***
Жданов прижал к себе Катю так сильно, что чувствовал каждую ее косточку. Она уткнула голову ему в плечо. Они ехали в лифте молча. Вкус ее помады уже почти исчез с его губ. Он вытер ее макияж начисто своими напористыми, ненасытными, грубыми поцелуями. Теперь немного отдыхал перед новым рывком вперед. Десятками, сотнями предстоящих ему рывков. Катя тихо, не глядя на Жданова, погладила его щеку ладонью, словно слепой, проверяющий, где его проводник. К мягкому гулу кабины лифта примешивалось их совместное, размеренное дыхание. И еще какой-то странный животный звук. Жданов вдруг зашевелился, будто вспомнив о чем-то. Стараясь не отрываться от Кати, словно от этого зависела его биологическая жизнь, он нырнул рукой в карман и выудил мобильник. Быстро найдя номер в записной книжке, он нажал кнопку вызова. — Алло. Это «Гурман». Я бы хотел сделать заказ на дом, — сказал он негромко. — Да. Предложите аперитив по карте вин, пожалуйста, — продолжил он и тут же наклонился к губам Кати. Пока он мягко целовал их короткими сдержанными поцелуями, Жданов все время произносил «угу» в трубку одним голосом. — Нет, пожалуй, я определюсь после выбора меню, — прервался он. Катя с интересом и забавной улыбкой следила за тем, что, и главное, как он это «что» делал. — Нет, обслуживания не надо. Да. Восточная кухня? Лучше остановимся на итальянской, — он запечатлел поцелуй на левой щеке Кати. — Пиццу? Он выжидательно посмотрел на Катю. Она отрицательно покачала головой. — Нет. Что из лазаний?.. Еще… Да, — он поцеловал Катю в правую щеку, намеренно слегка коснувшись ее губ. Она обиженно посмотрела на него. Но ему было так приятно дразнить ее! — Эмилиану, двойную порцию, в томатном соусе. Только чеснок не добавляйте, хорошо? И мяса побольше, но с маслом не переборщите, — все в том же непринужденном тоне продолжал Андрей, попутно дразня девушку своими поцелуями. Теперь он опустился к теплой, чуть влажной шее, свежей, как после купания. — Тогда к блюду… что-нибудь из бургундского… Посмотрите, чтобы не позже девяносто пятого, — приказывал он между ласками. Девушка откинула голову, чтобы он смог добраться как можно дальше без помехи для разговора. Жданов только снисходительно улыбнулся и продолжил путешествие языком. Катя забралась ему в вырез рубашки маленькими холодными ладошками и пальчиком провела по упругим мускулам. — Ага… Да… Ммм? Салаты?.. Как же я упустил? — прервался он снова, глядя поверх Кати, с расширенными от возбуждения зрачками. — Обязательно. Два греческих и бутылку Перье. Жданов расстегнул несколько верхних пуговиц ее платья и начал ласкать правую грудь сквозь тонкую полупрозрачную ткань белья, большим пальцем дотрагиваясь до самого края возбужденного соска. — На оливках не экономьте… — выдавил он, плотоядно облизнув губы. Он хотел бы дотронуться до ее груди губами, попробовать кожу на вкус, но не мог отвлечься от заказа. Катя улыбалась в потолок. Никто из них даже не заметил, что лифт подъехал на нужный им этаж и бесцельно распахивал и закрывал двери. — Сладкое? — многозначительно протянул Андрей в трубку, одной рукой откидывая волосы Кати с виска. — Будем ли мы сладкое? И посмотрел ей в глаза. — Мы будем… сладкое… Фруктовый салат… Да, со сливками, и с клубникой, — кивнул он. — Сливок можно побольше. И отдельно пришлите… Катя не в силах больше сдерживать смех вырвалась из объятий Жданова и выбежала из кабины, пока он торопливо говорил в телефон свой адрес. Она стояла, придерживала расстегнутое платье и показывала на Андрея пальцем, словно все это происходило на перемене в пятом классе. И еще заливисто смеялась.***
Андрей открыл дверь, звеня ключами на весь лестничный пролет. Катя стояла рядом, прислонившись спиной к стене, и смотрела на него. Когда он уже почти отворил дверь, она взяла его за руку. — Послушай, это же мне не снится? — серьезно спросила она Жданова, сама пытаясь понять, правда это или нет. — Ты о чем? Кать… Ну, Катя, ну что опять случилось? Что тебе опять придумалось? — успокаивающе заговорил он, кладя ладонь ей на плечо, сжимая в кулаке ремень ее сумки. — Я просто… не могу поверить в то, что это происходит на самом деле… — медленно, разделяя каждое слово, каждый звук, проговорила девушка. — Ну, после того, что было на стоянке, в лифте, у двери… и перед тем, что будет дальше… Кать, ну, я не знаю, что еще мне надо сделать, — попытался отшутиться Жданов, обнимая ее и притягивая к себе. — Нет, ты слишком стараешься, и именно поэтому всё это так похоже на сказку, — саркастически-мудро изрекла Катя. — Да ладно, чего ты? — Жданов толкнул дверь и вошел в прихожую, Катю он тянул за собой за руку. — Нет, погоди, Андрюш, — остановила она его, заглядывая глубоко в глаза. — Спасибо тебе. — Спасибо? За что? — За счастье… Как можно спрашивать, за что?! — и она легко ударила его по плечу рукой. — Перестань. Я что-то не склонен сегодня вести глубокомысленные разговоры, — Жданов снисходительно сморщился. — Я бесконечно счастлив, что ты со мной, что ты меня простила, но… Но ведь не ради прощения всё это происходит сейчас. Я всего лишь человек, мужчина, и я… я банально хочу тебя… Сегодня… прямо тут… Ты меня извинишь?.. Он ногой небрежно прикрыл дверь за собой, одновременно прижимая Катю к стене в коридоре вытянутой рукой. Жданов будто боялся, что она сейчас убежит, растает в воздухе, если он прервет этот телесный контакт. Он навалился на нее всем телом, отыскивая путь к ее груди через уже расстегнутое платье. Но только теперь его пальцы были более грубыми, он сорвал половинку ее бюстгальтера, чтобы добраться до обнаженной кожи. — Андрей… — выговорила она сквозь порывы учащающегося дыхания. — Разве… ты… не хочешь подождать, пока принесут ужин?.. Она еще пыталась призвать его к порядку, хотя ее тело уже начало свою разрушительную работу над сознанием Жданова. Он зверел прямо на глазах. Превращался в похотливое прямолинейное животное. Как же долго он копил в себе это вожделение, если сейчас даже не давал ей времени вздохнуть полной грудью? — Глупость какая, Катюш, — пробормотал он, мокро целуя ее в шею, спускаясь ниже, становясь перед ней на колени. — Бывают моменты… в жизни каждого человека, когда… есть не хочется… Кажется, я уже говорил тебе это… — Но если сейчас… — Катя смутилась и не смогла назвать вещи своими именами. — А они приедут… то… господи, Андрей… Остановись хоть на мгновение!.. Умоляю… — Послушай, — глухо проговорил он. — Хоть на минуту прекрати думать и бояться… Ты — моя невеста. Что мешает мне любить тебя? Тут никого нет, кроме нас двоих. Я прошу тебя… Катя подняла голову, не в силах выдержать его взгляд. Он принялся расстегивать ее платье до самого низа, обнажив белый гладкий живот. Горячими сухими губами он покрыл его поцелуями, иногда позволяя языку вырваться между двух половинок, чтобы удовольствие из приятного стало острым. Катя издала полу-стон, полу-смешок и непроизвольно пригнулась к нему, обхватывая голову Андрея руками. Он чуть приподнялся и, освободив ее грудь от белья, выполнил, наконец, задуманное так давно. Его губы обхватили твердую податливую бусинку ее соска, язык описал головокружительный виток. Потом то же самое он проделал с другой грудью, оставляя блестящий след своей слюны на ее коже. Из Катиной головы, словно из пушки, тут же вылетели все оставшиеся мысли о благоразумии и скромности. Низ живота горел, как в огне. Ноги предательски подгибались, чтобы все произошло на полу, в прихожей, среди дорогой выходной обуви Андрея и ложек из слоновой кости. Жданов откинул теплыми мягкими руками полы ее платья, рассматривая две стройные ноги. И то место, которое было еще скрыто эфемерной тканью новомодного фасона, где они сходились. Самое большое удовольствие раздевать женщину, подумалось ему. Колдовать над всеми этими завязочками, шнурочками, кружевами, обхватывающими фигуру. Покров за покровом приоткрывать ее тайны, прелести, чтобы попробовать их на вкус. То медленно, издевательски, то быстро, нанося урон ее костюму. И слышать, чувствовать, как женщина сдается с каждым следующим движением. Тут мужчинам дана высшая власть. Чего только не придумает природа, чтобы род человеческий продолжался! Чего только не додумает род человеческий, чтобы разукрасить это действо! Он увидел, как сладострастной судорогой сведены ладони Кати, которые она почти вонзила в стену. Это было единственное, да еще, может быть, желание получить наслаждение сполна, что поддерживало ее в вертикальном положении. Жданов лишь слегка отогнул край ее белья, но она вздрогнула так сильно, будто оргазм уже наступил. Он лизнул кончик указательного пальца и прочертил дорожку от впадинки пупка девушки до только что приоткрытого места и осторожно подул. Катю била уже сильная дрожь. Сам Жданов начал понимать, что его собственные брюки становятся тесными. Он прижался приоткрытым ртом к ее холодеющему животу, одаривая Катю не то поцелуем, не то какой-то печатью — «это моя женщина», и оторвавшись, встал на ноги. Пора было переместиться в более удобное место, потому что еще несколько неосторожных движений с ее стороны, и он готов будет овладеть Катей прямо здесь. Но, оглядев ее с головы до ног, слабеющую, дрожащую, с полуприкрытыми глазами, ожидающую следующего его прикосновения, он не смог так просто отпустить ее. Даже на короткий миг, просто для того, чтобы дойти до постели. Он снова приблизился к ней вплотную, одним коленом раздвигая ее ноги, чувствуя ее разгоряченную плоть даже сквозь слои ткани. Губами нашел ее приоткрытый рот и погрузился в горячую, наполненную частыми вздохами бездну, ловя ее неподатливый, стыдливый язык, вызывая его на бой. Глаза закрылись сами собой. Раньше он себе такого не позволял. Всегда неотступно следил за выражением лиц тех женщин, с которыми спал. Но разве сейчас это можно было назвать таким вульгарным словом? Это было как в первый раз на всей земле, как у Адама и Евы. К влажным животным звуками поцелуя примешивались еще и Катины невольные стоны, такие протяжные, такие ненасытные, которые она просто не могла сдержать. Жданов поглядел на нее, помогая себе оторваться от ее тела рукой, упертой в стену. Мускулы от напряжения подрагивали, будто в них воткнули сотни иголок. Андрей поднял ее на руки. Издав жалобный стук, упали на пол туфли девушки. Он понес Катю в спальню. В тишине комнаты, скрытой от внешнего мира их влюбленностью и звуконепроницаемыми окнами, было слышно только, как напряженно скрипит кожаный ремень Жданова. Будто доспехи древнеримского бога.***
Жданов на руках нес ее на постель. Опустил осторожно, как фарфоровую драгоценную вазу, как опускают в воду розовую розу. Катя села, поджав ноги, одной рукой постоянно поправляя подол расстегнутого платья. Стыдливый неконтролируемый жест девушки, которая только недавно научилась управлять собственным телом, которая недавно поняла, что с его помощью она может управлять и другими людьми. Андрей встал перед ней на колени прямо на пол. Так что его лицо оказалось на уровне ее подбородка. Катя подумала, что это очень странно. Жданов перед ней коленопреклоненный уже второй раз за этот вечер. И делает он это не из почтения, а для того, чтобы было удобнее овладеть ей. Только в глазах его она заметила глубокую черноту, и поняла, что Андрей не отпустит ее сегодня, пока не наиграется. И, к своему девичьему стыду, она очень рассчитывала на его самую безудержную фантазию. Он притянул ее к себе за бедра, одновременно проведя по ним ладонями, рождая на ее коже сотни восхитительных мурашек. Ноги Кати само собой разъехались, заключая тело Жданова в объятие. Он снял с нее платье и, аккуратно, со знанием дела справившись с застежкой бюстгальтера, отбросил ненужную одежду на стул. Обе его руки ласкали ее освобожденные от оков груди, которые тут же отозвались на его прикосновения. Пропуская ее соски между указательным и средним пальцами, Жданов с удовольствием наблюдал, как они набухли и затвердели. Только когда они созрели, он наклонился к ним губами, к каждому попеременно, чтобы не обидеть их владелицу, помогая себе ладонью и языком. Спина Кати выгнулась навстречу его ласкам. Она запрокинула голову и не смогла сдержать громкий стон, вгрызаясь пальцами в мякоть покрывала. Он горячо выдохнул ей в шею, не останавливая работы рук и, медленно целуя, проговорил, едва справляясь с собственным голосом: — Кать… Помоги мне. Она попробовала открыть глаза, и мир вокруг нее поехал, поплыл, будто девушка неслась куда-то на океанской яхте. Пытаясь обрести равновесие, Катя опустила взгляд на Жданова. Тот протянул к ней руки. Только сейчас она осознала, что была почти полностью раздета. Его губы и руки до этого давали ей ощущение второй кожи, какого-то диковинного наряда, в которое спрятано ее тело. Но когда он прервал свои прикосновения, Катя даже поежилась от прохлады и неловкости. А Андрей-то всё еще был спутан своим дорогим итальянским костюмом! — Помоги мне, — еще раз прошептал он, подаваясь к ней всем телом, предлагая ей самой раздеть его. Румянцу уже не было места на ее лице, но она послушно принялась за дело. Сняла с него пиджак, просто уронив его к ногам. Затем потянулась к пуговицам рубашки. Расстегивала одну за другой, приоткрывая часто вздымающуюся накаченную грудь. Катя не удержалась от соблазна провести по загорелой коже ладошкой. И такое было в этом жесте детское собственничество и любопытство, что Жданов даже улыбнулся. Она, уже ни капельки не смущаясь, прильнула к нему губами, оставляя на мускулах белые, быстро исчезающие следы своих ненасытных, будто украдкой сорванных поцелуев. Украдкой от самой себя. Теперь настала очередь Андрея в блаженстве прикрыть глаза и издать протяжный стон одним горлом. Он только чуть дрожащими руками поддерживал Катю за обнаженную спину. Участь рубашки была решена также быстро, и она полетела на пол. Теперь девушке предстоял самый решительный шаг. Руки ее потянулись к ремню брюк Жданова, забренчали пряжкой, неловко, но торопливо расстегивая. Андрей поднялся на ноги, чтобы ей было легче. Он глядел на Катю сверху вниз, чуть приоткрыв рот, чтобы спасительный воздух не дал ему умереть от наслаждения. И сцена оказалась такой бесстыдно-соблазнительной, что новый толчок возбуждения пригибал его к обнаженному телу Кати. Жданов опустил ладонь на ее теплую щеку, то ли подбадривая ее, то ли прося сдержать свой пыл. Сладкие движения Катиных рук, любое нечаянное прикосновение, Катя видела это, могли бы прорвать ту тонкую плотину, что выстроила его любовь между грубым нетерпением и неторопливой нежностью. Еще одна пуговица…***
Осталась всего одна пуговица, когда Андрей сломался. Он нетерпеливо отнял руку Кати, когда она уже подцепила тонкими пальчиками эту последнюю преграду. Быстрыми отточенными движениями он снял с себя брюки сам. Катя попыталась ему помочь, она действовала честно. Но вместо того чтобы просто освободить Жданова от одежды, она только еще больше раздразнила его. Ну, она же была не виновата, что казалась ему такой желанной. Он слегка подтолкнул ее, пока Катя не упала спиной на подушки в изголовье кровати. Андрей подвинулся к ней, с усилием раздвигая ее вдруг сомкнувшиеся колени. Чего она так испугалась, недоумевал он, почему была такая напряженная? Ну, не боялась же она его, в конце концов! — Расслабься… — тихо сказал он, найдя ее взгляд. — Если хочешь, закрой глаза, — попросил Жданов, изо всех сил стараясь все же удержаться от последнего рывка и не расплющить ее своим горячим телом. — Андрей… я… — залепетала она. Он наклонился к ней ближе, целовал ее рот голодными губами и ласкал грудь теплыми влажными ладонями. Он успокаивал ее. — Ляг, Кать… — мягко приказал он, чувствуя сопротивление в ее членах. — Доверься мне, девочка моя, сладкая моя… — Я только хотела ска…зать… что я очень тебя люблю… — выдохнула девушка, утонув в пышных шелковых подушках. — Хочу тебя… Она подняла руки над головой, вытянувшись, словно прекрасная ныряльщица перед прыжком в омут наслаждения. Жданов был готов стать ее инструктором. Он встал перед ней на колени. В который раз, подумалось ему, и он согласен делать это изо дня в день, годы, пока будут работать его руки и ноги, пока будет действовать язык, пока душа будет хранить эту разрывающую на части любовь. Раздвинув ей ноги широкими ладонями, едва касаясь кожи, провел двумя пальцами по внутренней стороне бедра. Не удовольствовавшись этим, Жданов наклонился и провел по той же узкой, покрывшейся мурашками дорожке мокрыми губами, выпуская изредка баловень-язык. Вроде как сделал множество маленьких отрывистых поцелуев или один большой, непрекращающийся. Непроизвольно ноги девушки подогнулись, а позвоночник возбужденно округлился навстречу Жданову. Но пока она хранила молчание, только шумно вдыхала и выдыхала густой нагревшийся воздух. Ну, погоди же! Андрей чуть приподнял ее за бедра над кроватью и снял с нее последний кусочек ткани, эту символическую набедренную повязку. После этого все грани между Екатериной Валерьевной Пушкаревой, президентом модного дома и первобытной женщиной где-то в пещерах Юры были стерты. Остались только ее нервные окончания, разбросанные по всему телу, выведенные на поверхность или запрятанные в глубине. Самые вкусные, те, которые в глубине… Пока она не видела его, пока с закрытыми глазами почти неподвижно лежала и ждала его следующего шага, он улыбнулся и склонился прямо над ее лоном. Еще один поцелуй ее ноги. Теперь он уже не сдерживал свой язык, позволяя ему вытворять немыслимые вещи. Жданов словно писал на ее коже признание в любви. Ниже, ниже, к заветной складочке, где поверхность становилась все горячее, и так приятно пахло. Чтобы поставить жирную точку. Его губы, язык и пальцы, свободные от ласк остального тела Кати, принялись за свою сладостную работу. Ведь он же имел полное право оторваться на всю катушку! — Ан… дрей! — воскликнула девушка от неожиданности первого прикосновения, но он только властно прижал ее к поверхности кровати одной лишь тяжестью наслаждения. Он проникал в нее так глубоко, как только позволял ему его язык. Или одним только выдохом заставлял трепетать. Или помогал себе влажным пальцем, мягко, чтобы разница между гладкой кожей губ и шершавой подушечкой не причинила ей боль. И с удовольствием слышал, как Катя лепетала то слова, лишенные всякого смысла, то и того проще — отдельные междометия, то его имя на все лады. — Не…вы… но… симо! — одним воздухом проговорила она, перед тем как самой приблизить тело к его лицу, на что Жданов только удвоил скорость и мощь своих усилий. — Ааааааааандррррррррееей!!! — во все горло выкрикнула Катя, путая пальцы в его волосах. И сразу обмякла, мелко, часто вздрагивая бедрами. Он поднимался вверх по ее телу одними губами, пока, наконец, не достиг ее лица. Нет… После такого громкого признания точки было недостаточно. Тут требовался огромный восклицательный знак, поставленный прямо в розовую нежную плоть.***
За окном неотвратимо темнело. На потолке отражались всполохи от фар проезжавших во дворе машин. Постель была горячая, как русская печка. Одеяло уже беспомощно валялось на полу. Остались только два абсолютно обнаженных тела на скользкой поверхности шелковых простыней. Сил на то, чтобы произносить какие-то слова у Кати уже не было. Она чувствовала себя странной морской звездой, созданной богом только для того, чтобы принимать очередные порции наслаждения каждым сантиметром кожи. Приятная тяжесть тела Жданова сверху, его непрекращающиеся ласки, изобретательность в каждом движении стали всем, что она помнила сейчас из всей своей короткой жизни. То, что он с ней только что проделал, было так восхитительно и так незнакомо, что недоумение все еще билось где-то в животе стаей спугнутых ночных бабочек. Катя словно спускалась откуда-то, не то с небес, не то поближе… Неужели где-то на земле возможно такое счастье, удивилась она про себя. Счастье от близости с любимым человеком, будто ответ пришло ей в голову. Чего же может быть проще? Конечно, возможно. Ведь с ней это всё происходит прямо сейчас. И она закрыла глаза и обхватила свою голову руками, словно боялась, что мозг ее не выдержит и взорвется. — Кать… — услышала она голос Жданова совсем рядом с ухом. — Катя… — он попытался отнять ее руки, чтобы увидеть выражение лица. — Всё в порядке? В его вопросе ей послышалось самолюбование, нетерпение получить свою порцию удовольствий, легкая насмешка над ее замешательством. И бесконечная нежность. Она не сразу овладела собственным голосом. — Андрей… я… никогда… Мне… никогда не было так… хорошо… — Хорошо?.. — даже с закрытыми глазами она слышала, что он улыбается. Она понимала, что говорит как первоклассница, но ничего не могла с собой поделать, все слова поощрения вылетели из головы. Но Жданову не нужны были ее слова. Он требовал от нее благодарности другого рода. И не хотел дать ей времени опомниться. — Уверен, что ты ошибаешься…. Ты знаешь, что такое, когда «хорошо»? — медленно проговорил он, касаясь губами ее щеки, шире раздвигая ее ноги и поглаживая кожу. Катя замерла. Он был таким странным, таким загадочным, таким пугающим. Одним быстрым толчком Андрей вошел в нее. Острое, неожиданно подскочившее возбуждение вдавило ее голову в мягкие подушки. Катя беззвучно схватила ртом воздух и вонзила побелевшие пальцы прямо в плечи Жданова. Боль разрывающейся струной сладко пронзила ее. Он имел право насладиться ей, но брал так напористо и жестко, что девушка не смогла вздохнуть полной грудью. Катя не знала, чего хотела сейчас больше. Оттолкнуть Жданова, чтобы прекратилась эта гонка, или прижать его к себе, чтобы он смог проникнуть в нее еще глубже. Чтобы уже наверняка. — Лучше… всего… — пробормотал он, морщась, наращивая ритм, приподнимаясь на вытянутых руках, смешивая свои слова с ее стонами, бесстыдно рассматривая ее тело, — тебе… когда… ты делаешь… хорошо… Девушка сквозь закушенные губы издавала сначала только какое-то низкое, тихое мычание. А потом перестала заботиться обо всем, и громко крикнула в потолок, закатывая глаза в невыносимой истоме. Так громко, что Жданов, трудившийся на ней, вздрогнул от неожиданности. — Что ж ты так… орешь-то… — улыбаясь, нежно проговорил он срывающимся голосом, делая широкие размашистые движения, прижимая ее голову ладонью к подушке. Над его закушенными губами блестели бисеринки пота. Мускулы мокрой спины Жданова ритмично напрягались, словно он сдавал какой-то фантастический спортивный норматив. И теперь девушка уже не могла унять возбужденных возгласов. Андрей попытался поцеловать ее, чтобы прервать эту обезумевшую песню, но дрожь в теле и безостановочные усилия достичь экстаза мешали ему поймать ее губы. Он касался ее щек, растрепавшихся волос, подпрыгивающих плеч. Катя тоже двигалась непроизвольно всё быстрее и быстрее, помогая Жданову, провоцируя все новые и новые столкновения. Она чуть приподнялась ему навстречу и в исступлении сильно закусила кожу на его плече. Еще чуть-чуть продли наслаждение. Не отпускай меня. Не бросай меня. Немного. Вот так. Да! — Каааааааааатттттттттттььяяяяяя!!! — выкрикнул Жданов, впечатывая девушку в мягкую поверхность кровати.***
Он долго не мог отдышаться, мысли в голове путались. Жданов обессилено сполз с Кати и лег рядом. Одной рукой он гладил ее грудь, другую подложил под свою голову. Лоб был совершенно мокрым, и к коже неровными, рваными полосками прилипла челка. Катя лежала с закрытыми глазами, он не хотел тревожить ее сейчас. Никогда после занятия любовью у него не было такого абсолютно чистого сознания. Ничего не хотелось. Ну, по крайней мере, пока. Влага собралась в ложбинке между грудями девушки. Андрею захотелось притронуться к ней губами, попробовать на вкус свою женщину. Он просто не помнил, делал ли он это раньше, не осталось ли это место без его методичных ухаживаний. Но потом, потом… Пока по его телу мягким теплым пластилином растекалась нега и расслабленность. Спать не хотелось, но просто было очень лень двигаться и даже разговаривать. Он мог только смотреть. И то, что он видел, ему нравилось. Катя тоже дышала еще тяжело и часто, положив одну руку на его ладонь. Сердце ее уже успокаивалось, но удары еще были сильными — он видел, как вздрагивала ее левая грудь при каждом новом стуке. Дрожащей рукой она провела по лбу, указательным пальцем смахнула то ли пот, то ли слезы со щек. И все еще не открывая глаз и рта. Он приподнял ладонь с ее такой уютной, бархатной груди и провел по ее губам, рождая на них усталую улыбку. Она повернула к нему голову и очень внимательно посмотрела на Андрея. Взяв его руку в свою, она прижала ее к губам. Жданов подвинулся ближе, так, что оказался сверху ее, не отрывая от нее исполненного нежности и доброты взгляда. Откинул волосы с ее плюшевого ушка и поцеловал, удивляясь, какая она на самом деле вкусная. И это не было просто красивой холодной метафорой или преувеличением. Она на самом деле напоминала ему самое вкусное блюдо, которое он когда-либо пробовал. И пахла как коробка самых дорогих шоколадных конфеток! Ммм… И только подумав об этом, Жданов понял, что он чертовски голоден. Просто как волк. Ибо постепенно в его тело стали возвращаться чувства и ощущения, которые еще недавно были безжалостно забыты его возбужденным мозгом. Да уж, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда… Он внезапно весело улыбнулся этой мысли. Катя посмотрела на него и нахмурилась. — Чему… ты улыбаешься? — осторожно произнесла она, пробуя силу словно чудом приобретенного голоса. — Я думаю, как же все прекрасно в этом самом прекрасном из миров, — философски изрек он, все еще смеясь. — Я тебе не верю. Ты же веселишься там про себя чему-то, — шутливо-обиженно проговорила Катя, попытавшись отвернуться от Жданова. Он сделал серьезное лицо, наклонился к ней близко-близко и вызвал ее губы на очередной поцелуй. — Кать, ну, перестань… Не отпущу… — и он снова положил ее на спину, к себе лицом. Несколько минут было потрачено в тихих, спокойных поцелуях, которые он давал и получал от Кати. Еще столько же ушло на молчаливое созерцание. Они лежали почти без движения, словно зеркальное отражение друг друга. Подложив одну ладонь под голову, другую Жданов положил на ее руку, вытянутую вдоль лица. Он уже не улыбался, только смотрел и смотрел, вбирал в себя каждую складочку, каждую морщинку ее лица. Она смущенно отвела глаза. — Кать, — он все-таки решился спросить ее. — О чем ты сейчас думаешь? — Думаю? — переспросила девушка, слегка дернув головой и пожав плечами. — Почему ты спрашиваешь? Он привстал, поддерживая голову согнутой в локте рукой. Гармония была нарушена. — Ну, вот смотри, — принялся объяснять Андрей. — Мы так давно… не спорь… давно… Ну, ладно… ты дольше… Мы любим друг друга. А я почти ничего про тебя не знаю… Она недоуменно нахмурилась. — Нет, ну согласись, — убеждал ее он. — Ничего кроме того, что у тебя в комнате висит плакат Леннона, и историю про этого… Дениса. Катя болезненно сморщилась при упоминании этого имени. — Тебе всё еще неприятно вспоминать о нем? — осторожно поинтересовался Андрей. — Уже не так неприятно, как раньше, — с грустной улыбкой проговорила девушка, принимая такую же позу, как и Жданов. — Дело в том, что появился в моей жизни человек, который превзошел… Дениса своим коварством. Жданов замер с открытым ртом, он хотел задать ей еще один вопрос, но своим признанием Катя выбила его из колеи. Он опустил глаза и закусил нижнюю губу. Катя вздохнула с каким-то странным всхлипом и, схватив его лицо руками, покрыла его поцелуями. — Прости, прости… Прости меня. Я — дурочка глупая… Ну, прости пожалуйста, — быстро-быстро говорила она при этом. — Ну, во-первых, — строго и холодно сказал Жданов, отнимая ее руки от своих щек, — это я должен просить у тебя прощения… А во-вторых… — А во-вторых? — Катя сделала вид, что ее очень волнует собственная судьба. — А во-вторых, отныне и навсегда это дело считается закрытым, — все также проговорил Андрей. — В связи с чистосердечным признанием подсудимого, а также в связи с тем, что потерпевшая забрала свою жалобу. — Нооо, — тут же вступила Катя, — это произошло только потому, что подсудимый честно исполнил наказание. Общественные работы, — и она широко, задорно улыбнулась, взмахнув рукой над собственным телом. Жданов схватил ее за шею и притянул к себе, так что их уже остывшие лбы соприкоснулись. — Прощена, Катюш, — мягко сказал он. — Прощен, Жданов, — в унисон ответила девушка. — Ну, так что бы ты хотел узнать? — Всё. Всё, что тебя касается. Твоё детство, какую музыку ты любишь, твоё любимое время года, и… какая твоя настольная книга, — принялся перечислять Жданов, загибая пальцы. — Ты прав. Ведь мы почти ничего не знаем друг о друге. Ну не странно ли? — усмехнулась Катя, откидывая его челку со лба. — Ну, у нас и времени на это не было, правда? — взглядом она искала его поддержки. Он притянул ее лицо к своему за подбородок и прошептал на ушко: — Ну, я тебе обещаю, что и теперь времени на разговоры будет не много… Катя смущенно и вместе с тем довольно хихикнула. — Андрей, ну, неужели ты не можешь прожить без этого? Он отрицательно покачал головой, прикрыв глаза. — Так-таки и не можешь? — Не-а. — И ты даже не можешь потерпеть? Потерпи, Андрюш, а то мы сейчас с тобой всё переделаем, на завтра ничего не останется, — торопливо попросила Катя. — Останется, — покровительственно улыбнулся он. — Ну, ловлю момент… затишья, — рассмеялась она, шутливо отталкивая Жданова и дерзко опуская взгляд чуть ниже его живота. — Ну, с чего бы начать? Что-нибудь в стиле Дэвида Копперфильда… — Катя призадумалась, прикусив ноготок указательного пальца. — Ай эм борн… Я родилась… Ну, папу и маму моих ты знаешь… В тишине квартиры раздался звонок домофона. Катя замерла, не договорив предложения. Она смотрела на Жданова с напряженным вниманием. — Ты кого-то ждешь? — испуганно спросила она. Что ей сейчас привиделось, разгневанная Кира за порогом, или его мать, поднимающаяся на лифте, или того хуже — собственные родители, каким-то чудом узнавшие адрес Жданова? Андрей не знал. И потому тут же успокоил ее: — Ну, чего ты подскочила так, трусишка? Это всего лишь наш вкусный заказ. И еще. Перестань трястись, ты у себя дома. Кстати, — прибавил он, выкапывая из груды одежды свои часы, — они припозднились… Жданов встал, натянул на ноги шелковые пижамные штаны, набросил на Катю одеяло и, подмигнув ей, пошел в прихожую. — Они припозднились?.. — растерянно хмурясь, переспросила Катя. — А сколько времени? Краем глаза Андрей увидел, как она схватила часы, напряженно вглядываясь, потом, будто испугавшись, прижала руку к губам. — Господи, я ведь даже не позвонила домой! — воскликнула она из комнаты. — Андрей! Я могу воспользоваться…? — Я даже отвечать на такой глупый вопрос не собираюсь, — перебил ее Жданов, приближаясь к домофону.***
— Мам, ну не волнуйся ты так! — уговаривала Катя в телефон, оборачиваясь в одеяло по примеру римских трибунов. — Ты на часы смотришь, Кать? — возмущенно проговорила Елена Александровна. — Папа будет волноваться. Кате снова пришлось придумать несуществующие переговоры. Хотя… Почему бы и не переговоры? Иногда людям не обязательно связками работать, чтобы разговаривать. — Я с Андрей… Палычем… на важных переговорах. Освободимся, поедем поужинать, — оправдывалась она. И как только мама позволяла ей так водить себя за нос? Ну, белыми нитками же шито. Переговоры на ночь глядя и ужин с видом на рассвет. Сколько она будет ей еще верить? — С Андрей Палычем или с Андреем? Катя, ты что-то темнишь. Не нравится мне все это. Папа после ужина прикорнул, но, боюсь, проснется и первым делом про тебя начнет спрашивать. — Объясни ему, что дело не терпело отлагательств. Он должен понять, он был на совете директоров. Папа лучше меня понимает, что надо как можно быстрее налаживать работу… Как солдат при побудке — сорок пять секунд, готовность номер один, — отшучивалась девушка. Андрей вышел из коридора с пакетом в руке. На губах играла улыбка. Он придвинул к кровати журнальный столик и старательно принялся за сервировку. Но, посмотрев на Катю, не выдержал и присел к ней. Притянув ее за кусочек одеяла, он начал медленно целовать ее в шею, тут же вызвав новый приступ щекотки. Она судорожно дернулась и выронила трубку в складки сбитой простыни. Беззвучно, одними губами она проговорила имя Жданова, призывая того к порядку, и легко оттолкнула его. — Нет, мам, тут просто… отвлекли, — и Катя осуждающе посмотрела на Андрея. — Так когда же ты все-таки дома будешь? — продолжила этот бесполезный разговор Елена Александровна. — Что отцу-то мне сказать? — Я… я… буду… ну, когда-когда? Скоро буду! — неуверенно ответила Катя, заметив только, как Жданов отрицательно покачал головой, кладя руку ей на плечо. Указательным пальцем он обозначил линию ее скулы и без улыбки по-хозяйски рассматривал ее. — Ну, не знаю я прямо… — запричитала мама. — Надеюсь, ты все правильно делаешь. Одно тебя прошу — веди себя прилично. — Ну, вот видишь, ты же все понимаешь, — загадочно подытожила Катя. — Завтра поговорим, мам, — и она повесила трубку. Жданов все еще смотрел на нее молча. Она взволнованно провела ладонью по лбу. — Я чувствую себя такой безответственной, — пожаловалась она ему с грустной улыбкой. — Тебе обязательно надо рассказать Елене Александровне и Валерию Сергеевичу о том, что происходит между нами. То, как всё теперь изменилось. Чтобы они зря за тебя не волновались. Чтобы знали, теперь за тебя есть, кому волноваться, — изрек Андрей, придвигаясь к ней поближе. — Я пока не хочу думать об этом… — вздохнула Катя. — Ты стыдишься меня? Я для тебя неподходящая партия? — удивился мужчина. — Нет, вовсе нет! С чего ты взял? — ошарашено воскликнула Катя. — Просто… так получилось, что мама знает обо всей этой незабвенной истории чуть больше, чем положено знать матери. — Я это знал! Ну, догадывался! — хлопнул себя по колену Жданов. — Как только ты… тогда исчезла, ее отношение ко мне изменилось. А отец?.. — Уж не боишься ли ты родительского гнева, Жданов? — прищурившись, спросила Катя. — Нет, не думаю, — словно Шерлок Холмс проговорил Андрей, качая головой. — Иначе… Да, согласен, думать об этом сейчас рано… Кстати, тебе никто не говорил, как замечательно сидит на тебе этот костюмчик?.. — Да, — тихо кивнула Катя. — Люблю тебя, — добавила она, обхватив его голову руками и впиваясь губами в его губы. При этом одеяло сползло с ее плеч, и обнаженная грудь едва-едва касалась груди Жданова. Она чувствовала тепло его кожи и закипавшее в нем новое нетерпение. Она уперлась руками в его бицепсы, пытаясь прервать поцелуй. Катя понимала, что это могло бы продолжаться вечно, пока они не умерли бы от жажды и голода. Но что было более вкусным сейчас, его губы и объятья или разложенные по тарелкам деликатесы, она не могла решить. И потому сама продолжала эти ласки, целуя шею Андрея, уже покрывшуюся щетиной. — Погоди-погоди, Кать, — в свою очередь рассмеялся от щекотки он. — Катяяяя. — Очень кушать хочется, — прошептала она в его ухо, касаясь мочки краешком губ, взводя Андрея еще больше. — Так я накрыл, — ответил он, странно замерев, словно ожидая следующего шага девушки. Ей его удивление было приятно. — Глупый, глупый Андрей, — сказала Катя, беря со стола приборы и придвигая к себе тарелку с салатом. Андрей, приподняв брови, наблюдал за ней. Он явно не понимал, что с ней вдруг произошло. «Командовать парадом буду я», — подумала Катя, жуя оливку и не отрывая от остолбеневшего Жданова глубокого, словно океан и вязко-сладкого, словно вересковый мед, взгляда.***
— Никогда не думала, что ты такой гурман, Андрей, — проговорила Катя, выуживая из салата кусочек сыра. — Некоторые из этих… блюд, — она взмахнула рукой в сторону стола. — лично я никогда не пробовала. Жданов только пожал на это плечами и придвинул к себе бокалы. Катя внимательно смотрела на то, как он разливает вино. Взгляд ее скользнул вверх по руке, на мускулистое предплечье, дальше к шее, на янтарную загорелую грудь, чуть ниже к накаченному прессу, потом сразу к его глазам. Он заметил ее беззастенчивое разглядывание. — Уверен, что пирожки Елены Александровны намного вкуснее всех этих заморских лакомств, — медленно ответил Жданов, возвращая ей ласкательный взгляд. Но только его взгляд двигался снизу вверх. Девушку это не смутило, она не отвела глаз. Только забыла, что рот ее полон еды, и застыла со щеками, смешно по-детски вздувшимися. Жидкость из бутылки уже давно перелилась через край бокала и ровным, красивым пятном заливала лакированную поверхность стола. Катя увидела это первой. — Андрей, ну смотри, что ты делаешь! — воскликнула она и набросила на разлившееся вино салфетку. — Да, дело житейское. Бывает, убегает… Я всё жду продолжения рассказа, — ответил Жданов, вытирая мокрые следы. — Или ты настолько голодна, что не сможешь совмещать прием пищи с приятной беседой? — Я действительно жутко голодная, ну просто как оборотень, это правда, — кивнула Катя, рассмеявшись. — Но это не помешает мне быть с тобой, никогда. Жданов протянул ей один из бокалов. Перед этим он аккуратно отер его основание ладонью, а затем слизал капли напитка прямо с пальцев. Зачем он так дразнил ее, подумалось Кате. И в лицо ей бросился жар. Даже сейчас, когда ей хотелось вернуть ему хотя бы малую часть той нежности, что она получила от него, девушка чувствовала себя куклой на веревочках. Их концы были как раз в тех самых испачканных вином пальцах. Нет, она заставит его быть растерянным. Она раздавит его своей любовью. Не всё ему строить из себя великого сенсея и наслаждаться ее неопытностью. Она может вызвать у него не только снисходительную улыбку, но и более сильные эмоции. «Сегодня я буду кутить, весело, добродушно, со всякими безобидными выходками». — Послушай, а откуда ты знаешь про пирожки моей мамы? — спросила Катя, осторожно отпивая вино. — Я думаю, что если так хорошо получилась ты, то и всё остальное должно получаться не хуже, — загадочно ответил Жданов и этим окончательно раздразнил девушку. — Обязательно угощу тебя как-нибудь пирожками, но сегодня, уж извини, ничего кроме… — и она сделала неопределенный жест руками. Наверное, фраза была такой откровенной для Кати, что Жданов внезапно поперхнулся куском лазаньи, который только что вкусно отправил в рот. — Ну, так на чем я остановилась? — как ни в чем не бывало, весело прощебетала девушка, с удовольствием отмечая замешательство Андрея. — Ка-кажется… на том, что ты родилась? — вопросительно ответил Жданов, запивая своё удивление вином. — Да, я родилась, совершенно точно. И еще три часа назад я бы сказала: какой ужас, я родилась! — и Катя почти театрально закатила глаза. — Но теперь… — и она смущенно опустила взгляд. — Андрей… Жданов сделал особенно большой глоток, не отрывая глаз от Кати. Он был похож на кобру, завороженную дудочкой факира. Особенно пристально он следил за ее указательным пальцем, с которого она подцепила языком каплю масла. «Нравлюсь ли я тебе такая, Жданов?» — с опаской подумала девушка. — «Или ты уже готовишься взять инициативу в свои руки? Дай… ну, пожалуйста, мне еще чуть-чуть порезвиться. Господи, страшно-то как». И Катя задумалась. Да, ей было неудобно, неловко, странно окоченели высунувшиеся из-под одеяла ступни, но она была так взволнована. Она ведь могла делать с этим мужчиной все, что захочет. Теперь они принадлежали друг другу. Он не посмел бы осудить ее. Чтобы она сейчас не выкинула! И после этой мысли она пододвинулась к Андрею, легким движением заставила его откинуться на подушки. Он хотел привстать, он, будто нехотя, поддавался ей. Катя, чувствуя, как пылают ее щеки, наклонилась к груди Жданова. Под губами его кожа казалась такой мягкой, чуть прохладной, она неровно подпрыгивала от биения его сердца. Андрей шумно вздохнул, и откинул голову. Его рука легла ей на плечо, но была почти невесома. Кате было непонятно, подбадривал ли он ее или нет. Свежесть из приоткрытой двери балкона, солоноватый вкус кожи, тишина, только где-то далеко шум одинокой машины, и вздохи Андрея, каждый раз, когда Катя губами дотрагивалась до его тела. Сначала только легкие, невесомые, почти целомудренные касания. Но потом ее губы сами собой раздвинулись, выпуская на волю язык. Мягкость его кожи соблазнила ее. Катя захватила маленький кусочек зубами, от чего вздох Жданова неуловимо закончился стоном. Удары его сердца участились. Она изредка взглядывала на Андрея, пока ее губы блуждали по его груди. Жданов открыл глаза и в упор смотрел на Катю. Под ее рукой его мышцы напряглись, она уже видела, чего он хотел. Наброситься сейчас на нее, перевернуть, чтобы она оказалась внизу. И она снова потеряет волю в его умелых руках. Но Катя видела — его взгляд был туманным, рука только предупредительно дрогнула, но потом он снова расслабился. Только кожа на щеках стала чуть темней, словно ее изнутри заливал румянец. — Но теперь… всё по-другому, — сказала она в его шею и приподнялась. — Кать, ты… ты… ты будешь еще… еще… вина? Вина хочешь еще, у тебя совсем пустой бокал? — странным глухим голосом спросил Жданов. — Вина? — не совсем понимая, о чем он, пробормотала Катя. — Нет, вина что-то не хочется…. А вот сливки подошли бы.***
Наслаждение щекочущей волной разливалось по телу. Опять гнало его в гору, не давало расслабиться, остановиться, перевести дух. Он закрывал глаза, и ему казалось, что рядом с ним какая-то другая Катя. Как было в тот незабвенный день, когда она вошла в конференц-зал с новой прической, в новом костюме. Девушка ласкала его тело так, будто хотела коснуться души, добраться до нее тонкими, прохладными пальцами, сжать в кулачок, несильно, чуть-чуть, чтобы он только выдохнул, но не закричал. Хотел ли он, чтобы это было так? Чтобы она была сверху, и в прямом и в переносном смысле? Чтобы она руководила его чувствами, прижимая к мягким простыням приятной тяжестью своего обнаженного тела? Катя процеловала ровную линию от впадины между ключицами до его живота. Она помогала себе языком, придерживая Жданова за плечи так осторожно, словно он был тяжелобольным. Она действовала так целеустремленно. Даже не останавливалась, чтобы подумать, а что же дальше. Глаза ее были открыты. Потому что ее вела не страсть, не игривость, а что-то другое. Что-то… И он понял. Сам же Андрей и воспитал эту новую Катю. Она всем своим существом старалась сейчас сделать хорошо именно ему, забыв о собственном удовлетворении. Ее вела любовь. То чувство, которое заставляет забыть о неловкости, о морали, о прошлом, о будущем, и главное, о себе. Когда ничего не важно, кроме благодарности в глазах любимого человека. Это есть полное удовлетворение и высшее наслаждение. Ее голова склонилась к его груди, потом она спустилась ниже, к его животу, сведенному судорогой щекотки и стеснения. Потом еще ниже, туда, где резинка штанов врезалась в плоть. И только когда Жданов увидел, как дрожат ее руки, протянутые к нему, он осознал, что ее волнение было еще более сильным, чем его собственное. Андрей перехватил ее движения, уже когда девушка начала отгибать податливую струящуюся ткань. Молча притянул Катю к себе и положил на грудь, как матери, бывает, баюкают грудных детей. Он ощущал движение ее живота при каждом вдохе и выдохе. Жданов ответил себе на вопрос. Нет. Сейчас он не хотел, чтобы с ним была новая Катя. Ему нравилась прежняя. И так мало оставалось от нее, всё меньше и меньше с каждым новым поцелуем, которым они обменивались. Пройдет не так много времени, и их ночи превратят маленькую неуверенную девочку во взрослую женщину, наполненную изумительными фантазиями. Уж он-то позаботится об этом. Но не сейчас. Пусть она еще немножко побудет несмышленым растерянным младенцем. Ну, пожалуйста… Хотя перспектива была такая прелестная. И он с тоской глянул на тарелку взбитых сливок на столе рядом с кроватью. Катя с недоумением посмотрела на него. Её взгляд как будто говорил, неужели ты откажешься от такой порции наслаждения, Жданов? И еще было большое недоверие где-то в глубине зрачков. Видимо, легкое разочарование в его глазах выдало его. — Кать, послушай меня, — тихо сказал он, она в ответ сдержанно кивнула. — Внимательно… — Да, слушаю, — отозвалась девушка. — Ты никогда не будешь делать ради меня то, чего не захочешь, — он мягко погладил ее по растрепавшимся волосам. — Но… — смутилась Катя. Ее раскрасневшиеся щеки как будто пожурили его. «Ага. Ты знал, с самого начала, что я хочу сделать! А тебе вот удалось меня удивить». И она храбрилась, — Почему ты решил, что не хочу?.. — Ну, скажем так, не умеешь… как правильно… — и Жданов сам покрылся краской, как только подумал, в каком умении ей отказывает. Но при этом слова так сильно возбудили его, что он чуть не нарушил только что данное Кате слово. Она это почувствовала. — Андрей, ты еще пытаешься мне соврать, а вот твоему телу это не удается, — она улыбнулась и покачала головой, удобней устраиваясь на нем. — Я не вру тебе, — запротестовал он, с досадой пытаясь унять собственное желание силой воли. Ни силы, ни воли Жданов не смог обнаружить… Только жгучее томление и всё нарастающее напряжение. Вот уж воистину опасен тот человек, мозг которого охвачен возбуждением. И не только для других. Жданов с удивлением заметил, что его нерешительность и смущение будто придают Кате сил. Краска сошла с ее щек, она была более расслаблена, и вовсе не собиралась отказываться от намеченного гениального плана. — Я оценила степень твоего благородства, — проговорила Катя, целуя его в губы, и выпрямилась. — Но… дело не в том, что всё это очень мило и по-мужски, и не в том, что ты хочешь заботиться обо мне… А дело в том, что я тебе не верю. — Почему?! — Ну не верю я тебе, — Катя покровительственно улыбнулась, делая короткое движение бедрами, словно чтобы удостовериться, что ей не показалось.***
Катя посмотрела на него, а потом на столик, где уже начали оседать белоснежные пористые сливки в широкой дорогого фарфора тарелке. Выражение ее лица было таким хулиганским, что Жданов тоже улыбнулся. Он провел ладонью по ее руке, вверх до плеча, нежно обхватил шею и притянул ее к себе. Андрей хотел поцеловать ее перед тем, как отпустить, словно лодочку по волнам их обоюдной страсти. Оторвавшись от ее губ, мягко, едва касаясь, стал целовать ее скулы. И прошептал: — Ты на самом деле хочешь этого? Он спрашивал в последний раз, потому что уже с наслаждением представлял ее губы там, где очень хотелось. — Ты хочешь этого? — выдохнула Катя, тоже порядком возбужденная. Дрожь вернулась в ее тело. — Нет, не так! Ты меня неправильно поняла, я тебя не собирался ни о чем просить, — с нажимом сказал Жданов, отстраняя девушку от себя и вглядываясь в черты ее лица. — Я спросил первый, ответь, ну не юли, пожалуйста. — Д-да, — отводя взгляд, ответила Катя. — Думаю, да. — Ну, как на экзамене, честное слово! — не выдержал Жданов. — Как на совете директоров. И в каком деле! Кать! — и он натянуто рассмеялся. Ему было просто невмочь ощущать ее теплые ноги вокруг собственного торса. Боже, еще немного, и он зарычит, как тигр. — А тебе отвечу. Я отвечу тебе, — она наклонилась к нему близко-близко, так что он почувствовал ее нежное дыхание кожей щеки. — Я хочу попробовать, ну-у-у, как это бывает. Жданов приподнял обе брови в удивленном жесте и, подняв обе руки, заложил их за голову. Он откинулся на подушки, устраиваясь удобнее, хотя каждое движение вызывало новый приступ возбуждения. Андрей глубоко вздохнул, сдерживая себя и, широким жестом указывая на собственное тело, проговорил: — Велком, любимая. Катя следила за всем этим, смущенно и вместе с тем задорно. Губы ее подрагивали, стремясь разъехаться в улыбке, но она закусила их, так как хотела остаться серьезной. Жданов тоже еле сдерживал смех, глядя на ее замешательство. Скрыть эту обоюдную истерическую, на грани слез, веселость они были не в состоянии. А Катя всё пыталась сосредоточиться на теле Андрея. Он еще раз указал Кате на себя. — Заметь, не я это предложил, — довольно произнес он, видя, что она все еще не решается начать. Она тут же стремительно опустилась к его губам, оставив на них короткий, предупреждающий поцелуй. «Заткнись, Жданов, и не мешай». Потом жестко, как автоматной очередью прошлась по его груди, обеим накаченным половинкам, помогая себе ладонями. Жданову осталось только удивляться, откуда в ней столько словно подсмотренных умений. Откуда она могла всё это узнать? Если только не повторяла с точностью его собственные действия… Когда она принялась целовать самый чувствительный кусочек кожи на его груди, бедра Жданова непроизвольно дернулись по направлению к разверстым ногам Кати. Но он только услышал ее короткое «Не-а!» и с усилием пригвоздил сам себя к постели. Странно, но казалось, будто его тело ниже пояса зажило отдельной жизнью. Голова была совсем чистая. Возможно потому, что он боялся всего происходящего больше Кати. Он снова расслабился и прикрыл глаза. Теперь он только осязал девушку. Жданов мучительно старался совместить то, что чувствовали сначала его грудь, потом его живот, а потом и иные части тела, с внешним видом знакомой ему Кати Пушкаревой. Сначала ощущения Жданова были отрывочными. Он просто представлял себе ее губы, юркий язычок, ласкающие его тело. Руки, которые она все смелее пускала в ход. Он почувствовал, когда она развязала шнурок его пижамных штанов. Андрей ощутил трепет ее тонких пальчиков, которыми она не только освобождала его от одежды, но и поглаживала одновременно, легко, как будто невзначай. Потом он чувствовал, как она стягивает с него эти злосчастные штаны, которые уже не могли ничего скрыть. И зажмурился еще крепче, представляя, что летит в пропасть на каких-то адских, горячих американских горках. Было какое-то мгновение, которое выпало из его последовательного сценария эротического боевика. Была тишина, прохлада на коже, и не было никаких прикосновений. Только мучительно хотелось открыть глаза и увидеть, как она готовится сделать это. Потом все началось так быстро и неожиданно, что он не смог сдержать стон, и шумно через зубы вдохнул воздух. Катя мокрым дрожащим языком принялась измерять длину и диаметр. Ничего чудесного не происходило. Нельзя было от святой Елизаветы ожидать навыков Марии Магдалены. Вот так вдруг. Движения девушки были несмелыми, чересчур осторожными, неловкими. Катя иногда слишком резко сводила смущенные пальцы. Иногда теряла темп. Но возбуждение не отпускало Андрея. Наоборот! Это было прекрасно не тем, как Катя это делала, а тем, что делала это именно она. И чтобы проверить это, он всё-таки открыл глаза и мягко, сквозь стон, назвал ее по имени. Это было такое порочное и такое восхитительное зрелище, что бедра отозвались новой судорогой. Но он не смел довести это действие до последствий, как бы великолепно и нереально оно ни было. С этим он пока не был намерен знакомить Катю. Пока что у него еще было время, пока он еще сдерживался, чтобы вполне насладиться ее ласками и закончить традиционно. Внезапно в середине мучительного прилива пульсирующего обжигающего наслаждения, Жданов услышал какой-то посторонний звук. Звонил его мобильный телефон, который он оставил в прихожей на тумбочке. И он впервые в жизни пропускал звонок с таким диким животным удовольствием. Только сливки тоскливо томились в широкой тарелке на столе.***
Она не помнила своего имени. Она не знала, что делала сегодня днем. И не представляла, что будет делать завтра. Она не понимала, для чего еще могут быть созданы руки, губы и кожа. Только лишь для того, чтобы принимать и давать наслаждение. Ведь если бог создал человека таким чувствительным, таким чувственным, значит, это не просто так. И она отдавала тепло своих рук и нежность своих губ человеку, распростертому под ней. Так впервые. Так необычно. Совсем не страшно. И абсолютно не стыдно. Страха не было, не было сомнений. Было только старательное желание принести высшее удовольствие. Потому что любила. И не было ничего прекрасней срывающегося шепота, напоминающего ей о ее имени. Ничего трогательней тихих вздохов и невольных стонов. И ничего приятней благодарного блеска в глазах. Но потом он резко сел и поднял ее. Властно перевернул и без предупреждения вошел. На этот раз было совсем не больно. Словно они идеально подходили друг другу, как когда-то разорванные половинки любовного письма. Только что она была словами «люблю тебя». Теперь, когда она оказалась под ним, он стал доказывать ей это. Всё быстрее и быстрее, жарче и жарче. Бисеринками пота, напряжением мускул, полуприкрытыми глазами, трепещущими ресницами. Было тихо. Никто из них не произнес ни звука. Потому что он слишком часто прикладывался к ее губам, как к прекрасному сосуду, чтобы отпить нектар ее чувства. Только в последние несколько мгновений, когда темп стал почти бешеным, таким животным, оба огласили потолок громкими криками, в которых перемешались их имена и их сущности. На этот раз он не хотел отпускать ее. Просто упал сверху, придавливая немалой тяжестью своего тела. Разве можно было после этого возвращаться в реальный мир, думать о делах, встречаться с другими людьми? Нет, не сейчас, потом. Они оба подумают об этом потом. И все-таки она не сомневалась, что из всего, что их ожидает, из самой банальной вещи на свете они извлекут наслаждение. Она обняла его и прижала к себе крепко-крепко. Он спрятал лицо в ее спутанных страстью волосах и вдыхал запах кожи. Не осталось уже ничего цивилизованного в этом аромате. Она пахла просто — как женщина. Как несколько раз отлюбленная женщина. Как его женщина. Теперь уже никуда было не деться. Она была его женщиной. — Прости, Кать, — подал Жданов голос, все еще не отрываясь от нее. — За что? — усмехнулась она, почти по-матерински невинно поглаживая его по волосам. — Я… я не смог сдержаться, — винился он. — Сдержаться, Андрей? — не поняла Катя, приподнимая его голову. Для этого ее ослабевшим от неги рукам пришлось сильно напрячься. Он пристально, серьезно посмотрел на нее. — Какая ты еще, в сущности, девчонка, Катюш, — сказал он мягко, приподнимаясь на локтях, откидывая с ее лба непослушный локон. — Ну, объясните мне, любезный дон Гуан, милостивый мой Казанова, мне, бедной, всеми оставленной дурнушке, — она устроилась под ним поудобнее, но так, чтобы не спугнуть Жданова. — Ну, я… мне не… — начал Андрей, запинаясь и ощутимо смущаясь. — Кать, ну вот скажи, как ты так умеешь? — не выдержал он. — Что умею? — улыбнулась она. — Вот так смущать меня иногда, — выпалил он, скатываясь с нее и садясь на кровати. Жданов схватил со стола тарелку со сливками, ближайшую к нему ложку и принялся жадно поглощать их, запивая остатками вина в одном из бокалов. — Ну, уж нет, Жданов, — воскликнула девушка, присев к нему. — Начал, так уж договаривай. Он посмотрел на нее, с остервенением запихивая в себя новую порцию сладких, высохших сливок. — И прекрати есть с таким апломбом, — приказала она ему, отбирая тарелку. Жданов разглядывал ее тело, одна его рука непроизвольно потянулась к груди Кати. Потом спустилась на живот. Девушка с удивлением заметила, что они оба всё еще обнажены. Почему-то это ее совершенно не трогало. Но было заметно, что это трогало Жданова. Снова. — Ты бы… эээ… оделась, что ли? Любимая моя, — попросил он без особого энтузиазма. Она вернула ему взгляд, спустившись глазами туда, где недавно была губами. — На себя посмотри, — без смеха произнесла Катя, сама прикладываясь к сливкам. Они были такими приторно-сладкими, что она тоже потянулась к вину, а потом вспомнила. — Постой, где-то тут была клубника. Надо съесть ее, пока эти сливки окончательно не испортились. — Ты знаешь, она в холодильнике, — улыбнулся Жданов, натягивая на себя уже давно содранную с постели простыню. — Тебе не будет трудно… — и он махнул рукой в сторону кухни. — Какой же ты наглец, Андрей! — без удивления и возмущения проговорила Катя с набитым ртом. Она аккуратно поставила на стол тарелку, выудила откуда-то из бесконечных, хаотичных складок одеяла штаны Жданова, старательно надела их и с достоинством проследовала к двери. — В холодильнике? — выкрикнула она из кухни. — Да, там… — мечтательно крикнул в ответ Жданов. Пока Катя искала ягоды, попутно разглядывая внутреннее убранство его холостяцкой столовой, нищенское содержимое холодильника, она принялась спрашивать его: — Так, за что ты там извинялся, Андрей? Он молчал. Бутылка пива. Две порции фруктового салата. Те, что он заказал в лифте. Заплесневелый кусок сыра. И такие же полбатона. Уморительно. Катя выставила контейнер с клубникой и начала искать подходящую для нее посуду. — Ты слышишь, я тебя спрашиваю? Она нашла в мойке еще одну глубокую тарелку и высыпала красные сахарные ягоды в нее. — Ты что там, заснул, что ли? — возмущенно добавила Катя, входя в спальню. Жданов сидел все в той же позе. В руках сжимал вновь наполненный бокал вина. — Так в чем дело? Я ведь имею права знать, что ты там мог со мной сотворить. Она водрузила клубнику на столик и подошла к Андрею близко-близко. Он обнял ее за талию и уткнулся лицом прямо в живот. Почему-то ее не смущало, что верхняя часть ее тела, а главное заласканная грудь, была обнажена, и уже отозвалась на прикосновение мужчины. Голосом, приглушенным мягкостью ее тела, будто его губы слипались от невыносимой сладости всего происходящего, он проговорил: — Ты детей любишь? — Да. Но при чем здесь… О, Жданов! А я-то уж думала!.. Какой же ты все-таки обалдуй…