кто давно уже и сам жить не хочет? Прыгай вниз, прыгай вниз, не бойся — твоя жизнь сплошная ложь Вот вот. Тогда чего же он медлит? Ради чего ещё дышит? Ведь он давно не жилец, и… это нихуя не нормально. Это его чёртов старший брат. И это уже ёбаный сюр. Не испытывают нормальные люди таких чувств к братьям, а уж тем более к тем, кто сделал то, что сделал он… но разве он нормальный? Разве в нём остался хоть грамм нормальности и адекватности, которые он тоже давно в нём убил? Это похоже на стокгольмский синдром — как сказал бы его психотерапевт. Беда в том, что психотерапевта тут нет, а они дома вдвоём и вряд ли их кто-то остановит, даже если вслед за его абсолютно безумным поступком, граничащим с сумасшедшим отчаянием, начнётся кровопролитие… Прыгай вниз и ни о чём не беспокойся — все равно когда-нибудь умрёшь Женя крепко жмурит глаза и, уже не слыша ни его голоса, ни музыки и смеха соседских детей с улицы, ни играющего на кухне радио — будто все звуки разом отключились, неожиданно для самого себя делает шаг на него. Хуже не будет, хуже уже некуда… Мозг будто отключился, все эмоции, страхи, кошмары, преследующие его каждую ночь… остались где-то за спиной. Ещё шаг над губительным для него краем, и он, чуть задрав голову (всё-таки разница в росте ещё сказывается, и он до сих пор ниже на целую голову, а отсутствующего тут Скотта (и слава богам, ибо последующее сломало бы психику и ему, а троих сыновей-психов бедная мама уже не переживёт) на все две)… целует его, уж слишком смело даже для них обоих и заставляя отступить назад уже его. Баки от шока с несколько мгновений тупо пялится на него огромными глазами, силясь понять, что это вообще такое было? И не пытается сопротивляться (а должен?)… Женя пользуется его замешательством, делая шаг ещё ближе к смерти зачёркнуто и с каким-то отчаянным чувством поехавшего извращенца вдыхая в себя запах его любимых духов… полное помешательство… Так нельзя. Так не должно быть. Они же братья, но… разве они были когда-то ими? И стою я здесь на крыше, между небом и землей, Вспоминаю, как недавно были вместе мы с тобой… Шаг, ещё шаг, мгновенье за мгновеньем, в ушах будто свистит ветер и пролетают этажи… очнувшись от шока, тот делает шаг навстречу, но не отталкивает его, а мягко оттесняет назад к стене, отвечая на поцелуй. Это похоже на самый безумный сюжет из самых безумных манг с рейтингом 18+, которые тайком от обоих пап читает Кэсси. От того, чтобы окончательно сорваться и натворить непоправимое, Баки останавливает только его отчаянная покорность и обречённость — то ли всей ситуации, то ли ему самому, глядя на него огромными напуганными глазами жертвы и едва заметно дрожа, целуя его так осторожно, несмело, а потом всё увереннее, он вызывает уже давно отнюдь не братские чувства… и с этой крыши они летят вместе. И уже паря в пространстве, Обгоняя капли воды, Я увидела, что напротив на крыше… По ним обоим плачет психиатрия, и ему не жаль. Будучи на грани жизни и смерти, будучи сломленным и уничтоженным, много ли сил найдёшь, чтобы снова взглянуть в небо? Нет… с этого неба ты падаешь на землю, без шанса на спасение. Но как же прекрасны эти последние мгновенья полёта… запах терпко-горького парфюма, его крепкие руки, прижимающие к стене, его выдержка и буквально кричащий о безумии здравый смысл, испаряющийся в воздухе… Зачем? Зачем ты это сказал? Наверно, это уже не имеет смысла, но… …Стоишь и ты. Лучше спроси: ты умрёшь вместе со мной? Лучше всего доказать свои чувства — это сделать шаг навстречу смерти, крепко держа его за руку… и кажется, он готов это сделать. Потому что только настоящие чувства проходят эту проверку. Даже если от них обоих несёт безумием. Но поехавшая крыша толкает вниз обоих, и назад дороги не будет. Потому что не «я люблю тебя» — такое заезженное и банальное, а любовь давно обесценили. Не «я умру за тебя» — это имеет ещё меньше смысла. А «я умру вместе с тобой» — потому что только смерть, бок о бок с возлюбленным, гораздо прекраснее жизни, и она манит к себе — вы не сможете удержаться. Я умру вместе с тобой… Я тоже.