До лучших времен

Одним из любимых занятий Люка было наблюдение. Иногда во время работы он мог прерваться, чтобы посмотреть на резвящихся в небе над кладбищем птенцов ласточек, которые давно загнездились у него под козырьком крыши. Чуть чаще он садился на скамейку у кладбищенских ворот и поглядывал на прохожих, рассматривая незнакомцев с любопытством — ему всегда было интересно, как их заносило на окраину Нокфелла. По его мнению, ничего особенного в пригороде не было, и люди просто зря тратили время. Но больше всего Люк любил наблюдать за Кеннетом. Не прямо, так Фелпс всегда его замечал и менялся — нет. Он делал это осторожно, исподтишка. Прятался, если Кеннет не знал о его присутствии, подбирал удачный угол обзора или прикрывал глаза какой-нибудь книгой, чувствуя себя при этом самым настоящим шпионом. В "естественной среде" Кеннет всегда вел себя не так, как на людях, и Люк обожал это. Были вещи, которые видел только он один. Кеннет был таким только для него. Сейчас Люк снова наблюдал, по-детски подложив ладонь под щеку. Напротив него лежал Кеннет, который во сне повернулся к нему лицом, обнял руками край своего одеяла и сопел с приоткрытым ртом. Повезло, что не храпел — хотя даже это по мнению Люка придавало общей картине какое-то особое очарование. Сам он давно привык к его храпу. Сквозь полупрозрачные шторы солнечный свет падал на лицо спящего, отчего смуглая кожа только сильнее напоминала Холмсу растопленную карамель. Спал Кеннет очень спокойно. Редко когда его удавалось затащить в кровать по прямому ее назначению, и всякий раз воспринимался как крошечная, но честная победа. Кеннет никогда не поддавался — или Люк просто хотел так думать, снова и снова убеждая любовника отдохнуть. Иногда приходилось идти на ухищрения. Но просто наблюдать не было смысла при возможности изучать. Глаза могут обмануть, и Холмс постоянно с этим сталкивался. Даже просто лёжа в постели. Прежде он не задумывался, какие у Кеннета руки на самом деле. Воспоминания из юности, когда он ненадолго расширил границы их отношений, за годы — десятилетия — стёрлись из памяти, оставляя после себя одни только смутные образы той силы, с которой ему удалось столкнуться. В его глазах Кеннет всегда был суховатым, острым. Как дикое голодное животное, которое невозможно подчинить и удержать: отчасти так и было. Люку казалось, что он прочувствовал это как никто другой, но вместе с тем он видел и обратную сторону медали, доступную только ему. Кеннет был удивительно мягок. Это не было мягкостью прирученного зверя, но благосклонность с его стороны. «Я позволяю тебе видеть меня таким», – читал в его взгляде Люк, внезапно осознавший, что Фелпс больше не спит и сам наблюдает за ним, — «и если ты не оценишь это должным образом, я лишу тебя этого». И Люк ценил. Он восхищался этим. У Кеннета были шершавые пальцы, мозолистые. Он много что делал руками, несмотря на превозносимую им работу мозга: не столько же, сколько Люк с его ежедневным использованием лопаты, но достаточно, чтобы ладони загрубели. Холмс вновь почувствовал это, когда Кеннет убрал упавшую ему на лоб прядь волос и погладил щетинистую щеку пальцем с пересекающим его шрамом — неудачно надел приманку на крючок. Люк подался навстречу ладони. — Ты же знаешь, что я чувствую твой взгляд, — тихо, с нотками не до конца отпустившего сна проговорил Фелпс, накрыв большим пальцем родинку под носом. Остальные же мягко провели кончиками под ухом, очерчивая линию челюсти и спускаясь ниже, к шее. В следующую секунду Люк ощутил едва заметное прикосновение к нижней губе, а следом — к уголку. Он улыбнулся сам и прикрыл глаза. — Что ты чувствуешь? Не было понятно, о чем именно шла речь: о физических ощущениях, или же переполнявших Люка эмоциях, что он пытался выместить ответным прикосновением к запястью Фелпса. Бабочки в животе перестали есть его изнутри с тех пор, как они с Кеннетом вновь сошлись, а сейчас их присутствие было даже приятным. Ещё одно забытое старое чувство. — Я чувствую... — Люк закусил губу, думая над ответом, и вытащил из-под своей щеки вторую руку, чтобы обхватить ей чужое предплечье. Мышцы заходили под смуглой кожей, а бледные пальцы проследили по тонким нитям шрамов, практически незаметным под светлыми волосками. Фелпс всегда был теплым, но после сна его тело походило на печку, готовую согреть вечно мерзнущего Люка. Он тянулся к этому теплу и довольно жмурился, когда оно окутывало его подобно одеялу. Это все, чего он хотел. — Я чувствую счастье. Пока глаза его были закрыты, другие чувства обострились. Люк почувствовал, как матрас прогнулся рядом с его головой — Кеннет положил туда руку и перенес на нее свой вес, —как чужая ладонь перехватила его собственную и отвела в сторону. Теплый острый нос легко коснулся его щеки, а челюсть опалило горячим дыханием, прежде чем над его ухом раздался вкрадчивый вопрос: — Почему ты чувствуешь счастье? Люк перевернулся на спину, так и не открыв глаза. Для него это было правилом в их небольшой игре, а правила Люк соблюдать умел и любил. В этом он был действительно хорош, пусть Кеннет частенько склонял его ко всяким нарушениям. Правилам Фелпса он следовал всегда. — Потому что ты со мной. От запястья рука Кеннета заскользила выше. Он раскрыл бледную ладонь, слегка надавив на ее центр, провел по стыку пальцев и скользнул между ними, чем вынудил Люка несильно их сжать. Свободной рукой Холмс коснулся острых скул, принявшись вслепую изучать знакомое лицо. Сперва он почувствовал неглубокую сеточку морщин у глаз и выделяющиеся под ними мешки, затем явную горбинку на переносице, дёрнувшиеся крылья носа, тонкие, растянутые в улыбке губы и заострённые клыки. Тут же Люк почувствовал лёгкий поцелуй в ладонь и улыбнулся в ответ. — Ну как, нашел что-нибудь новое? — задал Фелпс очередной вопрос, стоило Люку зарыться пальцами в светлые волосы на затылке. — Нет, все как обычно. Ты все такой же красивый, — Кеннет в ответ приглушённо засмеялся и поцеловал его в прикрытые веки, позволяя открыть глаза. От довольной улыбки Кеннета Люку стало ещё теплее, а сам Фелпс сразу начал выглядеть лет на десять моложе. В теплом свете утреннего солнца карие глаза напротив походили на мёд с темным шоколадом зрачка, заполнившим даже тревожащую Люка красноту. Какими они были в их юности, когда никакого культа в их жизни и в помине не было, такими оставались и в моменты их единения. Щека невольно дернулась, когда ее коснулась блондинистая челка. Осторожно Кеннет прижался своим лбом к чужому, горячо выдыхая Люку в губы едва разборчивые фразы, из которых Холмс смог понять разве что "Свет мой". Сказано это было с щемящим сердце придыханием, что Люк сам потянулся навстречу, прерывая несвязную речь поцелуем. Хватка на его руке на секунду усилилась и тут же совсем исчезла, а смуглая ладонь осталась лежать поверх его. Люк переплел их пальцы и притянул Фелпса ещё ближе. Да, Кеннета нельзя было приручить, но сам Люк давно позволил сделать это с собой.