Гори все синим пламенем

Да уж, Малиновский… Как это Кате удалось так мягко и ненавязчиво толкнуть их навстречу друг к другу? Совсем также легко и непринужденно, как когда-то самому Роме удалось сблизить ее и Андрея. Теперь каждое утро, протягивая Малиновскому руку для пожатия, Жданов думал об этом, и у него невообразимо теплело на душе. Он думал, как милосердна и добра его избранница, как она умеет прощать. Иначе он не был бы с ней. Возможно, другая ему бы и не понравилась. Хотя… По разным причинам… Главное, что самое трудное было пройдено. И началось самое трудное. Когда они объявили о своих отношениях и планах Катиным родителям, встречи по вечерам стали невозможны. Если раньше еще можно было сказать, что они на переговорах, на деловой встрече, задерживаются в офисе, теперь родители, а особенно Валерий Сергеевич, чутко следили за каждым шагом дочери. Отговорки не принимались, отец поджидал Катю дома с обязательностью ночного дозора, потому что она все-таки умудрялась задерживаться. Предлагать любимой короткие встречи на своей квартире или в отеле Жданову казалось так низко и подло, так похоже на его прошлое поведение, когда он на ее глазах встречался с моделями. Андрей понимал, что стоит ему только заикнуться об этом, Катя, не раздумывая, согласится, но что она после этого будет думать о нем. Ему было страшно до сумасшествия, что она начнет подозревать его всего лишь в сексуальном влечении. Его любовь была достойна большего. Большего, чем просто быть чередой плотских утех. И после этого Жданов понял еще одну страшную истину. Он понял, что плотские утехи с Катей, это все о чем он может думать на протяжении всего дня. Когда был голоден и сыт, когда просыпался и тем более, когда закрывал глаза и трудился, чтобы уснуть. Он понял, что не может и минуты провести, не касаясь хоть сантиметра ее кожи. Надо было держать ее за руку, стоять так близко, чтобы ее волосы касались его щеки, или легли ему на плечо, чувствовать мягкость ткани ее нового костюма, обнимая за талию. В общем, делать что-нибудь, чтобы ощущать ее присутствие. Как же он боялся каждый раз, когда она скрывалась за дверью своего подъезда. Боялся, что она больше никогда не покажется вновь. Что она решит бросить его, передумает выходить замуж, убежит, скроется, найдет себе какого-нибудь нового Мишу или просто разлюбит его, если такое вообще возможно в этом мире. Даже когда они расставались в коридорах «Зималетто», ему приходилось собирать в кулак всю свою волю, чтобы не броситься за Катей, не схватить ее больно за руку и не прижать к себе. В такой нервотрепке ему предстояло провести целый месяц. Раньше Жданов не понимал, отчего женщины так носятся с этим замужеством, свадебной церемонией, штампом в паспорте, сменой фамилии. Разве так уж все это важно, когда двое любят друг друга? Строгой моралью завещано, что люди должны клясться в верности еще и перед лицом остального мира, чтобы быть вместе. Кто бы это ни придумал, он явно был импотентом, или уже состоял в счастливом браке. И решил, что люди должны жить по таким же нелепым законам. Но вдруг Андрей стал таким же ревностным приверженцем закона. Ему казалось, что как только они распишутся, Кате уже некуда будет деться. Словно она попадет в дивный сад за высокий каменный забор — перелезать лень, да и незачем, слишком хорошо и сладко там будет. Но пока Жданову приходилось терпеть и ждать. Сначала они шили платье. К его удивлению, Милко согласился пожертвовать ради этого одной из своих моделей и терпеливо помогал Кате во всем, что касалось ее подвенечного наряда. Потом садились за широкий круглый стол в конференц-зале двумя семьями. И обсуждали, горячей, чем политику компании, устраивать ли фейерверк у загса или достаточно будет скромной статьи о бракосочетании в колонке светской хроники нескольких модных журналов. Потом Катя и Андрей убеждали родителей, что вовсе не желают, чтобы их свадьба превращалась в рекламную компанию «Зималетто». Согласившись, все снова дружно решали, сколько приглашенных будет со стороны невесты, сколько — со стороны жениха. Кто-то по-дружески советовал пригласить именно этого фотографа и именно этого кинооператора, а потом смонтировать фильм именно в этой студии. После этого Жданову пришлось несколько дней убить на то, чтобы убедить Катю оставить пост президента на некоторое время, чтобы отдохнуть где-нибудь у моря, на песочке, только вдвоем, вдали от друзей и родителей. Он еще помнил о своем обещании, сделанном ей, провести с ней медовый месяц на необитаемом острове.

***

— Кать, ну подожди, ну, куда ты опять спешишь, а? — Жданов перехватил ее за талию, когда она пробегала мимо. Он втянул ее в свой кабинет, пока она слабо, с какой-то обессиленной улыбкой отбивалась. — Малиновского нет, он на переговорах, Шура на обеде, Катя, у меня — свободно, — зашептал Андрей ей на ухо, почти подхватив ее на руки. — И что? Андрей, — Катя тихо засмеялась, наклоняя голову, скрываясь от его щекочущих губ. — Что-что? — ответил Андрей, теряя терпение. Он буквально забросил ее в кабинет, и широким жестом закрыл дверь у себя за спиной. — Катя, ну, в общем, я так больше не могу. Ты ходишь мимо меня каждый день, как будто так и надо. Я вынужден проходить мимо тебя, как будто мы вовсе не знакомы… Я так больше не могу, мне нужен допинг, — и он начал медленно приближаться к ней. — Но с утра, что это было? — она обошла стол и села в его кресло. — Это был не допинг? — Это была порция на завтрак, — отговорился он, одним прыжком оказавшись рядом с ней и присев на столешницу. — Завод, так сказать, до ланча… И он наклонился к ее улыбающимся губам. Катя закрыла глаза и приняла его поцелуй. Мягко, податливо, она даже приподнялась ему навстречу. Кожаное кресло под ней заскрипело так жалобно, что Андрей чуть не рассмеялся. Жданов притянул ее к себе ближе, так что ей пришлось обвить своими руками его за шею. И он продлевал поцелуй, прикасаясь то к губам, то к нежной коже шеи, тонко отдающей ароматом дорогой туалетной воды. И углублял поцелуй, пытаясь поймать ее порхающий язычок, схватить его своим, пригвоздить к небу, и снова отпустить, чтобы почувствовать, как Катя отвечала ему. — Не могу больше так, — выдохнул он ей в манящую теплоту ямочки под скулой. Катя прижимала легкой ладонью его голову, лаская его волосы, и сама не очень-то хотела, чтобы он ее отпускал. Неужели, она каждый день ощущала то же влечение, что и он, неужели ей было уже мало этих мимолетных поцелуев, украденных у времени и людских законов. На дворе стоял двадцать первый век, а Жданов чувствовал себя абреком, похитившим самую красивую девушку дальнего горного селения. И он готов был зацеловать ее до смерти, все равно ему-то не жить. Девушка отстранила его и рассмеялась прямо в лицо. — Жданов, что это? — спросила она, указывая пальцем на стену, где висел календарь. Он обернулся и посмотрел туда, куда Катя показывала. Синие цифры месяца на календаре были нещадно зачеркнуты огромными черными крестами, а одна из них — обведена красным. — Что это за красный день? — все еще смеясь, спросила Катя. — Ничего смешного здесь нет. Ты прекрасно знаешь, что это за дата, Катюш, — ответил он, отстраняясь от нее, как будто обидевшись. — Никогда бы не подумала, — начала она, вставая, — что ты такой нетерпеливый, Андрей. Никогда. Если бы не знала, каким ты можешь быть нетерпеливым… — добавила она, задумчиво глядя мимо него, будто перед ее глазами вставали какие-то сцены. Он издал звук, похожий то ли на стон, то ли на рык. Катя тут же обернулась к нему, и улыбка сползла с ее лица. — Хорошо-хорошо, я молчу, прости. Но неужели ты совсем не можешь потерпеть? — спросила она и дождалась от него только энергичного «нет» одной головой. — Осталось так немного. Уже почти все готово. — Я не знаю, что за законы в этой стране, где влюбленных так долго заставляют мучиться, перед тем, как… разрешить им… доступ… — раздосадовано выпалил Андрей, все же не в силах сдержать телесный пыл. — Ну, Андрюш, это очень милосердно с их стороны. Они дают нам время подумать, подходим ли мы друг другу, сможем ли жить дальше вместе, рука об руку, — уговаривала его Катя. — Что за слова, что за фразы? Как по писанному, — усмехнулся он. — Уж лучше бы мы молчали о том, что решили пожениться. Тогда бы, по крайней мере, у меня была бы возможность… — и Жданов не знал, подумал он это или сказал вслух. Просто Катя подошла к нему и обняла его так прохладно, только одними руками, аккуратно прижалась к нему. — Андрюш, ну я же никуда не денусь от тебя, всегда буду рядом, пока тебе не вздумается меня снова оттолкнуть, — тоже будто подумала она, так тихо и несмело, все это прозвучало, как признание. — Не говори глупостей, Катя, — он сильно сжал ее в объятиях. — Если тут кто-то и может прогнать, так только ты… — поспорил он с ней. — И вообще, я не для этого тебя сюда… пригласил, — слово было явно не то. Но не мог же он сказать ей, что затащил, втянул, заволок ее сюда, почти против ее воли, чтобы упиться президентским телом. И снова принялся целовать, погружая губы в мягкость ее груди, едва скрытой тонкой тканью кофты, чувствуя, как она то ли отталкивает его, то ли крепче прижимает к его щеке свою ладонь. Реальность постепенно начала заменяться каким-то пограничным состоянием, когда не понятно, откуда исходит свет, день сейчас или вечер, и все звуки становятся или слишком отчетливыми для слуха или оказываются будто завернутыми в пуховые одеяла. Звонки телефонов, вернувшиеся с обеда девчонки в приемной, весело щебетавшие о чем-то, хлопавшие двери. Все это было то близко, будто руку протяни и дотронешься, то далеко и не правда. Сколько раз за день, сколько дней в неделю у него замирало сердце, когда Жданову казалось, что сейчас зазвонит телефон, кому-нибудь вздумается постучать в дверь его кабинета и встреча, и без того, короткая, закончится. А Катя упорхнет, деловая и занятая, как пчела, нагруженная медом, его медом… Медом, который он копил каждую ночь, когда пытался заснуть. Так пусть же сейчас слепой случай даст ему насладиться ее прелестями, чтобы хоть немного унять пожар. Хотя кого он пытался обмануть? Его желание и любовь? Это было невозможно. Они слишком хорошо знали свою дозу — много ночей и не переставая… — Кхе-кхе… — услышали любовники, еще всецело занятые друг другом. На пороге кабинета стоял Малиновский с аккуратным кейсом в руке. — Что-то… ты… — проговорил Жданов, пытаясь овладеть собственным голосом. — Что-то рано, Ром. — Нет, ну я стучал вообще-то, — тоже не меньше смущенный начал оправдываться тот. — Но никто не отвечал… Вообще, могли бы и дверь закрыть. Но Жданов не выпустил Катю из объятий, и все еще изредка прикасался губами к ее щекам. — Прекратите целоваться, когда с вами разговаривают, — рассерженно воскликнул Малиновский, небрежно бросая кейс на стол. — Мы не можем, — тихо ответил Жданов, не отрываясь от Кати. — Мы слишком долго не виделись. — Жданов, не сходи с ума, свадьба всего лишь через неделю, — и Роман сел за стол, деловито выкладывая бумаги, — Лучше отпусти Екатерину Валерьевну на ее рабочее место… Там, кстати, из банка подъехали, Тропинкина держит фронт своим телом, как может, пытаясь выяснить, где вы можете быть. Катя дернулась в кольце рук Андрея. — Да, точно, как я могла забыть, я ведь шла на ресепшен, чтобы передать Амуре, должны подъехать из банка… — она прижала ладонь ко лбу. — А… а… кто знает, — она улыбнулась виновато, — зачем они пожаловали? — и она с надеждой переводила глаза с Андрея на Малиновского. Она мягко высвободилась из объятий Жданова, но пока обходила стол, не выпускала из своей руки его широкой ладони. Катя только бросила на него полный сожаления взгляд и, пожав плечами, скрылась за дверью. Жданов тут же подскочил к другу. — Тебя не учили стучать? — накинулся он на него. — По голове себе постучи!.. — так же крича, огрызнулся тот. — Я стучал! — Громче надо было! — не унимался Андрей, возмущенно махая руками. — И вообще… мог бы за дверью подождать. В конце концов, в баре посидеть! — Может, мне вообще уволиться? — также со злостью спросил Роман. — Пока вы не нацелуетесь?.. Жданов пристально посмотрел на него. — Это еще к чему? — Ты знаешь, с тех пор, как вы… хэх… объявили себя парой, в «Зималетто» невозможно шагу ступить. — О чем это ты? — нахмурился Жданов, начиная успокаиваться. — Если вы не в нашем кабинете, то значит, в конференц-зале, если там вас все-таки нет, то значит, либо в каморке, либо в лифте… Жданов, ты сорвался с цепи, словно мартовский кот. Есть предложение. Поручи Шуре распечатать и заламинировать баааальшую такую табличку, знаешь, как в отелях… Только там, в отелях, написано просто «не беспокоить», а тебе надо написать «не беспокоить, занимаются любовью». Ты либо жди вечера, либо закрывай дверь на ключ, приятель. — А вот не могу! Ты ведь знаешь, тут замок какой-то ненадежный… Ну, тебе ли не знать?! Малиновский поежился от воспоминаний. — Мне не нужно скрываться, чтобы поцеловать свою невесту, когда я этого хочу, — добавил Андрей недовольно, понимая, что это не совсем так. — И ко всему прочему «Зималетто» — это единственное место, где мы можем делать это безнаказанно, — теперь на его лице заиграла по-детски смущенная и одновременно хитрая улыбка. — Не понял, — пробормотал Малиновский, отвлекаясь от своих бумаг. — Вот так-то, друг мой Малиновский, — выдохнул Жданов. — Что совсем… ничего? — еще более удивленно проговорил Роман. — Я не могу предложить ей… по-быстрому… понимаешь? — Да-да, понимаю, конечно, — лепетал Малиновский. — И к тому же ее родители, я не хочу, чтобы они подумали, что я… только ради этого… они так любят ее… И… так правильно воспитаны… И Катю правильно воспитали… — Да, ясно, конечно, мне-то можешь не объяснять, — Малиновский махнул в его сторону рукой. — И я решил подождать… — тяжелый вздох ознаменовал конец его реплики. Тут уж Малиновский не выдержал. Он откинулся в кресле, закинул руки за голову и оглядел Жданова. — Одно из двух, Ждан, либо ты ее ни на грамм не любишь, как говоришь, или любишь слишком сильно, — изрек он. — Ну, что ты болтаешь?! — возмутился Андрей. — Это вместо сострадания? — Да, тебе можно сострадать… Но все-таки ты ведь женишься на любимой женщине, как говоришь. Чего тебе еще надо? — усмехнулся Роман, кладя ноги на стол. — Машину времени, Малин, маленькую машину времени. И чтоб дата была выставлена — вечер после свадьбы. А потом можешь забирать, больше она мне без надобности, — рассмеялся Жданов. — Хех… Вот слушаю тебя и думаю… Я тут намедни был у Синицкого. Ну, по поводу мальчишника, — ответил Малиновский на непонимающий взгляд Андрея. — И вот теперь передо мной дилемма. — Ты слишком много внимания уделяешь этой части традиции. Я, кажется, тебе говорил, что это ни к чему. Этот твой стриптиз… девушка из торта. Сплошные американизмы… какие-то… — Ну, во-первых, стриптиз будет не мой, не дождешься. И почему американизмы, мы же можем заказать матрешек, водку и соленые огурцы, или может, ты хочешь мадонну… в гроте? — предложил Малиновский. — Тьфу ты, Малина! Я ни за что на это не соглашусь, — отрезал Жданов. — Так вот теперь сижу и думаю, — словно не замечая Андрея, продолжил Роман. — Как мне быть? Что за программу подобрать?.. Тебе… такому высокоморальному и такому голодному…

***

Катя приближалась медленно, не отрывая взгляда от глаз Жданова. Он откинулся в кресле и широко расставил ноги. На губах сама собой заиграла довольная улыбка. Что бы она ни собиралась сделать, он разрешал ей все заранее. И его даже не волновало, что дверь она, видимо, опять не потрудилась закрыть на ключ. Да и бог с ней, с дверью… Когда она так смотрела на него, не все ли было равно, мог ли сюда кто-нибудь войти или нет. — Иди ко мне, — хотелось сказать ему вслух, но Жданов сдержался. Нет, не сейчас. Пусть медленно. Катя провела раскрытой ладонью по гладкой поверхности стола, а Андрею показалось, что коготками прошлась по его собственной коже. И он готов был длить это предощущение. И вот она приблизилась к нему. Ее нога касалась его колена и от этого прикосновения дрожь прошлась по его телу. Да что ж такое?! Все естество его рвалось вперед, а сознание тормозило события обеими пятками. Он не шевельнул ни одним мускулом, когда она наклонилась и взяла его за руку. Жданов только смотрел на нее и ждал, что же будет дальше, что она еще для него придумала, его мучение и его счастье. Катя подняла его ладонь к своим губам и крепко прижалась к мягкой теплой коже. Глаза ее все еще были на его лице, словно она следила за его реакцией. Другой рукой она потянулась к заколке, которой были собраны ее уже подросшие волосы. Ловко, так по-женски, она распустила локоны, чуть встряхнув головой. И сразу же перестала быть президентом компании. На него смотрела такая теплая, мягкая, совсем не деловая Катя, его невеста, его будущая жена. Такой она была теперь лишь в короткие минуты. В лифте «Зималетто», вдали от до сих пор любопытных глаз. В его машине, когда Жданов был не в силах сдержаться, а Катина одежда и макияж немилосердно страдали от его властных движений. В ее подъезде, где снова продолжались ласки, прощания, как на год, как на век. И вот теперь он узнал этот ее взгляд. Ему бы впору было удивиться. Как, здесь, при всех? Вот-вот кто-то мог войти и прервать их уединение. И вспомнил, как в день их примирения, когда они целовались в конференц-зале, обнажались нервы и ощущения становились такими острыми, что впивались в мякоть тела. — Кать, что?.. Что ты хочешь? делать… — наконец спросил Жданов тихо. — Тшш!.. — приказала она ему, прижав свой палец к его губам. И все происходящее снова что-то напомнило ему. Катя указала на дверь и нахмурилась. Как будто хотела сказать «Тихо, а не то». Она приблизилась почти вплотную, ее грудь была почти на уровне его глаз. Он хотел протянуть к ней руку, но Катя увернулась, снова качая головой. Она все еще держала его руку и теперь опустила ее себе на талию. И от прикосновения она сама чуть прикрыла глаза. Почему Жданову всегда кажется, что весь мир против него? Почему он думает, что она не чувствует той же остроты желания, как и он? Он видел в ее глазах, что чувствует, и, кажется, собралась утолить его. — Я так скучаю по тебе, — прошептала она ему на ухо, присаживаясь на одно колено. В этом жесте было что-то больное, но ему, как ни странно, нравилось, и Жданов хотел продолжать. — Скучаешь? — спросил он с удивлением, протягивая свое лицо под ласки Кати. Она провела пальцем по его подбородку, как будто готовила место для поцелуя. И тут же дотронулась губами. Долго, томно, тягуче, она не отпускала его. И найдя его рот по вырывавшемуся горячему дыханию, Катя принялась целовать его глубоко и ненасытно. Ее дрожащие пальцы потянули за узел его галстука, а потом переключились на пуговицы его рубашки. — Катя, — запротестовал Жданов. — Постой, что… ты?.. — Ты можешь помолчать, Андрей? — проговорила та, лаская его шею. — У нас и так мало времени. — У нас его вообще нет, сейчас все начнут подтягиваться, Малина может прийти, — быстро ответил он, пытаясь образумить ее пока не поздно. Но было уже поздно. Ему было уже не остановить рвущегося вскачь сердца. Жданов обнял ее за талию и притянул к себе еще ближе. Он откинул волосы с ее тонкой шеи, чтобы найти кожу и в свою очередь попробовать ее на вкус. Но Катя не позволила ему это, словно не хотела отдавать инициативу. И она даже попробовала снять его руки. Однако Жданов не мог отпустить ее. Сопротивление ее тела оказалось легче сломить, чем призвать себя к порядку. Он провел рукой по ее бедру, приподнимая край юбки, другой рукой поддерживая за спину. Порывисто найдя ее губы, он поцеловал их с силой и желанием. Потом нашел ее грудь, сжал слегка, чтобы стон только обозначился. Все было великолепно. Все было так, как он себе и представлял. Одно только смущало его. Он улыбался, улыбался постоянно. Губы плавила довольная улыбка, уже не такая голодная, но еще не совсем сытая, странно неистребимая, словно кто-то тянул кончики его рта в разные стороны и вверх. И он никак не мог с ней справиться. Боялся даже, что Катя обидится на него за этот нелепо разъехавшийся рот. Да и целоваться с каждым разом становилось все труднее. И глаза закрывались сами собой. — Ааааа! — услышал он громкий крик, в красноватой слепоте, раскаленной, как будто он долго смотрел на солнце закрытыми глазами. — Какой шалун! Голос был незнакомый, но, впрочем, и некоторые особо активные Катины движения раньше он за ней не замечал. Она вдруг как фокусник оказалась не просто сидящей на его колене, а оседлавшей его, обхватившей ногами прямо за пояс. — Жданов, ты что, Жданов? Э-э-э-э! — он услышал Малиновского и еще почувствовал чью-то руку, трясущую его за плечо. Испугаться, что кто-то все-таки появился в кабинете, Андрей не успел. Мир окончательно потемнел и поплыл.

***

Он сидит и смотрит на себя в большое зеркало напротив, и собственные черты от долгого пристального взгляда начинают расплываться. Что-то происходит с очертаниями. Они зыбки, как водная гладь, по которой пробегает порыв ветра. И тело его испытывает такие же ощущения. Волосы становятся дыбом, как будто он только что вышел из этой самой воды, и ветер холодными прикосновениями ласкает его кожу. Жданов, с трудом ворочая шею, оглядывается вокруг. Огромная комната полна людьми, частью — совершенно ему незнакомыми, частью — давно известными. Кого только не пригласил Малиновский, слава богу, хоть до президента России не дозвонился. Где-то там, в большой Москве, они что-то значат, где-то они випы, где-то люди смотрят им в рот, ждут каждое слово, ищут в сказанном скрытый смысл. Но здесь, сейчас они выпали из своего привычного образа и на вечер стали обычными пьяными мужиками. Хлопки, крики, пьяные песни из разных углов, постоянное похлопывание по плечу, чьи-то лица, возникающие прямо перед его носом. Мимо проплывают две полуобнаженные девушки, они шепчутся и показывают на него пальцами, хихикают. Подходят к нему, а Жданов не успевает вытянуть руку, чтобы остановить их. Они присаживаются на подлокотники его кресла с обеих сторон и гладят его руками. По груди, по шее, по волосам, лохматя их. Он слабо пытается отпихнуть их разнузданные ласки. Но руки не слушаются Жданова. И произнести он тоже ничего не может. Только видит в отражении себя, увитого загорелыми женскими частями тела, которые он никак не может собрать воедино. Просто как какую-то сложную головоломку из рук, ног и грудей. — Ой, какой скучный, — жалуется одна девушка. — Да пьяный, как свинья, — отвечает ей другая. — Жених, сразу видно, решил последний раз оттопыриться, — продолжает первая. — Да уж, — отвечает другая, и достает пустую бутылку из-под стола. Жданов хотел ответить ей, что просто он безумно влюблен в Катю Пушкареву, и выпивка тут не при чем. Но язык перестал принадлежать ему, словно это было какой-то непрожеванный кусок мяса. — Ого! Конечно! Насосался абсента, — тяжело вздыхает девица. — Что там? Ксента?.. А что-нибудь осталось? — с надеждой спрашивает ее другая. — Нет, дорогуша… Экстрим… Пойдем отсюда. Что тут еще ловить? — Ага, пойдем. Где-то там Рома был, а?