Точно в сердце

      Эдгар смотрел на свою дрожащую руку: глаза его были расширены, на лице была гримаса ужаса, а кожа приобрела мертвенно-бледный цвет, что сливался с белизной мрамора, из которого был выполнен фонтан, о который опирался одной рукой мужчина. Ноги его подкашивались, но Аллан-младший не присел, пытался выстоять своими силами. В горле стоял болезненный ком, не дававший нормально дышать, По казалось, что еще чуть-чуть, и его точно стошнит перед всеми. Тяжело дыша, он набрал воды в руки и обрызгал холодной грязной жидкостью свое лицо, прикрыв глаза и выдыхая, стараясь выровнять сердцебиение.       Граф не заметил, как люди стали расходиться, как закончилось все торжество и величие, как мир снова приобрел свои вечные тусклые краски, оттенки серого, кофейной гущи, плавно перетекавшей в сточную грязь. Улыбающийся Фрэнсис похлопал писателя по плечу, подбадривающим толчком направляя в сторону ожидающего их кэба. Граф довольно хлопнул ладонью в лайковой перчатке по колену, стоило ему усесться поудобнее на мягком бархатном покрытии кареты. Улыбка не сползала с его лица — даже после довольного выдоха она продолжала царить на его все еще молодом, несмотря на возраст, лице.       — Просто прекрасный день, не правда ли, Эдгар? Светское общество наконец может спать спокойно, устраивать балы без опаски за жизни приглашенных, гулять по нашим прекрасным улицам без страха быть убитыми! Сегодняшний день полностью ваш, только ваш и ничей больше! — откидываясь на спинку, довольно проговорил Фицджеральд, кивая каждому своему слову и жестикулируя свободной рукой.       — Мой?.. День, когда убили человека, — только мой?.. — недоумевающе посмотрел в сторону знакомого Аллан-младший.       — Эдгар, не утрируйте, вы же знаете, что смертная казнь за все грехи милорда Мори — наименьшее, что мы могли сделать с ним. Наверняка это даже куда гуманнее, чем то, что могли с ним сделать на родине: быстрая и почти безболезненная смерть, разве не прекрасно?       По ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть и тяжело вздохнуть, принимая свою ношу «спасителя» Европы. Блеклые виды из окна сменялись другими — не менее мерзкими, неприятными и ужасно скучными, что не привлекали взор, а лишь отторгали его, заставляя думать о прошлых убийствах Огая, о его сегодняшней смерти, о том, что будет дальше… Путь до замка был, как обычно, ухабист, долог, и очень скучен, в течение всей дороги Эдгар не проронил ни слова, слушая лишь самодовольный монолог графа о дальнейшей его и королевства спокойной жизни. Фрэнсис уже ставил перед собой новые планы, новые высоты, что ему предстоит покорить, пока ситуация в стране спокойная, пока жизнь течет размеренно и ничто не может нарушить его сладкого, плавно тянущегося самодовольства и уверенности в каждом шаге. Аллан-младший же предпочел не думать о будущем, ведь, как уже показал опыт, оно абсолютно непредсказуемо, отчего поставленные ранее цели теперь кажутся несбыточными мечтами, которым лишь остается всю жизнь цвести в голове писателя в страхе быть убитыми за пределами его разума.       Лишь под конец поездки По вспомнил о письме от судьи. Желая раскрыть его как можно скорее, он потянулся рукой к карману брюк, приподняв полу сюртука, но стоило ему коснуться до края конверта, как карета остановилась, послышалось ржание лошадей и последнее хлестание вожжами, как невысокого роста лакей поторопился слезть со своего места, отчего карета затряслась, а чуть позже открылась дверь. Эдгар раздосадованно вздохнул, пропуская Фицджеральда вперед и выходя из кареты следом за ним. Огромный замок Людовика предстал перед мужчинами мужчинами вновь: еще голые деревья и кусты, прошлогодние сухие листья убраны с дороги и территории, открывая виды на голую мерзлую землю, что скоро вновь покроется своим зеленым убранством. По площади вальяжно расхаживают стражники с ружьями на противовес, ровным шагом притаптывая землю плотнее своими плотными ботинками на толстой подошве. Аллан-младший не отставал от Фрэнсиса, вышагивая рядом и поправляя сумку на плече попутно с попытками поправить отросшие волосы, чтобы они не выбивались из-за ушей и не лезли в глаза. Наконец приведя внешний вид к своему совершенству, По выпрямился, перестав, наконец, семенить и идти практически в ногу с графом.       Дорого украшенная церемониальная зала блистала в свете свечей, развешанных по настенным канделябрам. В самом разгаре была подготовка к сегодняшнему торжеству: слуги суетились, чуть ли не бегали по зале, коридорам с подносами, сотнями сервизов, бокалов, кружась между собой в подобии танца официантов и горничных. Плотные бордовые занавесы, что закрывали панорамные высокие окна чуть ли не до самого потолка, были распахнуты, впуская тусклый солнечный свет через вычищенные до блеска стекла.       — Сегодня просто чертовски пасмурно и серо, не находите, мистер По? — послышался сзади знакомый низкий голос, в нотках которого читалась радость и гордость.       — Да, Ваше Величество. Если вы позволите, мне кажется, эта погода очень кстати к сегодняшнему событию. — тяжело вздохнув и поклонившись королю, проговорил Эдгар, направив свой взгляд вместе с его в сторону залы, наполненной трепетной суетой и такими же суетливыми слугами.       — Вы так не рады смерти Мори Огая, милорд? Каждый человек, и стар и млад, в Европе должен ликовать сегодня, а вы грустны. — положив руку тому на плечо и привлекая внимание к себе, вопросил Людовик.       — Что вы, Ваша Светлость, я рад возобладавшему в стране миру и спокойствию, но какой ценой… Ведь его можно было заключить на пожизненное. Да, это наказание достойно его преступлению, но все же…       — Все же вы слишком великодушны, мистер По. Полная противоположность вашего отца, не так ли? Аллан всегда принимал хладнокровные и взвешенные решения, отчего и добился такого титула… Вы же слишком сердобольны. В вас умирает романтик, Эдгар. — усмехнувшись, убрал руку король, проходя вперед и став проверять качество выполненной работы, отдавать новые указания и привлекать внимание своего церемониймейстера.       Тяжело вздохнув, граф согласно кивнул головой, смотря вслед уходящему правителю и замечая, что мистер Фицджеральд тоже уже скрылся в коридорах замка. Его белоснежная трость звенела уже далеко за поворотом в сторону спален для гостей, что выделены для почетных гостей сегодняшнего вечера и которые приглашены сегодня вплоть до королевского завтрака у Людовика. Он тоже решил пройти до начала торжества в свою комнату, желая уединиться и написать Эдогаве очередное письмо. Портреты предыдущих правителей висели через каждые два метра, освещаемые тусклым светом из вычищенных до блеска окон и витражей. Часы с маятником громко отбивали свой вечный ритм жизни, провожая каждую уходящую секунду. На них была половина третьего. Время близилось к обеду. Очередные светские беседы, соблюдение манер, подобающая одежда и прочие королевские изыски, правила этикета, что необходимо соблюдать в высшем обществе… — все, чтобы не опозорить честь известной фамилии и не зарыть репутацию отца до самого дна. Осознавая это, Аллан-младший вновь тяжело выдохнул, чувствуя тревогу на сердце от предстоящего времяпрепровождении и желая поскорее покончить с этим «праздником» и вернуться домой — к желанной мирной жизни, писательству и ожиданию возвращения Рампо.       По закрыл дверь, не защелкивая ее на замок и садясь на роскошную кровать с легким белым балдахином по бокам. Положив рядом с собой сумку, писатель раскрыл ее, желая поскорее начать письмо, как его пиджак уперся ему в грудь, и он вспомнил о послании от судьи из Америки. Судорожно расстегнув сюртук, он засунул руку во внутренний карман и, нащупав бумагу, достал письмо. Эдгар не стал разглядывать официальную печать, что скрепляла его — быстро разорвал оберточную бумагу, высвобождая послание и ища начало, словно взгляд не желал фокусироваться и давать ему возможности прочесть.

Уважаемый Эдгар Аллан По,

Когда вы прочитаете мое письмо, меня в живых уже не будет. Не беспокойтесь и не корите в этом себя — я сам трезво понимал, что ожидает меня после того, как я встану костью поперек горла президента. Но Ваше желание правды, справедливости, истинного суда… Я не мог пойти против этого. после всего, что вы рассказали о мистере Мори… Я не мог спустить ему с рук такое бесчинство: он должен понести наказание, что, скорее всего, будет ожидать его сразу по вашему прибытии обратно. Это письмо я хотел бы оставить вам в память о вашем героизме, честности и справедливости, что заслуживает высших похвал и народного призвания. День, когда будет казнен Мори Огай, — Ваш, только Ваш, примите его и будьте горды своим храбрым поступком. Искренне Ваш, Питер Дженкинс.       Читая каждое слово вслух: тихо, сбивчиво, прерываясь на то, чтобы прочистить горло от нараставшего кома, — вытирал крупные слезы Эдгар. Вторая смерть на его счету. Вторая, отданная за его почет и славу, жизнь. Отложив письмо, Аллан-младший приложил ладони к лицу, закрывая ими рот и часть носа, смотря сквозь пол стеклянными и полными слез глазами, что искали чего-то: ответа, помощи, поддержки… Строчки из письма, моменты из суда крутились у него в голове, затмевая молочной пеленой воспоминаний остальной мир.       Только стук в дверь смог вернуть графа в реальность. Богу одному известно, сколько тот просидел так, но горничная, что вошла к нему с поклоном, объявила приглашение короля к обеду. Скомкано кивнув, По прошептал: «да, сейчас, благодарю», — складывая письмо Дженкинса обратно в конверт и убирая за пазуху сюртука. Застегнув его на все пуговки и проверив завязки на корсете, Эдгар оправил двойную фалду и разгладил складки на спине, медленным неуверенным шагом направляясь из комнаты.       В обеденной зале писателя ожидали уже собравшиеся гости: Людовик со своей женой и дочерью, граф Фицджеральд и его родители. Корнелия тепло улыбнулась сыну, в то время как Аллан-старший не повел и носом в сторону мужчины, игнорируя его присутствие. Но, стоило По сесть за свое место и завернуть салфетку, как его отец окинул Эдгара оценивающим взглядом и многозначительно хмыкнув.       Зала наполнилась радостными разговорами, сменившимися играми в «Птицы летят» и «Флирт цветов». Аллан-младший решил пропустить эту часть застолья, вновь погрузившись в свои мысли и изредка отвечая на вопросы короля и Фрэнсиса. Последний даже не постеснялся задать вопрос касательно Эдогавы. «Не собирается ли милорд Рампо навестить нас вновь?» — несколько слов, собранных в единое предложение, но какое же влияние они оказали на атмосферу в их узком кругу.       — Эдогава ничего не говорил по этому поводу, мистер Фицджеральд… Если он вместе с остальными членами агентства или один пожелает посетить Европу вновь, я обязательно сообщу вам и родителям об этом. — слегка кивнув головой, неуверенно проговорил По.       — Избавьте нас от этого, Эдгар. — недовольно прошипев, сунул в рот кусочек десерта Аллан.       Корнелия заботливо положила руку мужу на плечо, оглаживая его практически невесомыми касаниями и нежно переводя взгляд, полный сожаления, с него на сына.       — Аллан хоть и злится, но… Эдгар, прошу, рассказывай, что происходит у тебя в жизни. Рано или поздно он смирится со всем, я знаю его, дорогой.       — Корнелия, тебе слово не давали. И нет, слышать хоть что-то я не желаю и ни за что не смирюсь, а этот разговор пора закрывать. — звон чашки с чаем, что едва не пролился от силы, с которой поставили фарфоровый сосуд на блюдо, сказал за мужчину все остальное: он не намерен продолжать разговор и за стенами замка.       — Что же, вам понравился десерт? Он был приготовлен нашим лучшим кондитером по рецепту моей матери. Все ингредиенты самые свежие и спелые, надеюсь он пришелся вам по вкусу. — нежным голосом своим пролепетала Мария, привлекая внимание к себе и меняя тему разговора.       Идею жены подхватил Людовик, сменяя течение разговора в другое русло и вновь наполняя помещение бурными разговорами и смехом. Все продолжали светскую беседу, и лишь Эдгар Аллан По раздосадованно смотрел в свое блюдо, положив вилку рядом с ним и вслушиваясь в свои мысли. Он не желал поднимать глаз, ведь перед ними он видел не своего отца, что сейчас вел диалог с королем, а то животное, что убийственным взглядом и холодной ненавистью опаляло когда-то давно его и Рампо.