Can not feel my face

— Мирэ! — радостно кричит парень и, тряся милыми пухлыми щечками, бежит к остановившейся у лестницы девушке. — Привет, Чимин~и, — тепло улыбается девушка. Улыбка эта из миллионов осколков склеена. Девушка бледная, как вампир, такое ощущение, что она прямо сейчас в обморок упадёт. Под глазами расцветают мешки с размером в редчайшую фиолетовую розу, а пустота во взгляде засасывает всё живое, как чёрная дыра. Но Мирэ держится, не хватало навлекать на главную семью города левые слухи. — С тобой все нормально? Ты выглядишь... — на миг задумывается блондин — уставшей? — парень надувает щеки и, выпучив глаза, смотрит с любопытством на Ка. — Сам же знаешь, на носу экзамены. Мне очень трудно даётся история, и я не высыпаюсь, — еле-еле улыбается девушка — ладно, меня ждёт шофёр внизу. Мне надо ехать, — не снимая маску притворства, девушка уходит, даже не давая вставить Паку хоть слово. Чимин учится в том же классе, что и Мирэ. Красивый, перекрашенный в платиновый блонд парень — самый близкий человек и верное плечо для Мирэ. Те подружились ещё в начальной школе, когда в начале учебного года Мирэ обижал какой-то мальчик, громко насмехаясь над ней. Чимин по воле своей воспитанности пошёл отнимать мальчика от болезненно щуплой девочки, что так нагло кидался оскорблениями. Но какого было удивление шестилетнего Пака, когда девочка без единой эмоции плотно подошла к задире, дыша тому в ухо, произнесла короткое: «завали ебало» и через плечо перекинута его на пол, возвращаясь обратно к своей парте. Маленький Чимин-и был мягко говоря поражён. Он остался стоять с раскрытым ртом, провожая Мирэ взглядом. Девочку он не осуждал за этот поступок, наоборот, был очень воодушевлен и захотел с ней познакомиться, с этой холодной принцессой. Мирэ оказалась не такой уж и бесчувственной. На самом деле Ка милая и веселая, но с очень трудным, взрывным характером, отображающийся в её агрессивности, парадоксально связанной с безразличностью и холодностью, а также с богатым матерным словарным запасом. Несмотря на это Мирэ любит Чимина, как старшего брата, а последний в свою очередь любит Мирэ, как младшую сестренку, и всегда, когда Ка сама того не может, защищает её ото всех и от всего, что бы то ни было. Мирэ приезжает домой за десять минут и, попрощавшись с Джухёном — со своим двадцатипятилетним телохранителем, в совокупности водителем, выходит из Тайоты. Как обычно, перед тем, как зайти в дом, открывает почтовый ящик, где кучу писем, которые девушка собирает в охапку, и направляется ко входу дома. Первым делом она заходит на кухню, выкинуть эти письма, ведь она заранее знает — все они адресованы ей — самой красивой и завидной девушке города, дочери главного человека этого города. Бан Шихёк — ответственный за порядок и спокойствие в городе. Четыре года назад Хосок назначил его мэром города, благодаря чему семья Бан является сейчас известной и самой уважаемой в городе. Кроме этого в день переворота власти, Чон наказал ему отбирать "товар". Его роль была и заключена в этом, а бытиё мэром и ответственность за сохранение спокойствия —лишь прикрытие и красивая накидка. Отца своего Ка за это и не признает, она не любит его, ибо он тоже. Шихек единственное, что и испытывает к своей дочери, так это равнодушие и холодность, как и в последствии Мирэ. Именно поэтому она носит фамилию своей покойной матери — Ка Мунбёль, умершей ещё когда девушке было всего четыре года. По предсмертной просьбе матери девочку отправили на боевые искусства. Шихёк, не хотят заморачиваться с выбором, отправил дочь на тхэквондо, но потом, по долгим настояниям Ка её перенаправили на кунг-фу. Сегодня двадцать четвёртое декабря, Рождество. Как обычно девушка его проведёт в одиночестве или со старшим братом — Джихуном. Но Мирэ искренно надеется на то, что он останется у кого-нибудь из своих "девушек" и не придёт сюда. Обычно Рождество Ка праздновала с семьей Чимина или с дворецким дома, но родители первого настояли на том, чтобы в этому году праздник праздновался исключительно в кругу семьи, а дворецкий покинул этот мир от сердечного приступа ещё в марте, но не желая думать о грустном, Ка откидывает мысли о покойном дворецком. Мирэ доходит до своей комнаты и валится сразу на ковёр, не доходя до кровати. Осталась ровно неделя до ежегодного жертвоприношения. И, честно говоря, Мирэ бы хотела умереть до этой даты. Ей так плохо, она до сих пор не оправилась после вчерашнего: лазя в кабинете отца, Ка увидела на столе листочек. Это был документ, в котором написан список тех самых пятнадцати подростков, Мирэ сразу поняла это по оформлению, в виде красной огранки бумаги и золотой печати на ней. Мирэ бы не обращала на него внимания, пока случайно не прошлась глазами по первой строчке. «Ка Мирэ — 2001.09.07» Конец. Для Мирэ это был конец. Ка много плакала. Весь вчерашний вечер она сидела на кухне, распивая вино, припрятанное братом в шкафу. Сначала это была истерика: вся комната Ка была перевёрнута с ног на голову, сама же Мирэ поранила себе руки осколками разбитого зеркала, смотря в которое, та, крича, задавалась куча вопросами, все из которых начинались с "почему". Жизнь Ка, несмотря на положение семьи, была не самой сладкой. Кроме Чимина и покойного дворецкого не было никого, кто мог бы позаботиться о девочке. О том, кушала девочка или нет, следили служанки в доме. Пока та росла, решение о покупке новой одежды принимал дворецкий, ибо «майка даже пупка уже не закрывает», а «штаны больше похожи на велосипедки, до чего ж они короткие!». Отец жил своей отдельной жизнью гулял, пил и приводил домой различных женщин. Единственный брат не был лучше. Джихун часто издевался над девочкой, пока мог, ближе к десяти Ка окончательно повзрослела и уже могла давать брату отпор. Правда ещё позже, когда Мирэ исполнилось тринадцать, издевки перешли на домогательства. К счастью до полноценного секса это никогда не доходило, но даже так Джихун был тем ещё гурманом-извращенцем. Он любил пробовать разные практики на сестре, по типу шибари и БДСМ, он постоянно придумывал и испытывал новые и новые пытки, покупал различные безделушки, как он говорит: «специально для тебя, Мирэ~чан». В его ящичке, по мнению Ка, хранятся абсолютно все товары секс-шопа: кляп, намордники, более десяти видов наручников, плетки из разных материалов, веревки, вибраторы. Чего Ка и может боятся, так это фантазию брата, ни отец, ни вампиры как-то не страшны по сравнению с самой развратной головой, удивительно, что она есть, старшего. Но последнюю неделю он её, к счастью, не беспокоит. Сейчас всё уже более или менее устаканилось. Ка стала взрослой, ей восемнадцать и она может делать абсолютно всё самостоятельно, имея при себе какую-то часть денег. Но нет, её отцу надо было все испортить и подарить столь «прекрасный подарок» в виде рабства у вампиров. Многочасовая истерика перешла в апатию. Ка просто смотрела в то самое разбитое зеркало, о которое она поранила свои руки, и в голове её было уже пусто. Она уже никого, ни в чем не винила, не задавалась этим многократным, не имеющего ответа, «почему?». Ближе к трём часам ночи, уставшая и потерявшая всю энергию, она легла на кровать, деревянную спинку которой сломала в порыве злости. Но из-за опухших глаз, уснуть она смогла лишь в пять утра, проспав не больше полутора часа. Именно поэтому выглядела она «не очень», что и заметил Чимин. — Я дома, — где-то снизу послышался пьяный голос. — Джихун, — тихо шипит девушка и отрывается от неприятных вчерашних воспоминаний. Дверь в комнату отворяется, и внутрь заходит высокий парень лет двадцати пяти. Его расстегнутая парка из норки полностью пропахла алкоголем, а на виднеющемся белоснежном свитере остались чужие отпечатки тонального крема и помады... На лице мужчины также нанесена косметика, она чуть размазалась, но даже так парень был красив, это никто не сможет отрицать: губки в трубочку, светлая кожа, большие, ясные, светло карего цвета глаза, аккуратный носик... — его внешность можно сравнить с модельной, если не с ангельской. «Но в душе он далеко не ангел, скорее демон», — думает Ка. — Привет, сестрица, — лукаво говорит тот, проходя в глубь комнаты — почему ты не отзываешься, когда я говорю, что пришёл домой? — мужчина, шатаясь, дошёл до середины комнаты, останавливаясь прям перед девушкой. — Джихун, ты пьян, — безразлично отозвалась Ка, продолжая бессмысленно листать книжку в руках — нахуй пошёл, ина- — Иначе что? — тот ехидно улыбался. — Бесплодным станешь, — прошипела девушка и, поднявшись на ноги, встала лицом к мощной груди брата. Он выше её на сантиметров двадцать, если не больше. Бан на это лишь хрипло посмеялся, и буквально за секунду его лицо приобрело серьезный оттенок. — А ты попробуй, — идя прямо на девушку, Джихун толкнул Мирэ на кровать, сцепляя её руки над головой и прижимая хрупкое тело девушки всем своим весом. Неприятный запах ударил в нос, губы мужчины стали грубо сминать чужие, даря не совсем приятные ощущения. Язык стал проталкиваться в полость рта, но зубы девушки рефлекторно сжались, не позволяя тому хозяйничать. Ка слабо отпиралась, на что парень злился и второй рукой грубо со всей силы сжал ягодицы, вымещая всю злость и заставляя зубы разомкнуться. — Ты больной ублюдок! — меж "поцелуев" говорила Мирэ — сука, слезь! — девушка брыкалась, как могла, но подтянутое тело, лёгшее сверху, было слишком тяжелым. — Скажи, ты когда-нибудь задумывалась, почему я тебя не трахнул за все эти годы? — игнорируя крики сестры, спокойно спросил Джихун, отрываясь от губ. Тот стал строить дорожку из поцелуев ниже, оставляя повсюду свои метки, в виде засосов и укусов, что сразу же расцветали подобно вишне — Ты такая сексуальная, твоя комната напротив моей, и я мог бы заходить, когда захочу... — мужчина рывком рвёт школьную рубашку на теле сестры. Пуговицы полетели на пол, катясь в разные стороны, даря возможность увидеть роскошную грудь девушки. Массивные ладони ложились на груди, сквозь бюстгальтер легонько сжимая и разжимая, заставляя Ка застонать от боли. — Ты и так заходишь, когда хочешь, — шипит Мирэ, после чего захлебывается в собственном же стоне, когда Джихун со всей силы сжал правую грудь. — Неправда, — лукаво произносит Джину. После рубашки, оказался порван и бюстгальтер. Мужчина несколько раз провёл мясистым языком по соскам, выбивая из девушки новые, но уже удовлетворённые стоны — я с тобой лишь играюсь, но трахаться ни-ни, — ладони вновь оказались на своём месте и, прокручивая в руках соски, начали играться, разводя груди в разные стороны. — Может быть совесть заиграла? — сквозь стоны прошипела Мирэ. — Ты так смешно пытаешься изобразить, что тебе неприятно, — усмехнулся Бан — Но нет, совести у меня никогда не было, а если бы и была, то разве я бы делал так? — последняя и единственная школьная юбка девушки была также разорвана, а следом по влажному следу на кружевных трусиках прошёлся язык — тем более с любимой сестрёнкой? — выделил предпоследнее слово Бан. — Не тяни кота за яйца, — протянула Мирэ — к чему ты клонишь? — Ах да, почему же я тебя никак не трахну, — проворные пальцы отодвинули кромку белья и на четверть фаланги проникли внутрь, начиная легонько двигаться под аккомпанемент тихих, сдерживающихся стонов боли — думаю, ты знаешь, что именно наш отец ежегодно поставляет жертв? — спросил Джихун, продолжая свои издевки — Когда тебе было пятнадцать, он наказал мне следить за тобой, чтобы ты оставалась невинной, — фаланги входят уже на половину, громко хлюпая естественной смазкой — сказал, что хочет через три года, когда ты станешь совершеннолетней, отдать кровососам, — пальцы свободно входят и выходят, почему Джихун решает добавить третий — Знаешь сначала я не был против, мне было как-то все равно, — пальцы начинают уже вдалбливаться в хрупкой тельце, выбивая стоны ещё громче предыдущих — но сейчас мне так не хочется, чтоб тебя забирали. Я понял, что теряю, — чувствуя, как девушка напрягается и вот-вот кончит, парень вытаскивает пальцы. Он ей не даст кончить первой, нет-нет, ни в этой жизни. Джихун встаёт на ноги, и притягивая к себе Ка, ставит ее на колени перед собой — ведь такую шлюху ещё надо поискать, — ухмыляется Бан и чуть толкается тазом вперёд — соси, сестренка. У Мирэ слезы ручьями текут. Брат напомнил ей о жертвоприношении (тот думал, что сообщит об этом первым). Кроме этого Мирэ так и не получила свою разрядку, ей не нравится, когда брат прям перед тем самым моментом перестаёт её ублажать, так ещё и сейчас она должна отсасывать ему. Все мешается в голове. Девушка оленьи глазки строит, Ка не хочет этого делать, прошлого раза ей было предостаточно, повтора ей не надо. — Ну же, сделай это добровольно и постарайся хотя бы изобразить, что тебе это нравится, — Джихун треплет сестру по волосам, в конце больно оттягивая их назад, наклоняясь к девичьему лицу — если будешь продолжать отпираться, то пойдёт тяжелая артиллерия и мы повторим ровно так же, как это было неделю назад. А брат манипулировать ею умеет, за все эти годы он стал асом в этом. Не желая даже просто вспоминать ту ночь, Ка неуверенно, со слезами на глазах, тянется к пряжке ремня, принимаясь медленно расстегивать их. Через пару секунд штаны с боксерами уже спущены, и прям перед лицом Мирэ красуется налившийся кровью и, на самом деле, не такой уж и эстетичный член, из которого течёт достаточно большое количества естественной смазки. Девушка ведёт рукой по стволу, размазывая предэякулят по всей длине и, слыша приглушённый стон, после которого следует недовольное «быстрее», сразу заглатывает полностью, как может. Член её брата на самом деле не такой длинный, если верить глазомеру Мирэ, то он длинной около десяти сантиметров, не больше. Кажется это единственное, чем обделила его природа. Тем не менее заглатывать полностью очень больно Ка, особенно, когда уже на грани пика, Джухён больно цепляя её за волосы, задаёт свой темп, вбиваясь в рот девушки, словно в последний раз. Горло девушки невозможно болит, благо, что та уже как день не ела, и сильные рвотные позывы не работают. Бан вытаскивает изо рта сестренки член и, проведя пару раз рукой по всей длине, изливается на её лицо, пачкая истерзанные поцелуями губы, маленький носик и красные от духоты щечки белесой жидкостью. Сперма смешивается со слезами, и Мирэ поспешно вытряхивает её ладонями с щёк, корча гримасы полные отвращения. — Я тебе, что говорил? — хмурится брат, смотря на то, с каким отвращением и болью та пытается вытереть сперму с лица — тебе того раза не хватило?! — Джихун наклоняется корпусом вперёд и хватает Ли за шею, сильно сжимая, перекрывая путь для кислорода — мне тебе что, напомнить?! — брат зло смотрит на, кажется, всегда заплаканное лицо и швыряет девушку назад, от чего та больно ударяется затылком о пол. — Я тебе говорил, не корчи такую рожу, сделай хотя бы вид, что тебе это нравится! — парень делает шаг вперёд, оставляя тело беспомощно лежать на полу меж его ног. Мирэ пытается кашлять и выровнять дыхание, но получается только бессмыслие попытки проглотить воздух. Её горло, слишком сильно болит после отсоса и удушья, ей слишком трудно дышать, кажется, она даже задыхается. — Да, с тобой даже притвориться невозможно, это нихуя не приятно! — хрипит Мирэ. — Тебе бы язык подкоротить, — с отвращением проговаривает Джихун и, положив правую ногу на живот девушки, поднял левую, надавливая всем весом на одну точку — уверен, вампиры этим займутся... Хотя я бы и сам с радостью занялся твоим воспитанием, но, к большущему сожалению, не могу, — рычит брат и, вставая слево от девушки, начинает пинать ту в бок. Бедная Мирэ даже кричать уже не может, она лишь сворачивается в калачик, поворачиваясь затылком к брату, подставляя ему для пинков спину. А они продолжаются. У Ка вся спина болит, ощущение, что Джихун ей почки выбил, а внутри все горит. Слезы льют ручьями, капая на пол. И все бы хорошо, если бы Бан на этом остановился, но нет. Он потянулся к девушке и, взявшись за шею, начал душить, одновременно приподнимая и ударяя голову о паркет. Вскрик. Мирэ плохо. Так плохо, так больно: хочется брыкаться, пинаться, хоть как-нибудь попытаться высвободиться из сильного захвата Джихуна, но ничего из этого она сейчас не может сделать, ибо всё её тело адски саднит. Хочется кричать во все горло, но получаются лишь жалкие попытки вдохнуть воздух. Сознание медленно покидает юное тело. Взгляд от слез и нехватки кислорода мутнеет, и брат потихоньку растворяется. Звуки становятся тише, а слова, кажется, уже перестали вылетать из уст Бана. Мирэ даже своего голоса не слышит, лишь где-то глубоко внутри себя шёпот: «Сгинь»