***
Остается. И берется за меня основательно. Как только она одна способна. Настойчиво помогает снять штаны и влезть в ванну, обещая «ни за что не смотреть на тощую ирландскую задницу». «что я там не видела?» «и что они в тебе все находят?» И когда наконец сдаюсь, опускаясь на дно посудины, моет, ласково приговаривая: — Детка моя, потерпи. Потерпи, сладкий, уже скоро… «muy guapo», «cariño», «mi dulce» И я, блядь, терплю, понимая, что все нормальные матери ведут себя так же. И звучат одинаково. На всех языках этого ебаного мира. Терплю, сцепив зубы и прикрыв глаза, когда намыливая мою исхудавшую спину, тихо всхлипывает. И даже когда нежно вытирает белым мягким полотенцем, а после — помогает улечься на диван, подоткнув, словно трехлетке, пухлое одеяло со всех сторон. — Деб… — Я никому не скажу, милый. — Целует в лоб. — Слово бойскаута! — Прикладывает ладонь к пайеточной груди. — А сейчас спи. И я засыпаю, почти счастливый, чувствуя на руке теплые пальцы.***
— Так! — заявляет она утром, едва сползаю с постели, чтобы пойти отлить. — Хватит сидеть на хлопьях, авокадо и минералке. Ты так исхудал, что в «Вавилоне» ни хера не заметят. Хотя его-то как раз и заметят — он один не изменился. Но опомнившись, закусывает губу, отворачивается и уходит. Только слышно, как носится по кухне, чересчур громко хлопая дверцами шкафов и холодильника. Шумит водой, бряцая посудой. Знаю зачем: чтобы не реветь. — Приготовлю куриный суп, — продолжает, когда наконец выбираюсь из ванной. — Вот что тебе поможет. А сейчас иди пить кофе. Кофе, как и сигареты, забыт с самого первого дня чертовой терапии. Но сейчас, когда на тарелке из английского фарфора лежат два нежных тоста с легкими росчерками вишневого джема, а в изящной чашке темнеет кофе, я не могу себе отказать в возможности уничтожить этот охуенно красивый натюрморт. Тост съедаю полностью, но после двух глотков кофе тут же срываюсь в ванную. — Ничего, милый, все наладится. — Стоит за спиной — ждет пока умываюсь. — Ты думаешь? — спрашиваю у отражения. — Конечно. — В глазах заблестело. — А как иначе? Я же здесь.