Plumbum

Роберт заболел. Он сидел, закутавшись в теплый шерстяной плед, грустно, недовольно взирая на мир потерявшими задорный блеск глазами. Спутанные немытые волосы некрасиво свисали на землистого цвета лицо, нос покраснел и распух, и харизматичный вокалист совсем сник на фоне пледа и страшного серо-коричневого кресла. Морин сейчас у родителей, таблеток нет, лимонов нет, а вылезать из-под одеяла прямо в по-антарктически холодный воздух лондонского ноября совершенно не хочется. Дождь лил с самого утра, и Плант неподвижно сидел, шмыгая носом, слушал монотонный отсчет секунд, минут, часов, и хмуро смотрел в окно на плотную серую стену небесной воды. Все равно пришлось бы вылезать и идти на кухню или в туалет, и Роберт не знал, что хуже: дождаться, пока он умрет от обезвоживания под одеялом, или, трясясь и стуча зубами, сходить и заварить обжигающий чай, на крохотный отрезок времени почувствовать облегчение, которое вскоре коварно улыбнется и кликнет лихорадку. И Роберт опять залезет под одеяло и будет отбивать зубами барабанную дробь от страшного холода под теплым шерстяным пледом. От страшных мучений блондина спас верный почти-муж Джимми. Он позвонил в дверь, и хозяин, шаркая ногами и вытирая нос уже мокрым рукавом, поплелся открывать. Надо бы наконец дать гитаристу дубликат ключа. Джимми галантно отряхнулся на пороге, повесил на крючок пальто, оставшись в одной темной футболке, и широко улыбнулся Роберту. — И зачем переться в рассадник заразы в такое время? — пробормотал блондин, морщась от объятий Пейджа. — Джим, мне больно. — Извини, — гость немедленно отлип, кивнув в сторону кухни. — Пошли чай пить. Я тебе лимонов купил. А Бонзо с Джонси привет передают и… — Я рад, — клацнул зубами Плант и пошаркал на кухню. Пейдж невесомо зашагал за ним, слегка шурша пакетом. Даже сквозь плотно забитый нос больной почувствовал легкую цитрусовую кислинку и тут же был накрыт искристой волной нежности и благодарности к гитаристу. Такой же ласковой, приятно-кислой, от которой губы растягиваются в улыбке, и желтой, как лимоны. Пейдж уже успел включить чайник и сейчас неторопливо расставлял на столе чашки, тихонько свистя под нос что-то очень знакомое и нежное, и теплое, и ласковое, и однозначно — про любовь. Роберт прислушался: — Tangerine? — улыбнулся он, поймав взгляд любимых ореховых глаз. Те потемнели и заблестели от привычной искренней, немного скованной улыбки: — Могу про лимоны. — Не надо, — страдальчески сморщился Плант, склонил голову к плечу и картинно махнул рукой. — Мне сейчас меньше всего хочется совершать какие-либо махинации с лимонами. — Ты и не будешь, — хихикнул Джимми, клацая ножом. Роберт скосил глаза: гитарист нарезал цитрусы толстыми кружками, клал в чашку и засыпал сверху сахаром. В другой чашке уже остывал бархатный чай — без имбиря, без корицы, без какой-нибудь наркоты, но с лимоном, таким ярким и сочным, таким нужным в этот серый день, что Роберт… ничего не сказал и даже не подумал, проведя красивую ассоциацию, а просто обхватил чашку и шумно отхлебнул, наслаждаясь терпким вкусом черного чая с лимоном и чувствуя, как с током крови заструилось по жилам тепло. Гитарист сидел напротив, улыбался, молчал и смотрел то на горку лимонов с сахаром, то на вмиг посвежевшего Роберта. — Ты похож на надутого старого воробья, — не удержался от подкола Пейдж и тут же шутливо поднял ладони: — Все-все, молчу! Извини. Вокалист поставил на стол чашку, которой он уже в шутку замахнулся на брюнета. — Извиню, если согреешь меня. Джимми подал любимому руку. Плант пошел за ним в комнату, уже не ощущая того жуткого холода, недовольства и одиночества. Особенно когда они вдвоем завалились на ледяную кровать и накрылись робертовым одеялом, и Пейдж обнял вокалиста, перекинул через его подрагивающее мощное бедро свою худую ногу, притягивая Планта к себе и еле касаясь губами виска. — Горячий. — Более чем? — сострил Роберт. — Более чем, — согласился Джимми. — Не целуй меня, ты заразишься… Джимми прыснул и еще сильнее прижался к несчастному больному вокалисту, казавшемуся таким маленьким и слабым под гнетом затянувшейся простуды. Такого еще больше хотелось оберегать, еще больше хотелось заботиться, готовить самый вкусный чай, обнимать под одеялом и насвистывать знакомую песню. Не обращать внимания на помятый внешний вид и ворчание в духе «уйди, я страшный, ты заразишься, и волосы у меня грязные», находя каждому неласковому слову опровержение. Просто быть с Робертом. Того крупно, но, к счастью, весьма редко потряхивало, так что вскоре он засопел в шею Джимми, смешно морща красный нос. — А почему ты меня перебил, когда я передавал привет? — пробормотал Пейдж, тоже засыпающий под стук равнодушного холодного дождя и любящего горячего сердца Роберта. — Мне нужен только ты… хоть я их и тоже люблю. Вот такой он у него, Джимми.