устами Казьмина глаголет истина

Яр приходит к нему на порог поздно ночью и смотрит прямо в глаза своим тоскливым, усталым, отвратительно виноватым взглядом. Саша отворачивается. Смотреть на Баярунаса все равно что смотреть на работающую сварку. Глаза болят, и потом долго – нет, не цветные пятна, а его гребаный красивый тонкий профиль стоит перед глазами. Эфемерный-эфемерный. Как призрак. Саше когда-то казалось, что он сможет превратить сварку в теплые всполохи огня. На огонь вечно можно смотреть – и без рези в глазах. И руки греть о него, если очень нужно. Как выяснилось, возможно все. Только, увы, не с ними. В чужой сказке Саше быть не нравится. Чужая сказка слишком сильно напоминает причудливый фильм, которые занимают первые места среди ненормальных хипстеров, и Саше роль в ней не по душе. Не его профиль. Его профиль – это классика, где рыцарь побеждает злого дракона и спасает прекрасную принцессу. Второстепенные роли, пятое дерево на фоне счастья главных героев – такие роли он играет только на сцене. А в жизни – а в жизни нужно вовремя уйти с линии массовки. И создать, быть может, собственный артхаус для психов с любовью к дешевым мелодрамам. Ну, если и создавать, то так, чтоб плакали домохозяйки. Чтобы в главной роли не в захудалом сериальчике про мальчиков, которые в любовь заигрались, а что-то зрелое, цельное, п о л н о м е т р а ж н о е. Чтобы не тошнило от собственной никчемности, чтобы не выворачивало розовыми ванильными мечтами и остатками битых розовых очков. Стекло режет гортань. Насмерть. Саша с его любовью к иллюзиям мертв уже, кажется, раз десять. Он скрещивает руки на груди и поворачивается к Баярунасу с непроницаемым лицом. Эдакая универсальная маска - актер он, блять, или где. — Зачем пришел? Голос звучит сухо, голос звучит безжизненно, голос звучит м е р т в о, как Саша и есть. Яр вместо ответа поднимает правую руку вверх. Кольца на безымянном нет. Недолго продержались. Даже жаль. Совет же был да любовь. Даже Иван Геннадьевич заценил – а может, ему тоже было горько во рту, когда Ярослав целовал свою невесту на глазах у всего зала. Знаете, каковы на вкус обида, горечь и разочарование? Проходите, садитесь, пробуйте. Ярослав нервно дергает уголком рта, словно собирается на эшафот или на смертную казнь. И роняет – не так, как нужно произносить эти слова, не легко и звонко. Громко для этой пугающей тишины, хрипло и тяжеловесно: — Я в тебя влюблен. У Саши истерический смех в глотке булькает, и слезы от него уже наворачиваются на глаза, но он стоит все с тем же равнодушием на лице. Равнодушия нет и в помине – сердце колбасится где-то под кадыком словно висельник в петле, руки пробирает пакостным тремором, а слезы, кажется, не только от смеха. Но актер он, блять, или где. — Орнул в голос, — говорит он мрачно, и это выглядит как издевка внешне, но внутренне это нихрена не она. Саша внутри орет, орет в клетке собственного черепа и ребер. Орет, смеется, плачет и так снова по кругу. Пока не затошнит от каруселек. — Зря, — у Баярунаса в лице ни кровинки, одни глаза блестят на бледнючем лице. Голубые. Как сера горит. — Я не смеюсь. Я тебя _действительно_ люблю. Саше от его действительно становится еще смешнее. _Действительно_ было два месяца назад на БЭКе. _Действительно_ было, когда он выкладывал романтические сторис с подписями. _Действительно_ было, когда он попросил быть свидетелем на их с Аней свадьбе. А сейчас все нихуяшеньки не _действительно_. Саша щурится как хищник перед прыжком. — А мне что с того? Баярунас дергает узким колким плечом: — Нет, ничего. Просто решил, что тебе нужно знать. И не уходит, как Саша загадывает про себя. Что он сейчас на счет три хлопнет дверью. Баярунас подходит – и обнимает крепко за пояс. Саша считает секунды. Раз, два, три – сейчас он его ударит по лицу. Четыре, пять, шесть – можно надышаться его запахом еще немного. На десятой секунде Саша обнимает в ответ.