Карпентёр

Как бы Ламберт ни любил называть Наишу мелочью, мелочью она отнюдь не была. Разве что, ростом. Хотя даже тут, скорее, сам Ламберт просто был громадным, а не она низкой. Стоило им заговаривать о каких-нибудь жизненных вещах, о которых он вдруг полюбил беседовать в ее компании, так она выдавала речи человека, повидавшего тысячи миров и миллионы событий. А он считал, что это он старый. Ламберт топтал землю уже почти век, видел всякие города, всякие события и всяких людей, а еще он всю жизнь занимался одним и тем же и имел дела с людьми одного и того же уровня развития, и вообще, как противно ни было это признавать, все в его жизни было одно и то же. – Да не в этом дело, – отмахивалась Ная. – Ты дольше меня пожил, больше видел, больше где был. Не надо тут. Она скромничала и постоянно принижала свой интеллект, и Ламберта это бесило. Ная будто пыталась притвориться кем-то другим, а ему хотелось, чтобы она была собой, настоящей, искренней. – Не понимаю, чего ты выпендриваешься, – нахмурился Ламберт, покрепче сжимая поводья. – Ничего я не выпендриваюсь. – Напрашиваешься на комплименты. – Ламберт, прекрати. – Это ты прекрати. Я, может, понять хочу, разобраться, почему ты такая умная, а я нет. – Ламберт, я не пыталась назвать тебя тупым. – Вот, вроде, умная ты, Ная, а на деле – дура-дурой. Она повернулась и обиженно посмотрела на него. Вид у нее был недовольный. Ламберт заметил, что самооценка у нее была чувствительная, и многое она принимала близко к сердцу. – Да не дуйся ты. Я правда хочу понять, как ты младше меня в три раза, а умнее в триста. Я серьезно, Найка. Вот как ты это делаешь? – Я просто осознанно подхожу ко всему, что делаю, – с видом гордой обиженной птицы соизволила ответить она. – Это как это – осознанно? – Отдаешь себе отчет, зачем ты делаешь то или иное, как ты говоришь с тем или иным человеком, зачем, какие у него мотивы, почему он говорит так и делает вот так, какой урок ты можешь из всего этого извлечь. Поначалу Ламберту сильно не нравилось то, что Ная была чересчур умной. Когда она говорила о всяких там смыслах, уроках и умениях поставить себя на место других, он думал, что она несет полную околесицу и что все это глупость несусветная. Но в один определенный момент вдруг начал понимать и задумываться. В конце концов, другие люди себя на место Ламберта не ставили, не думали о том, как ему хреново вечно рисковать жизнью, вечно бродить по большаку, вечно искать заказы, бедствовать финансово и получать харчки в спину. А Ная вот ставила, пыталась его понять, посочувствовать, может, поэтому и относилась к нему по-человечески. – Поскорее бы доехать, – проворчал он. – Сплавлю тебя Весемиру, будешь с ним трепаться. Вот он счастлив-то будет. – Да и ты тоже, – усмехнулась Ная. – Да и я тоже. Ная все куталась в теплый меховой плащ, потирала руки, облаченные в перчатки. Становилось все холоднее и холоднее, Ламберт и сам уже начал подмерзать. В Новиграде как раз можно будет купить плащ, а оттуда уже и до Каэр Морхена рукой подать, если не останавливаться в каждой деревне. Не делать это было все тяжелее, Ламберт размяк и привык к неспешности и размеренности их путешествия, а заставлять Наю постоянно ночевать на улице по паре часов в день ему сильно не хотелось – у нее и так было вечно уставшее лицо, круги под глазами стали заметны, хотя она и улыбалась весело и бодро и всеми силами старалась показать, что не устала. Может, и она тоже уже привыкла к бродячему образу жизни, который начала вести, связавшись с Ламбертом. – Давай сюда, – сказал он, слезая с лошади. – Срежем через лес, там выйдем на тракт. – Долго через лес идти? – спросила она и тоже слезла. – А черт его знает. Да и какая разница? Хоть булки разомнешь, а то скоро в седло не влезешь. – Как же ты мне надоел, – невероятно обиженно проворчала Ная. «Вот захапают тебя чародейки, и больше не буду тебе надоедать, – думал Ламберт тоскливо. – Еще скучать будешь по мне». А сам подошел к ней сзади и хлопнул по заду. Ная развернулась, посмотрела на него с возмущением и вдруг совершенно неожиданно залепила ему такую оплеуху, что он даже среагировать не успел. – Ламберт, чтоб тебя!.. – сказала она, и ноздри у нее затрепетали от злости. – Совсем уже одичал. Надеюсь, в этом твоем Новиграде достаточно проституток. Он только закатил глаза и, стоило ей отвернуться, довольно заухмылялся, потирая горящую щеку. Зад у нее был круглый и жутко аппетитный, и оно того стоило. Надо было пользоваться возможностью, пока она не стала чародейкой и не могла полноценно за себя постоять, а то еще сожжет его, молнией шарахнет или, не дай бог, импотентом оставит. Хотя порой Наиша становилась вдруг такой грозной, что у Ламберта едва не дрожали коленки от ее гневного взгляда. Иногда он ее побаивался, да и рука у нее оказалась тяжелая, такая в бешенстве и пополам переломит, а то и сожрет заживо, не подавившись, даже его, матерого ведьмака. Ламберт еще раз кинул взгляд пониже спины и мечтательно вздохнул: какая все-таки женщина. Лес был густой и темный, воздух отдавал сыростью и хвоей. Тропинка впереди была что темный сырой коридор меж зеленых стен, Ная шла перед ним, опустив голову, – смотрела под ноги. Кобыла верно следовала за ней. – Стой, – сказал он, она не ответила. – Найка, да стой ты! – Ну чего еще? В темноте рассмотреть не можешь? – нахмурилась она. – Ведьмаки в темноте прекрасно видят, – победно усмехнулся Ламберт. – Какая досада. – Подойди, сейчас запнешься еще обо что да ноги переломаешь. Я-то вижу, а ты нет. Она вздохнула. Ламберт привязал свою кобылу к ее, встал рядом, и они пошли бок о бок. – Главное, говори потише, – сказал он. – Тут эндриаги и главоглазы везде таскаются. – Инсектоиды? – припомнила Ная. – Они родимые. Не то чтобы они сильно опасные, нет, просто лошадей напугают. А еще они живут стаями, поэтому доставляют хлопот. Вот главоглазы твари посерьезнее, но и встречаются реже. – Название такое странное – «главоглазы». Лес был сырой, земля скользкая. Кончались последние дожди, один из них прошел сутками раньше. Ламберт посмотрел на Наю и заметил, как некоторые пряди ее волос стали кудрявыми, как пружинки. С таким серьезным напряженным лицом она выглядела до одури забавно. – А как там – в Новиграде? – спросила она. – Дерьмово, – сплюнул Ламберт. – Воняет, по всем углам напиханы нищие и калеки, проститутки снуют на каждом шагу, ворье, убийцы и куча богатеньких ублюдков. – Да ты любишь этот город, я смотрю. – Ну как его не любить. – Хорошо богачам жить там, где куда ни плюнь – попадешь в нищего, а здоровым – в юродивого, – мрачно сказала Ная. – Это почему? – Бедные напоминают богатым о том, что они богаты, а юродивые здоровым – о том, что они здоровы. А может, и нет. Богатые смотрят на бедных и боятся стать такими же, как и здоровые, когда смотрят на юродивых. – А можно быть юродивым и бедным. Чаще всего, так и бывает, – поддержал Ламберт. – Не хотел бы я таким быть. – Никто бы не хотел. – Я знал одного мужика без ноги. Он был знатного рода, деньги греб на торговле всем, что можно было продать. Зато жадности хватало на целый Новиград. Знаешь, на что больше всего он жаловался в своей жизни? – На что-то связанное с его уродством. – Ага. На то, что пришлось нанять личного сапожника. Он говорил, что самое дерьмовое – это то, что нога у него одна, а платить приходится за два ботинка. – У меня аж в глазах почернело от его юмора, – хохотнула Ная. – Прагматичный был мужик, видимо. – А то. Один на миллион. Когда они вышли к тропе, он уже чувствовал неповторимый запах Новиграда. Впереди показались крыши крестьянских хат. У корчмы драл глотку купец, пытавшийся продать клячу. Знал Ламберт таких, сам однажды на такое купился. Хваленый зерриканский жеребец, взятый у купца за карточный долг, оказался настоящим барахлом: потел, сбивал ноги и шел скверной, вихляющей рысью. Обычная беспородная кобыла, выкупленная у сельских работяг, была надежнее и стоила сотни таких вот разваливающихся жеребцов. Тогда животина так ему надоела, что он просто взял другую, а прошлую продал псарям на корм собакам. Ная бы его заклевала за такое, она до жути любила животных и не терпела никакую жестокость по отношению к ним. – А мы тут надолго? – спросила она, хмурым взглядом смотря на стены города. – Надеюсь, нет, – ответил Ламберт честно. – Хотелось бы вообще тут не останавливаться. – А чего? Боишься, что я тебя брошу ради проституток? – Может, и боюсь, – пространно сказала Ная. – Веселей, Найка. Отсюда до Каэр Морхена рукой подать. Завтра-послезавтра поедем, у меня тут пара дел есть. Дел у Ламберта в Новиграде, конечно, не было, он просто хотел напустить побольше важности. А еще ему было нужно время подумать, искать Меригольд или нет. В любой другой ситуации он бы и раздумывать о таком не стал, но недавно Ная случайно вылила на него добрых пару ведер ледяной воды, спонтанно наколдованных из воздуха, и теперь он на полном серьезе беспокоился о своей безопасности. Ныкаешься от чародейской братии по всем углам и закоулкам мира, а потом на тебя спихивают одну из них – везение Ламберта во всей красе. В «Семи Котах» их поприветствовали стандартным слоганом, что даже похмелье с их вина приносит удачу. Ная смеялась с этого приветствия минут десять. – У меня ни разу в жизни не было похмелья, которое приносит удачу. Может, в этот повезет? – хохотнула она в последний раз. – Этого раза не будет, не раскатывай губу, – оборвал ее Ламберт, слабо улыбавшийся. – Совсем меня не жалеешь, – вздохнула Ная. – Это ты меня не жалеешь, женщина. Бухаешь похлеще скеллигских мужиков. А Каэр Морхен уже рядом, что я Весемиру скажу, если ты там всю водку выпьешь? – Честно признаешься, что это был ты, потому что я не пью водку. В этот вечер Ная выбесила его особенно сильно. Она полностью игнорировала все его намеки на переход на более чем просто дружеские отношения, делала вид, что не понимает, о чем он, и, сославшись на усталость, не уделяла ему ни капли внимания, к которому Ламберт так привык. Она все делала не так, как ему хотелось, говорила не то, что он хотел услышать, и пусть он никогда не строил каких-то ожиданий по поводу кого угодно, но именно сегодня ему хотелось большего, чем просто очередная из многих их совместных ночевок. Может, то была какая-то магия, или озверевшее либидо, или Новиград, этот чертов город грехов, так на него влиял. В конце концов, он просто ей нахамил, назвав ненормальной, и ушел куда глаза глядят, хлопнув дверью. Все внутри него кричало о том, что это неправильно, когда он быстрым широким шагом шел до «Хромоножки Катарины». Нельзя так было, все это было плохо, надо было вернуться и извиниться, но он шел и шел, заталкивая эти мысли поглубже. Ная же не обязана была его любить, не обязана была с ним спать и вообще его терпеть, но ведь терпела и заботилась. Он же знал, сколько она пережила, сколько натерпелась и как боялась, когда мужчины вообще к ней подходили, но он лишь распахнул дверь и снял первую же встретившуюся проститутку. Ламберт смотрел на нее и видел перед собой улыбающееся лицо Наиши. Все в той шлюхе было не так, не то, некрасивое, чужое, неродное, она касалась не так, говорила не так, она была не та, не та, не та, но тело и треклятое ведьмачье либидо были сильнее. Когда она слезла с него, Ламберт почувствовал, что еще никогда в жизни ему не было так плохо.