Эффект Бабочкина

— А я всегда утверждал, Антонио, смерть отнюдь не является непременным атрибутом жизни, — серьёзно говорил Хунта, выставив перед носом Кроули тонкий изящный палец. — Конечно, конечно, Кристобаль, — бормотал Кроули, подливая в его опустевший бокал красного толедского. — Я тебя понимаю, как никто другой. — Вот ты, Виктор, со мной согласен? — повернулся Хунта к третьему собеседнику, в чьей лаборатории они, собственно, и находились. После третьей бутылки заведующий Отделом Смысла Жизни хотел жаркого спора, и согласное кивание Кроули его не удовлетворило. — Ну, Кристобаль Хозевич, вы меня-то не впутывайте, — ответил Виктор Корнеев, сотрудник Отдела Универсальных Превращений. — У меня тут сами понимаете кто плавает. Он кивнул на таз, полный живой воды, давно превращённый в аквариум. В нём нарезал круги бодрый и жизнерадостный окунь, полностью выпотрошенный пару лет назад. — А я не впутываю! — воскликнул Хунта и подозрительно уставился на Корнеева. — А ты почему с нами не пьёшь, брезгуешь? — Он потянулся рукой к несуществующей шпаге на поясе. — Вот ещё, вашу кислятину пить, — буркнул Корнеев. — Тони, — обратился он к Кроули, — а сотвори-ка нам коньячку? С лимончиком. Кроули икнул и щёлкнул пальцами. Перед ними на лабораторном столе, заставленном микроскопами, склянками и документами, сдвинутыми в сторону, оказались тёмная пузатая бутыль и белое блюдце с аккуратно нарезанными дольками лимона. — Во! — вскричал Корнеев. — Видали, Кристобаль Хозевич? Вот это мощь. И я, как ни бьюсь, не могу вычислить формулу превращения. Всю голову уже сломал! — И «Алдан» тоже, — вставил Хунта рассеянно. — «Алдан», Кристобаль Хозевич, уже после вас работать отказался, — веско ответил Корнеев. — После того, как вы к нему напрямую подключились. Так и сказал: мне надо подумать. Третий день думает. Сашка мне все мозги проныл. — Так Привалов уже вернулся? — спросил Кристобаль Хунта, поигрывая бокалом вина. — Два дня назад. Ойра-Ойра нас уже еле терпит. — А, вы у него на квартире сейчас живете? — Две недели уже. Пока Тони с товарищем нашу комнату в общаге занимают. — Виктор, — произнёс мистер Кроули, — клянусь дьяволом, не хотел вас стеснять. Но наши эксперименты с Кристобалем затянулись. А ангел... мистер Фелл божится, что закончит каталогизировать Книгохранилище через пару дней. — Да брось. — Корнеев махнул рукой. — Я не злопамятный. Перед отъездом сотворишь мне ящик вот таких бутылочек и в расчёте. Мистер Кроули повернулся к Кристобалю Хозевичу. — Так что с последним экспериментом, Кристо? Хунта сразу почернел лицом. — Да ничего. Белый тезис к решению вашей задачи, Антонио, неприменим. Теорию нелинейного множества на неё натянуть ещё можно, но она не стыкуется с производной Максимилиана. А значит, все наши предыдущие попытки создания совершенного оружия провалятся уже на этапе эксперимента. Вот и «Алдан» со мной согласен... Кроули тоже помрачнел. Две недели в НИИЧАВО и всё впустую... Нет, конечно, обитатели института оказались весьма неплохими. Для людей. Да и две недели в одной тесной комнате с Азирафелем... это был почти предел мечтаний. Но всё же мысль о том, что цель их приезда в эту страну, в забытый богом и дьяволом уголок на краю света, осталась невыполненной, наполняла Кроули глухой тоской. — Эй, Тони, что-то ты захандрил. — Беспардонный Корнеев хлопнул его по плечу. — А давай-ка ещё раз диван включим? — После пары рюмок коньяка Виктор заметно повеселел и горел безбашенными идеями. — В прошлый раз эффект был просто обалдеть. Кроули хохотнул: — Ваш друг Эдуард уж точно обалдел. — Эдик Амперян сейчас на собрании, нежных принцесс здесь больше нет, — рубанул рукой Корнеев. — Я визжать и падать в обморок при виде гигантской змеи не буду, Кристобаль Хозевич — тем более. — Антонио, друг мой, — проговорил Кристобаль Хунта. — Не идите на поводу у эгоистичных желаний Виктора. Им движет лишь глупая жажда зрелищ, несовместимая с духом познания истинного учёного. Он ещё молод, простим его. Корнеев запыхтел, и его мощная шея отчётливо побагровела. — Эх, Кристобаль Хозевич, не будь вы магистром и уважаемым лично мной человеком... Я бы вам по морде съездил бы, честное слово. Неизвестно, что ответил бы ему Кристобаль Хунта, но в этот момент дверь лаборатории отворилась, и на пороге показались мистер Фелл и Фёдор Киврин. На плече у англичанина сидел, покачиваясь, зеленый попугайчик Невструева. Корнеев вполголоса проговорил, толкая локтем мистера Кроули: — За тобой пришли, — отчего Кроули подскочил на месте. На лице мистера Фелла расплылась счастливая улыбка. — Вот вы где! Мы с Фёдором Симеоновичем вас обыскались. — Ну-ну, — добродушно прогудел Киврин, кивая Корнееву и Хунте. — Я так и предполагал, что мистер Кроули здесь, если его нет в кабинете К-кристо. — Я на сегодня закончил, Кроули, — сообщил мистер Фелл. — Осталась совсем небольшая часть работы, с ней могут справиться и работники Отдела Абсолютного Знания, если верить Фёдору Симеоновичу. Так что, с завтрашнего дня я совершенно свободен. А как ваши успехи? Кристобаль Хунта и Кроули мрачно переглянулись. — Никак, — произнесли оба. Мистер Фелл и Фёдор Киврин так же одновременно вздохнули. — Будет жаль покидать ваш институт, — признался мистер Фелл. И, чтобы разрядить обстановку, пошутил. — А по тебе, Фотончик, я буду скучать больше всего, — с улыбкой добавил он и, почесав попугаю хохолок, достал из кармана кусочек сахара. — Сахар-рок! Сахар-рок! — сразу откликнулся Фотон, принимая угощение. — Азир-рафель хор-роший! — Кроули, мы идём? — спросил мистер Фелл. — Или вы ещё немного... поработаете? Грубый Корнеев гоготнул, а Кроули поспешно поднялся со стула. — На сегодня работы больше нет, ангел, — сказал он. — Да и Кристо говорит, что, в принципе, она закончена. — Понятно, — пригорюнился мистер Фелл. — Не отчаивайтесь, г-голубчики! — попытался их утешить Киврин. — В-вам знаком так называемый эффект Никанора Б-бабочкина? Так вот, я уверен, вы ещё найдёте выход. Ведь у вас есть самое главное... Фёдор Симеонович почему-то покосился на Кристобаля Хунту, который устало примостил подбородок на кулаке. — Самое главное? — не понял мистер Кроули. — Наверное, мистер Киврин имеет в виду пророчество Агнессы Псих, — ответил мистер Фелл. Теперь Кроули с недоумением повернулся к нему. — Какое пророчество, Азирафель? — Я тебе объясню по дороге в общежитие. Ну, Фотончик, лети к хозяину. Доброй ночи, джентльмены, — попрощался он с присутствующими. Киврин пожелал им хорошего вечера и проводил обоих англичан ласковым взглядом. — К-кристо, тебе тоже пора домой, — проговорил он, тормоша засыпающего магистра. — Г-говорил же тебе миллион раз, т-твой мозг, даже если он т-тысячу раз г-гениальный, не выдерживает прямого п-подключения к компьютеру. Т-ты себя не жалеешь, К-кристо, пожалей хотя бы меня. — Вздор, — пробурчал Хунта, грузно поднимаясь на ноги. — Я полон сил и благородных стремлений, Теодор. Вперёд, к новым победам! — Эх, — с завистью проговорил Виктор Корнеев, провожая взглядом удаляющегося Киврина, придерживающего за талию нетвёрдо стоящего на ногах Кристобаля Хунту. — Вот поэтому я и говорю Ойре-Ойре, какой смысл жениться, если есть такие друзья. Пока мистер Фелл и Кроули шли к общежитию института, с неба сыпало мелким колючим снежком. Зима в эти края приходила рано. Мистер Кроули поднял воротник на тонком пиджаке, холод стоял совсем не осенний. В комнате, однако, было тепло. Батареи центрального отопления работали исправно. Мистер Фелл скинул пиджак, повесил его на вешалку. В единственной комнате в центре стоял обеденный стол, у входной двери — шкаф для одежды, диван у стены и железная сетчатая кровать рядом с окном. Уборная и душевая отсутствовали, так как были общими на весь этаж, что немало шокировало иностранных гостей. И они оба воздали хвалу каждый своей конторе за то, что им не было необходимости посещать обе эти комнаты. Азирафель сел на диван, сотворил в руке чашку горячего какао. Кроули остался стоять у окна, подпирая стену плечом. Он стоял вполоборота, и было неясно, куда направлен его взгляд под тёмными очками: в снежную ночь за окном или в сторону Азирафеля. — И, кроме этих строчек, ничего не сохранилось из всей книги, — закончил говорить Азирафель. Кроули молчал. — Почему ты сказал мне только сейчас? — наконец, спросил он, все-таки поворачивая лицо к собеседнику. Азирафель пожал плечами, скрывая неловкое смущение. — Случайно зашла речь в разговоре? В любом случае, пророчество касается, как я понял, только лично меня, — солгал Азирафель, надеясь, что Кроули не заметит краски, залившей ему щёки. Кроули вздохнул. Снял очки, устало потёр переносицу. Внезапно его снова накрыло отчаянием, как недавно в институте. — Пожалуй, ты прав, — проговорил он. Азирафель похлопал рукой по дивану, приглашая его присесть. Кроули бездумно опустился рядом, всё ещё полный чёрных размышлений о тщете всего сущего. Азирафелю внезапно захотелось утешить и приободрить его. — Кроули, не стоит отчаиваться. Мистер Киврин был прав, всегда можно отыскать другой путь. Не стоит зацикливаться на неудачах. — Другой путь — это просто добыть святой воды... — проговорил Кроули, не поднимая взгляда от своих колен. — Не начинай, — предупредительно произнёс Азирафель. Кроули поморщился, но говорить дальше не стал. Не имело смысла. Вся эта поездка была бессмысленной. Оружия эффективнее и в то же время безопаснее просто не существует. Это нонсенс. И местные маги доказали это просто и убедительно, пользуясь своими удивительными способами вычисления. А, значит, цель Кроули оставалась неизменной. Он расшибётся в лепешку, но добудет святую воду. И напрасно он поддался на уговоры Азирафеля и приехал сюда. Простые и добрые люди, что окружали его две недели, увлекательные эксперименты с Кристобалем Хунтой, долгие задушевные беседы с прочими магистрами, помощь Азирафелю в Книгохранилище — это всё расслабило Кроули и заставило постыдно размякнуть. Но самым горьким разочарованием для него сейчас показалось не то, что его поиски не увенчались успехом. Самым обидным было то, что сегодняшняя ночь должна была стать последней, которую они проведут в этой комнате. Кроули за две короткие недели так привык, что Азирафель всегда рядом. Если не в одном кабинете с ним, то где-то неподалёку, в том же здании института Чародейства и Волшебства. И ночью они снова останутся вдвоём в тесноте крохотной и некомфортной комнатки. И Кроули будет всю ночь прислушиваться к спокойному и мерному дыханию спящего на своём диване ангела и тихо млеть от счастья. Никто не знал, что за эти две недели Кроули ни разу не сомкнул ночью глаз. Он не желал тратить ни одной драгоценной секунды рядом с Азирафелем на пустой сон. И вот пришла их последняя совместная ночь. Кроули отлично понимал, что после возвращения в Лондон будет абсурдно надеяться, что Азирафель позволит ему оставаться по ночам в книжном магазине. Ох, не хотел бы он видеть выражение лица ангела, если бы Кроули рискнул заикнуться о такой просьбе. А потому он поднял голову, убирая попутно очки в карман. И тут же осознал, что сидит на одном диване с Азирафелем, впервые за две недели. И от мысли, что именно этот диван служил ему постелью всё это время, по спине у Кроули пробежали мурашки. От Азирафеля не скрылось зябкое передёргивание плеч Кроули. Он решил, что тот замёрз. — Здесь удивительно холодно для осеннего времени, не правда ли? — спросил Азирафель. — Я тоже до сих пор не могу согреться после улицы. Но я в восторге от их центрального отопления! Мне будет не хватать дома этих горячих батарей. «А мне будет не хватать тебя», — тоскливо думал в этот момент Кроули, глядя, как Азирафель допивает какао, как от взмаха его руки опустевшая белая кружка растворяется в воздухе. «Но, если я скажу это вслух, ты, конечно, отвернёшься с презрением и будешь прав». Кроули уставился на Азирафеля, глубоко задумавшись, уже не замечая, что смотрит на него неприлично долго, не поддерживая разговор и, кажется, даже не моргая. Азирафелю стало неуютно под взглядом жёлтых змеиных глаз. Две недели он провёл с Кроули в одном институте, пересекаясь с ним по двести раз на дню, и каждый раз был не в силах удержать счастливую улыбку, саму появляющуюся на губах. Он ощущал себя, как во сне. Порой Азирафелю даже начинало казаться, что здесь, в крохотном городке со сложным названием Соловец, вечный надзор Небес словно ослаб или даже исчез полностью. Может, так оно и было, ведь город был накрыт неслабым магическим барьером, не столько служившим укрытием от чужих глаз, сколько защитой этих самых случайных глаз от неожиданных магических всплесков и выбросов. Две недели каждый вечер с замиранием сердца Азирафель возвращался в эту тесную комнатушку, благословляя про себя вечно переполненную местную гостиницу. Он каждую ночь проводил в такой близости от Кроули, лёжа без сна на этом самом диване, боясь шелохнуться, чтобы не разбудить спящего у окна соседа по комнате. Он две недели не спал сам, каждую ночь слушая тихое, почти неуловимое дыхание Кроули, умоляя сердце биться тише в груди. А сегодняшняя ночь была последней. После возвращения в Лондон Азирафелю вновь придётся отстраниться от Кроули. Ведь он демон. А Азирафель — ангел. И нет, это абсурдная, совершенно дичайшая мысль: пригласить Кроули остаться в магазине на всю ночь... Сейчас он сидит рядом, глаза его гипнотизируют Азирафеля, заставляют смотреть на него в ответ, манят всё ближе. Между ними такое крохотное расстояние... всего ничего... Кроули, наконец, заметил, что Азирафель довольно продолжительное время молчит и только смотрит на него. Он поймал взгляд его светлых глаз и от неожиданности чуть не задохнулся. Почему в глазах ангела вдруг загорелся такой жаркий огонь? Почему он смотрит так жадно и голодно, будто... будто... Кроули качнулся вперёд. Азирафель подался ближе к нему. Они смотрели в глаза друг другу и не могли оторваться от взгляда напротив. Кроули тонул в голубых глазах ангела. Азирафель чувствовал, что сдаётся под напором немигающих жёлтых глаз. Их лица уже были очень близко. Так близко, как никогда за все шесть тысяч лет на Земле. И ничего, совершенно ничего сейчас не мешало им сблизиться ещё на дюйм... ещё на полдюйма... И Кроули уже приоткрыл губы, и дыхание Азирафеля вдруг стало слишком частым. Как вдруг ужасная мысль прошила его обжигающей молнией: «А если Небеса все-таки наблюдают за ними?». И тотчас вслед за ней в голове заметались панические: «Слишком неправильно. Слишком плохо. Слишком быстро...». Азирафель мучительно выдохнул и отвернулся, пряча слёзы разочарования. Он услышал такой же глубокий выдох со стороны Кроули, почувствовал, как выпрямились пружины дивана, когда он встал, и через некоторое время скрипнула металлическая сетка под матрасом его кровати. Свет в комнате погас. — Спокойной ночи, ангел, — донёсся до него тихий хриплый голос Кроули. — Спокойной ночи, — чуть запинаясь, ответил ему Азирафель. Утром они снова были в здании НИИЧАВО. Необходимо было попрощаться с магистрами и директором института. Они оба выглядели, как обычно, и только Фёдор Симеонович Киврин посматривал на мистера Фелла и мистера Кроули, сощурив глаза и покачивая головой. Ему очень хотелось отозвать в сторонку мистера Фелла, к которому Киврин успел привязаться за это время. Он ощущал странное родство душ с этим удивительным существом. Фёдору Симеоновичу было что сказать начитанному и, безусловно, весьма умному ангелу, и, несмотря на это, многие из его слов были бы совсем не лестными по отношению к его умственным способностям. Но Фёдор Киврин был заведующим Отдела Линейного Счастья. Кому, как ни ему было знать, что путь к счастью так же важен, как и результат. Ещё в шестнадцатом веке знаменитый теоретик линейного счастья и большой друг Киврина Никанор Поликарпович Бабочкин вывел закономерность, лежавшую в основе всей науки о счастье. Она заключалась в том, что любые, даже самые сложные препятствия по дороге к счастью после наступления основной кульминационной фазы имеют свойство трансформироваться в окружающем реципиента мю-поле в лёгкие и незабываемые приключения. Соответственно, такими переработанными они и воспринимаются мозгом. Это явление получило в науке название «Эффекта Бабочкина». Но понять всю прелесть действия этого эффекта представлялось возможным лишь задним числом. А поэтому он не стал ничего говорить ни мистеру Феллу, ни мистеру Кроули, чей печальный вид весь день терзал его сердце. Если права та предсказательница, Агнесса Псих, то счастье у них обоих не за горами. Хотя и прагматичный Киврин не верил предсказаниям и пророчествам. Между тем к мистеру Феллу подлетел длиннобородый Мерлин. — А-а, сир Азирафель, Белый Рыцарь! Уже возвращаетесь обратно в родной Альбион? Мистер Фелл улыбнулся той улыбкой, которая всегда возникает на лицах вежливых людей, беседующих с Мерлином. — Да, — осторожно ответил он, боясь использовать более распространенные фразы, чтобы не спровоцировать случайно очередной рассказ на два с половиной часа о поисках меча короля Артура... вернее, председателя соловецкого райсовета товарища Переяславльского. — А вы всё ещё не поведали мне все новости. Я не был на родине несколько веков! Малышка Виктория до сих пор правит страной? — Знаете, сир Мерлин, — отвечал мистер Фелл с быстрой улыбкой, — я пришлю вам подробное письмо, вы не возражаете? А мистер Кроули тем временем общался с Кристобалем Хунтой. Взгляд Киврина потеплел. Эти двое были совершенно не похожи друг на друга. Кроули высоченный, тощий и дёрганый, совершенно нервический типаж. Хунта был невысок, изящен и хорошо сложен. И речь их была разной, и манеры, и образ мыслей. Вот и сейчас они горячо спорили, и Киврин улавливал только отрывки их разговора: — Ты хороший человек, Антонио, — говорил Хунта. — Нет, не спорь. — Не согласен с тобой, Кристобаль. Но я и насчет инквизиции не согласен, — отвечал Кроули. — Нет, позволь тебе возразить, — начинал горячиться бывший Великий Инквизитор. — Некоторые методы, которые ею использовались, были весьма эффективными. Я бы, например, не отказался и сейчас... Дальше Фёдор Симеонович не слушал. Всё же было у них общее. Кристобаль, которого Киврин знал уже не первую сотню лет, был, несмотря на его вспыльчивость, в глубине души очень искренним и добрым человеком. Но, действительно, очень глубоко. И глубины эти он открывал далеко не каждому встречному. Недаром о нём в институте ходила слава, как о самом бессердечном и холодном из всех магистров. Но, если Киврин правильно понял, именно эта скрытая ото всех тайна и роднила его с мистером Кроули. Но Фёдор Симеонович был достаточно благоразумным человеком, чтобы держать свои наблюдения при себе. А сегодня даже нескладный Привалов выбрался из своего вычислительного центра, чтобы проводить гостей. — Всего хорошего, — пожал он руку мистеру Кроули. — Девочки будут скучать по вам обоим. — Ангел, — вполголоса обратился Кроули к мистеру Феллу. — Ты не знаешь, почему здесь все называют этих угрюмых бородатых программистов девочками? А вот и сам Янус Полуэктович, которого все так долго ждали. Един в двух лицах. Сегодня иностранных гостей явились провожать оба Януса. А-Янус вежливо поблагодарил английских специалистов за блестящие результаты работы, особенно, в Отделе Линейного Счастья. И, разумеется, за неоценимую помощь в Книгохранилище. А У-Янус, как обычно, в своей странной манере, сначала поинтересовался, не встречался ли он с ними вчера. А затем произнёс речь: — Мистер Кроули, мистер Фелл. Огромное спасибо вам за ваш приезд в начале следующего века. Ваше присутствие всегда радость для нас, это время будет незабываемым для обеих сторон. Заранее приношу извинения мистеру Кроули за горячность магистра Кристобаля Хунты. Магические дуэли после этого случая будут строжайше запрещены. У-Янус горячо пожал руки обоим гостям. И вот они уже покинули здание института и сели в свой чёрный блестящий автомобиль. Им понадобится отъехать от города на несколько километров, прежде чем барьер ослабнет и можно будет провести обратную трансгрессию. Нет, всё-таки удивительная сила у них, какие бы магистры из них получились, вздохнул Киврин. Фёдор Симеонович подошёл к Кристобалю Хозевичу и тихо сказал: — З-заходи к-ко мне в кабинет, К-кристо. У меня ещё осталась б-бутылочка толедского. П-посидим.