Let me believe

Брэд явился в клинику самым первым. Он влетел в двери, будто бежал от кого-то. Преследования – особенно в этой части города, особенно в это время года – были редкостью. Он, фыркая и хмурясь, выскочил так из такси. Весь его вид говорил, что он вот-вот и накинется на первого встречного с какими-то жутчайшими претензиями, которые, в первую очередь, касались его самого. В шутку поговаривают, что таким образом он старался заработать себе пугающую репутацию, как и у Ватсона. Но тактика была никчемной, как и его вид, когда он кидался на других с утра пораньше. Вот и сейчас он уже настроился на этот «небольшой триумф», который все-таки считал весьма удачным уже заранее – собственно, как и обычно. К сожалению, первым человеком, которого он увидел, был Джон, вышедший из ординаторской уже без халата. Ватсон хмыкнул, завидев его, и двинулся навстречу, внутри себя безумно смеясь с всклокоченного вида вошедшего. Или будет лучше сказать вбежавшего? – Стоун, приятно видеть, – он пожал ему руку, все еще не переставая улыбаться. – Да, доброе утро, доктор Ватсон, – он нервно сглотнул и выдавил из себя вежливую улыбку. Весь его злостный запал испарился просто мгновенно. – Совершенно не ожидал увидеть. – Знаешь, без работы нынче никуда. Но я уже, к сожалению, ухожу – смена закончилась. И, да, конечно, как я мог забыть: в ординаторской спит мисс Пейн. Вызовите ей такси и отправьте домой: полагаю, свою сегодняшнюю смену она сполна отработала ночью. – Да, безусловно! – нервно покачивая головой, быстро проговорил Брэд. – Не перегружайте ее работой, а то она может оказаться на месте одного из пациентов, – чуть оглядевшись, словно что-то забыв, он продолжил: – Я уже позвонил Стейси, она приедет ее подменить. – Да, конечно! – продолжал тараторить Стоун. – Спасибо! Джон чуть поднял брови, продолжая как-то странно улыбаться, и все-таки направился к выходу. Когда он вышел и дверь за ним закрылась, Брэд позволил себе выдохнуть. Эстер была до невозможности права: он боялся Ватсона. И одной из причин было то, что он точно знал о наличии у него пистолета. Будучи трусом по своей натуре к вещам, не относящимся к медицине, он переживал за свою жизнь до нервного тика. Ему было дурно рядом с военными, если они при оружии и в форме. Он не боялся их, когда они лежали у него перед носом на больничной койке. Как-то раз он случайно услышал разговор Эстер и Джона о том жутком времени, как он был военным врачом, и, в отличие от маленькой звездочки, его это впечатлило немного в ином русле. Он оглянулся. Джон полной грудью вдохнул прохладный воздух, чуть запрокинув голову назад. Небо Лондона было хмуро. Пахло дождем. Казалось бы, самый лучший день для какого-нибудь полного загадок расследования или появления на пороге квартиры таинственного клиента, не желающего раскрывать свою личность для обеспечения собственной безопасности. И ведь каждый раз, когда Ватсона посещали такие мысли, он видел ее. – Антея, – назвал он ее имя, подойдя к машине. – Почему он не может просто позвонить, а? Я всегда возьму трубку. Девушка лишь с обжигающим холодом улыбается в ответ: ей сейчас не до вопросов такого плана, которые она слышит довольно часто. Чем быстрее они доберутся до места назначения, тем будет лучше. В последний раз они с Ватсоном расстались на не самой приятной ноте, поэтому, казалось, между ними все еще висит эта неловкость, сотрясающая воздух. Но ни один из них не думал об этом сейчас – Антея уткнулась в планшет, где продолжала разбирать документы по папкам, а Джон уставился в окно, по памяти стараясь восстановить маршрут до дома, если придется уйти пешком. В прошлую встречу с Майкрофтом он так и сделал – плевать он хотел на эту «помощь» и на эти бессмысленные разговоры, которые вел Холмс, поэтому единственным вариантом оставалось добираться на своих двоих домой. Улицы были до жути знакомыми, и это не составило труда в прошлый раз. Сейчас Ватсон ловил себя на мысли, что ему придется пойти на мировую, если все-таки хочет вернуться домой – отсюда он просто не дойдет. Особенно сейчас, когда единственным желанием было просто принять какое-то более удобное положение для сна. Кажется, Джон догадывается, что именно от него хочет «Британское Правительство», и, по его скромному личному мнению, это можно было обсудить и по телефону, как и многие другие вещи до этого. Но что-то оставалось неизменным. Хоть что-то оставалось неизменным! Снова этот джентельменский клуб для молчунов, как называл его Ватсон. Не самый лучший выбор, но вполне объяснимый: здесь никто не мешал думать. Все Холмсы были больны одним и тем же, если к ним приглядеться. Думать – их величайший дар, который давал им огромные преимущества над другими, при этом принижая их во многом другом перед теми же самыми людьми, схватку у которых они выиграли, казалось бы, вот только что. Это иногда забавляло Джона, особенно когда он самостоятельно, без каких-либо провожатых шел в нужный кабинет, где ему все-таки было позволительно иметь право голоса. Все эти молчащие люди в чем-то нагоняли скуку, заставляли возвращаться в те дни, когда единственный человек, которого он готов был слушать практически постоянно, замолкал и даже, в самых редких случаях, не давал говорить тоже, лишая какого-либо права на собственный голос. – Какого черта, Майкрофт? – первое, что произносит Джон, только зайдя в просторное помещение. – Прямо после смены? Ты издеваешься? – Как мне было известно, у тебя она была спонтанной, – констатировал Холмс и коротким жестом головы, таким знакомым Ватсону, предложил сесть напротив. Он продолжил, когда Джон принял молчаливое предложение и сел. – Мне известно текущее положение вещей. – О, кто бы сомневался, – фыркнул Ватсон: в этом-то он точно не мог подумать ничего другого. – И что ты о нем думаешь? – Мы работаем над этим, если ты про неизвестного в квартире. И, очевидно, тебя должна заинтересовать информация о его текущем состоянии, – Майкрофт сделал небольшую паузу, чтобы удостовериться, что в очередной раз прав. – Он не сдвинулся с места с того самого момента, как ты покинул квартиру. – Это просто невозможно, – чуть сведя брови, помотал головой Джон. – Я высказываю факты, а не делаю предположений. Но в твоем случае можно сделать небольшое исключение – вероятно, он ждет твоего возвращения. Но это подождет, – он прочистил горло, как бы настраиваясь на новую тему разговора. – Нам удалось отследить того, кто стрелял в Шерлока. Ватсон напрягся всем телом. Где-то внутри него что-то кричало о том, что на это ушло слишком много времени. Ему хотелось схватить собеседника за пиджак и, притянув его лицо к своему, громко высказать свое недовольство. Одна его часть не верила, что на это могут уйти месяцы. Другая же молчала. Эта новость, казалось, оборвала ее возможность говорить что-либо вообще, как будто голоса в один миг просто не стало. Наверно, все силы из нее перешли в тот громкий и недовольный крик, который разрывал его с каждым мгновением все сильнее. – Но выследили еще не всех, – сверкнул глазами Холмс, выдержав короткую паузу; все же он ожидал, что Ватсон хоть как-то отреагирует, но этого не произошло. Во всяком случае, не вслух. – Есть предположение, что новые жильцы на Бейкер-стрит или только заступившие на работу в хорошо известную нам обоим клинику могут быть в этом замешаны. – Полагаешь, они все еще пытаются избавиться от нас? – Это не исключается, поэтому стоит быть начеку и особенно не расслабляться. – Но было бы странно действовать по прошествии нескольких месяцев. Если у них была задача избавиться от Шерлока и его ближайшего окружения, то это можно было сделать и сразу. Никогда в жизни не поверю, что стрелок был один. – Мы перехватили сигналы и сняли всех стрелков…. – Кроме одного, Майкрофт, – резко перебил Ватсон, чувствуя, что сторона, наполненная злостью, в нем сейчас побеждает. – И из-за этого сейчас Шерлок мертв! – Фатальность ошибки вполне понимаема, и… – Серьезно? Как можно так спокойно об этом говорить?! – Потому что мертвых невозможно вернуть обратно! – все-таки немного, но повысил голос Холмс, чем резко остановил следующую мысль Джона. – Он умер не по моей вине, поэтому советую успокоиться самостоятельно или вам все-таки помогут, доктор Ватсон. В этом тихом гневе Джон услышал то, что никогда не мог услышать ни от одного Холмса: «Я просто человек. Такой же, как и ты». Ватсон опустил голову и тяжело выдохнул, прикрыв глаза: он прекрасно понимал, что это не было виной ни одного из присутствующих в комнате. Молчаливая сторона начала задавливать кричащую, утаскивая ее снова во тьму, удерживая ее за горло, чтобы вернуть себе голос. «Молчи. Просто молчи.» Это была сторона смирения и спокойствия, которая до безумия сейчас ему важна. Она стала самой важной с тех самых пор, когда его личное спокойствие испарилось и перестало существовать в физическом теле. Безутешность часто брала верх, но сегодня она перешла во что-то новое. Гнев. Неумолимая злоба, чей голос начинал руководить рассудком, заставлял искажать действительность. Раньше на этой стороне был только страх, но теперь и в нем растворился гнев, давая какую-то странную установку на защиту. Когда-то свою. Но сейчас ему на мгновения показалось, что он защищал чужую жизнь. Будто это было вообще реально – спасти. – Люди были выбраны случайно, – после очередной паузы продолжил Майкрофт, но уже как-то менее напористо, более спокойно и осторожно. – Возможно, они даже не имеют никакого киллерского опыта. Это могут быть совершенно обычные люди, умеющие стрелять и любящие подчиняться. – Это даже звучит дико, ты же понимаешь это, да? – Но ведь любой прошедший войну может неплохо стрелять по целям, не так ли? Ватсон внутренне согласился, внешне оставшись невозмутимым. Холмс прав. Отвратительно прав. Тогда забирали тех, кто просто мог стрелять, и не было особенно разницы, умеешь ты или научишься в первом же бою. В экстренной ситуации даже тот, кто ни разу не держал в руках оружие, может из него – или им – убить. Но здесь все было иначе. И все это понимали. Эти люди не раз держали оружие в руках, они были готовы пойти на что угодно, чтобы… Что? Он что-то им обещал дать, если они выполнят свою задачу? – Есть досье? – единственное, что вырывается у Джона. И Майкрофт молча протягивает ему папку. «Наконец-то», – читается в его глазах. Ему уже начало казаться, что до досье-то дело никогда не дойдет. Некоторое время Ватсон пристально вглядывался в фотографию, мысленно спрашивая у человека, смотрящего на него спокойными и холодными глазами: «За что?» Незнакомые лицо и имя. Он никогда не видел его, никогда не бывал в том районе Англии, не видел ни одного из указанных мест вживую. Это были просто слова, совершенно ничего для него не значащие. Не служил и не воевал. Не был киллером и не сидел ни по одной из статей. Чист. Чист, словно детские слезы. С непониманием он передал папку обратно Майкрофту и продолжил молча сверлить его глазами, как бы крича ими, чтобы он просто объяснил. Но внятных объяснений не нашлось. Гнев совсем растворился в той глубокой темноте, куда его утаскивало молчание. Спокойствие вернуло себе голос, но он был таким слабым, что не хотелось произносить ни слова. Джон встал с места и прошелся по комнате. Он выглянул в окно, как делал это каждый раз, просыпаясь с паникой в мыслях и сердце. Холмс молчаливо прожигал его спину, ожидая каких-то слов или действий. – Что намерены с ними сделать? – все-таки спросил Ватсон, не повернувшись. – Как обычно. Во многом законы не дают разгуляться. Джон хмыкнул: ну, конечно, что он еще мог ожидать. Но ему отчего-то нравилось окончание фразы. Она как бы давала надежду, что, если это было бы возможно, Майкрофт сделал бы что-то действительно более жестокое, как бы только позволяла его власть, а та действительно была немалой. – А с ним? – продолжил он. – Что вы намерены делать с ним? – Если не представляет никакой угрозы, то ничего. Нам неизвестно, как именно он попал в Лондон, но, полагаю, выяснить это будет значительно легче, чем отследить стрелков. – Стивен Стрэндж, – чуть помедлив, буркнул под нос Ватсон. Ему не верилось, что он назвал его имя ровно так же, как в то, с чем сравнил это Майкрофт. – Что? – мало заинтересованно протянул Холмс, уже направляясь в другую комнату. – Стивен Стрэндж, – повторил он чуть громче и тяжело выдохнул, будто бы ощущая, что и вовсе не должен был этого говорить. – Его зовут Стивен Стрэндж.