***
Может быть, глупо вкладывать столько сил в такую фаталистическую и в корне поверхностную традицию. Конечно, не так уж трудно найти возможности для свиданий в мире, где люди не придают душевным метками никакого значения. С другой стороны, сложно познакомиться с человеком, которому не будет важна фамилия Лютор. Особенно в немногочисленном круге знакомств лесбиянок в Нэшнл-Сити. Особенно когда Лена пытается избегать ужасающих фанатиков. Учитывая ее перспективы, огромную пустую квартиру, выходные, проведенные за едой на вынос за ее столом, ночи, которые она проводит, засыпая в обнимку с подушкой, Лене довольно трудно сопротивляться идее того, что кто-то предначертан ей судьбой, космически предопределенного брака, какой-то кажется недостижимой, но утешительной фантазии. Кто-то, кто идеально подходит, кто может оценить ее сильные стороны и помочь бороться с недостатками, кому будет безразлична ее репутация и увидеть такой, какая она есть — кто-то, кто может хотеть быть с ней, несмотря ни на что. Это просто глупо, и Лена это знает. Но что поделаешь, иногда она бывает глупа. И эти проклятые слова продолжают её преследовать.***
— Здравствуйте, вы Лена Лютор? Лена искоса смотрит на хорошо одетого мужчину, который задал этот вопрос, ее попутчика. Он невысокий, молодой и, вероятно, симпатичный, с квадратной челюстью и тому подобным. Так как это ее чёртова компания, ей не приходится тратить время, представляясь каждому. Работа — ее единственное убежище. Этот человек, должно быть, новенький. Как удачно, что ей удалось застрять в лифте именно с ним. Она делает быструю интервальную оценку. Ее офис находится на 46-м этаже; лифты L-Corp движутся быстро. Она делает нарочито глубокий вдох, поправляет лямки сумки на плече. — Нет, извини, — говорит она. — Но нас часто путают. — Двери распахиваются, как только она заканчивает говорить, открывая вид на большую надпись «Офис Лены Лютор». Лена выходит, довольная собой. Она прекрасно рассчитала время.***
Съёмные рукава были очень популярны в течение некоторого времени в начале нулевых, но с тех пор вышли из моды. Поскольку обычно в первой фразе одного человека нет ничего особенно показательного для другого, необходимость скрывать знаки чаще всего воспринимается как нечто анахроничное и пуританское. Лена знала мальчика, с которым училась в средней школе, на запястье которого было написано: «Отсоси мне в ванной». Он думал, что это было весело, и поскольку он был очень харизматичным ребенком, ему удалось довольно эффективно использовать эту черту для социальной адаптации. Одним из интересных следствий информационной эпохи является Кэтфишинг. Однажды, во время пребывания в больнице Лена смотрела документальный фильм о серийном мошеннике, который использовал татуировки людей: он подключался к камерам, просматривал различные записи или новости, отслеживая тех, кто засветился на видео с распознаваемой татуировкой, а после запоминал фразы, наносил на запястье временную татуировку согласно их фразе, только для того, чтобы добившись своей похотливой цели, стереть её и начать всё сначала. Конечно, у большинства людей не взламывают кредитные карты или их личную жизнь, но Лена все равно предпочитает носить на людях только длинные рукава. Для Лены ходить с выставленной на обозрение меткой — это не просто потенциально неловко или даже опасно, ведь она носит фамилию Лютор на коже в буквальном смысле слова.***
— Здравствуйте, Вы Лена Лютор? Лена оборачивается. Перед ней стоит высокая женщина в очках, с темными глазами и расслабленной позой. Слушая её глубокий, низкий голос, Лена изо всех сил старалась не представлять, как её руки обнимают эту женщину. — Привет, здравствуй, — Лена заикается, слегка затаив дыхание, молясь произнести правильные слова. — Хм, да, я… Женщина бьет кулаком ей в лицо. Голова Лены резко резко отклоняется в сторону от удара, автоматически отступив на полшага назад, Лена спотыкается. К счастью, женщина не носила массивных колец и не целила Лене в челюсть — кожа осталась не повреждённой, несмотря на то, что она и почувствовала на мгновение, в момент удара, как её щека вплотную прижимается к кости. Конечно, у неё будут опухшие и болезненные синяки, но, по крайней мере, без крови или шрамов. Если, конечно, эта женщина не нацелилась на новый раунд. Лена яростно моргает, чтобы убрать пятна перед глазами, и поднимает руки вверх. Но женщина только разминает свою руку, делает шаг назад и просто стоит, свирепо глядя на нее. Она ждет, пока Лена придет в себя, вероятно, чтобы ее слова смогли как-то задеть. — Это за пекарню моей семьи, — говорит женщина и поворачивается, чтобы уйти. — С ней что-то случилось? — ошеломленно спрашивает Лена. Глаза женщины наливаются гневом: — Твой брат уничтожил её! — она срывается. — Наша страховка была дерьмовой. Мы не сможем начать все с нуля. Моим родителям уже за шестьдесят, и теперь они могут потерять свой дом из-за тебя. — О, — снова говорит Лена. — Мне очень жаль. Женщина долго смотрит на нее. Её лицо искажается будто она подумывает снова ударить Лену, но в итоге просто поворачивается и уходит. — Хорошо. Всего хорошего, — говорит Лена, когда женщина уже ушла. Лена разворачивается в противоположном направлении и проходит пару кварталов на автопилоте, только для того, чтобы установить некоторое расстояние между сердитой привлекательной женщиной и собой. Затем она берет такси до своего офиса, где прижимает к лицу пакет с колотым льдом и рыдает в течение двадцати пяти минут. Позже она ищет пекарню, которую взорвал Лекс, находит одну в Нэшнл-Сити, принадлежавшую большой семье с темными глазами, и покупает полностью здание на их имя.***
Извиниться — это все равно что признать свою вину, и, по мнению ее адвокатов, она не должна этого делать. По мнению ее психотерапевта, принятие вины на себя за действия ее семьи неразумно и контрпродуктивно. В новостях говорят, что она теперь расплачивается за все действия своего брата, и во многом они правы. Утомительное решение всех этих затруднительных ситуаций — это, конечно же, очередная пресс-конференция, ее любимое развлечение. На неё Лена появляется с опухшим лицом и приоткрытым глазом. И вишенкой на торте является то, что ей пришлось потратить воскресный вечер на репетицию своей речи. — Мисс Лютор, что бы вы ответили тем, кто обвинял вас в попытке подкупить ваших самых громких критиков? — Если Вы не были соучастницей, то почему продолжаете расплачиваться за поступки своего брата? Это какая-то часть вашего соглашения? — Что Вы можете рассказать нам о скачке ваших акций, в момент, когда вашему брату продлили приговор? — Мисс Лютор, кто ударил Вас по лицу? Все эти вопросы нескончаемы, будто у каждого есть по миллиону, в то время как у Лены ответов еле наскребается только на пару из них.***
Как только конференция заканчивается, Лена быстро уходит в соседнюю кофейню. Не слишком близкую к офису — она пропускает ближайшие кафе и выбирает довольное старое, обшарпанное здание. Она просто не хочет, чтобы кто-то её узнал и начал приставать со своими вопросами. Лена садится за дальний угловой столик и заказывает кружку чая, выпивает полстакана и заказывает горячий шоколад, а после него еще и взбитые сливки. Лена без зазрения совести занимает стол на протяжении более трех часов, просматривая трансляцию CNN от начала до конца. Персонал кафе, вероятно, чувствует, что она оставит хорошие чаевые, поэтому не приближаются к её столику. И только через два часа один из официантов с ужасной модной бородой, которая совершенно ему не идет, подходит к ней: — Извините, Вы Лена… — с трудом выдавливает он из себя, прежде чем заткнуться под тяжестью ее взгляда и попятиться назад. Лена не знает, что бы она сделала, если бы её взгляд, обычно отпугивающий людей, не сработал. В двадцать минут третьего в кафе заходит красивая женщина с волнистыми волосами в дешёвом костюме. На лацкане ее пиджака была прикреплена табличка с названием: «Кэтко Ворлдвайд». Лена съеживается на своем стуле в попытке слиться с фоном кафе. По крайней мере, ее печальная склонность обращать внимание на привлекательных женщин позволила ей заметить репортёра. Репортер заказывает девять различных видов выпечки и кофе со льдом (в январе). Держа в руках два переполненных подноса, она подходит и садится за стол точно напротив Лены. Конечно. И, конечно же, она поднимает голову, ловит взгляд Лены, одаривает ее самой ослепительной улыбкой, которую Лена когда-либо видела. Лена понимает, что её узнали: репортер замирает, затем снова начинает жевать гораздо быстрее, опуская медвежий коготь и стряхивая с лица сахарную пудру. Лена бросает на стол пару стодолларовых купюр и выбегает за дверь, прежде чем женщина успевает что-то сказать. Лена почти добирается до пешеходного перехода, когда девушка догоняет её. — Здравствуйте, Вы Лена Лютор? — спрашивает симпатичная блондинка-репортер, протягивая руку для рукопожатия. Лена скрипит зубами и отмахивается от прикосновения, дрожа от боли и бессмысленной ярости: — Хэй, пошла ты! — шипит она. Репортер смотрит на нее в явном шоке, слегка разинув рот; это зрелище наполняет Лену мрачным удовлетворением. Но затем женщина моргает и делает смелый шаг вперед, нарушая личное пространство Лены, ее губы растягиваются в прекрасной, медленной улыбке. Она снова протягивает руку Лене, но та слишком растеряна, чтобы отказаться от рукопожатия. — О боже, я не ожидала, что Вы такая красивая, — бормочет женщина. — Вы позволите мне взглянуть на ваше запястье? — у неё вырывается смешок. — Никогда не думала, что оскорбления могут быть настолько приятными. Лену и раньше преследовали репортеры, но никогда так, как сейчас. — Какого… отстань от меня! — кричит она, прижимая руку к груди. Женщина быстро отпускает ее, поднимая руки вверх с раскрытыми ладонями. Она делает шаг назад, но все еще слишком близко к брюнетке, из-за чего та не может успокоиться. Лена настороженно смотрит на нее, вцепившись в рукав своей куртки. — Прости, это было грубо, я просто… — женщина качает головой, как будто не может поверить своему собственному поведению. — Послушай, — говорит она мягко, успокаивающе и медленно тянется к своей руке. Она расстегивает манжету, засовывает под нее пальцы и тянет вниз. Рукав перестает поддаваться на полпути к запястью, жесткий материал пиджака отказывается подниматься дальше. Женщина бросает на Лену еще один взгляд, и, видимо, решает извиниться ещё раз, но понимает, что это не к месту, потому что она сама все еще широко улыбается. — Мне интересно, что я сделала, чтобы так разозлить тебя, — говорит она, снимая пиджак и закатывая рукава рубашки быстрыми, отработанными движениями. — Оказалось, что достаточно было спросить твое имя. Какое облегчение! Я боялась, что буду вести себя слишком некультурно. Лена молча смотрит на нее. Может быть, на этот раз она сама попробует сказать хоть что-то. Она с трудом переваривает слова этой женщины. Конечно, она не намекает на то, что Лена — это её… — В любом случае, привет, — весело заключает женщина. — Меня зовут Кара Дэнверс. Мне кажется, я уже знаю Вашу фамилию. Кара протягивает Лене свою руку с закатанной до локтя рубашкой для рукопожатия. И там, написано четкими печатными буквами зеленоватыми чернилами: «ХЭЙ, ПОШЛА ТЫ!»