Иногда я рисую себя великой. Где-то между да Винчи и Паганини, Я стою и смотрю на тебя игриво. Я касаюсь легко своими кривыми тебя — математическую святыню. И не теория заставляет гореть твой взгляд, а я, укутанная полынью. Иногда я рисую себя великой. Только чтобы В жизни взгляд свой не поднимать. Ioana Chars
— Ты не можешь просто так взять и предать меня, — устало выдыхает Пьер и смотрит на пунцового, запыхавшегося от беготни и жары Шарля, — это подло с твоей стороны, чувак. — Да брось, не стоит портить многолетнюю дружбу из-за этого, — Шарль заливисто смеётся и перекидывает из руки в руку полупустую бутылку воды. — А если ты заразный? Хочешь, чтобы мы оба погибли в жутких муках? — Я не могу предложить тебе что-то, чем ты не болеешь, — парирует Пьер и выхватывает из рук друга давно нагревшуюся на солнце бутылку. — Это всё ещё подло — заставлять меня умирать от жажды в плюс двадцать пять. — Значит, такова твоя судьба, от неё не уйдёшь, — совершенно буднично пожимает плечами Леклер и предусмотрительно отскакивает подальше, чтобы не получить по голове вмиг опустевшей тарой. Они оба любят те редкие моменты, в которые можно подурачиться, просто побыть детьми с глупыми и непонятными для остальных шутками. По правде говоря, они вряд ли на самом деле знают, что такое детство — с малого возраста среди бензина и машинного масла, лязганья металла и кубков. Но кто мешает думать, что именно так бы всё и было, если бы на месте боксов была игровая площадка? — Как думаешь, завтра что-то получится? — улыбка вмиг пропадает с лица Шарля, стоит только ему услышать вопрос. Последние несколько уикендов выдаются не слишком удачными, если не сказать и того хуже, так что с каждым разом надежды на приличный результат становится всё меньше и меньше. — Пора разбивать это дурацкое проклятие. Шарль не успевает и рта открыть, чтобы ответить, как едва не спотыкается из-за крепкого хлопка по плечу. Вероятно, он носит дружеский характер, но создаётся ощущение, что Макс, а это именно он огрел Шарля, хотел оставить соперника без правой руки. Что ж, такие методы борьбы вполне в его духе, так что Леклер даже не удивляется собственным мыслям. Макс обсуждает с Пьером что-то из программы Ред Булла, постоянно поправляет волосы и каждые тридцать секунд проверяет свой телефон. Шарль терпеливо ждёт, когда у него сдадут нервы. Все прекрасно знают, почему каждый уикенд Макс таскается везде и с кем только может, встаёт раньше и ложится позже всех. — Вы не видели Дэна? — наконец выпаливает Ферстаппен и даже на несколько секунд останавливается, чтобы отвести взгляд и не видеть две пары серьёзных глаз, прожигающих его. — Мне нужно с ним поговорить. Это важно. Дэн и Макс разошлись почти сразу, как только оказались в разных командах. С тех пор прошло немало времени, ходили даже слухи о том, что у Риккардо кто-то появился, но монегаск до сих пор уверен, что это всё ложь. А Макс, несмотря на весь свой образ независимого плохиша, всё ещё бегает за бывшим напарником и старается что-то обсудить, придумывает даже какие-то веские причины для того, чтобы не сжигать мосты. Для Шарля это всё выглядит немного странно и как-то жалко, непонятно, в хорошем ли это «жалко» смысле или нет. В любом случае, ему хочется, чтобы эти двое были вместе, порознь они смотрятся слишком одиноко и непривычно. — Он вроде собирался побегать, — пожимает плечами Пьер, и Макс, пожав ему и Шарлю руки, уходит. — Когда они помирятся, а? Оба же страдают. Надоели. — Может, этот перерыв пойдёт им на пользу, кто знает. Сейчас соскучатся друг по другу, а потом год не будут вылезать из объятий, — ни Пьер, ни Шарль не могут удержаться от тихого хихиканья, которое позже перерастает в полноценный смех. Отчего-то до безумия уморительно представлять то, как Ферстаппен ведёт себя как маленький ребёнок, требующий ласки. Нонсенс. — А если серьёзно, ты так не думаешь? — Я знаю, к чему ты ведёшь, так что прекрати, — Гасли становится серьёзным буквально в одно мгновение, и Леклер с трудом теперь может разглядеть в его глазах хотя бы намёк на детское озорство, получается увидеть только бездонное серо-голубое беспокойство. — Ты прекрасно знаешь, что я думаю о твоём идолопоклонничестве. Леклер только оскорблённо фыркает и отворачивается. Он любит и ненавидит друга за одно и то же — Пьер отлично понимает, к чему подводится разговор, и чего от него хотят, у него было время привыкнуть ко всем уловкам. Несмотря на миленькое личико и весьма скромное поведение, Пьер не был нежной фиалочкой, его ни за что не запутать и не заставить сказать то, чего он не захочет сам. А тема влюблённости Шарля в своего напарника была для них обоих самой нелюбимой, вызывающей только самые неприятные эмоции. Но не говорить об этом было сложно, почти что невозможно. Каждый взгляд, разговор или случайное прикосновение вызывают в юном Шарле такие эмоции, что иногда он вынужден несколько минут просто визжать в подушку, и только потом находит в себе силы, чтобы что-то объяснить. — Это ненормально, ты понимаешь? Он старше тебя на десять лет, женат и при детях, — в конце концов, не выдерживает Пьер и взрывается яростной тирадой, когда до отеля остаётся чуть меньше километра. — Ты не думал обратить внимание на того, кто действительно тобой заинтересован? А не тем, кто точит на тебя зуб с твоего первого дня в Феррари. Гасли резко замолкает, плотно сжав и без того тонкие губы, из-за чего они кажутся совсем ниточками. Шарль прекрасно видит, что он зол, но в этот же момент злится и сам, ведь как за столько месяцев можно не понять, что это не просто симпатия или влюблённость? От этого не плачут долгими бессонными ночами, стиснув зубы так сильно, что они вот-вот начнут крошиться. Пьер прекрасно знает о них, ведь только он и успокаивает друга в каждую из таких истерик. — Подожди, действительно заинтересован? Ты о ком? — Леклер зачем-то мотает головой из стороны в сторону, и на ветру его тёмные, и без того растрёпанные волосы, треплются ещё больше. Он смущённо улыбается и закусывает губы, ожидая узнать имя своего тайного поклонника, пытается заглянуть молчащему Пьеру в лицо. Но всё бесполезно — он медленно плетётся дальше, шаркая ногами по асфальту и понуро опустив голову. — Да ладно тебе, ну не молчи. Я никому не расскажу, что кто-то втюрился в такого прекрасного меня. — Я не знаю, но уверен, что кто-то такой есть, — на выдохе, едва слышно произносит Пьер и готов застонать от отчаяния и утопиться в ближайшей луже, когда видит, кто идёт им на встречу. — Постарайся не слишком заметно вилять хвостом и не начать облизывать ему лицо, petit chien. Хорошо, что мы не в отеле, иначе ты бы ещё и газету принёс. Или тапочки? — Заткнись, пожалуйста, — процеживает сквозь зубы Шарль и делает вид, что совершенно не замечает напарника, тихо болтающего о чём-то с Кими. Себастьян активно жестикулирует и улыбается, в то время как на лице его друга можно заметить только лёгкую ухмылку, да и то, если постараться. Леклер считает, что глупо ревновать Себа к Кими, это всё равно, что считать его и Пьера тайными возлюбленными — глупо и беспочвенно. Кто захочет портить многолетнюю дружбу отношениями? Только дурак. Вчетвером они останавливаются на дорожке, рядом с пышными кустами бело-розовых гортензий, чтобы обменяться чисто формальными любезностями, а Райкконен и вовсе обходится простым «угу» и кивком головы. Леклер чувствует себя немного неловко под его пристальным взглядом, старается точно так же, не моргая смотреть в ответ, но почти тут же пасует и возвращает своё внимание к напарнику. — Если что, здесь безумно вкусное фисташковое мороженое, оно стоит всех денег мира. Даже Кими оценил, — будто в подтверждение словам Феттеля, финн несколько раз согласно покачивает головой и немного отходит вперёд, ясно показывая, что не намерен продолжать разговор. — А я бы с радостью заменил на него завтрак, обед и ужин. — Это моё любимое, надо обязательно попробовать, — расплывается в блаженной улыбке Шарль, в то время как Пьер изо всех сил старается делать вид, что всё прекрасно и не показать своё близкое к нервному срыву состояние. Перекинувшись ещё парой незначительных слов, они всё же расходятся. Шарль с трудом может заставить себя перестать улыбаться во все тридцать два зуба, а грозный взгляд Пьера довольно быстро заставляет его замолчать. Так они идут ещё несколько метров, пока Гасли совсем не выходит из себя. — У тебя же аллергия на фисташки, идиот ты несчастный, — он сталкивает Шарля на проезжую часть, где, благо, нет машин, и ускоряет свой шаг, направляясь в отель, оставляя ничего не понимающего друга стоять в полном одиночестве, на слегка мягком от прямых солнечных лучей асфальте. Он ведь всё равно ведь придёт к нему минут через пятнадцать за Цетиризином. Правда ведь идиот.I
11 марта 2020 г. в 17:50