Ангелы Риерты

Уже только дома я расстелил на столе свой кусок оберточной бумаги. Итак, у меня было двадцать два имени. Шесть из них исчезали из более поздних списков, ещё два исчезли с самого последнего, датированного уже первым месяцем правления дукса Уитфорда. И только мисс Лина возглавляла все списки до единого. Я категорически отказывался принять простое и прагматичное решение, предложенное Патрицией. Но спустя несколько часов не смог придумать другого объяснения ненужной таинственности. Секретный отряд связистов, раскиданных по всему городу, даже такому романтику как мне казался абсурдом. Предположить, что какой-то отрядец действительно был так важен для Риерты, что власти стали бы обеспечивать подобную скрытность, тоже не получалось. По всему выходило, что мисс Риджентс в сговоре чуть ли не с самим Мергеном организовала некую аферу – за которую вполне могла и поплатиться даже спустя столько лет. В итоге, я взял перерыв в размышлениях. А утром мне доставили записку от Макса, что он решил начать проверку домов вдоль канала именно со вчерашнего особняка. Для проверки полицейское управление выделило нам сразу троих крепких парней, большой фонарь и ордер на обыск, врученный Максу. Я снова почувствовал азарт. Возможно, тщательный обыск раскроет мне историю особняка на Скорбящих, 41. В конце концов, где ещё прятаться неуловимому убийце, как не в таком мрачном месте, нагоняющем суеверный ужас? Зашли мы снова через парадный вход. На стук наших сапог выскочило уже трое молодых парней в шапках из газет, среди которых я узнал знакомого предпринимателя. Предъявленный ордер и блеск форменных блях заставил маляров посторониться, пропуская нас внутрь. Как оказалось, свет в здании был, так что фонари нам не понадобились. Наскоро осмотрев слишком оживленный первый этаж, занятый кухней, просторной, но лишенной украшений столовой и парой кабинетов служащих гостиницы, мы направились наверх. Узкий коридор, устланный выцветшей серо-бордовой ковровой дорожкой, был неприспособлен для игры в прятки. Две ванных комнаты в разных концах и абсолютно однотипные комнаты – числом ровно двадцать. Кровать, стол, стул с прямой спинкой, этажерка. Убранство одной ничем не отличалось от обстановки второй. Скука и казарменный дух. - Я навел некоторые справки. – Сопровождавший меня старший сержант замедлил шаг, пропуская начальство вперед. – Последние двенадцать лет это здание служит чем-то средним между гостиницей для приезжих офицеров из провинции и пансионатом для военных вдов. Но до этого всё это здание принадлежало Министерству Вод…Так что не удивлюсь, если здесь есть пара потайных проходов. - А ремонт здесь давно? – я уже формально проверил ещё одну комнату и вышел в коридор. - Ну, год идет точно, а сколько до этого – сложно сказать, это же военные. Коридор закончился просторным салоном. Я замер на пороге. Бюро у окна, карточный стол в центре, два изящных дивана в разных углах – и кресло у самого входа, под вычурным бра. Уютное место, призванное дать забыть о том, что за окном – то пожар, то восстание, то…Я помотал головой. Не сейчас, не время для картинок из прошлого! Мы поторопились уйти, убедившись, что в салон не входили уже полгода точно. Оставался только третий этаж. Три смежные комнаты. Спальня, просторный кабинет и похожий по размерам на столовую внизу зал с одним большим столом. - Зал для совещаний. – Подсказал мне все тот же полицейский, оглядываясь вокруг с некоторым благоговением. Я кивнул, внимательно осматриваясь вокруг. В одной из стен блестел бронзой старинный сейф, сейчас, конечно же, запертый. - Ничего. – Макс вышел на балкон в спальне, прошелся ещё раз по комнатам. – Разве что я нашел беседку, где, вероятно пряталась мелкая Николь. Отправив рядовых полицейских опрашивать маляров, мы вдвоем двинулись в обход дома, туда, где Макс заметил остатки некогда прекрасной беседки. Она стояла недалеко от фонтана, покосившаяся и завитая уже засыхающим плющом. Столь же запущенный сад обрывался у самой воды. Невысокая изгородь, остатки причала – ещё пару лет назад, здесь должна была кипеть жизнь. Я прошел внутрь сооружения, прислушиваясь к опасному скрипу досок под ногами. Представил себе, как маленькая девочка забивается сюда, прячется от всего мира, прижимает к груди коленки, обтянутые темно-розовым платьем с широким белым кушаком… Из размышлений меня выдрал поток ругани, исторгаемой Максом, под чьим немалым весом пол все же провалился. Я бросился на помощь приятелю. Ухватив его за подмышки, я рванул этот «овощ» из его «грядки», покачнулся от инерции, оперся спиной на хлипкий столик – и едва успел отпрыгнуть от рухнувшего куска столешницы. Во все стороны прыснули мелкие жучки, я закашлялся от трухи, но Макс тихо присвистнул, поднимая с пола несколько конвертов, прикрепленных некогда к внутренней поверхности стола липкой лентой. Судя по всему, когда-то они были упакованы в дополнительную бумагу, но вот её-то солнце и ветер не пощадили. Конверты я с молчаливого разрешения полиции спрятал во внутреннем кармане пальто – и высыпал на стол только на знакомой кухне Николь. Сама девушка, растиравшая до этого в ручной ступке пряности, была совершенно не против нас видеть – ровно пока не увидела их содержимое – личные карточки военнослужащих Риерты, произведшие внезапно куда более яркое впечатление, чем недавние списки дежурств. Губы её и пальцы медленно задрожали. Она брала карточки одну за другой, читала имена и грустно улыбаясь роняла странные фразы, которые я старательно запоминал. Она знала их всех. Они регулярно заходили к ней. Заказывали напитки – кофе с лимоном, кофе с коньяком, кофе с молоком, кофе с зернами кофе, кофе с шоколадом, кофе с корицей, кофе с карамелью, кофе с персиковым ликером, кофе с лавандой…Николь прекрасно помнила любимые сочетания каждого из своих друзей. На всех карточках до единой по правому краю шла жирная черная полоса. На некоторых идеально ровная, на тринадцати последних – прерывистая, нанесенная явно впопыхах. Если я хоть что-то понимал в военных обозначениях нашей армии – весь личный состав отряда погиб. В стопке не хватало двух карточек - некоего Эгмонта и самой мисс Риджентс. Или, точнее, капитана Риджентс. Именно это звание значилось на ещё одном документе, убранном вместе с карточками в пакет. Платежная ведомость, датированная последней неделей правления дукса Уитфорда. Очень крупные денежные суммы с мало понятными мне пометками рядом. И внизу – её роспись, совпадающая с аналогичной на открытках. Вопросов о реальности существования этих людей у меня больше не осталось. И мне с новой силой захотелось найти эту самую Лину Риджентс – просто чтобы Николь больше не чувствовала себя такой одинокой и потерянной. Уже дома я перенес в свой блокнот все факты, что смог запомнить. - Хелен Томпсон был тридцать один год, когда она вступила в отряд. Бывшая оперная певица, ставшая любовницей одного из офицеров, была обвинена в его убийстве с применением ингениума, но по личной протекции полковника Мергена была передана под руководство Лины Риджентс. Она прекрасно разговаривала на пяти языках, но вот рузский ей никак не давался. - Александр Вильнорт, двадцати пяти лет от роду, закончил военное инженерное училище, в отряд попал в неполные двадцать четыре, никак не мог освоить ни один язык кроме того особого риертского диалекта, на котором и говорят жители моего прекрасного города. Зато любая техника спорилась в его сильных пальцах. - Мария Делони несмотря на аристократическое имя была обычной домохозяйкой, вынужденной пойти работать на военное ведомство, чтобы прокормить четверых детей. Которых она часто вспоминала пока сидела у Николь и попивала горячее молоко. - Феликс Заболоцкий был эмигрантом из Рузы, нетипично рыжим, но с неизменным акцентом, смешившим ту же Хелену, за которой он вяло и безнадежно волочился. - Франческо Вавальди, его лучший друг, был заместителем и лейтенантом Лины, был спокоен, собран, постоянно приходил ей на помощь, и выпадал из образа примерного секретаря только когда речь заходила о его возлюбленном Фелиппе Меридани. Как выразилась Николь: «Их Лина даже и звала «Три Фэ», когда злилась». - Карлос Бандерас, потерял руку в одном из первых боев и вечно стыдил окружающих за непристойное поведение, - Пауль Риттерштайн старался соответствовать по его выражению «новой роли» (Николь никогда не интересовалась что он имел в виду под этим) и отличался полным нежеланием влезать в чужие ссоры...