Часть 41
10 января 2022 г. в 16:36
— Странно, — продолжил, помолчав, — я не почувствовал удара. Только сильный толчок… вверх… и невыносимой яркости световую волну. Накатила, вмиг одарив удивительной легкостью, и понесла, бестелесного, то и дело накрывая с головой. Раз, второй… Еще немного — и я слился бы с ней. Но Дафни плакала, умоляя не делать этого… Просила не бросать… Звала беспрерывно… Не вынеся ее слез, вынырнул и поплыл. С сожалением оставляя позади абсолютный свет…
— А… потом? — От услышанного перехватило горло.
— Потом — вязкий мрак небытия: «механики» Генерального Госпиталя делали все возможное, но «бортовой компьютер» продолжал виснуть, выдавая синий экран смерти. Целых двадцать суток подряд, — закончил все так же спокойно.
Затем включил душ и поднялся, дернув цепочку бронзовой пробки.
Заскучавший слив тут же принялся жадно втягивать «Лавандовый Прованс». С ним остатки тепла.
Встать бы, спрятаться в горячих струях — холод члену не товарищ. Но ни черта не получается: в глазах плывет, ноги не слушаются. А все жар. В пару к очередному откровению…
— Держись, — командует, протягивая правую руку.
— Видишь, Перси, не зря ты послал нахрен «абсолютный свет». — С опаской хватаюсь. За неожиданно крепкое запястье. — А то лежать бы мне…
— Ничего, мисс Аннабель с удовольствием занялась бы утопленником. — Придержал, помогая. — Ахи-охи, причитания…
— Отсосы, адвил… Джамбалайа…
— Размечтался! Услуги подобного рода предоставляются только мной.
Монополист.
Наклоняет за шею, и отвратительно миленькая картинка — «целующиеся под дождем» — вмиг возникает в правом полушарии, лишая равновесия.
— Хильда может гордиться — справляешься отлично, — снова касаюсь мокрых губ.
— Еще бы, за такие деньги. — Долго смотрит, мягко обдавая бирюзой, и мне становится до охуения хорошо. И одновременно страшно: что было бы, не «вынырни» он обратно.
Что было бы со мной?
***
Еще раз измерив температуру. Губами. Тэйлор, взбив кружева подушек, повелел лечь. А сам принялся наводить порядок, бесстыдно виляя задницей из комнаты в ванную. И обратно.
Член тотчас ведется на хлопковые полушария, хоть мозг и занят другим.
— Да хватит уже так смотреть! — Отбрасывает полотенце и ложится рядом, прекращая терзания.
— Как «так»? — Изображаю спокойствие, затягиваясь спасительной Мальборо.
— Будто мои ребра сломаны, в башке — пробоина, а рука висит никчемной плетью.
Угадал, пизденыш.
— Четыре года прошло, Брайан, четыре. Даже сердце после ножевого заживает без следа… Расслабься. — Ловко выхватывает сигарету из моих пальцев.
— Тех уродов еще не выпустили, надеюсь?
— «Кристофер Марк Хоббс…» — Выдувает идеально ровное кольцо. — «Любящий сын, надежда школы, звезда команды», прочая муть, «был грязно спровоцирован и защищался. Превысив по неосторожности допустимые нормы самообороны…» — Взгляд потемнел и больше не отдает фиалковым. — Пятьсот часов исправительных работ — вот и вся плата за страдания грязного пидора…
— Прихлебатели слепой сучки с весами, похоже, вконец охуели. А с теми двоими что?
— Ничего. — Сбивает пепел в старинное серебро у меня на груди и снова затягивается. — Их причастность доказать не удалось: Даф видела рванувший с места «Вояджер», а был ли внутри еще кто-то… Короче, пока оклемался — все было кончено. Да и плевать — время, потраченное на мытье общественных уборных, ничто в сравнении с…
— Автокатастрофа? Крысиный яд в супе? Яма с крокодилами?
Меньшего они не стоят.
— Ничего из перечисленного. — Ухмыльнулся и посмотрел почти черным. — Заставил сосать.
— О-о-о, мистер знает толк в извращениях. — Затягиваюсь прямо из его пальцев.
— Испытывал какой-то низменный, животный кайф, когда ствол сорок пятого калибра, кроша зубы, прокладывал себе путь… — От вкрадчивого шепота фаренгейты поползли вниз. — И когда огромный, как буйвол, квотербек, выл, обоссавшись от страха. А бывшая гребаная звезда, валяясь в грязи, вымаливала прощение. И не получив, покорно принимала вороненую сталь до самого горла…
— «Хотите взять в рот побольше?» — выдаю слоган к его карательной акции, чуя, как заныло в паху.
— Потверже и погорячей, — тихо уточняет бывший «инквизитор», снова глубоко затягиваясь.
Тонкий профиль, очерченный сиреневой дымкой. Локон у гладкой щеки, пухлые губы… Розовый нежный сосок. Живот, отдающий перламутром… Неужели все провернула эта белобрысая Мэг Райан, пахнущая сейчас цветочной чепухой?
«Со стальными яйцами», забыл добавить».
Н-да, Ханикатт, яиц ему не занимать.
«Так у тебя особо не разжиться.»
— Странно, что их не потянуло отблагодарить за твою невъебенную щедрость… — Отнимаю сигарету, ощутив резкую нужду в никотине.
— Джем тогда так и сказал: собрался мстить — рой две могилы. Пришлось подстраховаться видеопризнаниями… В общем, малейшее движение с их стороны — и суд отсыплет сполна. Но, главное: каждый из них боится, что двое других узнают, как его «отымел» жалкий пидор.
— Нехило отымел… Как настоящий, блядь, коммандос, Джон МакКлейн, Элен Риппли и еще хрен знает кто… — Пытаюсь шутить, по-прежнему пребывая в шоке от его сценарных разработок.
— О солдате Джейн забыл. — Шлепает по руке, напоминая.
— Терпеть не могу эту гарпию Мур…
«Просто ревнуешь к Суэйзи.»
— …но «соси мой член» — в тему.
— И бритая голова… — Снова лишает сигареты, и прикончив в одну тягу, втаптывает окурок мне в солнечное сплетение. — Таким я прибыл сюда, в чертов «тауэр». Лысым доходягой. То ли долечиваться, то ли подыхать. «Свежий воздух, простор, тишина» — успокаивала мама. Это потом узнал, что пока валялся, опутанный бинтами и трубками, папаша затеял бракоразводный процесс: копы нарыли под матрасом тайный альбом, набитый под завязку камасутрой от Кинни. «У меня не может быть сына гея! Не одумается — знать его не хочу!» А мамину робкую надежду на примирение — «ну и пусть гей, главное — живой» — угробил, не задумываясь: «Лучше бы умер.»
— Ебаный ублюдок… — Не выдерживаю и прикуриваю новую.
— Я и сам воспринимал смерть как благо. — Глянул с укором, быстро выдернул и потушил. — Жизнь, заполненная цветом, кончилась. А пребывать в вакууме, густо заштрихованном серым, бессмысленно.
— Надо было прийти за трусами… — Убираю бесполезную пепельницу и поворачиваюсь. — Глядишь, смысл появился бы…
— Смеешься? До сортира и то с Аннабель.
— Может, она и до Фуллер бы довела?.. — Подвигаюсь ближе.
— Запросто. Только не было туда ходу психованному придурку, боящемуся громких звуков, темноты, прикосновений… Хотя от твоих не отказался бы. Но я старался не думать о… несбыточном.
— Получалось? — Касаюсь губами маленького уха.
— Валиум в таком деле хорош. Или Ксанакс — укладывает на раз. Потому прятали — боялись передозировки.
А я — остаться немощным навсегда. Пролеживал дни напролет, отказываясь от еды в надежде на скорую смерть. Стоило кому-нибудь заикнуться о благоразумии — мигом вспыхивал приступ бешенства. Даже доктор Янг, мамин кузен, изгонялся с треском. Снисходительная интонация, противно холодные потные пальцы. Тяжелое дыхание. И имя. Брайан. Не могло оно, божественное, пренадлежать неуклюжему трехсотфунтовому борову. Выворачивало, стоило маме назвать его «Брайан, милый».
— Обидно, мне ни за что не стать «милым» — во мне фунтов вполовину меньше.
— Ну что делать? Побудешь «охуенным». Пока не накопишь разницу.
Веду ладонью чуть выше резинки штанов — его словоохотливость привычно вызывает эрекцию:
— Знаешь, Тэйлор, я бы тебя трахнул…
— Я бы тебя тоже… — Поворачивается и смотрит, лукавый, чисто-чисто. Потом растекается в улыбке и добавляет: — Но не сейчас — пора спать.
— А как же «милый Брайан»?..
— Милый Брайан заявился с внеплановым визитом на вторые сутки очередного бойкота. — С легкостью ушел в прошлое Тэйлор. — «Как самочувствие, детка?» — засюсюкал. — «Хуево», — ответил, не задумываясь. Мама с Аннабель синхронно ахнули. Однако Янг виду не показал и продолжил спокойно, как с идиотом: — «Все потому, что плохой мальчик не хочет лечиться. Но сейчас позволит дяде Брайану себя осмотреть.» И наклонился надо мной. — «Отъебись, а?» — попросил я у расплывшихся свиных щек. Янг подождал и попытался снова. — «Иди нахуй!» — заорал, отталкивая руки, забравшиеся под футболку. Вопил снова и снова, чувствуя, как больно пульсирует в глазах и лопается от натуги подживший шрам. Обалдевший Янг свалил, а я все продолжал биться в истерике, обхватив руками гудящую голову.
Мама стояла, окаменев, не зная, что предпринять. Зато Аннабель додумалась сбегать за Дженкинсом.
А у того разговор короткий, как сорочка шлюхи: — «Пойдем-ка со мной, счастливчик.» И, с легкостью подхватив, потащил в ванную. Усадил, ревущего, и включил воду. Выбраться, когда в теле почти не осталось жизни, задачка, знаешь ли, не из легких. — «Надумал сдохнуть? Валяй! То-то сволочи обрадуются…» — Посмеивался. — «Ну и пусть», — огрызался я, размазывая сопли. — «Лучше сыграть в ящик, чем вот это все…» «Тогда сделай одолжение, малыш, вымойся перед смертью хорошенько». — И швырнул в воду кусок мыла. Спокойная речь, безжалостные четкие движения разозлили — собрался и, закусив от боли губу, принялся одной левой исполнять задание.
Мама с Аннабель, исходя слезами, рвались помогать, но Джем был непреклонен: «Извините, дамы, иначе никак».
После процедуры сидел присмиревший, укутанный в одеяло, медленно черпая итальянский свадебный суп.
«Эх, парень, чего только в «заливе» не было… — неумело успокаивал Дженкинс. — А тут — подумаешь — побили. Из-за бабы?..»
«Из-за мужика», — нагло парировал я.
«Стоящий хоть?» — Даже не удивился.
«Лучший.»
«Ясно», — подвел черту Джем. — «Будем выбираться!»
«Зачем?»
«Ради лучшего».
«Что толку, если никогда его больше не увижу.»
«Войны, малыш, может и не быть, но готовиться к ней — обязательно. Усек?»
Приказы не обсуждались. И теперь, позавтракав горстью предписанных пилюль, потихоньку брел на задний двор. Где у Джема тут же созревало какое-нибудь «важное» поручение. Вроде высадки цветочных луковиц, сбора семян или мелких щепок… Получалось жутко медленно — рука не слушалась, в глазах плыло… Джем неизменно хвалил… и заставлял переделывать. Но ради чашки какао и миски хлопьев в его компании соглашался на все. Лишь бы не торчать под надзором у горько вздыхающей Аннабель.
Едва ли два месяца спустя я был готов к «войне», но регулярный прием необходимых таблеток и физиотерапия позволили наблюдать рождественский снегопад в самом высоком разрешении. Даже сам вызвался нарядить елку в каминном зале. Правда, не без потерь — дюжина антикварных игрушек вдребезги. Подвела дрожащая рука.
— Надо было дрочить почаще — помогает как по волшебству.
— Я — амбидекстр. Могу и левой передернуть. Но почему-то только правая соединена с мозгом каким-то непостижимым образом. И все попытки задействовать ее по назначению приводили к провалу. А рисовать хотелось адски…
— Так же, как кончить?..
— Как раз с этим проблем не было: снова снился синий бархат. И ты во мне… Все так живо. Цвета, ощущения. Твое тело… Но никогда лицо. Казалось, еще немного, и я вконец его позабуду. Надо было спешить, но чертова клешня упорно не хотела слушаться.