It's a new life

— Привет! — плюхаюсь на пассажирское сиденье и здороваюсь максимально бодро, хотя на душе после сегодняшнего инцидента всё еще кошки скребут. Адам переводит на меня взгляд и молча смотрит. Почти физически ощущаю, как под его присмотром моя преувеличенно жизнерадостная маска покрывается трещинами. Улыбка сползает сама собой. — Что-то случилось? — спрашивает ровно, ничуть не меняясь в лице, а меня будто простреливает его этим вопросом. — Всё отлично! Почему ты спрашиваешь? — отворачиваюсь к лобовому и не слишком уверенно вру. — Какой фильм будем смотреть? — пытаться улыбаться, не глядя ему в глаза, немного проще. — Эрик… — зовёт меня по имени, наверное, раз второй за всё то время, что мы знакомы, и это не оставляет мне шанса. — Да нет, всё нормально, правда, — морщусь и продолжаю, не повернувшись, потому что знаю — не прокатит. — Последний клиент просто отказался от моих услуг… — всё еще не смотрю на Адама, именно сейчас мне страшно совсем расклеиться. Ведь это наше первое настоящее… Что? Неужели свидание?! После прошлой «встречи» наедине он уволился с работы! Страшно подумать, что будет, если я вывалю всё это на него прямо сейчас. — Почему?.. — всё тот же ровный голос с водительского сиденья и всё тот же легкий оттенок цитруса в его парфюме, который почему-то успокаивает. — Почему отказался? — усмехаюсь вовсе не весело. — Ну, наверное, потому что записывался к нам впервые. А еще потому, что делал это по телефону. А когда наконец пришёл — никак не ожидал увидеть это, — делаю акцент на последнем слове, обеими руками демонстрируя один из своих любимых костюмов — ярко-коралловую мозаичную рубашку в сочетании с зигзагообразным принтом на пиджаке и брюках, подчеркнутый синей каймой. Костюм, в котором я никогда раньше не чувствовал себя так неловко, как в тот момент, когда хлопнула дверь барбершопа. — Почему сейчас тебя это так волнует? — поворачиваю к нему лицо и вижу приподнятую в немом вопросе бровь. — Я думал, тебе всё равно до того, что о тебе думают другие. Буквально заставляю себя оторвать взгляд, чтобы смочь сказать то, что должен. — Потому что… это был… мистер Грофф… — медленно выдыхаю и снова поворачиваюсь в сторону водительского сиденья. Адам больше не смотрит на меня. Он смотрит вперед, сквозь стекло. Недолго, какие-то несколько секунд. Потом вдруг тянется к ключу, со второй попытки заводит машину — вижу, как его желваки нервно ходят под кожей, пока он не дернет ручку на коробке передач. — Ну что, какой фильм? — его очередь задавать это вопрос притворно воодушевленным тоном. До кинотеатра мы в итоге доезжаем практически молча. За это время я успеваю окончательно успокоиться и попытаться настроиться на свидание, и поэтому, когда машина заезжает на парковку и Адам глушит мотор, я первым выхожу из машины, рассуждая о том, какую порцию попкорна нам лучше взять и стоит ли взять немного сладкого и немного соленого, чтобы было вкуснее, как вдруг понимаю, что Адам так и продолжает сидеть на своём водительском сиденье и похоже не собирается выходить. — Эй, ты идёшь?.. — смущенно улыбаюсь, спрашивая в открытое пассажирское окно. — Прости, думаю, нам не стоит идти в кино, — говорит Адам, нерешительно скользя взглядом по лобовому стеклу, приборной панели, вплоть до двери, за которой стою ничего непонимающий я. — Думаю, нам вообще не стоит больше встречаться… — проговаривает это едва слышно, но глядя мне в глаза. — Что? — переспрашиваю так, как будто не услышал, хотя на самом деле я слышал каждое слово. И он это знает. — Я могу отвезти тебя домой, — подытоживает, отводя взгляд, и я понимаю, что это предел. — Да иди ты к черту, мать твою, Адам, чертов, Грофф! — почти кричу ему в окно и со злости больно бью раскрытой ладонью по дверце его машины. — Ты и твой отец! — шиплю, потирая пульсирующую руку. — Чьего мнения ты так испугался! Зачем я только искал тебя?! Ещё и выслушал кучу дерьма от твоего папаши! Идите вы на хрен! Разворачиваюсь на месте и уверенно иду с парковки. Большими шагами удаляюсь от машины, где-то в глубине души рассчитывая, что этот жалкий трус меня догонит или хотя бы окликнет. Но никто не спешит меня останавливать. Как не прислушиваюсь, я не слышу шагов, хлопка водительской двери и даже рева мотора, который можно было бы завести, чтобы догнать меня на всех его лошадиных силах, которые прячутся под капотом. Ничего. Только гулкая тишина почти пустой парковки и мои не такие уж и уверенные шаги. Каждый следующий — добивает остатки надежды. Каждый следующий — уводит меня всё дальше от этого упертого придурка, этого жалкого труса, который даже не решился отстаивать свои чувства перед отцом. Ну и пусть. *** — Родной, ты, вроде бы, собирался сегодня в кино?.. — мама заходит в комнату, легко коснувшись костяшками двери. — Да… Нет… — отрываю голову от кровати, на которую упал, как только вернулся. Даже раздеться не было ни желания, ни сил. — У меня просто поменялись планы… — откидываюсь обратно и закрываю глаза, прокручивая в голове сцену на парковке и весь путь домой. Чужой виноватый взгляд и собственную жгучую обиду. — Милый, всё хорошо? — мама осторожно присаживается на край, чувствую, как она аккуратно разглаживает лацкан моего любимого пиджака. — Ты выглядишь расстроенным… — Это из-за одного парня… — говорю, так и не открыв глаза. — Того, с которым ты ходил гулять на прошлой неделе? — чувствую оживление в ее голосе. Она всегда радуется, если мы с сестрами говорим с ней по душам. Говорит, что чувствует себя молодой, раз её дети всё ещё могут обратиться к ней за советом. — Нет, мне пришлось расстаться с Рахимом, — открываю глаза. Сейчас мне проще видеть потолок, чем снова мысленно представлять слезы, которые стояли в чужих глазах, когда я сказал, что я хочу быть с другим человеком. — Оу, хорошо, — а эта реплика звучит слишком радостно, я даже поднимаюсь на локтях, чтобы увидеть мамино лицо, но она тут же отводит глаза, и я просто решаю не продолжать. Мне и самому не хочется говорить о Рахиме. — Это другой парень… — встречаемся с мамой взглядами. — Адам. С моей школы, — мамины брови удивленно приподнимаются, но вслух она говорит только одно. — Он тебе нравится? — вопрос звучит максимально невинно, но моё лицо будто опаляет жаром. — Да… — рывком сажусь на кровати, прячу глаза в складках покрывала. — В школе я ни разу не видел его с парнем. И я бы никогда не подумал, что я могу ему понравиться, но сейчас… — накрываю лицо ладонями, пытаясь разогнать волны сомнений. — Мне казалось, что у нас может что-то получиться… Но, похоже, он испугался, — выдыхаю, отворачиваясь к окну, чтобы мама не видела, как близок я к тому, чтобы впасть в уныние. — Бояться — это нормально… — мамина ладонь скользит по моей спине, и я ощущаю внутри тепло. — Самое главное, чтобы рядом были люди, которые готовы тебя поддержать… — мама берет моё лицо в ладони и улыбается, и я в очередной раз убеждаюсь в том, что мне очень повезло с семьей. — Я люблю тебя, сынок. А тому мальчику, возможно, просто нужно время, чтобы набраться храбрости… *** — Ты был прав… — он появляется через пару дней. Приезжает к концу смены и говорит это, как только я выхожу из барбершопа. Вид у него слегка безумный. Примерно как у человека, готового броситься под поезд и не намеренного выслушивать чьи-либо аргументы. — Там на парковке. Ты сказал, что я испугался. Я хочу попытаться всё тебе объяснить… Даже не знаю, как на это реагировать. Он впервые выглядит таким решительным и взбудораженным. В школе и потом, на работе, Адам казался очень сдержанным, неэмоциональным. А сейчас в его взгляде горит огонь. И где-то внутри меня это жутко радует. Наверное поэтому я просто молча киваю и иду к машине. Весь путь мы едем молча, Адам даже музыку не включает. Я то и дело кошусь на него, но он смотрит только на дорогу. Я не знаю, куда он меня везёт, и это слегка пугает, но как-то не по-настоящему. По обочине мельчают кусты, а я думаю о том, когда перестал бояться Адама Гроффа… Это правда. Рядом с ним мне теперь так спокойно и легко, даже просто ехать в тишине в неизвестном направлении. — Что это за место?.. — первые мои слова, когда мы вылезаем из машины. — Здесь я всегда чувствовал себя лучше, чем дома, — Адам на мгновение задерживает на мне взгляд, а потом кивает в сторону путей, приглашая следовать за ним. Шагаю, стараясь не споткнуться о мусор, раскиданный между заброшенными вагонами, и думаю, как человек, который жил в большом красивом доме, мог чувствовать себя лучше на помойке… — В школе у меня не было друзей, — он начинает после нескольких минут тишины. — Я никогда не чувствовал себя там своим. Все смотрели на меня, как на сынка директора. А дома наоборот… — Адам отворачивается, собираясь с мыслями, отчего старое, выброшенное на свалку кресло, на котором он сидит, тихонько поскрипывает. — Я не хотел ехать в военную школу, но там у меня впервые появился друг. Видишь шрам? — Адам как-то грустно усмехается, показывая на белый след, который так долго не давал мне покоя. — Это он разбил мне бровь. Так мы и подружились, — он снова делает паузу, переводя взгляд туда, где за тучами солнечный диск должен встретится с горизонтом. — Кевин рассказал, что он — гей и что отец из-за этого отправил его в военную школу — думал, армия сделает из него настоящего мужчину… Когда курс закончился, мы разъехались по домам. Переписывались. Потом всё реже. А в тот день… Мой последний рабочий день… — Адам как будто бы хочет повернуться ко мне, но так и застывает в пол-оборота. — Я написал ему. Потом позвонил. Его мама сказала, что он покончил с собой… — только теперь он переводит на меня взгляд, заглядывая в глаза. — О боже, Адам… Мне так жаль… — Адам упрямо дергает головой, будто в спазме, а у меня буквально перехватывает дыхание. Мне становится так жалко его, что я едва останавливаю себя, чтобы не броситься обнимать. По приподнятым плечам и напряженной челюсти вижу, что ничего подобного он сейчас мне не позволит. — Он ненавидел своего отца также, как я ненавижу своего, — Адам говорит это спустя несколько долгих минут. Говорит сухо, без эмоций и сомнений в голосе. — И боялся его также, как я… А теперь я боюсь ещё и себя… — возвращает ко мне взгляд, и я почти тону в его боли. Только сейчас замечаю красные жилки сосудов в его глазах, глубокие тени синяков, болезненно заострившиеся скулы. Сжатые в тугую полоску губы, нервно дергающийся кадык. — Бояться — это нормально… — говорю, подбирая каждое слово. Будто ступаю по самому тонкому на свете льду. — Все чего-нибудь бояться, — замечаю почти буднично, слежу только, чтобы голос предательски не дрогнул. — Я тоже. Например, в школе я много лет боялся… тебя… — намеренно переключаю его с опасной темы, дергая губы в подобии улыбки. — Прости… Я понимаю, что обижал тебя… — и это помогает. Он выдыхает, и я будто чувствую, как по миллиметру ослабевает струна у него внутри. — Спасибо… — улыбаюсь уже вполне искренне. — Тебя я больше не боюсь, но я знаю, есть люди, которым я могу не нравиться, которые будут обсуждать меня за моей спиной, которые будут пытаться меня задеть, но всё это неважно. Потому что это то, кем я хочу быть. Наверное, тебе тоже нужно почувствовать, кем ты хочешь быть… Перевожу взгляд на Адама — он молча смотрит на то, как закатный свет разливается под нашими ногами. Тяжелые, хмурые тучи неторопливо капитулируют, уступая место градиентной синеве и мерцающим звездам. Я успеваю почти потерять надежду, как Адам вдруг встает со своего кресла и подходит к моему. — Я не уверен, что знаю, кем хочу быть… — его голос смешивается с золотистым светом на поляне. Мне не видно выражение лица, я щурюсь, запрокидывая голову. — Но я чувствую, с кем хочу быть… — он протягивает открытую ладонь, и моё сердце, кажется, пропускает пару ударов. Он помогает мне подняться. Мы стоим друг напротив друга и смотрим в глаза. Солнце теперь освещает половину его лица, и я почти физически ощущаю, как мне хочется проследить пальцем эту границу между светом и тьмой, а потом повернуть его лицо, чтобы он почувствовал тепло и оставил холод за спиной. Губы сами расплываются в улыбке. Адам скользит по ним взглядом, а потом чуть наклоняется и просто целует. Так легко и естественно, будто это сейчас единственно правильная вещь в целом мире. *** — Я такой голодный, что готов съесть целую гору сэндвичей, — говорю, выходя из машины и направляясь в сторону входных дверей. — Поверить не могу, что столько раз проходил мимо этого кафе и ни разу не увидел здесь Мэйв! Придерживаю дверь, Адам заходит следом и почти врезается в замершего на мгновение меня. Я стараюсь сразу отвести взгляд от ближайшего столика, облепленного красно-белыми футбольными куртками, но ничего не могу с собой поделать — едва заметно вздрагиваю, оглушенный взрывом их неандертальского ржача. Наверное, так чувствует себя кролик, парализованный магнетическим страхом — давно я не испытывал такого и не знаю, что делал бы дальше, если бы не ощутил пальцами чужую ладонь. Адам выглядит решительным, касаясь моей руки. Впервые вообще и в первый раз в общественном месте. Если бы не собственный шок, я бы забеспокоился опрометчивости его поступка. Но вот я перевожу взгляд и как-то интуитивно переплетаю пальцы, где-то внутри ощущая, как он расслабляется, поглаживает кожу на тыльной стороне большим пальцем. — Идём? — он кивает в сторону барной стойки, где, как я сейчас вижу, сидят Отис и малышка Элси. Я лишь киваю, прежде чем двинуться мимо так и не затихшего стола. Боковым зрением замечаю, как они толкают друг друга в бок, замечая наше приближение. — Да это же Синеглазка со своим рыцарем! — это сказано не слишком громко, но мне хватает. Как и Адаму. Его рука дергается в моей ладони, даже со спины он выглядит по-настоящему злым. — Эй! — я опять вздрагиваю. — Кто-то, похоже, хочет смотреть сегодняшний матч на улице! — мы с Адамом, да и весь бело-красный стол поворачивается в сторону стойки, откуда выглядывает сердитая Мэйв. — В свою смену я не потерплю никаких издевательских смешков, понятно?! — парни сразу становятся тише и даже как будто съеживаются вокруг серо-голубой столешницы. — Я наливаю вам, но могу и полицейских вызвать, чтобы они проверили подлинность ваших водительских прав, если что, — весомо договаривает она, а потом поворачивается к нам и улыбается. — Привет! Рада вас видеть! — она скользит взглядом по нашим сцепленным рукам и добавляет уже серьезнее. — Надеюсь, с тобой, Эрик, Адам перестанет быть такой угрюмой задницей, — она держит паузу, а потом опять улыбается. Смотрю на Адама — он притворно обижается на слова подруги, но его губы все равно предательски расплываются в улыбке. Его рука чуть крепче сжимает мою, и мне тоже хочется улыбаться. «Да, я тоже надеюсь, что у нас обоих начинается новая жизнь…»