Let me believe

Жизнь постепенно возвращалась в какое-то приятное русло. Миссис Хадсон с заботой иногда заглядывала в квартиру наверху и привычно мягко ругалась за то или иное – тут опять всплыл в ее памяти дротик в стене, и, как когда-то сделал это Шерлок, Стивен вступился за его место. Джон вернулся на дневные смены в клинику, чем порадовал не только всех людей, которые яростно хотели попасть к нему на прием, но и Эстер, потому как она тут же перестала страдать от Брэда Стоуна и его нелепых нападок в ее сторону. Бар в пятницу уже был ему не нужен – каждый день, когда Ватсон покидал квартиру, он стремился быстрее вернуться обратно. Было ощущение, возможно, как ему казалось, собственноручно сотворенное, что сейчас все возвращается на места. По вечерам они пили чай, реже виски, и много, до безумия много говорили. Джону казалось, что он никогда в своей жизни так много не говорил. Стивен чувствовал то же самое. Говорить им было просто: они смотрели не друг на друга, а будто бы на образ своих потерянных в схватке с самой жизнью. Но чем больше историй было, тем становилось яснее – это не он, а лишь одна из его вариаций. И только для Стрэнджа было предельно ясно, что это только для этого мира. Где-то там, в каком-то другом пространстве, на него сейчас, возможно, смотрят те же серо-голубые глаза, но они извечно смеются, а не наполнены до самых краев арктическим холодом. В чем-то его переполняло любопытство, а прав ли он на самом деле. Но, вопреки проверенным методам, Стивен предпочел выжидать: прикосновение должно все решить. Рукопожатие – настолько официальный жест, что ему практически никто уже не уделяет должного внимания и оно просто не считается. Так говорил Росс. Так теперь считает и Стрэндж. Он помнит, как коснулся Эверетта в первый раз. Он притянул его за плечо чуть ближе к себе, чтобы того не задело пулей. В этом было что-то ироничное, потому как эта пуля все-таки его нашла…. В этом было и что-то удивительно поэтичное, потому что с самого начала у них все началось со спасения. Сейчас, смотря на Джона, он понимает, что эта линия никуда не уходила. Вот он, живой и невредимый физически, но страдающий от жутких ран внутри, требующий к себе внимания и спасения. Может, еще не так поздно?.. Они никогда не показывались на улице вместе. Стивен вообще не горел желанием выходить куда-то. Он медитировал, астральным телом изучал нужное ему. Это было напоминание о рутинах в храме, которых поистине не хватало. Лондон шумел; он жил и гудел круглосуточно, даже если ночью все затихало. Он слышит его кипение. Он чувствует его бурление и пульсацию. Он знает, что что-то изменилось с того дня, как он тут появился, но все никак не может полностью понять, что именно стало тому причиной. Что-то с самим городом, потому что в нем уже не так безопасно, как это было раньше. В тот день у Джона был выходной, и он просидел весь день в квартире за чтением. Стрэндж по обыкновению устроился на полу и закрыл глаза. Между ними было привычное спокойное молчание, в котором не было ничего и было абсолютно все в одно и то же время. Единственное, что изредка нарушало тишину, – перелистывание страниц газеты. Иногда Ватсон поднимался из кресла, уходил на кухню и через некоторое время возвращался обратно. Они молчали. И молчание это было уж очень разговорчиво. Пару раз, вроде бы, пробегала такая ловкая искорка, когда следовало начать разговор, но что-то останавливало, будто насильно ее тушили, и оставался от этого тихого огонечка только еле живой дымок, даже ничем не пахнущий. После нескольких таких вспышек Ватсону начало даже казаться, что все это ненатурально, наигранно, но ничего не мог с этим поделать: он не мог проронить ни слова. И только он понимал такое отнятое право на голос, тут же желание говорить рассеивалось – нет того человека, кто смог бы ограничить его в этом плане. Погода за окном была удивительно хороша. Подойдя к одному из окон, Джон увидел новое лицо на Бейкер-стрит, чему действительно поразился, потому как не замечал за собой такой особенности, как запоминать лица тех, кто жил с ним на одной улице. Возможно, он один из тех, о ком предупреждал Майкрофт – это так сильно врезалось ему в память, что подобное знание просто стало невозможно отбросить в сторону; опасность становилась все реальнее и ближе. Догадаться об этом человеке, впрочем, не было так трудно – он смотрит прямо на него. Чего он ждет? Когда его цель покинет квартиру? Вполне вероятно, пришел к быстрому выводу Ватсон. Если он и выйдет сегодня из квартиры, то точно не один. Он отошел от окна, чуть задернув шторы, и прислушался. Миссис Хадсон внизу довольно громко смеялась – наверняка какая-нибудь подружка, желающая скоротать свое время в занимательной компании. Но было поразительно тихо, что было странно: Лондон никогда не затихал настолько, чтобы создалось ощущение его смерти. Тяжело выдохнув, Джон пришел к выводу, что, возможно, но только возможно, на него так действует мысль о слежке. Люди Майкрофта всегда так осторожны, о них не подозреваешь. Сейчас все слишком явно. Он хочет, чтобы о нем знали. Стремление показаться, стремление увидеть – все это упирается в одно и то же, что было до боли предсказуемо и совершенно, казалось бы, не стоило никакого внимания. Паранойя. Глубокая и невыносимая паранойя, наполненная пронизывающей дрожью, заставляющей замирать где-то в середине темной комнаты. Именно из-за нее все это и случалось. Убийцы боялись промахнуться и опять облажаться, Джон – попасться и вновь лишиться целого наработанного мира, в котором знатно обосновался за последнее время. Ближе к вечеру погода не испортилась, что сулило неплохую прогулку. Джон стал по привычке собираться, соблюдая животворящую тишину. – Уходишь? – не открывая глаз, спросил Стивен. – Нужно проветриться, – спокойно протянул в ответ Ватсон и одернул на себе куртку. – Могу составить тебе компанию. – Серьезно? – Джон был действительно удивлен и не собирался это скрывать, даже если Стрэндж сочтет это грубым по отношению к нему. – Если, конечно, ты вдруг не начал сторониться чужого общества. С этими словами Стивен поднялся с насиженного места и остановил на Джоне спокойный взгляд, ожидая его реакции на тупое разглядывание. В итоге, хоть какой-нибудь реакции, ведь он все еще смотрел на него, держа на лице непонимание. – Ладно, но, прошу тебя, переоденься во что-нибудь. Не пришлось даже задавать дополнительного вопроса: Джон кивнул в сторону комнаты Шерлока. Он давно убрал все вещи в шкаф, сделал какую-то странную их систематизацию. Это было что-то вроде успокоения, когда не было в основных комнатах его обитания ни одной вещи, которая когда-либо носилась Холмсом. Правда, совершенно ничего не помогало избавиться от него, когда находишься в квартире по Бейкер-стрит. – Я подумывал несколько раз просто съехать отсюда, – прислонившись спиной к стенке, проговорил Джон, обращаясь к Стивену, прикрывшем за собой дверь. – Все вокруг Шерлок. От этого понимания очень сложно избавиться – я пробовал. Даже…. Это он притащил меня в эту квартиру. – И почему ты не уехал? – раздался приглушенный голос Стрэнджа. И действительно, почему? Он никогда полностью не давал себе осмыслить этот вопрос. Было просто невыносимо находиться в этом доме, смотреть на пустующее кресло, видеть миссис Хадсон, стремящуюся помочь. Но он никак не мог уехать отсюда. Его будто приковало к этой квартире, будто бы его заперли в этих стенах, не давая возможности переехать куда-то, уехать в другое место, может, даже навсегда исчезнуть. Связанный по рукам и ногам вырывается из плена яростнее, чем это делал Ватсон. Возможно, он не особенно и пытался. И опять это странное раздвоение: он понимал, что нужно сбежать, но не предпринимал хотя бы каких-то попыток. Наверно, Джону все-таки был нужен кто-то особенный, кто должен вытащить его из этого подвешенного состояния. Вот он стоит на эшафоте, смотрит на пустынную площадь вокруг. И палач он, и приговоренный. Кажется, что нужен только зритель для казни, и вот тогда-то все свершится. – Я не знаю, – все-таки констатировал он. Стивен подошел незаметно и, крепко упершись рукой о стену, посмотрел сверху вниз на Джона, слишком долго размышлявшего для простого «я не знаю». Было какое-то смутное предположение, что он продолжит, закончит свою несчастную мысль, но этого все не происходило. Его собеседник так и стоял совсем рядом, обжигая холодом своего тела и крепко вжимаясь макушкой в стену. Стрэндж смотрел на него с каким-то снисхождением. Спасение утопающего должно быть с разрешения самого утопающего – он ведь такой же, как Росс, и не даст просто так вмешаться в его собственную судьбу. Никто не позволял Эверетту Россу; это была чисто его прерогатива, чтобы позволить кому-то что-то: он давал право голоса, он давал право на жизнь, он руководил мыслями, чувствами и действиями. Он мог бы позволить себе множественные прикосновения, но не совершит такой ошибки снова. Это странное чувство подвластности… Стивен не позволял такого Россу, даже если тот пытался как-то это изменить. Но сейчас, стоя совсем близко к Джону, он нашел в себе странное осознание, что впервые в жизни, чтобы достичь поставленной цели, нужно по-настоящему сдаться. Открыв глаза, Ватсон встретился с заинтересованными глазами Стрэнджа. Его длинные пальцы были где-то над головой; он перебирал ими в каком-то ожидании. Возможно, дело было в зрительном контакте, которого тот бесконечно искал. – Слишком много раздумий для простого «я не знаю», – озвучил свою мысль Стивен. – Ты уверен, что честен в этом вопросе? – Ты слишком близко, – неожиданно проговорил Джон. Когда Стивен отстранился и вышел на середину комнаты, прижимая одной рукой к себе старое пальто, он продолжил: – Прости, я… – Все в порядке, – перебил его Стрэндж. – Личное пространство. Я понимаю. Он как никто другой понимает, о чем идет речь. Понимание – это величайший дар и величайшее проклятие. Две стороны монеты, которую ты вечно носишь с собой и которую никогда не оставишь где-то в отличном от себя самого месте. Стивен не выбирал его. Оно пришло к нему само. Оно выбрало его после всего того времени, когда он знатно им пренебрегал в отношении других людей. – Тебе идет, – неловко протянул Ватсон, потирая ладонью шею. – Тебе стоит чаще носить костюмы. – Возможно, – хмыкнули ему в ответ. В последний раз Стрэндж надел костюм, когда он посещал какую-то там конференцию. Если быть совсем уж честными, он плохо помнит тот день. Ни погоды, ни людей, ни разговоров… Только это странное ощущение, что он явно теряется в толпе. Тогда это чувство было просто смертельно опасно: как такое может быть, что одно его присутствие не делает вечер идеальным! Подобные мысли были невозможны для него, усиленно прошлого Стивена Стрэнджа. Сейчас, в похожем костюме, он не видит и отголоска того ощущения. Кажется, ему совершенно достаточно, что Джон умиляется его неловкости. Неловкость… Да, точно. Это новое чувство для костюма и пальто. Так мало кто ходит в Лондоне, он похож на Шерлока Холмса, Ватсон нервно озирается по сторонам, когда они идут по улице, – все это непривычно и неловко. Но никто не смотрит. Всем плевать. И только Джон что-то говорит, сам себя одергивая. – Ты так и не ответил на мой вопрос, – вдруг прерывает хрупкий монолог Ватсона с самим собой Стивен. – Почему ты не уехал? – А где-то в мире есть место, куда можно уехать, чтобы потерять нить с произошедшим? – в ответ спросил Джон. – Мне тоже кажется, что этого места не существует, – он слегка задумался. – А ты? Ты же уехал из Нью-Йорка. – Не похоже это на простую поездку развеяться. Это, скорее… – Бегство, – закончил за него Ватсон. – Ты, в отличие от меня, смог. «Ты уверен?» Джон не знал. Ему слишком рано принять это осознание, на чье место пришел Стивен в попытке убежать. Возможно, впервые ему стоит постыдиться, забыться в этом новом ощущении, предстать перед ним во всей своей красе. Бежать с поля битвы до ужаса позорно, но именно так он и сделал. Оправдывать это поисками другого Эверетта Росса было глупо и бесполезно: гонка за призраками никогда не приводила никого к чему-то хорошему. Словно месть, это доводило до непоправимых последствий. Вот и сейчас, Ватсон постепенно становился этим «непоправимым последствием», от которого не захочется избавиться в своей жизни, потому как один такой уже ушел куда-то в глубину истории. Они шли вниз по улице раз за разом, то и дело перекидывались какими-то фразами, но было это удивительно нервным. Джон озирался по сторонам, правда говоря, явно не для того, чтобы осматривать окружающие их красивые фасады зданий. – Ты нервничаешь, – произнес Стивен, и это было ни капли не похоже на вопрос. – Совсем нет. – Джон. Он всего лишь произнес его имя, а Ватсон уже нервно выдохнул, подергивая головой из стороны в сторону. Решающий момент для них обоих: расскажет или нет. Чувство доверия не покидало Джона ни на секунду, и в очередной раз он решился слепо положиться на него. Но… Вокруг столько людей, они могут быть кем угодно и замышлять что-то. Резко он схватил Стивена за локоть, заставив остановиться. Хватка была крепкой, словно бы он падал куда-то в бездну, стоя на одном месте. «Прикосновение….» Стрэндж внимательно стал всматриваться в Ватсона. Тот все еще не поднял на него глаз, но продолжал крепко сжимать его локоть. Между ними было расстояние лишь немного больше, чем когда Джон «отогнал» от себя Стивена в квартире. Нужно было немного времени, чтобы подобрать правильные слова. С чего бы мысленно не начинал Ватсон, все звучало как-то неправильно, глупо и даже дико. О таких вещах не говорят на улице. – Я был некоторое время назад у Майкрофта, – начал он с нейтральной фразы, которая должна была знатно облегчить задачу. – Он сказал, что наконец-то нашли того, кто стрелял в Шерлока. – Это же хорошие новости, не так ли? – Само собой. Этот ублюдок должен получить по заслугам – никто не в праве отнимать чужую жизнь, – довольно быстро проговорил Ватсон и ненадолго снова остановился. – Ты уверен, что хочешь сказать это сейчас? Джон? Но он не среагировал. Между ними все еще была напряженная рука Ватсона и его тяжелое дыхание. Два голоса. Один просит успокоиться, другой требует мести. У одного смирение и призыв к спокойствию, у другого желание рвать и сметать, словно смерч, все на своем пути. Две силы. И обе снова разрывают его на части. Лондон гудит. Лондон пульсирует. Он жив и не признает смерти. Умирая однажды, он, словно феникс, возродился раз и навсегда. Эта жизнь сейчас так давит, что каждый вдох становится испытанием. Умереть мог, кто угодно, но…. – Джон? – снова позвал его Стивен, и в этот раз он чуть приблизился, взяв его за плечи. – Посмотри на меня, Джон. Посмотри, – когда они встретились взглядами, он продолжил: – Ты уверен, что это нужно обсуждать сейчас? – Майкрофт считает, что те стрелки все еще следят за мной, – вместо ответа протянул Ватсон. – Что?.. – Я видел одного сегодня. – Ты не можешь быть уверен, что это один из стрелков. – Ты тоже не можешь быть уверен, что я ошибаюсь на этот счет. Джон был настолько убежден в своих словах, что одно это могло сыграть с ним злую шутку. На что способен разочарованный человек, переполненный злобой от несправедливости мира? Страшно представить. Многое даже представлять не хочется: от него передергивает, замирает каждая клетка, приостанавливая любое существование. Но ведь еще не поздно, да?.. – Мне тоже нужно сказать, – решил перевести тему Стивен. Эти слова быстро привлекли внимание, но оно было отчего-то смутным. Не от недоверия или раскрытого замысла, нет. Он смотрел куда-то сквозь, на что-то за его плечом. – Какого черта…. – протянул Ватсон, сильно понизив голос. Хватка ослабла, сам он застыл. Только Стрэндж обернулся, его на мгновения ослепила какая-то странная вспышка. Это было не солнце, не фары машины – настоящий огонь, ярко вспыхнувший прямо на ком-то. Этот кто-то громко смеялся, утопая во внимании. – Здесь слишком холодно! – раздалось на другой стороне улицы. – Здесь должно быть теплее! – Пусть все горит! Пусть все горит! Вот оно. Вот что нарушало баланс в городе. Переходя из одной реальности в другую, Стивен притащил с собой это гадкое существо, вечно ощущающее холод, одиночество и нехватку внимания. Но это всего лишь ее «дети», это зараженные этими ощущениями от кого-то другого. «Мать» где-то прячется: она не полезет в гущу событий. Она ищет. Один из проходящих мимо потянул руку к Джону, и Стрэндж, не особенно долго раздумывая, оттолкнул Ватсона куда-то в сторону дороги. Стянув с себя пальто, он с его помощью оттолкнул «замерзающего» под капающий кондиционер и сам соскочил с тротуара. Вода ненадолго завлекла будущего «поджигателя». Она падала прямо на лицо, капли иногда приземлялись прямо в широко раскрытые глаза, не моргающие и пугающие одним только обсуждением. Вода ненадолго охладит оболочку, отвлечет от основной цели. Люди вокруг пугались самовоспламеняющихся и, охваченные паникой, бежали. Кого-то задевали, и они падали на землю. В попытках подняться на ноги или прокричать что-то они падали снова на асфальт, издавая какие-то хрипящие звуки, еле вырывавшиеся из груди. Это продолжалось, пока они вдруг не начинали просить к себе внимания и чего погорячее воздуха вокруг и новых ощущений. – Не прикасайся к ним! – злостно фыркнул Стивен, останавливая Джона за плечо. – Не приближайся к ним! – Может, еще не поздно и можно помочь! – Хочешь стать таким же пеплом на асфальте?! – он тяжело выдохнул, стараясь утихомирить свой пыл. – Им не нужна помощь. Вокруг тебя нет смерти, которую нужно предотвратить. Там уже нет людей. Они уже умерли, когда оно их тронуло. Он убеждал Джона, стараясь перекрикивать громко скандирующих о пожаре, ожидающих своего момента вспыхивания. Эта бесподобная для нее какофония становилась громче, трещала и взрывалась. Вокруг стоял смех, подлетал в воздух пепел, от которого задыхались абсолютно все, кроме них двоих. Все становилось очевиднейшей ловушкой. Теперь Стрэндж точно уверен: это был не стрелок, это был ее «ребенок». – Стивен Стрэндж! – раздался хрипящий голос за его спиной. Он обернулся к горящей человеческой стене. Он знает этот голос. Они слишком хорошо друг друга знают. Кольцо вокруг них становилось все больше – казалось, все люди, гуляющие в этот славный вечер, попали под удар. Пламя обжигало издалека, выжигало такой нужный кислород. От спокойствия теперь во многом зависела жизнь. Они смотрели друг на друга, выжидая чего-то. Стивен был не намерен отступаться; он застыл, словно хищник, готовый напасть на свою жертву. Таким же образом на него смотрела единственная целая жертва, которая все еще не нашла ту самую точку, когда она воспламенится и превратится в пепел. – Так приятно видеть твою мордашку снова! – прохрипела она. – Не представляешь, какое удовольствие мне доставит погоняться за тобой опять. – Я надеялся, от тебя ничего не останется в той камере. – Твои дурачки, которые присматривали за мной, удивительно предсказуемы. А ты ведь знаешь: достаточно одного человека, чтобы я вылезла из своей каморки. И как видишь, – она задорно рассмеялась, – я здесь! – И где ты? – Так я и рассказала, конечно! – еще громче захрипела она. – Обживаюсь в новых апартаментах. И дело не только в этом заманчивом теле. Бедная девчушка, даже своей жизнью не владеет. Как же хорош Лондон: тут столько таких людей! Даже ты, Стивен Стрэндж, хорошо попадаешь в эту категорию. И… Ох, я совсем забыла, почему ты здесь. Ну и вкус же у тебя. Она хмыкнула и попыталась подойти немного ближе, но все никак не могла рассмотреть второго – Стивен защищал своего спутника. Это так занимало ее, что в эту игру можно было бы играть до конца их общего времени. – Джон Ватсон… – протянула она и рассмеялась удивлению. – Бедный, бедный Джон Ватсон. И что же, эта гонка за жизнью будет значительно интереснее, чем в прошлый раз, да? – Ты не посмеешь. – Неужели? – она попыталась приблизиться, но ничего не получилось. – И что же, будешь до смерти сражаться за глупых смертных? – Если так будет нужно. – И что потом? Ты умрешь, не вернешься в свой глупый храм, окончательно уничтожишь своего «подопечного» – а знаешь, кто останется в выигрыше? Конечно же, это я! И все, этот жалкий мирок станет славным живым пеплом. Никакого одиночества и боли, ведь смерти больше не будет. Тело было самым устойчивым из всех, как понял Стивен, но и оно не было бесконечным для таких целей. Оно медленно начинало воспламеняться. Но разговор был еще не окончен. – Остановись, Пхегúт, пока не поздно. – Поздно? Для чего? – она действительно не понимала, о чем идет речь. – Остановись или это придется сделать мне. – Пусть все горит, Стивен Стрэндж, – улыбнулась она. – Топни в своем холоде, пока можешь. Она присоединилась к горящему кругу. В самый последний момент она щелкнула пальцами, прежде чем совсем осыпалась. Пепел оседал на асфальт, постепенно освобождая дорогу, но ни Стивен, ни Джон так и не двинулись, так и не проронили ни слова. Когда же оцепенение спало, они молча, ни на секунду не сомневаясь, двинулись обратно в квартиру. Долгое время они действительно шли без малейших обсуждений. После произошедшего вообще было странно и страшно что-либо обсуждать. Ватсон уже не озирался по сторонам. Он просто всматривался куда-то вниз, отчего-то боясь обнаружить пепел на ботинках или дороге, по которой он идет. Стрэндж был задумчив. Пхегит… Он был уверен, что заточил ее надежно, но, видимо, просчитался, просмотрел и впустил к ней хоть на малую долю, но имеющего грусть в сердце. Эта мерзавка читала других, словно открытую книгу, даже если все скрывалось удивительно тщательно. Она действительно представляла опасность. Первостепенной задачей оставалось найти первых ее «детей» – возможно, они помогут выйти на нее саму. – Мне жаль, – вдруг протянул Джон. – О чем ты? – Я видел… Видел, как он умер. Стивен нервно сглотнул. Это не то воспоминание, на которое он надеялся. Пхегит знает, куда нужно бить. Стрэндж не уверен, что сам видел самое страшное его воспоминание, но, скорее всего, одно из. Но с другой стороны, это в значительной мере страшнее для самого Стивена. Слышать зов, но прийти к очередной могиле уничтожает не меньше чего-либо другого. Пхегит не хотела навести на них общий удар – она будет бить исключительно по Стрэнджу, ведь ей так нравится их общая игра. – Пообещай мне одну вещь, – начал было он, но немного застопорился и тяжело выдохнул. – Никогда больше не пробуй убить себя. – Она показала тебе это?... – Правда, не стоит, – не стал отвечать на очевидный вопрос Стивен. – Лететь с крыши в голове и в реальности – две совершенно разные вещи. Просто пообещай, что никогда не повторишь попытки – любой попытки – убить себя. Картина все еще стоит перед глазами. Это та же крыша, он слышит его мысли. Лондон величественен, но холоден и безразличен. В какие-то моменты, как в тот самый, его переполняла ненависть к нему, величественному городу, в который стремятся отовсюду. Это чувство было таким странным, несуразным, не оформившимся, что все претензии сводились к отсутствию Шерлока. Затишье. Лондон смеется над ним, не подпуская звонкий ветер к нему. Раскинув руки, Джон вдыхает сырой воздух, внутри все клокочет странными нотами отдаваясь в груди. Он шепчет: «Я здесь», – и уже готов вступить в бездну, но резкий порыв ветра сбивает его. Не судьба. Не сегодня. Не пришло еще время. – Обещаешь? Джон остановился. Смотря Стрэнджу прямо в глаза, произнес: «Обещаю».