Часть 42
13 мая 2022 г. в 18:33
Примечания:
Часть вполне может считаться финальной. Все последующие исключительно забавы ради.
«Чаще тренировать мелкую моторику и увеличить физические нагрузки».
Янг, затаив обиду, больше не появлялся, но задрачивать маму звонками не перестал.
Та привыкла вестись на все его рекомендации, и теперь по утрам — мячик об стену и рассыпанные по столу скрепки.
«Полнейшая хрень», говорил Джем. И лечил по-своему.
— И что же, в конце концов, помогло? — Пора сворачивать вечер воспоминаний. — Прополка? Обрезка? Окучивание? Или спасибо канцелярским штучкам?
— Кольт Миротворец и Беретта.
Разом выстреливают. В пах. Стоит вообразить их в руках Тэйлора.
Ах ты ж…
— Ловко: орудие казни, оно же средство терапии… — «Истекая кровью», жмусь к его бедру в поисках спасения.
— Сначала средство. Потом — орудиe, — уточняет, прижимаясь в ответ.
Только вместо облегчить страдания, добавляет новых, сквозь пух одеяла тревожа «рану». И, целясь в упор бесовскими зенками, продолжает вещать о процедуре весьма сомнительной, с каких-то хренов оказавшейся действенней дрочки.
— «Соберись, слабак!» — Дергал шрамом Джем после каждого промаха.
А как собраться, если кисть ходуном и запястье ноет, раз за разом принимая отдачу? Но представить «будто он сейчас смотрит» было отличной идеей…
— «Он» — это кто? — спрашиваю, неотрывно следя за лицом в плотных мазках боевого румянца.
«Не тупи».
У меня жар. Забыл? «Размяк рассудок и соображение заснуло…»
«…да самолюбование не спит».
Брови выгибаются в фальшивом сочувствии, губы — в хитрой ухмылке. Сучонок явно готовится сетовать на реакцию пожилых. Не позволяю, тяну на себя. Доказать обратное. Пока он снова не увяз в разговорах. Или — еще хуже — не запел колыбельную…
— Тш-ш-ш, — шипит искуситель, плавно, в одно движение вытягиваясь на мне. Затем убирает с лица беспокойную прядь и накладывает «разрешающие печати».
На лоб, глаза.
Губы… Так отчаянно, что перегретая кровь, вмиг одолев неисчислимые лабиринты сосудов, стекает вниз вязкими сгустками, наполняя член сладкой болью.
— А-а-х-х-х…
— Брайан?.. — Опомнился. — Ты как?
— Хуево, Перси…
Взгляд заметался, оценивая степень ущерба.
— …в жизни столько не болтал… перед трахом… — Иду ва-банк, мысленно скрестив пальцы.
— Когда долго ждешь, лишняя пара минут уже ничего не решает.
— «Пара минут»? — Наглею, почувствовав слабину. — Да ожидание затянулось пиздец как…
Коротко вспыхивают ямочки, и он сдается:
— Ну ладно, я сейчас. — Обжигает ухо касаниями губ. — Только смотаюсь за презервативом.
«Ты это слышал?!»
Под одеялом уже невмоготу, так хочется «отметить радость встречи», а тут опять маячит поход длительностью с Крестовый:
— У шкафа черная сумка. В ней — «закладка». На… особый случай.
Проследив за пальцем, сползает с меня и медленно чешет в полумрак. Там принимается противно вжикать молниями. Наконец делает это в последний раз и не спеша возвращается на свет. Нервируя выдержкой. И членом, танцующим в хлопковой тесноте.
Но едва «козырные тузы», шелестя серебром обертки, пикируют на постель, а штаны съезжают на пол, мигом плюхается обратно. Выставив себя напоказ и мутно улыбаясь. Гребаная Мона Лиза.
Ну, и что теперь, блядь?
«Камень, ножницы, бумага?»
Похоже.
«И ты готов проиграть?..»
То-то и оно…
«Неужели пресловутые правила летят к чертям?..»
Ханикатт, умолкни, иначе…
«Да помню я про Аллегейни, но послушай совета.»
Засунь свой совет…
«Ну я же опытнее в этом плане!»
Ты, или твоя задница?
— Трахни меня… — неожиданно просит Тэйлор. «Выбросив» ножницы против камня, чуть не ставшего бумагой.
Но я торможу, продолжая по инерции сновать глазами от малиновых щек, вдоль молочного живота в сиреневых разводах от Тиффани, к пунцовому члену. И обратно. Пока до меня наконец не доходит, и я рывком убираю одеяло.
Жетон меж нас стремительно теплеет.
— Только полегче, — шепчет мне в губы. — Я давно ни с кем не был…
Замереть бы, наслаждаясь мигом. Победы. Возможностью — еще позавчера немыслимой — сделать, как хочется. Как просит…
— Не очень-то ты постился: дюжина парней за год… — выдаю идиотскую чушь, ощутив себя жалким ревнивцем. Ебаный мистер Шмидт.
— Их могло быть и больше. — Фиалковые глазки полны издевки. — Но боги — удивительная редкость, знаешь ли.
— Фу, какая грубая лесть, — изрекаю насмешливо, чуя, как закровило по новой «ранение». Выжить бы.
Не судьба:
— Ну, чего не скажешь ради хорошего траха. — Взгляд блеснул хищно — значит, уже «снял с предохранителей». — Могу даже признаться в любви. — И лупит, сука, сразу с обеих рук. Встречая улыбкой мою агонию.
***
Но я выживаю и, собравшись с силами, мщу. Уткнув нагло ржущее лицо в измятые кружева и вздернув вверх вертлявую задницу.
Чертову вертлявую задницу, что слаще всего зефира на свете. И нахуй диеты.
Он еще какое-то время упирается, глухо всхлипывая, мотает патлатой головой, дергает задом, пытаясь вырваться. Но игра ему быстро наскучивает и все, что остается — сдаться. И стонать, с трудом выдерживая тиски моих ладоней и настырный язык. Исполняющий — о, аллилуйя — «отложенный до кровати» римминг.
Как же, блядь, хорошо…