Закон о достойной смерти

В этом мире изгнивших рамок, С устоявшимися неустойками, Мне не хватит тысячи марок, Чтоб прислать тебе «mon ami». Ioana Chars

      Шарлю жарко, душно и почти ничего не слышно — только биение собственного сердца глухо пульсирует где-то в черепной коробке. А потом весь мир взрывается фейерверком поздравлений и радостных выкрикиваний. Это не победа, а всего лишь поул, но учитывая последние, с позволения сказать, успехи команды, все действительно радуются этому. И Шарль больше всех. Сняв шлем, он треплет густые, мокрые от пота волосы и смотрит по сторонам, выискивает взглядом напарника. Он приехал четвёртым, так что вряд ли рад очень рад своему результату, и это отличный повод сказать ему пару приятных, успокаивающих слов.              — Поздравляю, классный результат. Ты почти побил рекорд трассы, — внезапно появившийся Пьер выглядит совершенно разбитым и отчаявшимся — он сошёл почти в самом начале квалификации и теперь вынужден стартовать с самого конца. Леклер едва заметно улыбается и обнимает Гасли, в сотый раз отмечая про себя, что в расстроенном виде он ещё больше похож на щенка. — Не хочешь немного посидеть вечером? Мы давненько не собирались. Я понимаю, у тебя завтра очень важный день, но всё же.              Он соглашается. Ещё бы не согласиться, эту победу, хоть и совсем маленькую, хочется отпраздновать. В любом случае, это лучше, чем до поздней ночи ворочаться в измятой постели, размышлять о чём-то совершенно постороннем и чужом, а потом снова вернуться мыслями к Себастьяну. Шарль развлекается так далеко не первую неделю, уже привык засыпать, ощущая, как в горле встаёт ком и неприятно щиплет в носу. И хотя бы сегодня он может позволить себе отдохнуть от этого.              И, тем не менее, распрощавшись с Пьером, он всё равно идёт к Себастьяну. Он треплется с Бинотто, объясняет ему что-то, будучи совершенно точно раздражённым, и даже не поворачивает голову в сторону подошедшего Шарля. Так продолжается какое-то время, пока Маттиа не ссылается на какие-то очень важные дела, которые нельзя отложить на несколько минут. Возможно, ему просто надоел совершенно корявый итальянский немецкого пилота. Только после этого Себастьян обращает внимание на Шарля, который себе места не находит от восторга и волнения от предстоящего разговора.              — Уверен, завтра ты сможешь подняться на подиум, — они обмениваются рукопожатиями, и Леклера едва не прошибает током от ощущения тёплой, сильной и жёсткой, немного мозолистой ладони в его собственной. От этого прикосновения вдруг стало так хорошо и спокойно, будто все невзгоды отошли на задний план, а то и вовсе растворились сами по себе. — Всё будет хорошо.              — Ну да, если ты не обгонишь меня в самый последний момент, — он пытается уловить в голосе Феттеля хотя бы намёк на иронию или что-то типа того, но не получается. И от этого становится ужасно стыдно, ведь, действительно, если бы не Шарль, то Себастьян остался бы в тройке и имел чуть больше шансов на хороший результат. Лицо Шарля краснеет вплоть до кончиков ушей, дышать становится чуть тяжелее, а в голове свищут разные варианты оправданий. — Брось, всё в норме. Завтра посмотрим, кто чего стоит.              Себ уходит сразу, стоит ему только договорить, и Шарль даже делает несколько шагов за ним, но вовремя останавливается. Сегодня ему предстоит вытерпеть ещё несколько важных дел, а уж потом он точно сможет немного расслабиться и обсудить с Пьером всё, что накопилось за последнее время. Они, действительно, видятся слишком редко — у Шарля болеет мама, и всё своё свободное время он, как хороший сын, проводит с ней. Это те самые редкие моменты, когда он напрочь забывает о своём напарнике, удивительно, но ему даже нравится. Потом, когда выныриваешь в реальный мир, чувства накатывают с новой сокрушительной силой и какое-то время даже кажется, что ты находишься не в своём теле.              С Пьером тоже не всё ладно — он часто ходит угрюмый или задумчивый, хмурится и мало с кем разговаривает, предпочитая обходиться какими-то дежурными фразами. Пусть никто ничего не говорит, делает вид, что не замечает, но по синякам под глазами, которые от уикенда к уикенду становятся только темнее, он понимает, что у друга проблемы со сном. Его что-то тревожит, с каждым днём волнение только нарастает, и сколько бы раз Шарль не пытался выпытать у Пьера, что же с ним стряслось, он продолжал молчать, отшучиваться и перескакивать с темы на тему. Его выбор таков, но Шарля это совершенно не устраивает, и он собирается разобраться в том, что происходит.              А пока что приходится только поглубже вдохнуть, собраться с мыслями и поскорее прожить этот день. Предстоит ещё слишком много всего — фотографии, поздравления, интервью, назойливые журналисты и влюблённые, преданные фанаты, а ещё долгий и утомительный разговор с командой. Единственный плюс — он сможет увидеть Себастьяна, может, даже перекинуться парой слов. Удивительно, но Шарль так быстро пресытился этой звёздной жизнью, перестал получать удовольствие от толп поклонниц и тысяч сообщений в директе, постоянных разъездов и бешеных оваций.              Он всё ещё любит гоняться, ловить ртом брызги шампанского и поднимать над головой кубки, всё ещё со страстью смотрит на машины. Если бы разлюбил, то уже давно бы всё бросил, тусовался в своё удовольствие в любой из стран мира. Но нет, ему просто уже поперёк горла стоит вся эта блестящая мишура, он нуждается в другом. Ему хочется просто быть дома, в каком-нибудь небольшом швейцарском городе, лежать на диване, завернувшись в плед и смотреть в задорно потрескивающий камин. Старость?              — Ты чего такой злой? — после всего этого безумия, уже в лифте отеля, Шарль пересекается с Максом. Он не просто зол, а находится в едва ли контролируемой ярости, так что Леклер даже жалеет, что позволил себе открыть рот. Макс крепко сжимает челюсти, а под кожей ходят желваки, вздувшаяся вена на лбу прекрасно показывает, насколько ему сложно держать себя в руках. — Что-то случилось?              — Не твоё собачье дело, — только когда они смотрят прямо друг на друга, он осознаёт, что у Ферстаппена красные, слишком красные глаза. Вряд ли Хорнер довёл его до такого состояния, да и папашки его нигде не было, так что вариант был только один. Господи, да он изначально был один — довести Макса до слёз мог только Дэн, и от этого у Шарля остро колет где-то слева в грудине.              — Эй, брось, чувак. Всё будет хорошо, все же знают, что Даниэль тебя любит, — Леклер треплет Ферстаппена по плечу, стараясь хоть немного его приободрить, но получается, кажется, не очень хорошо. Спустя несколько секунд, Макс раздражённо дёргает плечом и пулей вылетает на своём этаже, стоит только дверям лифта немного приоткрыться. — Ну ладно, как знаешь.              Первым делом, оказавшись в номере, Шарль скидывает с себя осточертевшую за день красную кепку, и почти тут же, следом за ней отправляется того же цвета командная футболка. Негромко он включает французский шансон и приоткрывает окно, чтобы полной грудью вдохнуть прохладный вечерний воздух. От этого с души камень падает, и впервые за долгие-долгие часы кажется, что всё не так уж и паршиво. И, тем не менее, нужно торопиться, хоть они с Пьером так и не договорились о точном времени встречи, но он наверняка уже ждёт. Он почему-то всегда уже готов к приходу друга, насколько бы рано тот не пришёл.              В ванной удачно подворачиваются под руку гель и шампунь с дешёвым приторным запахом ванили, которые тут же идут в расход. После душа температура в комнате ощущается ещё более холодной, и короткие волоски на затылке встают дыбом, а маленькие капельки воды стекают с них на покрытую мурашками спину. Он быстро переодевается в домашнюю одежду, в последний раз проверяет телефон и ставит его на зарядку, после чего уходит, забыв закрыть окно. Он вспоминает об этом, только закрыв за собой дверь, и уже слишком лень возвращаться обратно.              Нет ничего удивительного в том, что друг действительно его уже ждёт — разложил на небольшом столе кое-какие закуски, нашёл по телевизору какую-то программу, что-то типа ток-шоу. Самое то, чтобы немного расслабиться и разгрузить мозг — сконцентрироваться на проблемах других людей, словно собственных нет и в помине. А ещё Пьер, заговорщически улыбаясь, достаёт из мини-бара, который кроется за одной из дверец письменного стола, две банки пива.              — Смотри, что достал, — Пьер доволен своей маленькой шалостью, на которую он пошёл ради празднования поула Шарля, но, видя немного смущённую его реакцию, теряется. — Чёрт, ну да, у тебя же завтра ответственный день, какой тебе алкоголь. Прости, я не подумал.              — Тащи сюда, говорю тебе, — Леклер запрыгивает на диван, обкладывается кучей подушек и задумывается ненадолго, ведь в его номере таких нет. Неужели Гасли возит всех этих собачек, кошечек и, о боже, даже мохнатое сердце с собой? Теперь понятно, почему его чемодан больше похож на пакет всего необходимого для жизни на необитаемом острове. — Кстати, что тебе сказали по поводу машины? Что случилось?              — Да ну их к чёрту, так и не смогли мне ничего толком объяснить, — жестяная банка какого-то немецкого лагера холодит кожу, и всё ещё разгорячённый после душа Шарль слегка вздрагивает, когда касается её. — Сказали, что к завтрашнему утру всё будет отлично, а толку-то от этого? Так что давай не будем говорить о паршивом, ладно? Есть куда более интересные темы для обсуждения.              — Хорошо, — справедливо соглашается Шарль и берёт из миски несколько фисташек. — Что у тебя с той цыпочкой из клуба? Как её звали? Кэтти? Энни?              Ещё во время перерыва Пьер затащил Шарля в клуб, чтобы насладиться моментом, пропустить по паре коктейлей и забыть, наконец, о том, что они кому-то что-то должны. И если Леклер в итоге уехал домой ни с чем, то для его друга всё сложилось куда более приятным образом. Под утро он вернулся домой в наполовину расстёгнутой рубашке, с засосами по всей шее и красными следами от помады на лице и не только. А в кармане джинсов обнаружилась аккуратно свёрнутая бумажка с номером телефона и пририсованным поцелуйчиком. О чём-то более подробном Пьер рассказывать не соглашался.              — Если честно, я так и не вспомнил, — они вместе посмеиваются над этим, ведь Пьер несколько недель к ряду переписывался с ней и был абсолютно счастлив. — Ну, и я уже не помню, когда мы говорили с ней в последний раз, как-то быстро это надоело. Да и она не в моём вкусе, знаешь ли.              — Ах, ну да, я забыл, что ты больше по кареглазым и темноволосым. Странно только, что ты отшил ту Мэри из Баку, она была красивая. И если бы она не положила глаз на тебя, то кто-то из других ребят точно закатил свой болид в её боксы, — они оба корчатся от того, насколько мерзким получилось это сравнение, а Гасли ещё и называет Леклера спермотоксикозным школьником, потому что взрослый человек в здравом уме не смог бы сгенерировать такое. — Я постараюсь говорить как можно меньше, а то выходит паршиво.              Как ни странно, почти допив бутылку, они начинают ностальгировать по детским временам, где всё было так легко и просто. И Шарль ловит себя на том, что мыслями они всё чаще где-то там — далеко, где нет разочарования и боли, где близкие всё ещё рядом. Где Жюль всё ещё рядом, чтобы прийти на выручку в любой момент, задорно и ласково растрепать волосы крестника, которые и так постоянно находятся в беспорядке, и посмотреть на него своими тёплыми и до боли родными глазами. А ещё папа. Шарль старается не думать о том, как его не хватает, как часто хочется обнять его, вдохнуть знакомый запах его одеколона и просто знать — что бы ни случилось, что бы он не сделал, папа всегда останется на его стороне. Его семья всегда будет рядом, готовая помочь и поддержать. Только семьи становится всё меньше.              От неприятных мыслей сильно слезятся глаза, и в горле встаёт ком, Леклер отчаянно пытается сморгнуть слёзы, отвлечься на тупое шоу или прикусить себе губу так больно, как только вообще возможно. Но ничто не помогает, и, в конце концов, он начинает тихо плакать, и это уже не может вскрыться от внимания Пьера. Он крепко прижимает Шарля к себе, гладит его по голове, плечам и спине, шепчет на ухо всякие милые вещи на французском и сам едва может сдержаться, чтобы не заплакать.              — Тише, я рядом, слышишь? Я с тобой, — Пьер понимает, что Шарлю нужно просто выплакаться, отпустить всю эту боль, так что только осторожно поглаживает и глубоко вдыхает сладкий ванильный запах.              — Я больше не хочу терять близких, понимаешь? — Шарль давится собственными слезами и с трудом может понять, как двигается его тело. Сложно даже поднять руку, чтобы утереть мокрые щёки.              — Я всегда буду рядом, обещаю, — тихо произносит Гасли и даёт Леклеру нормально сесть напротив себя. Он внимательно смотрят друг на друга всё то время, что нужно одному из них, чтобы успокоиться. — Я с тобой до самого конца.              — Я должен рассказать обо всём Себастьяну, — неожиданно осеняет Шарля, и он вскакивает с дивана, кидается в сторону двери, но путается в собственных ногах и едва умудряется не упасть. Кажется, когда долго не пьёшь, алкоголь начинает действовать ещё более убойно, так что приходится какое-то время постоять на месте, чтобы не путать, где пол, а где потолок.              За эти короткие секунды Пьер успевает понять, что намеревается сделать его друг и почти в самый последний момент отчаянно хватает за руку. Остановить Шарля, который вбил себе что-то в голову — дело практически невозможно, это все знают, но Пьер всё равно не теряет надежды. Он пытается вернуть друга на диван, предлагает ему воду и всё, что он только пожелает. Но Леклер непотопляем, он изо всех сил пытается оттолкнуть друга в сторону, чтобы выскользнуть из его номера и сделать именно то, чего просит пьяный рассудок и любящее сердце.              — Прекрати, чёрт тебя подери! — в какой-то момент не выдерживает Гасли. Больно ударив Леклера в плечо, он всё ещё пытается оттащить его в комнату, но теперь на лице явно видны злость и какая-то обида. А ещё Шарль каким-то чудом замечает, что он тоже едва не плачет. — Ты понимаешь, что ведёшь себя как маленький ребёнок? Подумай только, что ты собираешься сделать, идиот!              — Потому что я пытаюсь сделать хоть что-то, быть рядом с человеком, которого люблю. А ты так и останешься один, потому что отвергаешь всех, кто проявляет к тебе симпатию. Что с тобой вообще происходит?              — Да катись ты куда хочешь, — неожиданно произносит Пьер, словно выплёвывая каждое своё слово Шарлю в лицо, почти без сопротивления выталкивает слегка пьяное тело в коридор и закрывает дверь прямо перед его носом, оставляя стоять в полном одиночестве под аккомпанемент трескучей, мигающей лампы.              Несколько секунд Леклер не может понять, что только что произошло и что делать дальше. А потом, вздохнув полной грудью, направляется к Себастьяну. Время позднее, так что он наверняка должен быть у себя и уже готовиться ко сну. Самое время для того, чтобы признаться в чувствах. По крайней мере, так кажется его воспалённому сознанию, на которое он сейчас почему-то решил сделать ставку.              Напарник и правда оказывается у себя в номере, только вот Шарля он явно не ожидал увидеть. Себастьян осматривает его серые спортивки, синюю футболку с Капитаном Америкой и, кажется, даже хмурится из-за запаха алкоголя, но всё же пропускает его внутрь. Шарль не может собраться с мыслями, топчется на одном месте под пристальным, внимательным взглядом голубых глаз. Он заламывает тонкие длинные пальцы и продолжает кусать губы, несколько раз открывает рот, чтобы что-то сказать, но может связать двух слов, так что со стороны больше похож на рыбу.              — Себастьян, я люблю тебя! — неожиданно для самого себя выпаливает Шарль и тут же закрывает рот руками. Внезапно, но весь спирт из головы тут же выветрился, от стыда заалели щёки и уши, а ещё захотелось вдруг вернуться к Пьеру и не выпускать его из объятий. — Прости.              — Кими, я думаю, это надолго, давай договорим завтра? — Себастьян переводит свой взгляд в угол, где в кресле вольготно расположился финн в какой-то ужасно милой пижамке с котиками.              Но эта плюшевая прелесть сейчас беспокоит Шарля меньше всего, потому что он как-то совсем не планировал, чтобы о его тайне узнал кто-то ещё. Понятно, что Кими, как лучший друг Себа, узнал бы об этом почти сразу. И всё же, эта ситуация поселяет в Шарле неловкость. Райкконен уходит, что-то тихо проговорив Феттелю, и они расходятся, на прощание пожав друг другу руки. И вот в этот момент становится действительно страшно.              — А я всё думал, когда же ты осмелеешь, — от неожиданно спокойного, располагающего, слегка с хрипотцой голоса у Шарля отказывают тормоза, и трясутся коленки.              Себастьян подходит так близко, что Шарль чувствует запах яблока с корицей и не может отказать себе в порочном желании, тянется к своему напарнику и осторожно целует напарника в самый уголок губ. Он боится ответной реакции, криков и обвинений в распущенности, но большие горячие ладони, обвивающие его талию, говорят о совершенно другом настрое. Леклер чувствует, что на нём лежит обязательство углубить поцелуй, забраться своими пальцами под футболку Себастьяна и нежно провести вверх, задирая её подол.              — Ты пьян, юный принц, и слишком взволнован. Ты точно уверен? — неожиданно прерывает его Феттель, но Леклер только подталкивает его в сторону большой, аккуратно заправленной кровати, своими действиями отвечая на вопрос. — Ладно, как скажешь, прелесть.              Последнее о чём вспоминает Шарль — незакрытое окно в его номере. Он так боялся, что вернётся от Пьера в жуткий холод, но нет. Этой ночью он хорошо выспится в чужой постели, в крепких объятьях, и полностью довольный. Это стоило всех нервных клеток.