Глубоко

Впервые за долгое время Андреасу было противно. Он пытался сосредоточиться на чём-то отвлечённом, но ничего не выходило. Текила жгла губы и горло, кожа вскипала от неприязни, от тупого изворачивающегося где-то в груди чувства ненависти к самому себе. Пока он после двух стопок заказывал Лонг-Айленд, Штефан ненадолго оставил его одного, отойдя поговорить с командой. Подняв на них взгляд – на оправдывавшегося Ляйе и сосредоточенные лица Гайгера, Ванка и одного из тренеров – он увидел, что контуры их фигур были размыты. Но он так и не смог понять, действовал ли это алкоголь, или навернувшиеся слёзы. Когда Штефану удалось убедить остальных, что всё нормально, и что Анди просто перенервничал, но он проследит за ним и доставит его в отель в целости и сохранности, их оставили в покое. В конце концов, сезон был окончен, можно было и слегка ослабить пояса, хотя бы на один вечер. Альфа вернулся за стойку, в кармане брюк завибрировал телефон. Ему пришло сразу два сообщения: от Крафта и от Хайбёка. Михи писал: «Извини, вышло глупое недоразумение, надеюсь, Велли не принял на свой счёт. Передай, что мне очень жаль». Штефан был куда менее сдержанным в выражениях, его слова, звучащие, точно хлёсткая пощёчина, заставили каждую мышцу в теле Ляйе напряжённо сжаться. «Тебе стоило бы держать свою шлюху на коротком поводке» Штефан убрал мобильный обратно и тяжело вздохнул. Он ненастойчиво поглядел на Андреаса, который в задумчивости мешал трубочкой свой почти допитый коктейль. Тот казался измученным, от бывшего на его лице радостного выражения с начала вечера не осталось и следа. Ляйе неуверенно кашлянул и всё же решился спросить: – Расскажешь, что произошло? – Ничего, – мгновенно отозвался Андреас, явно не намеревавшийся обсуждать этот странный, непонятный со стороны инцидент. Штефан не видел смысла спорить. – Тогда за что пьём? – он с грустной улыбкой поднял свой стакан. – За завершение сезона, – блёкло ответил Веллингер. – Ну, значит до дна. Они безо всякого энтузиазма допили коктейли и заказали ещё. К тому времени, как все начали не спеша разъезжаться по отелям, Анди был уже довольно пьян, но он уверенно стоял на ногах, и Ляйе, вместо того, чтобы поехать с кем-то еще или заказать машину, предложил ему пройтись до гостиницы пешком, чтобы немного освежить голову. Мягкий поздний вечер плавно перетекал в довольно тёплую весеннюю ночь. Мимо проплывали автомобили, подмигивая габаритными огнями, медленно скрываясь за поворотом. Всё было чуть расфокусировано и едва заметно подтормаживало. Штефан с некоторым волнением в глазах посматривал на Велли, походка которого стала более свободной, а шаги – расслабленнее. Несмотря на это, его покрасневшее лицо было совершенно тусклым, погруженным в себя и глубоко разочарованным. Альфа перебирал в голове все возможные в данной ситуации темы для разговора, и ни одна из них не казалась ему уместной или хотя бы удовлетворительной. Слова были одновременно лишними и такими необходимыми, что Штефан, застыв в этом неразрешимом противоречии, бессильно молчал. Тишину между ними нарушил Андреас. – Штеф, скажи, ты меня презираешь? – вдруг спросил он, ловя его взгляд. Непривычный, холодный, странный. По его глазам омега никогда не мог понять, о чём тот думал. Быстро, не дав себе возможности передумать, Ляйе сиганул в воду с разбега прямо с обрыва. – Я не могу тебя презирать, – защитный трос туго натянулся, оглушительно затрещал, и лопнул. – Я тебя люблю. Они остановились посреди пешеходной дорожки, прямо под ярким пятном света фонарного столба. На несколько мгновений лицо Анди посерьёзнело, но затем выражение снова стало пустым и грустным. Он искусственно растянул губы: – Дурак, – он отвернулся и ступил чуть вперёд, возобновляя движение. – Ты вроде и выпил не так много. – А дело и не в алкоголе, – альфа удержал его за руку, останавливая и заставляя посмотреть на себя. – Я люблю тебя, Андреас. Тот в ответ хмыкнул, мягко убирая руку из его прохладных пальцев и продолжая двигаться вперёд. Штефан, пресекая заклокотавшее в нём желание пойти на попятную и оставить всё, как есть, решил бесповоротно идти ко дну. – Что я должен сделать, чтобы ты воспринял это всерьёз? – он сделал выразительную паузу. – Лезть к тебе в штаны, как все остальные? Омега обернулся, явно намереваясь что-то ответить, но эти первые, невысказанные слова так и остались навсегда у него внутри. Он же только нахмурился и вздохнул, опуская взгляд на тёмный асфальт. – Вот видишь, всё-таки презираешь… – За что презираю? За то, что ты трус? – Ляйе подошёл к нему почти вплотную. – Что ты просто боишься, что никто не полюбит тебя таким, какой ты есть, внутри, а не снаружи? Что тебе надо всё время доказывать свою сексуальность? Это было совершенно не то, что стоило сказать. И он знал это и всё равно говорил. Признание, давшееся ему с таким трудом, как будто ничего не значило для Андреаса. У Штефана в груди заныло, точно он, ударившись о воду, сам разбил себе сердце, и осколки больно вонзились во всё его нутро. Веллингер застыл, поджав губы. Он несколько раз моргнул, напряжённо дёрнув плечом, повернул голову, вглядываясь в колеблющееся пространство. Он всё уводил и уводил глаза от альфы, не находя в себе сил посмотреть ему в лицо. – Ух-ты, вау, ну спасибо. Просто прекрасно, – он шмыгнул носом и снова дрожаще вздохнул. – Что дальше? Вышлешь мне чек за услуги психолога? Он заплакал. Горько и беззвучно, так, как плачут, чтобы никто не обратил внимания. Как плачут, когда не позволяли себе плакать очень-очень долго, и даже теперь, когда поздно бежать от себя, когда слёзы уже невозможно скрыть, продолжают бороться с ними. Штефан неуверенно протянул к нему руку в надежде, что тот не оттолкнёт её. Его собственная боль мгновенно притупилась: слёзы Велли были для него невыносимы. – Анди… Омега криво улыбнулся, в голосе его звучала отчаянная тоска: – Ты думаешь, ты знаешь меня, но это не так, – он помотал головой. – Ты не любишь меня, тебе просто меня жаль. Заметив, что он не отстраняется, Ляйе нежно обернул вокруг Андреаса вторую руку, заключая в объятия. Тот, сжав в ладонях края его расстёгнутой куртки, спрятал лицо у него на плече. – Ну так позволь мне узнать, Анди, – его пальцы бережно погладили его по затылку, касаясь мягких коротких волос. – Откройся мне. Веллингер молчал. Они замерли на тротуаре, прижавшись друг к другу, как фигурки в снежном шаре, который никто давно не встряхивал, и все снежинки неподвижно лежали на земле. – Ты такой тёплый, – вдруг прошептал Штефан, обнимая его крепче, и омега оторвался от его плеча и сделал шаг назад. – Нет, Штеф, я не… – он утёр нос рукой, слёзы блестели на его щеках. – Я не могу. Он вновь медленно двинулся в сторону отеля, разрушая тот хрупкий мир, в котором они, стоя близко-близко, на короткое, как жизнь мыльного пузыря, мгновение, были вместе. Но вот они опять шли по дорожке параллельно друг другу, не встречаясь взглядами, без возможности дотронуться. – Я не заслуживаю всего этого, – сказал Андреас на грани слышимости. – Этих слов, чтобы меня кто-то выслушал. Я тебя недостоин, понимаешь? Альфе хотелось схватить его и жёстко встряхнуть за плечи, заорать прямо в лицо: «Глупый-глупый-глупый-глупый!». Но в реальности он только спросил, с досадой шаркая лакированным ботинком по асфальту: – Почему ты так считаешь? Велли вдруг взглянул на него своими покрасневшими, но какими-то чистыми, ясными голубыми глазами: – Потому что я сам себя презираю, – он покусал нижнюю губу. – Ты прав насчёт меня. Что никому неинтересно, что там внутри, что меня волнует. Только я не боюсь, я просто знаю, что там ничего нет. Тот несчастный миг, что они смотрели друг на друга, позволил Штефану понять, что надо начать всё сначала. Он был ужасно разочарован, но ещё больше – не прав. Чего он добивался? Такого разговора между ними? Хотел сделать больно? Сделал, и что теперь? – Сколько лет мы знакомы? – его тон был таким нейтральным, а перемена темы была столь неожиданной, что Анди в ответ растерянно пожал плечами, неловко усмехаясь: – Не знаю, лет семь-восемь? – Дай руку, – Ляйе уверенно протянул к нему свою ладонь, в очередной раз за этот вечер останавливаясь на дороге. Омега неуверенно подал свою руку, и Штефан, осторожно взяв его за запястье, стал подталкивать его вперёд, перехватывая за локоть и поворачивая его вокруг своей оси. Они, как два идиота, неловко толкались на пешеходной дорожке, держась друг за друга. Андреас искренне улыбнулся впервые за последние несколько часов. – Что, Штефан, – он повернул голову, пытаясь посмотреть альфе в глаза, пока тот продолжал «вращать» его. – Что ты делаешь? – Давай-давай, – тот смотрел на него со всей серьёзностью, своим фирменным, максимально собранным взглядом. – Кружись, ещё пять раз. К шестому обороту Андреас, пространство для которого и без того чуть покачивалось, уцепился за руку Ляйе, затормозив и зажмурившись: – А если меня стошнит? – он замер, надеясь, что головокружение скоро поутихнет. Штефан надёжно удерживал его под руки, так, что риск падения был абсолютно исключён. Однако он был уверен, что и обо всём остальном можно было не волноваться. – Не стошнит, – подбодрил он Веллингера. – У тебя же тренированная вестибулярка, давай. Докручивался омега с закрытыми глазами. Когда он открыл их, он увидел лицо Штефана, которое буквально лучилось добродушной приветливостью. Он смотрел на него, широко улыбаясь, и отчего-то казался невероятно счастливым. – Ну привет, – выдохнул он, продолжая поддерживать Анди за плечи через плотную ткань куртки. – Привет, – отозвался омега, непонимающе хмурясь. – Ну, и что всё это значит? – Я Штефан, – так же радостно произнёс Ляйе. – Рад знакомству. В течение минуты Велли пытался осознать, что происходит. Если это была забава из разряда «притворись дураком, и все твои заботы отступят», то это было как минимум странно. А главное, совершенно не в духе Штефана. Тот явно затеял какую-то игру, и Андреас, хоть и воспринимал всё это несколько скептически, вдруг ощутил облегчение. – Андреас, можно, – он запнулся, касаясь пальцами переносицы и всё ещё не веря, что он собирался подыгрывать альфе. – Можно просто Анди. Он наконец догадался, в чём был смысл этого дурацкого вращательного ритуала. Они как будто тем самым перемотали вспять время, вернулись на исходные позиции, где ещё ни один крейсер или эсминец не был не то, что потоплен, но даже подбит. Штефан, тем временем, отпустил его и отступил назад. Уже казалось, что они никогда не доберутся до гостиницы, но вот они снова сдвинулись с места, с мёртвой точки, и Штефану хотелось верить, что это произошло не только в реальном, внешнем пространстве, но и во внутреннем пространстве их разговора. – Так, и… – альфа снова улыбнулся. – Чем ты увлекаешься, Андреас? Он произнёс его имя с такой деланой четкостью, как бы привыкая и изображая запоминание, на что Веллингер смешливо фыркнул и закатил глаза. – Сёрфингом, – ответил он первое, что пришло на ум. Ляйе вдруг смолк, задумавшись. Некоторое время они шли в тишине, но потом он спросил ещё: – Что тебе больше всего нравится в сёрфинге? Анди заметно оживился, в глазах его блеснуло что-то, похожее на отголоски приятных воспоминаний. – О, много чего, – он облизнул губы. – Покорение волны, чувство, которое трудно описать словами, но любой сёрфер сразу поймёт, о чём ты. Единение с миром. Штефан внимательно рассматривал его лицо. – Когда видишь, как сгорает день в океане, и тебе кажется, что ты увидел что-то… Что-то настолько прекрасное, что ты как будто после этого стал немного другим человеком, понимаешь? Ещё утром был одним, а теперь стал совсем другим. Штефан, всё это время не сводивший с него глаз, почувствовал, как быстро застучало в груди сердце. Омега, видя, что он никак не реагирует, остановился и поймал его взгляд, чуть приподняв брови. Они снова встали, разглядывая друг друга. Знакомые и незнакомцы, друзья и влюблённые, напарники и соперники. Между ними было так много всего, и столь многое ещё даже не было прожито ими, но ощущалось, как неведомая дрожь воздуха, как шум моря, как треск дров в костре. И это ощущение было важнее всего на свете. Важнее ссор, побед, ревности, важнее даже самой любви. Ощущение неизведанного, нового, неопределённого и невыразимого – жизни, застывшей на границе тебя прошлого и тебя будущего, человека, которого ты ещё даже не знаешь.