Спи, моя радость, усни...

В МИ-6 есть негласное правило: приживаются только труженики. Об этом не скажут на инструктаже после приёма на работу, об этом не обмолвятся ни словом твои коллеги, и даже в кабинете у нового М (про прошлую говорят, что погибла при выполнении служебного долга) новичок никогда не услышит из уст Мэллори фразу «Работай лучше!», излюбленную руководителями других фирм. Всё просто и само собой разумеется. Бонд это поняла, набив достаточно шишек и едва не сгорев на работе. Буквально. Другие тоже понимают, отлынивание или халтура приравниваются к государственной измене и бесчеловечности, ведь на кону стоят жизни людей и сохранность, если и не всего мира, то Британии так точно. Бездельники долго не остаются в МИ-6 и долго не живут. Поэтому ничего не было удивительного в том, что Бонд уходит после тренировки поздним вечером, довольная результатами. Для большего счастья не хватало только удачной партии в покер и подцепить кого-нибудь на ночь, чтобы постель грел. И виски на два пальца, приятно обжигающее горло. Пожалуй, последний вариант сегодня кажется самым подходящим: алкоголь — как извечный компаньон в опостылевшей, почти необжитой из-за постоянных командировок квартире. Джейн почти следует своему порыву, пока краем глаза не замечает тусклый свет в одном из окон в восточном крыле. Кое-кто засиделся тоже допоздна, и вроде 007 это не должно ни капли волновать, но почему-то стеклянный лифт останавливается на пару уровней выше этажа с выходом, а женская фигура в безупречном тёмно-сером костюме-тройке уверенно расшагивает в сторону технического отдела. Бонд считает, что ничего такого страшного нет в том, чтобы прогуляться немного по зданию и пройти к лифтам на выход через технический отдел. В конце концов, что тут такого запретного, гуляй, где хочешь, главное — «не портить оборудование». Последние три слова звучат в голове Джейн отстраненно-холодным, но звонким, как столкновение об ледышку, девичьим голосом. Уже на подходе к логову миньонов и их верховного фельдмаршала, по недоразумению оказавшейся щуплой девчонкой с любовью к Эрл Грею, носящей несуразные кардиганы и очки, Бонд видит макушку густых каштановых волос и нелепо замирает, как в старых чёрно-белых комедиях. Нога, поднятая для широкого шага, застывает в воздухе, не смея ступить на пол. «Конечно, кому, как не Кью, просиживать здесь штаны допоздна», — ухмыляется про себя Бонд, радуясь своей находке, как радуется киллер удачной позиции для выстрела, как радуется полицейский успешной облаве на преступников. Как радуется хищник, собираясь напасть на жертву. 007 и есть хищник, самая что ни на есть пантера, плавно опускает ногу без стука каблука, неслышно подбирается к раскрытой двери, готовая излюбленным приёмом подкрасться и застать врасплох незадачливого квартирмейстера низким шёпотом в ухо и крепкой хваткой ладоней на плечах. Увидеть вечно надменные глаза распахнутыми от испуга, почувствовать дрожь во всём теле, хоть на секунду, а затем наблюдать румянец смущения и злость Кью на «Дважды-Неприятность» и на саму себя, что опять повелась на шпионские приёмчики. О, для Джейн — это как вишенка на торте, слаще всякого десерта, а эта заезженная пластинка — «я попрошу М зачитать Вам ещё пару раз лекцию о необходимости субординации» — ласкает слух лучше арий Венской оперы. Едва ли Бонд сможет внятно ответить, когда гордое «Я никогда не слышу слова нет» превращается в осаждающую идею-фикс «Как насчёт ужина сегодня?» По скромным подсчетам миньонов, с самого начала этой катавасии, Кью сказала «нет» четыреста шестьдесят семь раз, а фраза превратилась в такой мем, что в этом году на день Святого Валентина сотрудники МИ-6 дарили друг другу валентинки с фотографией 007 и фразой «Ты настолько мне нравишься, что я хотела бы тебя пригласить на ужин. Сегодня». По иронии, больше всех валентинок оказалось на столе у грозной начальницы технического отдела. Сев за рабочий стол, тяжело вздохнув так, будто работает исключительно с идиотами, Кью одним движением руки снесла кучу маленьких сердечек в мусорное ведро, приговаривая: «Деревьев и так на земле мало, а вы, паскудники, ещё сильнее бумагу тратите». Среди них была и одна особенная, исключительная валентинка, пропитанная дорогим одеколоном и с прописанной изящным, отклоненным чуть вправо, почерком фразой «Я действительно хочу пригласить тебя на ужин». Увы, и она оказалась жертвой мусорного ведра и так не дошла до адресата. Кью затеи не оценила, а шуток на тему чувств не терпела. Но это же миньоны — чем бы дети не тешились, хоть пусть шипперят с кем угодно — а потому злиться на них не стала. Нервы и без этого были ни к чёрту, в частности, из-за одного своевольного и невыносимого агента с двумя нулями в начале и семёркой в конце. То информатора упустит, то миссию провалит, то отключится в самый напряжённый момент и пропадёт на пару месяцев в «отпуск» и будет присылать насмешливые открытки с далёких и тёплых стран в ответ на очередной написанный некролог. А Кью опять волосы на себе рвать и отдуваться за двоих у Мэллори в кабинете? Квартирмейстер уже задумывалась о том, чтобы взломать отдел кадров и прописать в своём трудовом договоре повышенную ставку оклада и молоко за вредность. Себе и своим трём кошкам. А ведь бедный квартирмейстер ещё не подозревала, что Джейн Бонд, сердцеедка всея Британии, совсем не шутит с чувствами. И ведь не учит жизнь ничему: столько раз влюбляться и видеть смерть возлюбленной (пусть и возлюбленной на одну ночь) своими глазами, а всё так же наступать на те же грабли. В душе впивается зубами, грызёт всё нутро ещё не задушенная до конца совесть, а сердце пропускает удар, когда Бонд, подкравшись к порогу офиса, словно мальчишка-пакостник, видит уснувшего квартирмейстера за своим столом и делает умозаключение, что та выглядит чрезвычайно мило… Мило? Откуда только понабрались такие словечки в лексиконе машины для убийств? Кью дремлет в кожаном кресле, уместив голову на скрещенные руки, в окружении нескольких мониторов. Судя по тому, что они перешли в ждущий режим, показывая зелёные строчки цифрового кода из «Матрицы», квартирмейстер забылась сном уже как с полчаса назад. И надо было поддакнуть себе, развернуться и уйти восвояси, но Бонд не настолько сильный человек, чтобы воспрепятствовать своим желаниям. Острые грани бодрствующей Кью сейчас были спрятаны, сглажены крепкой дремотой, и без того молодое лицо казалось совсем юным, и, черт возьми, весь образ так и манил коснуться. Джейн делает вид, что заходит сюда исключительно для того, чтобы пробудить нерадивого квартирмейстера и с привычной усмешкой предложить другое, более удобное место для сна, может, даже её кровать, но рука не поднимается так кощунственно прерывать чужой сон. Вместо этого Джейн выкидывает остывшую лапшу, выливает холодное подобие Эрл Грея и подумывает, транспортировать ли квартирмейстера на диван без последующего пробуждения или всё же накрыть чем-нибудь? Бонд останавливается на втором варианте и, не раздумывая, скидывает с себя пиджак, чтобы укрыть хрупкие девичьи плечи под мешковатым горчичным кардиганом. И Джейн с чувством выполненного долга развернулась бы и ушла, если бы не услышала в спину непривычно мягкое, сонное: — 007… Так, с придыханием, обычно говорят томные любовницы после кувыркания в постели, а не ехидные квартирмейстеры, которые отказывают от знаков внимания. Тем не менее, Джейн вся, как натянутая струна, замирает, ждёт ещё оклика, но, получив лишь нагнетающую тишину, разворачивается сама, готовясь столкнуться с умными зелёными глазами за стёклами очков. Только вот Кью так и не сдвинулась ни на йоту из своей позы, а самой Бонд просто мерещится то, что отчаянно хочется столько времени. Бонд и разозлилась бы на себя, если бы со стороны стола вновь не раздалось: — Джейн… Ещё и мурлычаще, будто кот в кресле спит, а не человек. Квартирмейстер даже не разомкнула глаз, лишь поплотнее закуталась в пиджак, уткнувшись носом в ткань. Бонд смерила обстановку изучающим взглядом, заметив, что дыхание осталось прежним, ровным, а веки не подрагивают, как бывает при попытке притвориться спящим. И улыбнулась. Не каждый раз достаётся такой джекпот. Не каждый раз твоё имя шепчут во снах. Густые волосы цвета тёмного каштана ощущаются как шёлк под плавными движениями ладони. Джейн осторожничает, вплетая пальцы в локоны и стараясь не разбудить девушку. Кью порывисто выдыхает в ответ, жмётся к ласкающей руке, и 007 чувствует себя самой последней влюблённой дурой. Бонд всё же поддаётся порыву, решается на первый вариант, аккуратно поднимая на руки квартирмейстера, будто та ничего не весит, и направляясь с ней на диван. И это выглядит поопасней, чем миссия с разминированием бомбы. Одно резкое движение и квартирмейстер морщится, будто вот-вот собирается проснуться. Бонд тихо шикает, неторопливо укачивая хрупкое тело в своих руках. Чем обычно усыпляют людей, кроме убойной дозы снотворного и тупого удара по голове? На ум первее приходят колыбельные. Другой момент: голова агента с двумя нулями вовсе не помнит хоть один мотив детских песенок. Да, из Джейн вряд ли выйдет примерная мать, но так же, как и этот неоспоримый факт, Бонд точно знает, что, кроме детских песенок, есть ещё и блюз, который успокаивает не хуже всяких «twinkle, twinkle». Тихий, глубокий голос с хрипотцой вплетается в тишину ночи, с лихвой извиняясь за нарушенный сон и силясь утянуть обратно в дрёму: I’ll shoot the moon Right out of the sky For you baby I’ll be the pennies On your eyes For you baby Морщинка на лбу Кью разглаживается, лицо принимает выражение полной безмятежности, и Джейн спокойно выдыхает, несколько расслабляясь. Осторожно стягивает очки, подцепив пальцами оправу на переносице, убирает их восвояси, любуясь бледным лицом. Без строгих очков квартирмейстер — совсем девчонка, беззащитная, без набора колкостей и ноутбука под мышкой. «И как такую только пустили в МИ-6 и назначили руководителем отдела? Совсем рехнулись», — размышляет про себя Бонд, скользя взглядом по всему телу. Рехнулась, по всей видимости, сейчас только Бонд, раз мимолетная близость их тел вызвала запрятанные жгучие фантазии. В мысли лезут нелепые сравнения с набоковским Гумбертом, все-таки, разница в возрасте между ними приличная, и на языке так и крутится назвать её «деткой», совсем как в песне. Интересно, как она отреагирует, если 007 так случайно обмолвится во время беседы? Звонкая пощечина или авторучка вместо оружия на следующем задании? I want to take you Out to the fair Here’s a red rose Ribbon for your hair К бледной коже Кью подойдут не только красные розы, но и все красивые цветы мира. Короткий ноготь очерчивает рельеф рук, обводя кончиком тонкие, просвечивающие вены. Кью дёргается, но не так сильно, чтобы распахнуть глаза. Бонд с трудом сдерживается себя, чтобы не зацеловать эти тёмные линии, почувствовать губами лёгкую пульсацию. А поэтому продолжает песню, понизив голос ещё сильнее: A vulture circles Over your head For you baby I’ll be the flowers After you’re dead For you baby «Для тебя, детка» — Бонд готова дать Кью всё, что та захочет. Кроме смерти. Она много раз даровала её своим возлюбленным, и ещё одну она не готова потерять и отдать в когтистые руки карги с косой. Пусть пока Кью ей и не принадлежит. Любопытный зелёный глаз аккуратно поглядывает из-под ресниц, выведывая обстановку. А в следующий момент Кью видит лишь светлые волосы и чувствует изысканный запах парфюма, ударивший резко в нос. Голос Бонд шепчет на ухо в манере Тома Уэйтса, буднично признаваясь в любви и четко диктуя свой номер телефона, так что в память квартирмейстера волей-неволей врезаются и без этого заученные наизусть цифры: You know I love you baby… So why don't you call me… You know my number… Three-nine-two… Seven-seven-four… Call anytime… I want to build A nest in your hair I want to kiss you And never be there I’ll shoot the moon Right out of the sky For you baby I’ll shoot the moon For you Хоть в песне и говорится о поцелуе, Кью, заливаясь краской румянца, совсем не ожидает губ Дважды-Неприятность на своих губах, словно тиснением оставляющих своё клеймо. Бонд не нужно раскрывать чужие губы, проникнуть языком, можно свести с ума и так, покусывая и зализывая кожу. Квартирмейстер на своей шкуре чувствует все приёмы опытной любовницы и почти отвечает в ответ, начхав на своё притворство. Это бы и произошло, если Джейн не оторвалась бы первой и вышла из офиса, будто ничего не случилось. Кью вздыхает, вскакивая с дивана, как только шаги стихают, и сентиментально трогает свои губы, до сих пор, хоть и иллюзорно, ощущая поцелуй. Никто до и после так её не целовал и не будет целовать — квартирмейстер уверена точно. А пока надо сохранить себе запись с камер в скрытую папку, а с архивов МИ-6 стереть. Предчувствие подсказывало, что ей это предстоит ещё не раз.

***

Эпилог — Кью, — громко и лаконично приветствует Джейн, как только открывается дверь техотдела. Проходится между рядами миньонов, не отрывая глаз от квартирмейстера. Классическое сочетание — белая рубашка и чёрная жилетка — прекрасно смотрится на увлечённой чертежами девушке, подчёркивая её изящную и хрупкую фигуру. Бонд сжимает руки в кулаки, пытаясь не представлять, как сильно можно сжимать в своих руках эту тонкую талию, выгибать до хруста позвонков чужую спину, нагибать над столом, молча приказывая выпятить бёдра. Кажется, с той ночи, когда Джейн попробовала губы Кью, фантазии стали откровеннее и более вызывающими, так что после разрядки хочется выкурить сигарету-другую. — Ах, это Вы, 007, — говорит Кью буднично, будто бы её прихода здесь и не ждали, будто под дверьми толпится целая очередь агентов из двух нулей. Очереди нет, но квартирмейстер действительно снабжает оборудованием и других агентов с лицензией на убийство, хоть и не курирует их так, как Бонд. Дважды-Неприятность — личная головная боль Кью, с которая только она и может сладить, а Кью — личная неприличная фантазия больного на голову агента с двумя нулями. На том и порешили. — Есть что-то для меня? — интересуется Джейн, выжидая ответа со скрещенными руками. Квартирмейстер презрительно морщится от запаха сигарет, исходящего от Бонд, так что женщине хочется зажать у стены строптивую девчонку, встряхнуть разок-другой и проговорить вульгарно, прямо в губы: «Это всё из-за тебя. Ты представляешь, как хочется курить после того, как представишь тебя, скачущей на моих пальцах? Ни одна девочка на ночь тебя не заменит, мне нужна только ты.» — Да, конечно, — дежурно улыбается Кью, жестом приглашая за собой. У стойки квартирмейстер уверенно крутит Вальтер в руке и оглашает все навороченные характеристики. —… И ещё поработала над дальнобойностью Вашего красавчика. В Луну не попадете, как хотели, но на четыреста метров максимальная дальность обеспечена. Бонд сначала кажется, что строка из песни, умело вставленная в каламбур из слов, ей послышалась. Но насмешливые зелёные глаза говорят об обратном. Джейн решается задать свой привычный вопрос, сохраняя наглую манеру поведения: — Так что насчёт ужина, Кью? Кью соблазнительно прикусывает нижнюю губу, немного раздумывая, и Бонд не ждёт иного ответа, как «нет». Но квартирмейстер вновь удивляет: — Скажем так, если Вы вернётесь с миссии живой и вернёте мне всё оборудование в целости и сохранности, то я, пожалуй, соглашусь. 007 позволяет себе дерзость: удержать их руки в долгом соприкосновении, пока одна передаёт другой пистолет, и томно прошептать: — Всенепременно, Кью. День, когда строптивый квартирмейстер сказала «да», отмечен у миньонов красным маркером, как и день неделю спустя, когда 007 впервые принесла с миссии целое оборудование.