– Это последний рывок перед победой! Все должны приложить усилия, иначе мы потеряем последнюю безопасную точку, которая все еще позволяет нам наращивать хоть какое-то вооружение!
Росс слушал не особенно внимательно. И не только потому, что перед каждой битвой слова были похожи друг на друга и он мог воспроизводить их практически наизусть. В последней битве они потеряли стратегически важную точку, и он снова оказался крайним. Совершенно недавно агенту удалось реабилитировать себя, окончательно восстановиться и укрепиться на своих высоких доверительных позициях, как все начало снова стремительно падать куда-то в бездну из-за одного единственного случая: его поспешная неосторожность нашла мину и привлекла слишком много внимания к себе.
Думая об этом, Эверетт был готов поклясться, что лучше бы его убило, чем его бы спас наполовину клоун, говорящий глубоким, томным и до жути спокойным голосом, и он слегка повредил бы себе слух. Казалось бы, в спасении жизни товарищу на поле жаркой битвы нет ничего странного, но именно сейчас Росс ощущал не лучшее – так было неправильно.
Он не должен был спасать его жизнь.
Вот и сейчас, он видит
его, причину продолжающейся жизни, в другом конце комнаты, такого же спокойного и беспристрастного. Агент не может прочитать подлинную эмоцию, будто его спаситель сам того не хочет.
«Почему? Чего ты хочешь?!»
Но единственное, что Эверетт знает точно:
он чувствует его взгляд. Этот холод несложно ощутить. Эти глаза невозможно пропустить. Потому его были рады видеть снова – допросы были именно тем куском хлеба, который бросили ему под нос и подали команду наброситься, насытить свой горящий в груди неуменьшающийся пожар ненависти, выросший за долгое время службы и пережитого предательства.
На мгновения они встречаются взглядами. По спине агента пробегают мурашки от этого мощного спокойного взгляда. Он сбивчиво выдыхает и сглатывает непонятный комок – на мгновения ему показалось, будто что-то теплое и светлое промелькнуло в тех трудноуловимых глазах, будто они ответили ему «пожалуйста» на несуществующее «спасибо».
«Да кто ты такой?..»
Несмотря на то, что
он отвернул голову, глаза продолжали быть направлены на агента. Росс не мог понять, что происходит: складывалось ощущение, словно на него смотрит не одна пара глаз, а сотни, тысячи. Все они прожигали его насквозь, заставляя задыхаться в непонимании и поиске простого объяснения этим магическим фокусам мистера Любителя-Поговорить-Со-Своим-Плащем.
До него доходили слухи о том, кто именно этот клоун, что
он был приставлен к нему очень давно, ведь Эверетту все еще не было полноценного доверия, которого он действительно заслуживал; но он ставил
его слишком серьезно до того, пока
тот просто не вытащил его из-под мины. Да, может,
он герой. Может,
он действительно умеет перемещаться в пространстве, но кто
он такой, чтобы вмешиваться в варианты его собственной жизни.
И судя по всему, его спаситель это прекрасно понимал. Но желание Росса погибнуть в этой схватке не сошлось с желанием Стрэнджа пропустить чью-то жизнь – чью-то по истине важную жизнь – мимо пальцев. Если для агента задачей было сохранить точку любой ценой, даже если речь шла о жизни, то
он должен был сохранить жизни людям, даже если они того не захотят. Руководство знатно намекало тем самым на Эверетта, потому как уже проходил слух, что на прошлых операциях он пытался свести счеты с жизнью путем защиты точек и безумной борьбы в каждом сражении. Несмотря ни на что, руководство все равно хотело сохранить его жизнь. И
он загорелся этой идеей, но все никак не мог понять, почему в
нем полыхает этот огонь, это тяготение к спасению этого несчастного человека, живущего мыслями о прошлых сожалениях и боли, которые так и хотелось искоренить из его головы, души и сердца.
Стрэндж смотрит в мгновенно меняющиеся глаза агента и видит будущее. Возможно, это связано с каким-то другим Россом, потому как все в нем другое: глаза, мировосприятие, то, как он сам будет смотреть на
него. Это совершенно другой человек, который, как и сам агент, стремительно находит свой путь в далекую и темную бездну без какой-то великой силы поддержки рядом. Его хочется защитить. Это желание так болезненно, но так приятно, что невозможно оторваться.
Эверетт отводит взгляд первым. Он не глуп и осознает, почему он все еще жив, почему его спасли – приказы сверху так очевидны, что до ужаса смешно. У него не хватает тонкостей его личного ледяного юмора и глубокой злобы, чтобы описать всю очевидность этого факта. Ему не видны скрытые мотивы – ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Ему не видно этого «прости», такого непонятного и тревожного.
«И долго ты будешь продолжать?! Прекрати!»
Призывы к великому действию закончились. Росс облегченно покинул свое место и затерялся в толпе сослуживцев, оказавшихся в тех же самых жутких условиях, что и он сам.
Агент старается не обращать внимания на ощущение, что на него, откровенно говоря, смотрят. Будто под вечным наблюдением. Будто заключенный. Будто он стоит на крыше высотного здания, а там, внизу, огромная толпа так и ждет, когда он шагнет в пропасть. Это ощущение отчего-то неприятно; отчего-то впечатление, что
ему не все равно. Где-то глубоко он бы хотел, чтобы это действительно было так, но все было так противоречиво в его голове, что эта мысль исковеркалась до очередного глубочайшего предательства.
Стрэндж отделяется от толпы готовых идти на бойню прямо сейчас, поднимается на холм и остается на развалинах дома медитировать. Здесь
ему легче думать, видеть всю ситуацию, происходящую вокруг него. Вскоре и
его покой нарушается.
– Генерал, – первым обозначает
он, даже не открыв глаз.
– Нам нужно обсудить ситуацию, касающуюся завтрашней операции, – тут же проговаривает мужчина и откашливается. – И речь, в первую очередь, об агенте Россе.
– Вы пытаетесь снова приставить меня на его защиту, хотя это нарушает изначальную миссию моего присутствия здесь. Вы стараетесь нарушить изначальный договор, который и без этого не входил в мои интересы полностью.
Он чеканит каждое слово, словно бы вдалбливая каждое из них поглубже в голову генералу. Тот жмется, не слыша правильного для него ответа. Только
ему известно, что
он все равно последует за Россом, даже если тот попытается сбежать завтра.
– Главному командованию только на руку его желание погибнуть, – продолжал генерал, делая вид, что не обращает ни капли своего внимания на сказанные Стрэнджем слова. – Они хотят направить его в движущуюся цитадель, откуда исходит их управление. Да, опережу вас и скажу, что нам известно, насколько длинный этот путь, но таким образом мы сможем окончательно восстановить агента в должности.
– Чуть больше трети всех вероятностей, что агент Росс погибнет.
– Не так уж и много, – перебил мужчина и самодовольно хмыкнул, совершенно не осознавая, о каких цифрах говорит Стрэндж.
– Остальные же, – уже чуть раздраженнее продолжил его собеседник, – делятся на те, в которых он получит увечья, не совместимые с его работой, и те, в которых он вернется. Героем, которым вы его хотите выдвинуть после того, что сами же и сотворили с ним, он станет в самом малом проценте случаев.
– В любом случае, это приказ сверху.
– Вы предпочитаете слепо повиноваться тем, кто сидит в уютных кабинетах и слабо представляет, кто сейчас такой агент Росс, чем здраво оценить всю ситуацию?
Стрэндж безумно действовал мужчине на нервы.
Ему не понять этих тонкостей работы военных: сейчас не самое время, чтобы думать о том, кто такой агент Росс. Знакомая ему и любимая им Империя, не имевшая такого названия, просто рушится. Его задача сохранить ее, сохранить свою страну, даже если погибнет какой-то там агент Росс.
– Он уже уведомлен о своей миссии. Ваше дело выбрать помощь или отстранение от судьбы агента. Если он погибнет, все равно будет похоронен как герой. Никто не узнает о его наклонностях убить себя.
– Слишком частое упоминание о них, – сделал презрительное замечание Стрэндж. – Вы видите это только в нем, а мы говорим, на самом деле, о тысячах людей, у которых это выражено слабее из-за их стремления к общности. Оружие цитадели – присуждение людям нежелания жить. Вы потому ведете агента на смерть, что он может не совладать с желанием пустить пулю не во врага, а себе в лоб.
Последняя фраза звучала, скорее, как твердое утверждение, нежели как вопрос, который ожидал услышать генерал.
Он раздражал его с каждой секундой, с каждым сказанным словом все больше и больше.
– Разве я уже не сказал, что это лично ваша миссия, доктор? Если вы не остановите Росса от запуска смертельного пути в голову, то, вполне вероятно, эта участь может настигнуть вас в ближайшем будущем.
– Вы мне так нелепо угрожаете?
– Это было предупреждение, Стрэндж. Угрозы будут после.
***
На самом рассвете начались первые залпы. Люди хаотичной толпой неслись в слепой бой, не думая о своем будущем. Кто-то нервно бросался на защиту товарищей, кто-то старался отступить, чтобы потом вступить в бой с новой яростью.
Эверетт несся вперед. Под курткой болтались патроны, потому как ничего существеннее, чем до боли знакомый пистолет, ему так и не предложили. Изредка он отстреливался, но в прямой бой не вступал без необходимости. А вот ее пока и не наступало. И он не знал, связано ли это с тем, что он все еще чувствует
его взгляд на себе.
«Прекрати.»
Цитадель приближалась ему на встречу. Это так радовало и так уничтожало одновременно. Но он все бежал и бежал, спотыкаясь о тела, сворачиваясь от каждого выстрела, который мог лишить его жизни. Пару раз пуля обжигала его кожу, пролетала, разрывая куртку.
«Главное – не патроны. Только не патроны.»
Оставалось не так далеко, но прорываться без боя было бесполезно. Стреляя в ничего непонимающих противников, он бежал вперед, все еще не понимая, каким чудом остается живым.
Эти глаза… Они тревожили его всю ночь. Он видел их во сне, концентрировался на них, ощущал их приятное и невозможное «прикосновение», отчего по его телу пробегала мелкая дрожь. Что это было? Эйфория..? Точно. Эйфория. Вот сейчас – вот они, эти странные глаза, которые заставляют его все бежать и бежать, уже путаясь в двух ногах!
Но он все же останавливается и прибивается спиной к валуну. Дыхание сбилось, земля словно уплывает, а вместе с ним и рассудок. И эти глаза… Они прожигают его, кричат: «Вставай! Вставай и беги!»
«Прекрати.…»
Его кто-то тянет продолжать эту битву, эту совершенно ему ненужную битву. Мысли наполнены
его голосом, но невозможно разобрать ни слова. Росс чувствует прикосновения к плечам, приободряющие, спокойные, неописуемо легкие, будто вот-вот, и кто-то сожмет его куртку цепкими пальцами.
Он не может больше бежать. Но он повинуется. Он не хочет, но все равно повинуется. Повинуется прикасающемуся к нему взгляду, голосу, звучащему у него где-то глубоко внутри. Он перестает быть уверенным,
его ли это голос, но что-то внутри подсказывает, что да, это
он, только
он. Росс, сжимая куртку на груди, будто бы чувствует, что кто-то молчаливо молит подняться. Он встает и бежит, хотя готов сдаться прямо сейчас. Но ему просто не дают сдаваться. Он даже не отстреливается – пули просто пролетают мимо, люди просто пробегают мимо.
И цитадель больше не такая неприступная. Он с легкостью проникает внутрь и крепче сжимает в руке пистолет. Всего один зал, всего один противник, и они прожигают друг друга взглядом.
Эверетта переполняет жгучая, неугасимая, отчаянная ненависть – хотя он не уверен, что должен ее чувствовать. Он все стреляет и стреляет в своего врага, поддаваясь его игре с растрепанными чувствами, и целенаправленно идет вперед. Кончаются пули – перезарядка. Снова и снова. Пули отскакивают обратно в него, а он все идет, уже не боясь того, что какие-то из них метко попадают в его тело и, специально оставаясь под кожей, заставляют раны кровоточить. Но это ничего – его подлатают в госпитале. И уже не так важно, в каком из отделов это произойдет: в общей палате или где-то внизу, готовя его тело к похоронам. Ведь он знает – сейчас он один, это только его битва. Тот, кто за ним приглядывает, сейчас занят не меньше, давая свершиться тому, что происходит сейчас.
Он занят:
он дает ему время и защиту.
Выстрел – пять зарядов. Еще один – четыре. И еще – три. Выстрел – попадание. Все затормаживается, цитадель останавливается, все глубже и глубже въезжая во влажную от крови землю. И его пульс учащается. Он точно знает, что за его спиной кто-то есть.
– Стрэндж… – хрипит он совсем изнеможенно.
Выстрел – и теперь уже он похож на своего врага: все та же картина простреленной головы, но, возможно, не такая изящная, не доставляющая какой-то безмятежной радости. Это был последний выстрел повиновения, который и для героя своего хозяина стал последним.
Стрэндж видел этот выстрел, видел прямое попадание.
Он не успел помочь. И уже не сможет ничем помочь. Мертвый взгляд Росса устремлен куда-то вдаль, и сейчас, когда
он смотрит в эти глаза,
ему кажется, что он искал именно
его глаза, которые на мгновения покинули его в этот страшный час полного непонимания.
С каким-то сожалением
он поднимает его с пола, прикрывает пальцами глаза, чтобы не чувствовать этот застывший взгляд, и уносит с поля битвы, поля его смерти, ощущая что-то непонятное, что-то давящее и жгучее.
***
– Агент Эверетт Росс погиб как настоящий герой! Он был лучшим среди нас! На пути опасности он не сдался, пробрался в цитадель и уничтожил нашего главного врага! Он тот, кто спас всех нас! И этот поступок не будет забыт!
Закрытые навсегда холодные глаза не вселяют спокойствия.
Его знатно подлатали перед похоронами, но он видит все это, знает, как на самом деле. Отчего-то невыносимо тошно, противно и больно на это смотреть.
«Замолчи. Ты ненавидел его.»
А генерал все распинается, приглашает сослуживцев говорить прощальные слова, и те утирают слезы, смотря на
его все-таки нервную, неестественную позу, которую никто не замечает. Почему? Почему никто не видит, что даже сейчас
ему противно слушать все эти слова?! Кажется, будто
он сейчас поморщится, выкинет прочь все белые каллы*, которыми
его усыпали, и обязательно что-то скажет, съязвит, заставит улыбнуться.
«Мне не стоило вообще прикасаться к тебе.»
Кажется, генерал жестами зовет его спуститься вниз, подойти ближе. Да разве можно?.. Зачем подходить ближе, если подходить уже не к кому?
Его уже там нет.
Он умер, а значит не нужны ему эти неискренние слова, белые цветы и особенный цветок от него, синяя роза**. А что он ему скажет? «Вернись, я не понимаю, что со мной»?
– Доктор, – один из агентов одернул Стрэнджа, как-то незаметно для него возникнув рядом, – не хотите выйти и сказать пару слов?
В ответ лишь покачали головой.
«Нет. Не хочу. Не могу.»
– Все знают, что вы видели его смерть. Разве не стоит поделиться его подвигом? Он спас нас всех, поэтому я думал, что…
И снова покачивание головой. Он не расскажет.
– Соболезную утрате, док.
Агент хлопнул его пару раз по плечу и удалился.
«И ничего-то ты не знаешь, парень. Ничего…»
И он слышит голос. Он зовет его. Его обладателю так больно, что он докричался до него. Он слышит. Слышит….
