Thinking out loud (Мысли вслух)

       Эта ночь была достаточно теплая. Теплая для всех, кроме меня… Миллиарды звезд ярко мерцали, а полумесяц, напоминающий мне о моем одиночестве заставлял поверхности казаться светящимися. Наблюдение за красотой природы было одной из самых восхитительных вещей в моей жизни… Пока я не осознал, что гораздо приятнее делать это с кем-то…       Кому я вру. Не просто с кем-то, а с другом, который за небольшое время стал частичкой меня, и с исчезновением его из моей жизни, мне стало казаться, что из сердца вырвали огромный кусок.       И я не мог заставить себя перестать чувствовать это, как бы я не пытался. Игнорировать это было просто невозможно, хотя я старательно убеждал себя в том, что я ДОЛЖЕН ОТПУСТИТЬ ЕГО. Должен…        Ему нужно было разобраться в себе, разобраться с кошмарами своего прошлого, о которых он так и не рассказал мне. Это было больно, и даже… Обидно? Глупо рассуждать об этом, но я не мог перестать. Просто не мог.        Я не хотел отпускать его одного, потому, что боялся, что с ним может что-то произойти, ведь он такой импульсивный! Такой глупый и наивный! Такой… Добрый и доверчивый… Надеящийся на лучшее, несмотря на то, что у него не осталось вообще никого… Никого, кроме меня…       Хотя я сомневаюсь правильно ли включать себя в это число, если я чувствую, что он так же нужен мне, а может даже и больше, чем я ему?        Он стал гораздо сильнее с момента, как я вытащил его. Стал сильнее, когда победил своего заклятого врага окончательно…        Но его вера в лучшее никуда не делась. Хоть и его глаза больше не были настолько искрящимися и насыщенными, как раньше… Серые прожилки, которые долгое время занимали почти всю радужку, показывая его отчужденность и безысходность, всё равно остались видны, из-за чего яркий изумрудно- зеленый цвет стал еще контрастнее, еще загадочнее и глубже…        В его грустных глазах отражалась вся его тяжелая жизнь, изменившаяся до неузнаваемости из-за многочисленных предательств        Да, я сделал всё, чтобы он перестал переживать об этом. Сделал всё, чтобы вернуть его тягу к приключениям и жизнерадостный блеск, но…       Я всё равно боялся. Боялся снова увидеть эту безжизненную серость и пустоту.       И что-то усердно подсказывало мне, что я не имею права отпускать его одного. Не имею права оставлять его наедине со своими проблемами.        Но, естественно, я, как обычно убедил себя в том, что я стал слишком мягким и чувствительным, снова отрицая это неприятное, колющее чувство страха, предупредительно сжимающее моё сердце.       О да, конечно, он взрослый и самостоятельный, он справится, он вернется.       Да, да… Я не уверен, чего я боялся больше. Что с ним что-то случится, или, что он… Просто найдет свою родню и не вернется ко мне.       Создаст семью и будет жить счастливо, забыв о том, что одинокий чёрно -алый придурок всё ещё надеется получить весточку.        Я не спал несколько дней, потому, что каждый раз, когда я ложился, мне снилось, как он уходит, а я говорю ему этот надменный бред, который я, как обычно выдал, чтобы скрыть нервозность, вместо того, чтобы попрощаться с ним так, чтобы у него остались теплые воспоминания. Не бойся, без тебя не загнусь. Не мог придумать ничего лучше. Конечно. Хотя, он и улыбнулся мне краешком губ на прощание, чувствуя, что я могу просто не сдержаться и поэтому разворачиваюсь и ухожу, чтобы не смотреть ему вслед…        Это последнее, что я помню и это воспоминание сводило меня с ума, превращая мои сны в ужаснейшие кошмары, когда моё подсознание снова и снова придумывало самые поганые варианты объяснения ПОЧЕМУ он всё ещё не вернулся.        Слёзы мерзко щипали глаза, а затем стекали по щекам, заставляя мех становится мокрым, но мне было плевать, что я стал такой тряпкой, ведь я знал, что я… Один… Моя истерика заставляла лежать без движения, наблюдая за звездами и просто молча страдать. Как всегда. Видимо, это всё, на что я способен. Терять людей, которые слишком дороги.        Ветер внезапно пронесся мимо, отчего мокрые дорожки на щеках ощущались, словно заледеневшие тропинки, омываемые новым горячим потоком соленых капель. Это было странно и вызывало тревогу… Пока я не заметил кобальтовые иглы, а затем тихий голос, нарушивший тишину.  — Сегодня хорошая погода. Я резко поднялся на локтях, моргая, чтобы убедиться, что это не очередной глюк, или игра моего воображения, а затем попытался встать, но тот Соник странным тоном произнес:  — Ты лежи-лежи, от тебя прямо веет невыспавшимся организмом.       Я подчинился, хотя моё сердце забилось слишком оглушительно, чтобы я мог слышать что-то еще, если бы он сказал, но он просто улыбался, глядя в небо, и я благодарил его за то, что он не смотрел на меня, не видел моих позорных слёз, не видел моего отчаяния, в которое я сам себя загнал, потому, что снова перестал верить…       А затем синяя голова легла на мой бок, чтобы Сонику было удобнее, и я умолял, чтобы его чувствительные уши не услышали барабанную дробь, пробивающуюся через мою грудную клетку. Он вернулся… Вернулся…        Я даже не заметил, как моя ладонь пробежалась по его шипам глубокого сапфирового цвета, которые мгновенно расслабились, показывая, что их хозяин спокоен, находясь рядом со мной. Показывая, что ему комфортно. Показывая, что он доверяет мне…        Я улыбнулся. Приятные волны радости расплывались внутри меня, согревая счастливым теплом, пока я пробирался пальцами сквозь эти мягкие иглы, наслаждаясь прикосновениями. Никогда не думал, что стану зависим от касаний, выражающих привязанность, как долбаный наркоман. Но что-то было не так…       Я ощущал это слишком явно. Это витало в воздухе, как скрытый посыл, спрятанный между строк, который я не в силах был отгадать.        Мы молчали, казалось, пару часов, удовлетворенные тем, что можем просто находиться рядом. Радуясь тому, что мы оба живы. Что мы снова встретились.       Едва заметный шелест травы и кузнечики, не перестающие петь свои резкие песни не могли заглушить шум моих мыслей, но я боялся озвучивать их. Всё должно идти своим чередом.       Поэтому я терпеливо ждал, чувствуя, как хаос Соника мечется внутри его тела, словно тысячи рыб, пойманных в сетку, пытающихся спастись. Я знал, что рано или поздно, он…  — Могу я звать тебя папой? — тихо произнес Соник. Я перестал дышать. Что? Что, на Мобиусе, произошло с ним, что он…       Я чувствовал ответственность за него, как за собственного сына, я не мог скрывать этого и не мог отрицать.       Да, это было очень глупо, потому, что по сути, я выгляжу даже младше его самого, но это был факт, от которого я не мог отмахнуться.       С тех пор, как я вытащил его из этой гребаной тюрьмы, я не переставал заботиться о нем ни на секунду и даже смирился с идиотским прозвищем, которое он мне дал.       Может потому, что я и вправду почувствовал себя нужным. Впервые за всю мою жизнь на этой планете…  — Можно, сынок… — пошутил я, хотя в глубине души, я сильно сомневался в том, что это была шутка.        Легкое движение сдвинувшихся губ невозможно было ни с чем перепутать. Но, чуть позже, я почувствовал что-то горячее и мокрое, плавно стекающее по моему меху, отчего я вопросительно прищурился, пытаясь понять, что сейчас произошло, а затем продолжил успокаивающе прочесывать пальцами мягкий кобальтовый мех, только сейчас осознавая, что я полностью перестал двигаться, пока думал над ответом.  — Ты — единственный, кому я могу доверять, Шэдоу.        Это звучало так обреченно, что мне не нужно было смотреть в его глаза, чтобы понять, что они потеряли свой цвет и превратились в блеклые увядающие, почти умершие остатки надежды.       Все мои труды снова были растоптаны, растерзаны на миллионы остатков и выкинуты в помойку. Какая тварь сделала это…       Ярость мгновенно вспыхнула во мне, словно бушующий пожар, а свободная рука автоматически сжалась в кулак, пока я до боли стискивал зубы, чтобы не шипеть от обиды.       Персиковая рука нерешительно коснулась моего меха, пытаясь стереть мокрые следы, пока Соник начал рассказывать мне о том, что произошло с ним за эти несколько дней, отчего я хотел встать и разорвать эту суку в клочья. Заставить её страдать, чтобы она ощутила на себе какого это. Но я прекрасно понимал, что любая физическая боль, даже самая сильная не пойдет ни в какое сравнение с болью, которая будет мучить Соника.       Его несчастное разбитое сердце, которое мы так старательно пытались восстановить теперь замерзнет и может вообще лишиться всех чувств, потому, что так проще. Но я не мог смириться с этим. Я не мог допустить, чтобы этот синий неугомонный комок игл снова превратился в безжизненную апатичную статуэтку, потерявшую интерес ко всему, что он так любил. За что ему это? Он никогда подробно не рассказывал о своей семье, но сейчас, я чувствовал его боль, как будто я сам был на его месте. Слезы снова непрерывно текли из моих глаз, пока я слушал этот откровенный рассказ, слушал и в тысячный раз сглатывал огромный ком, постоянно появляющийся в моем горле, и грозящий уничтожить остатки моего самообладания.        Мог ли я когда-то представить, чтобы моя сводная сестра, которую я безумно любил, предаст меня, желая воспользоваться мной как источником ДНК для того, чтобы забеременеть?        Заставить меня чувствовать, как мой собственный отец, захвативший МОЁ ТЕЛО, пользуется мной, чтобы оплодотворить мою сестру, которая, оказывается предала меня, даже не задумываясь…       Мог ли я представить, что буду просто изнасилован своими самыми близкими людьми в буквальном смысле пользующимися мной, чтобы насладиться друг другом и обеспечить себе продолжение рода…        Нет. Я не мог. Я просто не мог…        Каково это, ненавидеть себя за то, что твоё тело в данный момент делает то, что ты НИКОГДА бы не сделал?!       Какого это, когда ты ощущаешь внутри себя отца, который с помощью тебя не прочь предать твою родную мать, которую ты невероятно любишь… Да еще самым мерзким, отвратительным способом. Самым ужасным, который можно себе представить. Какого это жить, зная, что ты был блудной игрушкой в руках родных людей?!!! Да еще знать, что ты теперь являешься папой ребенка, мать которого ПРЕДАЛА ТЕБЯ С ТВОИМ ОТЦОМ.        Как можно быть настолько гнилыми ублюдками?!       Как можно извратить себя настолько, чтобы опуститься до изнасилования?! Как можно еще и получать удовольствие от этого?! И Соник всё это видел. Всё это чувствовал. Ощущал все эти ненавистные прикосновения и движения. Всю эту мерзость, от которой он не мог избавиться потому, что был под контролем предателей.        Я не знаю скольких усилий Сонику стоило вернуться ко мне. Я не представляю, как он может сейчас лежать так, почти спокойно, и рассказывать мне ВСЁ ЭТО ГРЕБАНОЕ ДЕРЬМО, ПРИ ЭТОМ ДАЖЕ НЕ ЗЛИТЬСЯ!!!        Кровь кипела в моих венах, когда я все-таки всхлипнул от ужасной боли, пронизывающей моё сердце словно острый кинжал, медленно рисующий кровавые узоры на остатках моей сдержанности.        Как можно простить ВСЁ ЭТО?!!! Я думал, что моя жизнь сложна и наполнена страданиями, но ощущая энергию моего лучшего друга, которая в полной мере заставляла меня прочувствовать это бездонную дыру невероятного отчаяния, опустошения, уныния и апатии, в которой Соник сейчас пребывал, я не мог даже сравнивать мои убогие мелочные проблемы с тем, что пришлось ПЕРЕЖИТЬ ЕМУ.       Всё, что происходило за всю мою жизнь казалось ничтожной фигней, не стоящей даже секунды внимания, по сравнению с мучениями, которые преследуют этого добрейшего ёжа по сей день. Почти КАЖДЫЙ. СРАНЫЙ. ДЕНЬ!!! И он всё ещё не сдается…        А я еще смел жаловаться когда-то… Слабак.        Соник удивлённо приподнял голову, пытаясь посмотреть на меня, но я упрямо вглядывался в чёрное небо, сжимая губы в тонкую линию, чтобы пытаться заставить слёзы отступить, но мои прижатые к голове уши и сжатые кулаки, рассказывали, что я отнюдь не спокоен.        Изумрудные глаза с сияющими в темноме серебристыми прожилками, которые днем приобретали просто платиново-серый оттенок, и искрящимися изумрудно-зелеными крапинками, обеспокоенно уставились на меня, пока я лежал, не в силах пошевелиться.  — Шэд… Ты в порядке? — недоверчиво спросил сильный голос и я решительно сел, пристально глядя в его глаза, отчего он немного отшатнулся.        Уверен, он никогда не видел столько сострадания, тоски и боли в моих глазах. Я смотрел на него больше минуты, параллельно замечая, как крупные капли с моих щек падают на его руки, которые лежали на синих бедрах, после того, как Соник поднялся, чтобы посмотреть на меня. Его спина упиралась в мои согнутые колени, как в спинку стула, и я был рад, что он не видит, как я дрожу, хотя знал, что он может чувствовать это.  — Ты еще спрашиваешь обо мне?! — возмущённо сказал я, стирая пальцем слёзы, все ещё непрерывно текущие с персиковой щеки.        Уголки его губ приподнялись в едва заметной улыбке, но я знал, что эта улыбка гораздо важнее всех тех широких показных усмешек, которые обычно присутствовали на его лице. Эта улыбка значила, что он ценит мою заботу. Эта улыбка значила, что он понимает, что я переживаю за него. Эта улыбка значила, что наша привязанность друг к другу сейчас стала еще сильнее, потому, что я ФИЗИЧЕСКИ ОЩУЩАЛ, КАК ЕМУ СЕЙЧАС ПЛОХО и старался разделить эту боль с ним.       Забрать её на себя столько, сколько это возможно, чтобы облегчить его страдания.       Чтобы собрать эти драгоценные осколки его изумительного золотого сердца и окутать их той ничтожно малой частью заботы и дружеской любви, которую я мог ему подарить. Это всё, что у меня было, но я готов был отдать этот последний спрятанный огонек, который я хранил и оберегал всю свою жизнь. Только чтобы ему стало теплее. Чтобы ему стало легче.        Я притянул Соника к себе и крепко обнял, чувствуя, как его истерика начинает топить его старательно сдерживаемое равнодушие в лавине пережитого ужаса, потряхивая сапфировые шипы и плечи, но я не отпустил бы его ни на секунду сейчас. Я буду здесь. Я буду с ним потому, что нужен ему. Я буду здесь, потому, что каким бы он ни был сильным, ему тоже нужна поддержка, и я сделаю всё, чтобы он перестал жить в этом кошмаре, который его долбаное прошлое пытается ему навязать.  — Не сдерживайся, Соник. Выпусти это. — сказал я, снова заботливо прочесывая кобальтовые иглы, потому, что я знал, что это успокоит его. Рано или поздно, но мне было плевать сколько времени это займет. Я буду рядом…