У Хвиджуна в сердце неземная любовь к фотографии, а не Сон Минджэ.
Но Минджэ упорно и слепо продолжает лезть туда, считая, что со временем Хвиджун привыкнет, примет его и вместе они будут счастливы чуть ли не до гроба. Джун смеётся, когда слышит это в первый раз, искренне так и чуть истерически, видя в глазах Сона всё тот же влюблённый огонёк, теплящийся ещё и в сердце, защищённом прочным бетоном. Оно совсем не хочет принимать горькую действительность, не пропускает и не поддаётся, оберегает хрупкую душевную организацию от такого ужасно-неприступного-и-горячо-любимого-Но-Хвиджуна. У парня нет желания почём зря тратить своё время на Минджэ – нравится ему унижаться перед ним, так пусть продолжает, лишь бы не путался под ногами, когда Хвиджун идёт фотографировать.
– Уходи, – грубо говорит Хвиджун, когда замечает русую макушку Минджэ за опустевшей кассовой будкой.
– Я тут случайно оказался, – нагло врёт, – просто мы с Сынмин-хёном разминулись немного.
Парень, преследуемый Соном, хмыкает и боле не обращает на него внимания, фотографируя заброшенный парк аттракционов. Брат рассказывал Хвиджуну, что парк был заброшен после войны, ему так рассказала бабушка, которая застала то время, но во время Третьей Мировой погибла под обломками обрушившегося здания в первые минуты начала. Недвижимые карусели, горки, обросшие плющом и дикими лилиями так, словно растения их вторая оболочка. Когда-то работающие механизмы, вызывающие резвый смех у детей и взрослых, спали мёртвым сном почти полвека, переживая лютый холод и тонны снега. Огромное, величественное колесо обозрения возвышалось над всем парком, показывая тем самым свою неограниченную власть. Сильный ветер сверху чуть покачивал кабинки, проржавевшие, как и всё вокруг, до основания, заставляя их недовольно выть металлическим скрежетом о беспокойстве, доставляемое наглым явлением природы.
Затвор камеры щёлкает несколько раз, ловя моменты застывшего времени, пару раз удалось запечатлеть лесных животных, гуляющих по своей земле. Несколько оленят, трёх белок, карабкающихся по карусели, и лисицу, вальяжно разгуливающую вдоль расколотых бордюров, сквозь которые пробивалась зелень, жаждущая жизни. Минджэ всё это время неотрывно следил за движениями парня, забравшего его сердце в свой плен, устроившись на бетонном блоке неподалёку. Хвиджун был подобен охотнику: тихий, сливающийся с окружающим миром, плавный и изящный, он замирал на долгие секунды, ожидая подходящего момента, а после нажимал затвор камеры, издававший характерный глухой щелчок, и только тогда позволял себе расслабить ненадолго напряжённые мышцы. Его ресницы чуть подрагивали, смахивая осевшую на них пыль, взгляд был сосредоточен только на глазке камеры, открывающей мир в другом фокусе, том самом неизвестном Минджэ мире.
Сон боялся дышать. Специально осторожно дышал через раз, чтобы не дай бог не отвлечь Хвиджуна и не навлечь его недовольное выражение лица на себя. Иногда Минждэ кажется, что Но совсем не понимает того, как ему порой обидно от тех слов, которые он произносит в его адрес, пряча всё за улыбкой. А в душе хочется плакать, и один только Сон знает, как до сих пор не выкурил весь запас сигарет от душевной боли. Всё так же безнадёжно продолжает преследовать Хвиджуна бледной тенью с самой солнечной улыбкой на лице, надеясь на взаимность.
– Что-то Сынмин-хён долго тебя ищет, не находишь? – язвит Хвиджун. Минджэ внутри вздрагивает, но на лицо привычную маску-улыбку натягивает.
– Ты просто его плохо знаешь, – в ответ безразличное мычание.
Старший никогда не считал Хвиджуна глупым, понял, что тот ему не верит и всеми силами пытается отвязать от себя, да только сердце глупое у самого Минджэ, всё тянется непонятно зачем к этому парню. Идут они в тишине, нарушаемой щебетанием птиц и редкими голосами животных. Хвиджун как всегда впереди, Минджэ тенью сзади, идут вдоль бетонных джунглей, каждый о своём думает.
Широкая ладонь Минджэ ложится на плечо тихим шелестом одежды. Хвиджун останавливается, не просто же так старший его нагнал, но не поворачивается, ждёт, слышит чуть сбитое дыхание за спиной, и крепче фотоаппарат в руках сжимает. У Сона коленки подрагивают, чувствует, как голос сорвётся, если заговорит, но смысла тянуть не видит. Получается чуть хриплое:
– Я в тебя влюблён уже давно.
В лёгких расцветают бутоны – стало легче. И пусть Минджэ говорит это не в первый раз, но всё равно чувствует себя куда лучше, чем ранее, удерживая в себе это признание.
– Быть такого не может, не выдумывай, – холодной стрелой разбивает сердце, укрытое бетоном, в крошки. Хвиджун говорит такое не впервые, делая вид, будто никогда такого не слышал, но в этот раз почему-то куда больнее. – Оставь меня в покое, – плечом ведёт раздражённо, скидывая ладонь Минджэ, и уходит, не оборачиваясь.
Сон говорит о своей любви каждый раз, когда видит Хвиджуна. Хвиджун каждый раз делает вид, что впервые слышит об этом.
Минджэ хмыкает, ерошит волосы на затылке, сдерживая подступающие слёзы. Хлопает ладонями по карманам, обнаруживая любимые сигареты, достаёт одну, зажимая меж губ. Смотрит на открытое пламя, когда чиркает зажигалкой, подрагивающее от воздуха, а потом подносит к сигарете. Втягивает никотин лёгкими поглубже и идёт к человеку, который примет его в свои объятия, молчаливо осуждая непутёвую влюблённость.
***
Лопатки нещадно болели от ощутимого соприкосновения со стеной в каком-то переулке. Хвиджун ошеломлённо смотрит на человека, крепко держащего его за ворот футболки. Сначала парень и не понял кто перед ним, но после всё же узнал Сынмина, которым так часто прикрывался Минджэ, когда преследовал его. У старшего выражение лица сурово-устрашающее, в глазах раздражительность, если не ненависть, Хвиджун теряется от такого напора, дожидается, когда же Сынмин решит его ударить, но всё не бьёт. Смотрит на его лицо внимательно, выискивает что-то, а что – непонятно. Но спросить хочет, что вообще происходит, какого чёрта Нам его затащил в переулок и прижал к стене. У них несущественная разница в росте, Хвиджуну приходится чуть наклонить голову, чтобы видеть лицо парня.
– И что только в тебе нашёл, – говорит скорее себе, чем Хвиджуну, и продолжает внимательно смотреть. Под этим взглядом Но смущается, и в руках заметно начинает дрожать, словно это правда последний день, когда он видит свет.
– Что тебе надо? – спокойно спрашивает Джун, но внутри него всё совсем не так, будто метели заметают снегом нутро.
– Хотел просто посмотреть, кто же Минджэ так в сердце запал, что он вчера в разбитом состоянии ко мне пришёл. Вижу, что у него чувство вкуса напрочь отсутствует…
Но должно быть обидно, что вот так его недооценивают, но честно, ему всё равно. Сынмин точно не тот человек, который бы мог задеть. Да кто вообще такой этот Нам Сынмин? Друг Минджэ, совершенно не понимающий ситуации между ними, лезет, куда не надо так же, как и Сон в сердце – глупо.
– А я просил его, чтобы он влюблялся в меня, как последний придурок?
Сынмин как-то быстро между ними расстояние сокращает, он чувствует его дыхание на своём лице. Глаза непроизвольно цепляются за губы Нама, желание коснуться их дикое, как и поведение Сынмина сейчас, но что-то движет им, возможно, страх, совершенно иррациональный, не присущий ему. Сынмин его встряхивает, отчего голова всё же ударяется о стену, неприятно пульсируя болью, но желание не проходит. Старшего тормоза не держат совсем, смотрит с тем же пламенем непонятной ненависти, видно, хочет ударить, но не за что особо.
– Не смей так о нём говорить, ясно?
Сначала Джун не понимал этой агрессии, но потом до него дошло – в одной лодке. Сынмин такой же влюблённый идиот, как и Минджэ, только люди, в которых они влюблены, разные. Нам влюблён в Сона, поэтому поспешил защитить, пусть даже после этого всё будет между ними в сто раз хуже, ему, кажется, уже всё равно, лишь бы младший был счастлив.
– Ты любишь его, – констатирует Хвиджун, видя, что попал в самую точку, когда хватка немного ослабевает. Тупое желание под воздействием страха немного отступает.
Он ничего не отвечает, никак не комментирует. Прячет руки в карманах спортивной куртки, смотрит последний раз на Хвиджуна, а после уходит так же стремительно, как и появился, пригвоздив Но к стене. Хвиджун оттряхивает одежду, думая про себя, что в мире всё так же полно идиотов. Влюблённых невзаимной любовью идиотов. А он вообще третий лишний. Домой он приходит поздно ночью. Сонхва даже не спрашивает почему, не устраивает разборки, как это было несколько лет назад. Только молчаливо предлагает ужин, от которого Хвиджун отказывается.
***
Чем чаще Хвиджун задумывается над тем, что является героем многострадального треугольника, тем больше понимает – задело. Задело и нарушило его привычный уклад жизни, когда невольно, слыша голос Минджэ, он пытается отыскать глазами Сынмина, чтобы лишний раз убедиться, что влюблённость ужасная, в научных целях, конечно же. Спрашивать о старшем у Сона было бы странно, особенно когда он где-то неподалёку наблюдает за ним, думая, что Хвиджун его не заметил. Возможно, Сынмин ищет его, и эта мысль делает неприятно где-то внутри, но где – непонятно. Поэтому он старается об этом не думать, однако, сложно.
И тот день, который перевернул всё с ног на голову, Хвиджун запомнил особенно хорошо, будто сфотографировал этот кусочек на камеру. Придя в парк вновь, он не думал встретить там двоих парней сразу, потому решил немного подождать, когда они уйдут, да только те не уходили – Но стал невольным свидетелем. Сон и Нам сидели на бетонном блоке, плечом к плечу, о чём-то разговаривали тихо, неслышно было, но вопрос Минджэ он расслышал:
– Можно я попробую?
А следом случается поцелуй Сынмина и Минджэ.
Хвиджун, кажется, понимает, что с ним происходит.
