Дар

«Где же ты?», — повторяла я раз за разом, практически доходя до истерики. Так незаметно и совершенно неожиданно Кей стал лучиком света в непроглядной тьме, наступающей столь быстро, давящей со всех сторон и угнетающей все мои мысли, что я и не заметила, как стала зависима от его присутствия в моей жизни. Он был единственным, кто знал, насколько мне больно и страшно, единственным, кто всегда был рядом, пускай я и не ценила этого прежде. Но теперь он исчез. После того, как я оттолкнула его тогда на школьном дворе, он ни разу не появился даже, чтобы отчитать меня или заявить насколько был обижен моим поступком. Мне казалось, что в моих действиях не было ничего такого, что могло бы задеть или обидеть его, но он пропал. Пропал так же внезапно, как и появился, оставив меня одну в мире, полном страдающих, неприкаянных душ. Когда он был рядом, все это не казалось мне таким пугающим, как теперь, когда его больше не было рядом. Прошла неделя. Денек выдался пасмурным и крайне дождливым. Дрожь пробирала мое тело насквозь, и я съежившись, сидела в кабинете школьного директора, скрипя кожаной обивкой кресла, чем выдавала свое присутствие. Диалог велся между моей матерью и тучной женщиной среднего возраста, походившей более на мужчину. Если бы я увидела ее впервые, то подумала, что «с этой дамочкой шутки плохи». Ее сжатые губы словно сдерживали все возникающие в ней эмоции, как стальные решетки удерживали пленников. Никогда прежде мне не приходилось видеть ее улыбки, как будто ей вовсе было запрещено это делать. Массивные скулы, которыми она играла в ходе разговора, придавали всякому слову еще более грозный тон, нежели ее грубый, охрипший от долгих лет курения голос. Все в кабинете, казалось, дышало этим едким, мерзким запахом дешевого табака. Стоило этой паучихе свести брови, как мне казалось, будто в тот же миг мне выносили смертный приговор, и она вот-вот вопьется в меня своими клыками, затянет в свою липкую, прокуренную паутину, где будет медленно высасывать из меня все соки. По этой причине я постоянно отводила взгляд в сторону от ее бледного лица с отпечатком сурового нрава, боясь встретиться с ее паучьим взглядом, по привычке зовя про себя Кея. В тот момент я бы многим пожертвовала ради одной его шутки, непринужденного смеха или какой-нибудь глупости, которые не позволяли мне видеть целостной картины этой мрачной реальности, в которую я была погружена с головой. Как мне вернуть его? Как вновь услышать его голос? Вместо этого я вынуждена была мириться с гнетущей серостью и безысходностью, крадущихся из всех трещин. От столь леденящего чувства страха я старалась смотреть куда угодно, лишь бы не в эти стеклянные глаза, которым было чуждо выражение милосердия: в них царил лишь холод, окутанный полным безучастием и отрешением от какой-либо ситуации. Ходили слухи, что эта женщина потеряла свою семью в аварии еще до того, как села в директорское кресло. Двое детей и муж разбились насмерть по дороге в бассейн, а она в тот день по никому не известной причине осталась дома. И сейчас они стояли за ее спиной, в царящем безмолвии, словно фарфоровые куклы, прожигая меня мертвыми взглядами. Нет, они смотрели вовсе не на меня, а скорее сквозь. Сквозь ту пелену, застилающую их пустые, стеклянные глаза. Но мне не было страшно, потому как они были похожи лишь на тени прежних людей, которые когда-то могли так же, как и я, дышать. Страшно тогда, когда призраки понимали, что умерли и навечно заперты в этой ловушке. Холодок пробегал по спине, когда я видела, как душа все еще ощущает боль. Сразу вспоминался полицейский участок. Голая комната с одним-единственным громоздким столом и двумя небольшими стульями. За спиной Эл стоял мужчина, который не смог найти покой даже после кончины. Он так безнадежно повторял ее имя, словно раз за разом пытался прорваться в ее мир, разорвать грань, навеки разделяющую их. Но всякий раз это было столь тщетно, и он полностью осознавал свою беспомощность, срываясь на отчаянный крик, теряя самого себя в всепоглощающей пустоте. Призраки директрисы же застряли в одном моменте, не понимая и не принимая своей трагической участи. Возможно, это было намного милосерднее по отношению к ним, нежели горькое осознание реальности, в которую ты навечно погребен. Кара спокойно беседовала с «паучихой», и я поражалась ее выдержке, ведь она легко парировала все, что казалось мне призывом к беспрекословному повиновению, и непринужденно уворачивалась от ядовитых уколов ее слов. — Она отстранена, — процедила женщина, скрестив пальцы рук на рабочем столе, — и я могу повторять это, сколько будет вам угодно. В следующем году ваша дочь без каких-либо проблем продолжит обучение и сдаст все экзамены, а я, в свою очередь, с радостью вручу ей диплом. В данный момент, в сложившейся ситуации, — это невозможно. Здоровье и благополучие ребенка стоят в приоритете, нежели в срок полученная бумажки с печатью школы. — Если это просто «бумажка», как вы выразились, не вижу проблемы с ее выдачей, — резко заявила мать, переходя на повышенный тон, — вы заставляете ее терять целый год жизни. — Год жизни — ничто в сравнении с самой жизнью. Не мне вам рассказывать, Кара. Просто из прихоти я не стану выдавать незаслуженные документы, тем более ставить на них печать школы. Я считаю разговор исчерпанным. Мы более полу часа обсуждаем одно и то же, к счастью, у меня имеются дела важнее этих утомительных прений. Прошу меня извинить, — директриса встала с кресла, выпрямившись во весь свой небольшой рост. Промедлив, моя мать кинула гневный взгляд на оппонентку и сдержанно промолчала. Она не спеша поднялась с кресла и тяжело вздохнула. Разговор был действительно исчерпан, и ничего не было возможно сделать с решением главы школы о моем отстранении. Выйдя из кабинета, мама нервно и крайне стремительно пронеслась по школьным коридорам, словно все еще находилась под взглядом ядовитых паучьих глаз. Ее теперь раздражало само место, где руководила столь непреклонная и крайне раздражительная личность, не желающая понять чужое горе. По мнению матери, школа была тем местом, где я могла быть под присмотром, в то время как сама она дни и ночи проводила на работе, ища мою сестру. Теперь я тяжким грузом пала на ее хрупкие плечи и, как мне казалось, добавила проблем к ее бренному существованию. «Если бы я сдала экзамены, то уже следующим летом была бы отправлена в колледж так далеко, насколько это было бы возможно. Но теперь я еще год буду путаться у нее под ногами». Так я думала, плетясь вслед за матерью, растворившейся в толпе школьников, вышедших на перемену. Из одного из классов вышла моя прежняя компания, громко и весело обсуждая что-то свое. Увидев меня, Велери ускорила шаг, демонстративно проигнорировав мое присутствие. Рей лишь натянул подобие улыбки, поприветствовав меня слабым кивком головы. Он поспешил догнать сестру, которая в очередной раз требовала к себе внимания, так быстро и наигранно отстранившись от тех, с кем она еще несколько секунд назад задорно разговаривала. Всем своим видом она хотела в который раз подчеркнуть то, насколько она была обижена и уязвлена моим поступком. Жаль ее стараний, конечно, ведь мне было наплевать на театр имени Велери Брайт. В какой-то момент я осознала, что в моей жизни просто нет места для людей, постоянно ставящих себя выше остальных. «Почему я должна вечно отыгрывать второстепенные роли в собственной истории? Выбирать то, что выбирают вместо меня другие? Подчиняться желаниям тех, кто не желает идти на компромисс? Жизнь слишком коротка, чтобы наблюдать за ней со стороны. Кому, как не мне известно, что такое не обрести покой? А разве его можно будет обрести, толком не живя?» — Видел твою маму, что-то случилось? — остановил меня Скай, положив ладонь на мое плечо. По телу разнеслось теплое чувство от столь неожиданного прикосновения. Словно тысячи молний, в груди все бурлило и искрилось так, что на долю секунды у меня перехватило дух. Я ощутила жар, подступивший к щекам, а с губ сорвался нервный смешок. Впервые за бесконечно долгое время он, казалось, вновь стал замечать меня. Мы могли просто говорить, стоя в школьном коридоре, и смотреть друг другу в глаза дольше тридцати секунд. Признаться, мне ужасно не хватало этого и теперь, я словно бабочка порхала под его пристальным взглядом. «Если бы я знала, то покончила с дружбой Велери намного раньше», — думала я. Позабыв обо всем на свете, я наслаждалась обыденным учтивым разговором. Мир вокруг попросту отошел на второстепенный план. Мы будто стояли в пустом школьном коридоре, и не было никого постороннего. — Поспеши! — словно ток, по телу пронеслась дрожь от знакомого мне голоса. — Криста, иди к матери! Сейчас же! — Кей! — крикнула я, резко обернувшись, но никого не оказалось за моей спиной. Скай настороженно взглянул на меня, не понимая, от чего я так встревожилась. Его ладонь крепко сжала мое предплечье в надежде успокоить и дать понять, что я не одна. Он так ласково произносил мое имя, стараясь помочь и вернуть меня в реальность, но я больше не могла воспринимать его слов. Кей рядом, он звал меня и пытался предупредить. Тогда я была больше поглощена самим его присутствием, нежели посланием, которое он пытался до меня донести. Один его голос взбудоражил меня до приступа истерики. Я так отчаянно хотела отыскать его взглядом, попросить прощения и вернуть его, ведь все казалось невыносимым без него. Но наконец я включила мозг, и до меня таки дошел смысл его слов. — Мама, — вырвалось у меня, и я уставилась на испуганное лицо Ская, вытаращив глаза. В следующую секунду я сорвалась с места, вырвав руку из хватки своего друга. Я бежала, расталкивая людей, возвращающихся в класс на очередной урок. Мне не хватало воздуха. Легкие отказывались наполняться, и я вынуждена была дышать прерывисто, хватая ртом воздух, словно меня затягивало под воду. Мне чудилось, будто я тону и весь мир расплывается перед глазами сквозь толщи мутной, непроглядной воды. И даже тогда, когда я с силой распахнула дверь, ведущую на свежий уличный воздух, мне не стало легче. Моя мать сидела на холодном асфальте, упираясь ладонями о холодную шероховатую поверхность. Со стороны можно было подумать, что она потеряла что-то и спустилась на четвереньки в поиске ускользнувшей вещицы. Телефон лежал около ее пальцев с разбитым вдребезги экраном и вибрировал от входящего звонка. Раз за разом кто-то набирал ее, не сдаваясь даже после того, как прекращались гудки. Она дрожала, но вовсе не от холода, пронизывающего ее тело. Я понимала все и без слов, оцепенев на ступеньках школьного двора. Мне страшно было подойти к ней, страшно было подтвердить свои догадки. Все внутри сжалось от ужасного спазма, словно кто-то с огромной силой сжал мою диафрагму. Нас разделяли несколько метров, а казалось, будто между нами возникла пропасть, угодить в которую, я до ужаса боялась. Она была бездонна и настолько пугающая, как будто в ней скрывался сам дьявол. И тут кто-то резко выбежал из-за моей спины и помчался к моей матери, перепрыгнув ужасающую меня пропасть, словно то была какая-то яма. Это был Скай. Его теплые руки мужественно схватили мою мать, обмякшую в них, словно он поднял бездомного котенка, так податлива она была в тот момент. Я знала. У нее не было никаких сил бороться, и она позволяла ему поднять себя. Он кричал мне, но я не могла реагировать, ведь знала, что меня ожидает. Мне хотелось подольше задержаться в этом мгновенье неведения, хоть час и пробил. — Кей, — шептала я, ощущая, как прохладный ветер щипет влажные от соленых слез щеки. Мне необходим был его голос. Я звала его все громче, пока не закричала во все горло. Но он так и не появился, как бы рьяно и горячо я ни звала. Вместо него передо мной возникла Камилла. Она была спокойна и крайне серьезна, как будто повзрослела за свое длительное отсутствие. Ее одежда вся была испачкана в грязи и засохшей крови, а волосы, когда-то светившиеся золотом, походили на одну сплошную, слипшуюся от грязи копну. Сестра подошла ко мне вплотную и, подняв свои стеклянные, утратившие былую искру глаза, горько заплакала. Слезки стекали по ее запачканным щечкам, капая серыми ручейкам с подбородка. — Криста, — шмыгнула она носиком, — почему мама не слышит, как я зову ее? Она больше не любит меня? Никто не замечает меня. Мне так страшно! Я молча наблюдала за тем, как громкий плач Камиллы перерос в полноценную истерику. К тому моменту к нам сбежались люди, помогая моей матери прийти в чувство. Они вызвали скорую, укутав ее в плед, который лежал у кого-то в машине. Скай теперь был около меня, ни на секунду не оставляя меня одну. Он пытался разогреть мои плечи своими крепкими, но нежными руками. — Все будет хорошо, — говорил он, — я с тобой. А я продолжала смотреть на рыдающую сестру, не отводя взгляда. Она кричала на меня, молила ответить ей, но я не могла. Не могла физически подать ей знак, что я могу видеть и слышать ее. Мое сердце разрывалось внутри, оно кололо так сильно, что мне хотелось просто вырвать его. Мне хотелось унять ту нестерпимую боль, и казалось, так будет проще. Скай обнимал меня, и я ощущала тепло. Я была не сама, в то время как Ками застряла где-то там… Совершенно одна. Не понимая, что умерла. Не зная, что делать и у кого просить помощи. — Хватит, — наконец выдавила я, с силой зажмурив глаза. Мне хотелось, чтобы все прекратилось. Чтобы я наконец проснулась и с облегчением выдохнула, желая, чтобы все было лишь ужасным кошмаром. Я думала, что когда я открою глаза, то все станет на свои места. Раз. Я принялась считать про себя, внушая, что так все и произойдет. Мне представлялся наш дом. Яркий свет нашей гостиной. Звонкий смех матери и чудная улыбка Камиллы. Наш обыденный вечер, когда мы все спускались вниз, чтобы провести время с друг другом. Два. Рука Ская прошлась по моим волосам, ласково успокаивая и даря чувство защищенности. Я все еще была там, а шум вокруг не стихал, он становился лишь отчетливей. Я слышала разговоры других. Мою мать приводили в чувства. Приехала Элионор. Три. Открыв глаза, я увидела толпу людей, окруживших мать и Элионор. Парамедики дали ей какое-то лекарство, и она залпом осушила стаканчик, запивая таблетки. Элионор поглаживала ее по спине, в то время как Скай крепко держал меня в объятьях. Камилла исчезла, и я ощутила себя самой худшей сестрой в мире. Но что я могла? «Где же ты, Кей?» — разносилось в моих мыслях. В тот день Эл ночевала вместе с нами, ухаживая за матерью, словно была ее сиделкой. Та походила на человека, утратившего всякую надежду. Моя мама была как кукла, которой во время давали еду, таблетки и воду, а затем укладывали в теплую постель, и она погружалась в сон, который стал для нее желанней всего на свете. В тот день мою сестру обнаружили водолазы на дне реки, на берегу которой нашли ее вещи. Она была мертва с момента пропажи, как заявил медэксперт после вскрытия. Степень разложения была сильной, но он сумел установить приблизительные сроки ее смерти. В то время, как мать отчаянно искала Камиллу, ее тельце покоилось под гнетом мутной речной воды. У матери не было ни шанса… Кто-то выбросил ее дочурку, как будто она была ненужной вещью. Но то, что убивало больше всего, — над ней надругались при жизни. Мать рыдала каждую ночь без исключения, проклиная человека, лишившего ее дочери. Эл смиренно сдерживала каждую новую истерику подруги, говоря, что они отыщут негодяя и он заплатит за все. В один из таких вечеров я подслушивала их, стоя за дверью комнаты, но не отваживалась зайти. Мама была так опустошена, что я не знала, какие слова смогут хоть как-то утешить ее, но потом она сказала фразу, выбившую почву у меня из-под ног: — Я не хочу больше жить, — сказала она Эл, погрузившись в долгое, обреченное рыдание.