Сладости и гадости

      Накануне свадьбы Ширен не испытывала ни страха перед будущим, ни приятного волнения — ничего из того, что, по ее мнению, полагалось бы испытывать невесте. За ужином в обществе сира Давоса она с удовольствием воздала должное мастерству поваров Красного замка — и то сказать, они расстарались: легкий и пряный суп с зеленью и какими-то нежными хрустящими побегами, шарики из рубленого мяса, обжаренные в кипящем масле — откусив от одного, Ширен с удивлением обнаружила внутри перепелиное яйцо, в особом горшочке тушеные овощи — репа, морковь, лук, чеснок — только что не плавали в растопленном масле, и это, не говоря уже о свежем, только из печи, хлебе. Довершали трапезу сладкие пирожки с яблоком и изюмом, а ко всему этому прилагался большой кувшин темного густого сладковатого пива. Закончив ужин, они оба сидели, наслаждаясь блаженным ощущением сытости и прихлебывали пиво, изредка улыбаясь друг другу. О Даарио Нахарисе за весь вечер никто о них не произнес ни слова, точно его и на свете не было. Ширен уже отпустила служанку, не желая, чтобы их кто-то беспокоил. — Моя принцесса — сир Давос ласково улыбнулся ей и потрепал по руке. — Не надо так называть меня здесь, сир — Ширен улыбнулась, но покачала головой — вам ли не знать, что это измена. — Я надеюсь, все же, что лорд Варис достаточно разумен, чтобы понимать, что никто из нас не замышляет измены. Я знаю, конечно — старый рыцарь вздохнул — что не должен называть вас так, но все-таки, простите мне эту вольность. Совсем скоро вы попадете под власть другого мужчины, и одни боги знают, что вас ждет. — Не печальтесь так — у Ширен сжалось сердце, глядя на его грусть — во всяком случае, заранее. — Вы всегда были мне как родная дочь, миледи, вы же знаете — и сегодня мне сложно не чувствовать того, что чувствует всякий отец накануне свадьбы — грусть перед разлукой, страх перед будущим. — Вы были мне лучшим отцом, чем мой собственный — Ширен сжала руку старика своей, пытаясь вложить в свой голос всю ту любовь, что она к нему чувствовала — И уж поверьте, мой отец вряд ли удостоил бы меня такого разговора накануне свадьбы. Самое большее, чего я могла от него ждать — это приказа исполнять свой долг, несмотря ни на что. — Он вас все же любил — заметил сир Давос. — Думаю, что любил. Но об этом мне приходилось скорее догадываться, а ваша любовь ко мне была ясной, как солнце на небе. И она будет и дальше согревать меня и освещать мой путь, я в этом уверена.       Вместо ответа сир Давос только сжал ее руку и отвернулся, а Ширен сделала вид, что не заметила слез, набежавших ему на глаза. Сир Давос ушел уже после того, как часовые на стенах Красного замка прокричали полночь, и Ширен, зевая, стала медленно раздеваться — от сытной еды и крепкого пива ее разморило, движения сделались медленными и ленивыми. Перед тем, как накинуть ночную сорочку, она оглядела себя и с удовлетворением заметила, что за две с лишним луны жизни здесь она немного округлилась и телом стала больше походить на женщину, чем на тощего цыпленка с торчащими косточками. Впрочем, это было неудивительно — разумеется, леди Мория всегда заботилась о том, чтобы все в доме если досыта, но пища была более простой и скромной, к тому же в Луковом замке Ширен не могла позволить себе такую роскошь как читать целыми днями подряд — несмотря на слуг, работы хватало всем, а когда ее дочери повыходили замуж, ее стало еще больше. С этими мыслями Ширен юркнула в постель и почти мгновенно заснула, успев подумать о том, чем же ей занять завтра время до заката.       Наутро оказалось, что скучать ей не придется. Едва Ширен успела проглотить завтрак, как в ее комнаты вошла леди Миссандея в сопровождении нескольких служанок. Улыбнувшись, как всегда лучезарно и отстраненно, она поприветствовала Ширен и начала раздавать указания служанкам: — Приготовьте ванну для леди Ширен — принесите все, что нужно и начинайте. Времени не так уж много. А ты — ступай за мной. — Я скоро вернусь, миледи — улыбнулась она снова. — Леди Миссандея — позвала ее Ширен, пока та не ушла — разве моя свадьба состоится не на закате? — Разумеется, миледи — серьезно ответила та — Но королева приказала мне помочь вам с приготовлениями, и я не могу ударить в грязь лицом.       С этими словами Миссандея вышла, а Ширен в очередной раз сглотнула горький ком в горле — Миссандее нет дела до самой Ширен — только до того, что скажет о ней Дейенерис. Что ж, в любом случае, скоро она покинет Красный замок, и это перестанет ее тревожить. Прожила же она без подруг почти семнадцать лет? Значит, проживет и дальше. Тем временем служанки наполняли медную ванну горячей водой, а Дарин, преисполнившись важности, отдавала им приказания. Ширен во все это не вмешивалась — ей было все равно. Если Дейенерис хочет, чтобы из дурнушки попробовали сделать красавицу — что ж, пусть пробуют. Неожиданно ей захотелось, чтобы закат пришел быстрее — она так устала от этого бесконечного ожидания, как было бы хорошо закрыть глаза, и открыть их уже замужней женщиной в Штормовом пределе. Ширен вздохнула — она знала, что это невозможно. Следующие часы были, пожалуй, самыми удивительными в ее жизни, если не считать того мгновения, когда она увидела свои роскошные платья. Сначала ее мыли и терли так долго, как будто она не мылась с рождения — вода благоухала какими-то маслами и цветами. Потом ее долго и тщательно натирали ароматными притираниями, подстригли ногти на руках и ногах, волосы тоже тщательно вымыли в нескольких водах, расчесали и уложили в подобие сложной прически, какие носили придворные дамы. Затем настала очередь одеваться: поверх новой тонкой вышитой сорочки на нее надели то самое розовое платье и подходящие тонкие чулки, на ноги — башмачки из розовой кожи, на голову нацепили тонкую шелковую вуаль — Ширен даже не представляла себе, как она держится, и когда ее наконец подвели к зеркалу, она снова едва не ахнула. Нет, конечно, красавицей, подобно королеве, она не стала и не могла стать, но и вместо прежней Ширен с гладко зачесанными волосами в коричневом платье под горло на нее смотрела совсем другая женщина — с гладкой, если не считать серой коросты на лице, белой кожей, с небольшой, но ладной грудью, видной в вырезе платья, а высокая прическа прибавила ей роста и, даже, можно сказать, придала некое величие. «Неужели это я?» — спрашивала себя Ширен, глядя в зеркало. Да, это она — не заброшенная всеми девочка с книжкой, не воспитанница мелкого ленного рыцаря, а наследница великого дома, благородная леди, потомок королей. «Да уж, а достанется простому наемнику, который выбрался наверх благодаря своему мечу — и, если верить слухам — еще кое-чему» — усмехнулась она, чтобы немного сбить с себя спесь. Но смотреть все равно было приятно, пусть она и покрасуется в этом наряде всего лишь один день.       ***       Даарио проснулся от того, что солнце светило прямо в глаза. Он с трудом открыл их — тонкий косой луч пробился в щель между плотными шелковыми занавесями и дразнил его. Голова была тяжелой. Он разлепил пересохшие губы, попробовал облизнуть их, но во рту не было не капли слюны. Даарио глубоко вздохнул, зевнул, потянулся, высвободил тесно прижатую к телу руку и спихнул с себя ногу одной из двух девок, что спали по обе стороны от него — их кожа была горячей и липкой от пота, как и его собственная. Даарио неторопливо сел, затем встал, разминая затекшие ноги, подошел к столу, налил себе остаток вина из кувшина — теплое оно было так себе — и, подойдя к окну, осторожно оттянул край занавеси. Во дворике, куда выходило окно, было сонно и безлюдно, а вот солнце уже давно перешагнуло полдень и клонилось к закату. А это значило, что у него не так уж много времени, чтобы вернуться в Красный замок и успеть вовремя на собственную свадьбу. Даарио скривился, и в этот миг одна из шлюх подала голос: — Вы уже уходите, милорд? — лениво спросила она, лежа, опираясь на локоть и глядя на него. — Увы — ответил он, салютуя ей кубком — Мне пора. — Задержитесь еще ненадолго, милорд — ночь уже скоро, а вы как раз отдохнули. — Не могу — ухмыльнулся Даарио — Меня ждут в одном месте, и лучше не опаздывать. — Что же это за место, милорд? — Септа, дорогуша. Сегодня на закате я женюсь. — Вот как? Почему бы вам не вернуться сюда с вашей молодой женой, милорд? Возможно, мы могли бы все вместе кое-чему ее научить.       Даарио представилась Ширен Баратеон с ее тощей фигурой и постным обезображенным личиком здесь, в роскошном дорогом борделе, и во рту стало кисло, как будто он проглотил лимон. Он поставил кубок на место, оделся, ощущая, как ткань неприятно липнет к телу, подошел к постели, швырнул на постель горсть золотых монет, поцеловал одну из шлюх в шею, шлепнул другую по упругой заднице и вышел вон.       На улице жара обрушилась на него как удар дубины. Улицы Королевской гавани были совершенно пустынны — народ попрятался по домам, разве что торговцы нехотя сидели в лавках, обмахиваясь, кто чем мог. На камнях дремали уличные собаки, над кучками навоза вились жирные зеленые мухи. Даарио ехал к замку шагом, не подгоняя коня, и мысли о предстоящей свадьбе, которых он с успехом избегал все это время, все-таки пробрались в его голову. Разговор с Варисом убедил его, что дело серьезное, и отвертеться у него не выйдет — евнух никогда никому не угрожал прямо, но никогда и не бросал слов на ветер, а Даарио, хоть и был близко знаком со смертью, совершенно не стремился в ее костлявые объятия. Нет, он рожден для жизни и ее удовольствий, и, в общем-то, брак — не такая уж большая плата за то, чтобы наслаждаться ими дальше, да и земли у его невесты, как он понял, богатые. Сам он никогда не стремился обзаводиться женой и детьми, хотя в Миэрине некоторые богатые семьи и заводили об этом разговор, а его многочисленные любовницы иногда рожали детей, на которых он давал деньги, но не признавал своими. Но теперь, видимо, придется заделать Ширен Баратеон ребенка, а то и не одного — пусть только не ждет от него ничего более. Брак — это сделка, он выполнит свои условия, а потом, кто знает — никто же не сказал, что он должен вечно торчать в этом Штормовом пределе. Приободрившись, он пришпорил коня, заставив животное перейти на ленивую рысь и поспешил в Красный замок.       ***       Возможно, именно из-за своего удивительного спокойствия накануне и в самый день свадьбы, Ширен совершенно не ожидала, что в септе ей вдруг захочется рыдать. У входа ее встретил король в обычном одеянии из черной кожи и с железной короной на голове, взял под руку и провел к алтарям Отца и Матери, где ее уже ждал жених, разряженный крикливее обычного — Ширен бросилась в глаза не только жемчужная капля в одном ухе, но и подведенные черным глаза и покрашенные синим ногти, и позолоченные кончики усов. Все это, казалось, должно было ее рассмешить, но вместо этого она всю церемонию едва слышала слова верховного септона, изо всех сил пытаясь не заплакать, и почти преуспела в этом, разве что голос ее чуть дрогнул, когда она произносила клятву. Наконец, все слова были сказаны, голубой плащ жениха сменил на ее плечах желтый, а его губы оставили короткий и почти не запомнившийся след на ее губах, и вот уже они все сидят в Малом пиршественном зале и наслаждаются свадебным ужином. Солнце село, за окном начало темнеть, зал освещало множество свечей, и Ширен могла в свое удовольствие разглядывать лица гостей, по большей части ей совершенно незнакомых придворных — выделялись в общей массе только грустное и подавленное лицо сира Давоса и неизменно благостное — евнуха Вариса. Король и королева, сидевшие справа и слева от жениха и невесты, сохраняли обычное спокойное выражение лица, изредка улыбаясь — Ширен, сравнивая пир с тем памятным ужином в их покоях, пришла к выводу, что это не более, чем маска, которую они оба носят на людях. Но, пожалуй, разглядывание чужих лиц так и осталось самым большим ее развлечением за весь свадебный пир: ее жених не проявлял к ней ни малейшего внимания — он с удовольствием ел и пил, стрелял глазами по сторонам, останавливая взгляд на самых хорошеньких из женщин, неважно, будь они замужем или нет — Ширен улыбнулась себе под нос, заметив, что на леди Миссандею его взгляды ни малейшего действия не оказали, хотя ей и было немного обидно, что ее саму он ни одного взгляда или улыбки не удостоил; потанцевать ей также не удалось — в присутствии жениха никто не решался приглашать невесту до него, а сам Даарио Нахарис то ли не умел танцевать, то ли не любил. Спустя некоторое время Ширен заскучала, а с каждой следующей переменой ее желание, чтобы все это поскорее закончилось, нарастало. В конце концов, она согласилась на этот брак не потому, что надеялась, что это ее развеселит, развлечет или тем паче, сделает счастливой. Или все же нет?       Додумать эту мысль до конца Ширен не удалось — как раз внесли огромный свадебный пирог, все захлопали и застучали кубками о столы. Слуги водрузили пирог на стол перед ними (перед этим они убрали оттуда все лишнее, но Ширен, погруженная в свои мысли, этого даже не заметила), Даарио Нахарис встал, вытащил свой кинжал, поцеловал обнаженную красотку-рукоять — Ширен невольно скривилась от такой похабщины — и ловким движением разрезал его. На их общей тарелке оказался большой кусок пирога, начиненного голубятиной, благоухающего мясом, тестом и пряностями, но неожиданно ей расхотелось есть, а к горлу снова подступили слезы. «Да что это со мной такое?» — рассердилась она на саму себя — «Где мое самообладание, которым я так гордилась?». Ты знаешь, что — ответила она самой себе. Зрелище губ ее новоиспеченного мужа, целующих бронзовую красавицу, неизбежно подтолкнуло ее мысли в сторону того, что должно случиться сегодня ночью, уже совсем скоро. Неужели она боится? Да — честно призналась себе Ширен. Она боится. Но даже не самого действа, в котором для нее, по крайней мере, на словах, не было тайн, а того, что ее уродство оттолкнет ее мужа, и он не захочет выполнить свой долг, а ведь рождение наследника для Штормового предела входило в условия возвращения ей титула, замка и земель. Не говоря уже о том, что это само по себе довольно унизительно, но об этом Ширен предпочла не думать.       Наконец, гости достаточно опьянели, и то тут, то там по углам пиршественного зала начали раздаваться слово «провожание» — сначала это были редкие голоса, но их становилось все больше, пока они не слились в единый могучий хор. Ширен передернуло от того, с каким рвением они хотели прилюдно раздеть их обоих, и ей на мгновение захотелось оказаться подальше от них всех — от навязанного ей мужа, от толпы пьяных гостей, от ее мрачного опекуна, от льстивого евнуха, подальше от этого мира. Тем временем, толпа мужчин окружила ее, ее начали хватать за руки, за юбку, их потные лица блестели в свете факелов, их дыхание пахло вином, а их руки, казалось, были везде и Ширен только повторяла и повторяла про себя: «Это скоро закончится».       Уже когда они вышли из зала и оказались в коридоре, она кто-то неудачно сорвал с ее головы вуаль, больно дернув за волосы, а затем множество рук попеременно принялись резкими грубыми движениями стаскивать с нее платье, рубашку, туфли. И Ширен вдруг стало так жалко — нет, не себя, а этот чудесный наряд, который наверняка порвут и истопчут, — что она, наконец, расплакалась. В толпе мужчин она медленно шла навстречу своей брачной ночи, рыдая так горько, как никогда до этого в жизни.       Наконец, ее втолкнули в какую-то комнату и захлопнули дверь. Ширен переступила с голого камня на ковер и огляделась: это были не ее покои. Спальня, отведенная молодоженам для первой брачной ночи, была большой и неуютной. Гобелены не скрывали грубой кладки стен, свечей было недостаточно, а из-под прикрытых ставней сквозил свежий ночной ветер, и после душного зала ей стало холодно. К счастью, какая-то добрая душа оставила на огромной постели ночную сорочку — одну из самых красивых, что сшили для нее по приказу королевы. Едва она успела одеться, как в ту же дверь стайка женщин втолкнула Даарио Нахариса — уже полностью обнаженного. Отвернувшись, Ширен слушала, как он флиртует с ними, просит поцеловать его на счастье, а те смеются. Но вот дверь закрылась во второй раз, и новобрачные остались одни.       Не глядя на нее, мужчина прошлепал босыми ногами к столу и налил себе вина из кувшина — а Ширен даже не заметила, что он там есть. Ей было неловко от чужой наготы, но один раз все-таки бросила на него быстрый взгляд — и успела увидеть смазанные очертания сухого поджарого мужского тела с длинными ногами и широкими плечами. Тем временем Даарио Нахарис, который, в отличие от Ширен, не стеснялся ни себя, ни ее, налил себе полный кубок, неторопливо выпил и, наконец, повернулся к своей жене. — Насколько я знаю, ваш обычай велит невесте появляться в спальне обнаженной. — Потом помолчал и добавил. — Не нужно скрывать от меня то, что я и так скоро увижу. — Я… я сейчас сниму ее. — О, не спешите… Миледи — в его голосе Ширен послышалась насмешка, и ей стало стыдно и горько. Она выпрямилась и крепче сжала зубы, чтобы не расплакаться вновь. Ее муж снова наполнил кубок вином и продолжил все так же колко: — Насколько я понимаю, этой ночью я должен лишить вас невинности. Люди, которые устроили наш брак, ясно дали мне понять, что проследят за этим. — Я готова исполнить свой долг. — Лгать мужу в первую брачную ночь — не лучшее решение — заметил он, наполняя кубок во второй раз. — Я отлично знаю, что ты желала этого брака не больше, чем я, и предпочла бы другого мужа. Как и я, впрочем. Но выбора особенного у нас нет, так что придется тебе потерпеть. — С этими словами он подошел к ней с чашей в руках, и Ширен отвела взгляд. — Выпей, Ширен.       Это был первый раз, когда он назвал ее по имени, и Ширен, растерявшись, покорно взяла кубок из рук Даарио, отпила и поморщилась — вино было терпким, пряным и крепким. — До дна — предупредил ее он. — Зачем? — она не могла сдержать любопытства. — Затем, миледи, что мне будет куда проще, если ты не будешь кричать и вырываться. Вино поможет тебе расслабиться и притупит боль. — Я ведь уже сказала — вам не придется уговаривать или заставлять меня. — Лучше сделай, как я сказал.       Ширен пожала плечами: если ему так это нужно, она выпьет. Вино с каждым новым глотком казалось ей все менее приятным, к тому же, она не привыкла пить так много — за обедом ей одной чаши разбавленного хватало с лихвой. Но она допила все до конца — пусть этот… этот наемник не думает, что дочь Станниса Баратеона покажет перед ним свою слабость.       Стоило ей допить, как Даарио забрал у нее из рук пустой кубок и тут же наполнил снова. — Еще.       Ширен снова выпила кубок до дня, хотя во второй раз это далось ей с трудом: в горле стоял ком, скулы сводило, остаток вина она заставила себя выпить только усилием воли. Голова у нее закружилась, кровь бросилась в лицо, пол закачался под ногами. Поэтому, когда спустя несколько мгновений перед ней снова появился полный кубок, она замотала головой: — Больше не могу.       Даарио, прищурившись, вгляделся в ее лицо, и согласился: — Да, пожалуй, тебе хватит.       С этими словами он выпил вино сам, а затем деловито распустил завязки на ее рубашке и стащил ее вниз. Ширен подавила желание закрыться руками и даже подняла выше подбородок. Вино, выпитое почти на голодный желудок, быстро ударило в голову, но зато хмель уничтожил стыд, и страх тоже почти исчез, уступив место какой-то бесшабашной злой храбрости. Даарио, тем временем, обошел ее кругом, осматривая ее всю своими темными глазами, мягко блестевшими в свете свечей и казавшимися больше из-за черной краски на веках. Ширен чувствовала себя кобылой на ярмарке. Когда он, снова встав перед ней, плавно протянул руку и мягко сжал ее грудь, Ширен вздрогнула и чуть отстранилась, а он провел большим пальцем по соску, приподнял ее на ладони, словно взвешивая, затем отпустил и кивком указал в сторону кровати. Сделка состоялась.       Ширен легла на спину и не стала прикрываться простыней — что толку, ведь он уже все видел, и, в свою очередь, заставила себя посмотреть на мужа как следует, и нельзя было не признать, что, если отбросить его шутовской наряд, манеру держаться, синие волосы и краску на ногтях, тело его было гладким, статным и красивым. Она открыла было рот, чтобы попросить его — о чем? Не причинять ей боли? Быть с ней нежным? А с какой стати? Он прав — этот брак одинаково мало нужен как ей, так и ему, а в условиях сделки ничего не говорилось ни о нежности, ни даже о доброте. К тому же — Ширен сглотнула тяжелый ком в горле — с ее лицом нечего надеяться вызвать в мужчине вожделение или, тем паче, любовь, так что было бы странно ожидать, что Даарио Нахарис окажется исключением и проявит к ней заботу и внимание как в постели, так и вне ее. Нет уж, действительно — придется потерпеть, как она терпела всю жизнь.       Даарио сидел на постели, поджав под себя одну ногу, и смотрел на обнаженную девушку, лежащую перед — ее тело было открыто ему, но глаза смотрели в сторону. Несмотря на то, что сегодня в душном святилище чужих ему богов он произнес обеты, дал клятвы и надел на нее свой плащ, он совершенно не чувствовал себя ее мужем, да и вообще женатым человеком. Скорее уж актером в плохом театре, которого заставили участвовать в чужом представлении. Это раздражало, как и то, что это раздражение нельзя было выплеснуть в поединке или драке, как он привык — не с ней же ему драться? Она здесь уж точно ни причем, хоть и являлась одной из причин его раздражения.       Также его совершенно не радовало, что она девственница. В Вестеросе, он заметил, вообще слишком носились с этим — знатные лорды гордились невинностью своих дочерей и сестер и ревниво охраняли ее, как будто это было какое-то сокровище, но в чем тут ценность Даарио не понимал, но дразнить этих индюков было одно удовольствие. Как-то раз еще в Миэрине он купил себе девственницу в доме удовольствий, и, хотя девушка была хорошо обучена, остался скорее разочарован, ибо ничем особенным она от более опытных шлюх не отличалась — стоило тратиться.       Он еще раз окинул взглядом покорно лежащую перед ним Ширен. Вопреки некрасивому лицу со следами серой хвори и общему невзрачному виду, от шеи до пяток она была, в общем, ничем не хуже других женщин — разве что тощевата немного на его вкус. Груди, талия, бедра, зад — все как обычно. Темный пушок между ее ног неожиданно напомнил ему о совсем другой женщине — с круглыми бедрами и осиной талией, о женщине, у которой волосы на теле были цвета лунного серебра, а глаза как аметисты. О женщине, которую он любил когда-то, которой служил сейчас, и о которой ему сейчас не стоило думать, если он намерен сделать то, чего от него ждут. Или наоборот, стоило? Впрочем, время для раздумий прошло — пришло время действовать, а против этого он ничего не имел. Спокойным неторопливым движением он провел руками вверх от лодыжек до колен, раздвинул бедра Ширен и приступил к делу. Будет даже забавным распалить эту малышку и заставить ее хотеть его.