Капитан Россия: между нами тает лёд

Женька сделал еще шаг назад, что оказалось фатальной ошибкой — этим тут же воспользовался Баки, подавшись вперед и заключая его в ловушку из своих рук, упираясь в подоконник по обе от него стороны и прижимая его собой к его прохладной поверхности. Женя громко выдохнул, уже заранее принимая очередное поражение. Ну не умеет он ему сопротивляться, а в настолько тесной близости напрочь отключаются мозги и даже сила бога огня, струящаяся по его венам, будто засыпает, усыпляется, как и его рассудок вместе с остатками самоконтроля… нечестно. Баки периодически говорит ему: «причина не во мне, просто тебе надо научиться держать себя в руках». Алферов только хмыкнул тогда, заметив вскользь: «ты же понимаешь, что это невозможно? Но если когда-нибудь я не сдержусь и сожгу к чертям весь город, а то и страну… это останется на твоей совести». Джеймс тогда только фыркнул и закатил глаза. Разумеется, угрызениями совести он не мучился априори. И доводить… Женьку ему доставляло нереальное удовольствие. А вы знаете, каково это — когда не ты преклоняешь колени перед своим Богом, а сам Бог перед тобой? (впрочем, наоборот тоже было, ладно) Не знаете? А Баки знает. И от осознания того, что это он — причина его слабости, и что в эти минуты он может делать с ним все, что захочет, не встречая даже попыток сопротивления, гаснущих еще на корню… и это ощущение полной власти над ним и контроля… ммм… сносит крышу настолько, что на последствия становится ровным счетом плевать. Женя Алферов, известный миру как Капитан Россия, потомок могущественнейшего славянского бога, чья сила теперь бежит в его венах, и будущий лидер Легиона… который в состоянии сжечь всю планету и на котором завязано проклятие его мстительного предка, призванное уничтожить человеческий род… который в спаррингах одолевал даже сильнейших из Мстителей — Стива, Кэрол и даже Тора… проигрывает на всех фронтах одному единственному человеку, несмотря на сыворотку, простому смертному, не в состоянии оказать ему сопротивление, даже если его манипуляции пойдут ему же во вред. Впрочем… Баки легко, почти невесомо целует его за ухом, прижимаясь еще ближе всем телом и ощущая его дрожь, опускается губами по скуле и до тонкой коже шеи, на которой остался едва уловимый теперь запах его духов, что-то терпко-горькое, бергамот и вишня, ммм… Живанши… Джеймс на пару мгновений отстраняется от него, и коварная, словно дразнящая ухмылка появляется на его губах. Ну он ведь это специально делает, да? Специально пользуется парфюмом, который еще больше ломает выдержку сурового и крепкого Зимнего, который и сам-то не в состоянии перед ним устоять. Да еще вишня… дикая… пьянящая и будоражащая, как крепкий ликёр, который ударяет в голову и окутывает дурманом, словно дымкой, отключая разум и остатки самоконтроля, ломая последние стены между ними. Стены… а были ли они? В состоянии ли они держать оборону, когда остаются наедине? Женя ощущает привычную дрожь по телу, невольно выгибается в его руках и подается навстречу, поворачивая голову и позволяя ему продолжать… Баки целует его в шею уже более настойчиво, проводит языком по сонной артерии и вдыхает в себя его запах, парфюма, вишни и его собственный, который действует на него еще сильнее забористого кокса (пхах, простите, не удержалась, маленькая отсылка на реал, хд), мозг окончательно отключается, что рядом с ним происходит с завидной периодичностью, и возбуждение бьет в голову и в низ живота. Невыносимо… как он это делает? Сказано, что бог… нельзя быть таким манящим, страстным и просто до неприличия соблазнительным. Приличие… о каком приличии вообще может идти речь, когда огромные синие глаза от переполняющих его эмоций так ошалело горят, влажные искусанные губы блестят, как бывало после особо бурных ночей наедине, сердце под тонкой майкой колотится, как бешеное, темные волосы с рыжеватым оттенком растрепаны, а ладони судорожно цепляются за подоконник, как за спасательный круг… но они же оба знают, что это бесполезно? Бесполезно искать спасения в этом океане… тяжелые волны страсти и желания гасят огонь, накрывая их обоих с головой, и они идут ко дну, откуда уже нет шансов на спасительный глоток воздуха… их просто нет. Его шея маняще и как-то доверчиво повернута так, что остановиться просто невозможно… боже, что же ты делаешь со мной? Боже… с каких пор я стал адептом твоей веры, будучи по своим давно сформированным взглядам закоренелым атеистом? Боже… мой Боже. Женя ощущает привычную дрожь и слабость… дышать становится тяжелее, он ловит приоткрытыми губами воздух и понимает, что еще немного и он окончательно сдастся. Сдайся мне… сдайся мне, Алферов… даже боги проигрывают, становясь смертными в момент, когда сносит крышу. Даже боги становятся на колени… перед всем миром, стоящим на коленях перед ними, они преклоняются перед кем-то, кто оказался сильнее. К кому невыносимо тянет, как магнитом, как запретный огонек мотылька, как самый соблазнительный грех, до одурения зовущий его совершить. И Баки сейчас уж очень похож на змея-искусителя, Дьявола, добравшегося до золотых врат Эдема и теперь тянущего за собой в свою пропасть самого Бога. А где еще обитают падшие…боги? Сдайся мне, Женя. Просто потому что в этой войне у тебя изначально не было шансов. Слабость… учащенное сердцебиение… обжигающее дыхание Джеймса на его шее, его руки, легко проникшие под футболку и теперь раскованно разгуливающие по его телу, его горячие пальцы и просто невыносимое желание… он снова тонет, растворяется в его руках и эта слабость просто уничтожает его. Становится так невыносимо-хорошо и одновременно отчаянно мало, что хочется еще и еще, а остатки выдержки и самоконтроля, так старательно развиваемые им на хоккейной площадке с 4 лет и тренировочных полях Легиона, машут ему ручкой, растворяясь где-то глубоко в нем, как крепкий алкоголь в крови после пары бокалов. Крепкий алкоголь… Баки всегда на него действует сильнее выдержанного крепленого вина или крепкого виски. Просто невозможно… тело предательски дрожит, усиливающееся возбуждение бьет в виски, дыхания не хватает и последние бастионы между ними рушатся и летят в Лету вместе с ними. Баки сильнее прижимает его к себе, желание подчинить и поставить на колени превращается в желание подчиниться и встать на колени самому, но он не поддается ему — не сейчас. Его слабость и покорность, дрожь его тела в его руках и полный контроль над ним… сносят крышу. Осознание, что это он — причина его слабости, это он доводит его до состояния беспамятства, блаженства, запретного и до одури манящего, это он — причина его полуприкрытых затуманенных глаз, искусанных до крови губ и тихих стонов, с них срывающихся, когда сдерживаться становится просто невозможно… это он — причина этого адского пламени между ними, сносящей с ног страсти и безудержной похоти, опьяняющего желания и долбящего в виски и пах возбуждения… и феромонов, витающих в воздухе, смешивающихся с нотками терпкой вишни и его собственным запахом, окутывающих их, словно коконом, и напрочь отключающих и без того уплывший мозг. Это он, Баки, толкает его, бога, в эту адскую пропасть, преисподнюю, с его божественного олимпа… и им обоим не будет за это индульгенции, не будет прощения грехов. Да и собственно, кто сказал, что они раскаиваются? Запретный плод сладок… уж очень сладок. Просто невыносимо… Баки снова целует его в шею, медленно, невыносимо медленно, проводит губами от сонной артерии до открытой под вырезом футболки ключицы, вдыхая в себя его запах, и не в состоянии надышаться им… наверно, им обоим всегда будет отчаянно мало, как наркотика, зависимость от которого поселяется в тебе навсегда и с которого уже невозможно слезть. Наркотик… личный сорт героина… отдельный вид алкоголя, доводящий их до экстаза и без которого наступает невыносимая ломка, да так, что хочется сдохнуть, но вдохнуть и вобрать его в себя снова. От его уже отнюдь не безобидных прикосновений и поцелуев Женя тихо стонет, прикрывая глаза, ноги становятся ватными, в кажущейся до ужаса тесной одежде становится жарко, а в маленькой комнате тесно и душно… но глоток воздуха тут уже не поможет. Да и какой наркоман слезет с иглы, просто надышавшись свежего (или не очень) воздуха? Наркоман… да, он давно уже ощущает себя им, когда уже после первого вдоха его в себя он уже не смог сопротивляться. А воздух рядом с ним превращается в отравляющий тело и сознание газ, отключающий разум и усиливающий это желание в сотни раз… а ведь он, между прочим, бог. Он должен был сопротивляться до последнего, бороться с ним, дать ему отпор… но вместо этого сам подсел на эту иглу, сделавшись слабым и беззащитным против него, как самый настоящий наркоман. С ним эйфория и волны страсти, уносящие их обоих в забытье и накрывающие с головой, заставляют посылать к черту весь мир и всех, кто может им помешать… без него этот же мир становится черно-белым, тело ломит и отчаянно хочется принять эту дозу, как морфин, надышаться и наколоться до самой отключки, потому что без него он уже не представляет свою жизнь. Вы знали богов, которые впоследствии стали наркоманами? Если нет, то можно сказать, что он — это первый случай… Баки буквально наслаждается его слабостью, его беззащитность перед ним наполняет его, как крепкий ликёр, впитываясь в кровь и ударяя в голову, он сильнее прижимает его к подоконнику и ловит взгляд ошалевших, словно покрытых плотной пеленой синих глаз, замирая за миллиметры до его полуоткрытых влажных губ… становилось невыносимо. А желание сдержаться сдохло еще где-то на подкорке, оставшись погребенным под слоями неудержимой похоти и желанием обладать им… в очередной раз. — Ты знаешь, что полностью принадлежишь мне и только мне, — хрипло шепчет он, сталкиваясь взглядом с его и кончиками пальцев медленно и невесомо проводя по его спине под футболкой, от чего Женя снова невольно выгибается и задерживает дыхание, что, конечно, не остается незамеченным для Джеймса, — ты мой… мой мальчик… и тебе не нужно стесняться своих чувств, и… — Я не стесняюсь, — Женька шумно выдыхает, пытаясь справиться с одолевавшими эмоциями, впрочем, все равно тщетно, — просто рядом с тобой… — Он снова ловит взгляд потемневших от страсти глаз цвета расправленного серебра, приковывающий его к месту, и понимает, что никогда не будет в силах слезть с этой иглы. -…я становлюсь слабым, а все остальное становится неважным, и я не могу с этим бороться. И никогда не мог, это бесполезно, Бак, это ты на меня так влияешь, и я не понимаю, как ты это делаешь… — Его голос сходит до шепота, окутывающим Баки, как шелком, наполняющим собой до самого нутра и вызывающим целый вихрь мурашек, и его окончательно уносит. — А не надо со мной бороться, малыш… — Шепчет он, и крышу срывает напрочь. Женька отрывается от подоконника, насколько это возможно в отсутствии расстояния между ними под его телом, цепляется руками за его шею и тянет на себя, на Баки это действует как призыв, он моментально срывается и впивается в его губы жестким, требовательным поцелуем-укусом, его кожа горит под его пальцами и футболка кажется ужасно мешающей, он срывает ее с него и отбрасывает ее куда-то в сторону, прижимаясь к нему всем телом и ощущая его жар… невыносимо… Женя зарывается ладонями в его волосы и глухо стонет, когда Баки проникает языком в его рот, медленно проводит по зубам и чувствительным деснам, а рукой невыносимо легко, почти неуловимо, нежно, но в то же время требовательно и так по-хозяйски проводит по его ребрам, перемещается на грудь и медленно ползет на живот, заставляя его еще сильнее выгибаться ему навстречу, и еще ниже… воздуха отчаянно не хватает, он судорожно цепляется за его волосы и тянет на себя, заставляя уже Баки громко выдыхать, и чувствует его возбуждение через плотные джинсы… им никогда не нужно было долго заводиться, малейшая искра и вот уже они оба горят так, что потушить этот пожар не в состоянии даже бог огня, управляющий целой стихией… Женя ощущает нестерпимое желание скорее почувствовать его в себе и на себе, на мгновенье отрывается от него и в ответ стаскивает с него водолазку, прижимается к его горячему телу и чувствует, как кружится голова… невыносимо, мучительно-сладко и отчаянно мало… он толкает его по направлению к стоящему у стены дивану, а пальцы Баки, дрожащие от переполняющего его возбуждения, судорожно пытаются поймать застежку на его джинсах. В очередной раз им становится плевать, что будет потом, насколько далеко они зайдут и настолько этот наркотик впитается в их кровь, заставляя хотеть еще и еще… эта игла входит в кожу настолько глубоко, что вытащить ее становится просто невозможно, а входящий в тело через нее наркотик в этом шприце не закончится никогда. А они, как самые настоящие наркоманы, до боли по-мазохистки наслаждаются им, не думая, что он может быть смертельным и губительным… это просто становится неважным. Да и что такое смерть для того, кто смог покорить самого бога, который и был распят на этом кресте простым смертным, как Иисус? И что такое смерть для бога, который изгнав из Рая искушенных змеем людей, сам попался в его лапы и сам собой был изгнан на грешную землю? Смерть… нет. Это выше смерти и выше неба. Это их собственный рай и ад одновременно, они как Бог и Дьявол, не сумевшие победить друг друга и сдавшиеся в этой войне. Сдавайся… в твоей войне ничья, и я прошу: возвращайся. А если они оба уже сдались?..