Богиня войны

По логике вещей, Герсон тоже находился где-то здесь, на похоронах, — одно предположение о том, что он не явится попрощаться со старым товарищем, казалось дикостью. Оставив Альфис, Андайн попыталась осмотреться в толпе. Знакомого панциря нигде не было видно. Невысокий и вечно неброско одетый старик, если и был где-то поблизости, оставался практически невидимкой. Поразмыслив, воительница встала у выхода из тронного зала: так она точно не пропустит Герсона, когда ему вздумается пройти мимо. Не пропустила. Спустя минут пятнадцать, когда во дворце почти никого не осталось, включая скелетов, Альфис и Меттатона, черепаха просто вышел из коридорчика, ведущего к барьеру (по всей видимости, он ожидал там конца суматохи), и встал рядом с письмом Ториэль, ставшим последним пристанищем Азгора. Похоже, для Герсона прощание только начиналось. Андайн подошла поближе и долго молчала, почему-то забыв, с чего она хотела начать разговор. — Прости, Герсон, — наконец выдохнула она, отведя взгляд. — За что прости? — отозвался тот, не оборачиваясь. — Я… не уберегла Азгора. Это мой провал. — Да? Что-то я не припомню, чтобы в твои обязанности входило быть его личным телохранителем, — покачал головой Герсон. — Твоя задача была защищать Подземелье, с чем ты успешно справилась. Можешь не терзаться угрызениями совести. — Ничего не успешно… — пробурчала Андайн, понизив голос и недобро зыркнув на кого-то из замешкавшихся придворных. — Чтоб ты знал, во время схватки с человеком я пережила свой величайший позор. Но не хотелось бы об этом говорить прямо здесь. Так что… Скажи, когда будешь готов. Поговорим в другом месте, если ты не против. — Да я уже готов. У меня и не было в запасе никаких долгих мысленных монологов, — усмехнулся Герсон. — Пойдём потихонечку, заглянешь на чашечку морского чая. — Я бы тебя телепортировала, но сил не чувствую даже на такой пустяк. — Ну и ничего… Прогулки шагом престарелой черепахи иногда очень полезны. Отчего-то он совершенно не выглядел отчаявшимся. Андайн несколько раз исподтишка заглянула ему в лицо. На нём оставалось спокойное, мудро-понимающее выражение. — Кстати, мы с тобой забыли поздороваться, — невозмутимо заметил он во время пути по Столице. — Здравствуй, Андайн. — Привет… Это была первая вещь за день, заставившая её невольно улыбнуться. — Знаешь, Герсон… Это, конечно, странно, но… Я рада видеть, что ты в порядке. Что ты не убит горем, как все остальные. — А зачем горю меня убивать? Я и без него самостоятельно сыграю в ящик лет через десять… — пожал плечами старик. — Не говори так. — Такова правда жизни, хе-хе. Я достаточно пожил на свете. Как и старина Азгор. Бедняга освободился от забот и упокоился. Правда, с таким количеством слёз и завываний над ухом быстро не уснёшь. Нелегко умирать, когда ты олицетворение целой эпохи! Андайн тяжело вздохнула. Всё тот же верный себе Герсон, не обременённый излишней сентиментальностью. Возможно, она и хотела бы так же смотреть на вещи… но не могла. Поговорить хотелось невыносимо, и Андайн едва не лопалась от нетерпения, но одного беглого взгляда на прохожих хватало, чтобы временно подавить в себе это желание. До дома черепахи добирались в полном молчании. Лишь очутившись на своей скромной маленькой кухоньке и поставив чайник, Герсон вопросительно уставился на воительницу. — Ну чего? Чего ты мне там хотела рассказать про свой несуществующий позор? — В смысле несуществующий?! — воскликнула воительница. — Да этот урод!.. Да это просто кошмар. Я предложила ему честный бой, выдала оружие для защиты, а он, вместо того чтобы драться, убегал при первой же возможности! — Ну, я тебя поздравляю, ты для человека оказалась страшнее Азгора, — хмыкнул Герсон. — Было бы с чем поздравлять. Он нёсся в сторону Хотленда. Драке он предпочёл трусливое бегство! И я… не смогла догнать его. Я упала почти замертво и практически не могла дышать. Мои доспехи раскалились от жары. И самое отвратительное, что этот-то мальчишка меня и спас, вылив на меня воду из кулера. Я могла бы продолжить битву, но просто ушла. — Впервые в жизни вижу рыбу, жалеющую, что она не изжарилась на сковородке! — усмехнулся Герсон. — А если серьёзно, правильно сделала, что ушла. Значит, ты просто автоматически повиновалась нашим с Азгором урокам. — В смысле правильно сделала??? — В прямом. Бить того, кто протянул тебе руку помощи, а тем более уничтожать, знаешь, не совсем тот поступок, который должен совершать благородный воин. За добро злом не платят — таков принцип справедливости. Если противник тебя пощадил и спас тебе жизнь, вам остаётся только мирно разойтись в разные стороны. Если суждено биться снова, побьётесь, но в другом месте и при других обстоятельствах. — Но он уничтожил Азгора! Разве допустить это было правильно? И… серьёзно? Если бы я и другие не пощадили человека, мы бы не ввели Азгора в заблуждение и он бы сам не стал щадить! А так он нам доверился, дал себя обмануть и… Герсон тихо засмеялся, снял чайник с плиты и взялся разливать чай. — Чему ты смеёшься? Я видела видеозапись в лаборатории Альфис! Дела у Азгора были плохи, но… ты просто не представляешь. Он сам предложил человеку убить его и выйти на Поверхность! — Ты серьёзно думаешь, что в этом виновата ты? По-моему, ты слишком много берёшь на себя, Андайн. — Но в чём тогда дело? Я не понимаю. Если бы я продолжила преследование, Азгору бы не довелось через это пройти. А так… Он сказал, что не хочет силы, не хочет причинять боль… И замер в ожидании последнего удара. Который и получил. Проклятье. — Старый Азгор знал, что делал. Почти. Думаю, он просто хотел остановить затянувшееся кровопролитие между людьми и монстрами. Когда обе стороны — упёртые бараны с предубеждениями, кто-то должен найти в себе силы оказаться милосерднее и пойти на уступки. Иначе войны и ненужные жертвы будут бесконечными. Он проявил великодушие, и это в целом неплохо. Кроме того, это похоже на него. Он никогда не был любителем отнимать жизни, — Герсон отхлебнул чай. — Другое дело, что он это сделал действительно несвоевременно. Когда остаётся всего одна-единственная душа, и ты решил драться, вместо того чтобы сразу пропустить человека без боя… Лучше уж доводить дело до конца и придерживаться прежнего курса. Как-никак, за плечами действительно государство и ждущий свободы народ. Но уж что сделано, то сделано. Думаю, он сам немало растерялся. И к тому же… Этот ребёнок здорово похож на его приёмную дочь. — То есть? — Ну ты же помнишь историю о том, что у Дриимурров была приёмная дочь-человек? Чара её звали. Ну так вот этот мальчишка на неё здорово похож. Примерно та же комплекция, такая же причёска… Кожа вот только желтее, волосы темнее и разрез глаз заметно уже, а в остальном — такое же недоразумение, не поймёшь с первого раза, мальчик или девочка. И… Какая там была душа у твоего противника, какого цвета? — Красного. — Ну и вот, и у Чары, если моя память мне не изменяет, красная была. Я этого, правда, не видел, Дриимурр рассказывал… Возможно. Так что, хех… Не исключено ещё и то, что он поддался сентиментальности. Решил исправить ошибку в последний момент, некстати вспомнил о прошлом… И вышло такое вот нелепое искупление своих грехов. Некоторое время Андайн тяжело молчала, а затем стиснула зубы и украдкой протёрла заслезившийся здоровый глаз. Несколько мгновений напряжения, сковавшего все мышцы, — титаническое усилие по овладению собой. Рука Герсона мягко легла ей на предплечье. — Если кто и должен отвечать за смерть старого Дриимурра, так точно не ты, — заметил он. — Он сам ввязался в битву, которую не потянул, заметался между долгом и милосердием и переломился. Тут вообще нет виноватых, если подумать. Снова пауза. — Я не переломлюсь, — выплюнула Андайн, опустив голову. — Я не допущу его ошибки. Допустим, у Азгора было сложное для него прошлое… И я могу это понять. Но у меня такого прошлого нет. Я не отступлюсь. — Похвальное рвение. Герсон выложил в хрустальную вазочку пряники. Пряники явно были давнишними и немного ссохшимися, но Андайн это не смутило. Она легко разгрызла первый попавшийся. Посыпались крошки. — Не переживай, я уберу, — проговорила она с набитым ртом. — Да я и не переживаю, — усмехнулся старик. — Мелкая ты здесь мусорила намного больше. После очередных нескольких минут молчания Андайн шумно откинулась на спинку стула. — Поверить не могу, Герсон! Я — королева! Вот так просто, ни с того ни с сего, я — королева! Эм, будущая. Но чёрт меня побери! Как это вообще сработало?! — А чему ты удивляешься? Династия прервалась, они выбрали самого достойного монстра. Ты ж местный герой. Народ только что пострадал от плохого парня, а ты у нас спец по плохим парням. Ты знаешь претендента получше? — он вопросительно изогнул бровь. — Им сейчас нужен тот, кто сильнее всех и кто может пробить преграду, несмотря на трагедию. И это ты. Кстати, это ещё один повод не жалеть, что ты не померла в Хотленде. Иногда живые воины, знаешь, ценнее мёртвых. — Я одновременно понимаю и не понимаю. И… У меня немного в голове не укладывается. У Азгора же бывшая была. Она тоже погибла? Разве не ей, по идее, должны были королевство-то передавать? — Ториэль-то? Хех. Ну, начнём с того, что она добровольно отреклась от престола сразу же после решения Азгора убивать падающих людей. Они здорово поругались, она собрала вещички и ушла в старую резиденцию в Руины. Больше её никто не видел вот уже больше века. Ну, кроме тех, кто остался жить в Руинах — теоретически. От неё не было никаких вестей, зато известно, что люди, которых она твёрдо намеревалась спасти и удержать, всё-таки выбирались наружу и находили здесь свой конец. Бог весть, что там творится в голове у Ториэль, может, её вообще укокошил кто-то из этих детей — в таком случае очень жаль… Но, я думаю, если бы она хотела вернуться, она бы это уже сделала. Между нами говоря, она была сильным правителем, куда более деятельным и серьёзным, чем Азгор, уж не сочти за кощунство… Однако я сомневаюсь, что её сейчас приняли бы. Мало того, что о ней все успели практически позабыть, так она наверняка возьмётся за прежнюю линию с защитой людей. И что-то я сомневаюсь, что эта идея найдёт у народа симпатию. — Точно не у меня, — пробурчала Андайн. — Ну и всё. На твоём месте лучший план действий на ближайшие дни — прийти в себя и настроиться править. Погрузишься в дела и «отойдёшь». Ну, и последний тебе дружеский совет: отпусти Азгора. От лишних завываний не будет лучше ни ему, ни тебе. Только надорвёшься зазря. Я не любитель всякой чувствительной ерунды, но в мужестве любви больше, чем в соплях. Можешь, конечно, проплакаться один разок так, чтоб на всю жизнь хватило, но я себе это слабо представляю. — Ещё б я плакать умела. Спасибо, Герсон. Я пойду, пожалуй. Только крошки подмету… — Да иди уже. Небось я не настолько немощный, чтобы не удержать совок и веник. От черепахи Андайн вышла в смешанных чувствах. Она вспомнила о том, что ей хотелось взорваться, излиться, выкричаться ему, но как-то не срослось. Спокойный, неторопливый, тихий говорок Герсона как-то совершенно не располагал к громким воплям и бурным эмоциям. Даже те несколько восклицаний, что вырвались у неё изо рта, отчего-то казались неуместными. В душе сворачивался комок чего-то невыплеснутого, но что с этим делать, Андайн не имела ни малейшего понятия. Саркастически хмыкнув сама над собой, она и вправду попыталась заплакать, но вместо и без того скупых слёз наружу почему-то попросились какие-то нездоровые сухие всхлипы, больше похожие на смех. — Господи, какая я дура. Вернувшись домой, Андайн немного попинала по комнате мяч, метнула в висящий на стене дартс пару дротиков, потом поняла, что у неё отчего-то совершенно нет желания крушить полдома, помаялась с неприятной опустошённостью в душе и от нечего делать завалилась спать. Проспала недолго, сон вскоре перешёл в бесцельное валяние на кровати. Как следует поворочавшись и смяв всю простынь, воительница отправилась принять ванну. — Отпустить… А как отпустить-то? — рассуждала она сама с собой. — Просто так и сказать: «Я тебя отпускаю?» Пффф. Это не должно так сработать. Мысли не складывались в связный логически выстроенный монолог, так что рыба погрузилась в отвлечённые представления о том, какой теперь будет её королевская доля. Лишь мельком вообразив себя в мантии и короне, Андайн стала представлять, как она станет править. В груди поднялось какое-то жгучее чувство — настолько горячее, что, казалось, вода в ванне должна была забурлить. Непроизвольно воительница снова и снова представляла себе, как находит Фриска, как вновь вызывает его на битву, как больше не даёт ему шансов скрыться и ведёт схватку до полной безоговорочной победы… В своих мечтах она безжалостно ломала ему хребет, крушила череп, проливала его кровь и едва успевала вставлять в эту мысленную картину фрагменты того, как человек защищается, — так, из соображений воинских чести и достоинства. Постепенно, более-менее пресытившись воображаемой местью мальчишке, рыба пошла дальше. Разум рисовал ей предполагаемые портреты новых падающих людей — и их она пронзала копьём не дрогнувшей рукой. Правда, уже с другим чувством. Новое явившееся к ней ощущение уже не было жаждой взять реванш. Оно скорее напоминало исполнение высокого долга перед родиной и соотечественниками — чтобы подарить свободу всем, нужно пожертвовать несколькими представителями вражеской расы, из-за которой все монстры торчат здесь великое множество лет. Несколькими ли?.. Едва не споткнувшись о собственные грёзы, Андайн зашла ещё дальше. Она позволила себе размечтаться о том времени, когда барьер наконец-то рухнет. Тогда… Что тогда? Стоит ли идти и добиваться с людьми мира или?.. Нет. Не стоит. Никогда. Андайн поклялась себе не совершать ошибку, допущенную Азгором, — и она её не совершит. Дриимурр уже протянул человеку руку — и чем это закончилось? Он погиб. Люди никогда не приносили монстрам счастья. Они заточили монстров под землёй. Они унесли перед этим сотни жизней. Они умертвили Азриэля. Значит, это они были виной того, что брак Азгора распался. Человек обезглавил королевство. Человек отнял у всех надежду, выпустив собранные души на свободу. Люди поплатятся за это. Они все, все за это поплатятся. — Пресмыкаться и сдаваться на милость победителя? Не для того я становилась воином. Я уничтожу вас, твари, — негромко цедила Андайн сквозь зубы, понемногу начиная замечать, что вода в ванне вообще-то стала почти холодной. — Вы ответите мне за каждую отнятую жизнь. Вы больше никогда не сможете воображать, что вся планета принадлежит вам, а вы можете творить всё, что хотите. Достаточно. Я посворачиваю шеи всем самоуверенным сволочам, которые всё ещё верят в то, что поработили нас. Никакого больше рабства. Око за око. Я сделаю всё, чтобы монстры зажили на Поверхности счастливо и не боялись вас. Почему-то от этого ужасающего обещания на душе стало немного легче. Шумно выдохнув, Андайн пустила горячую воду. — Вот оно в чём дело. Вот каково это — отпустить Азгора. Нужно идти дальше. Нужно не оглядываться на него. Нужно положить конец нашим страданиям. Я сделаю это. И никто кроме меня. Всё легче и легче. Пустота вновь сменялась полнотой — и это была полнота Решимости. Андайн наконец вновь обретала твёрдую почву под ногами. — Не так уж я слаба, хах? — она позволила ухмыльнуться самой себе в зеркало. — Прошло всего три дня… За работу! А то раскисла, как салага. Правда, надо всё-таки разобраться с этой Ториэль… Выяснить, наконец, что с ней стало, и популярно до неё донести, что человеколюбами мы не будем. Хватит с нас этих пирожков. Разбираться, впрочем, рыба пошла не сразу. Ещё день она потратила на то, чтобы привыкнуть к мысли, что она будущая королева, — этот факт, несмотря на все фантазии и планы, совершенно не укладывался в голове. Снова и снова, яростно собирая в кучу мозги, Андайн усиленно представляла себя в роли правительницы: как восседает на троне, как издаёт королевские указы, разгребает проблемы, командует… Самым сложным шагом оказалось принять то, что она вот-вот заполучит право решать чужие судьбы. Тысячи судеб. Кажется, вот это последнее так и не улеглось в душе до конца. Тем не менее воительница набрала достаточно решимости (или наглости?) выдвинуться в Руины, чтобы заявить Ториэль в лицо, что её человеколюбивая политика в Подземелье теперь ещё более неуместна, нежели при Азгоре. Рыба понимала, что убедить будущую оппонентку будет, вероятно, непросто, а потому, чтобы не переводить дело сразу в скандал, всю дорогу напряжённо придумывала аргументы в пользу своей правоты — от вполне рациональных до громких и патетических призывов к патриотическому долгу. С таким настроем она и подошла к заветным тяжёлым фиолетовым дверям. Лишь мельком допустив мысль, что она, чёрт возьми, собралась указывать бывшей королеве, Андайн подняла руку и с силой постучала. Звенящая тишина пустынного заснеженного леса прервалась громким глухим грохотом. Ворота выглядят довольно толстыми, а как далеко от них находится Ториэль — неизвестно. Лучше потом извиниться за лишний переполох, нежели три часа стоять и по-дурацки еле скрестись без шанса быть услышанной. Напрасно. Никто не отозвался. Выждав минут пять, Андайн постучала снова. И снова. И снова. Постепенно её начало брать раздражение. Её удары становились всё более яростными. Двери «ухали», тихо поскрипывали — но и только. Складывалось впечатление, что это проход в бункер — неприступный, непробиваемый. — Ториэль!!! — заорала наконец рыба во всё горло. — Я знаю, что ты там!!! Нужно поговорить!!! Открывай!!! Мертвенное молчание. — Ториэль! Нет ответа. — Ториэль?.. Злоба начала уступать место беспокойству. А есть ли там вообще кому отзываться? Кто знает, что произошло с обитателями Руин за столько лет? Может, Герсон прав? Может, кто-то из людей действительно того… укокошил бывшую Азгора? Андайн оказалась перед сложным выбором. Как пробраться внутрь, чтобы узнать, что там творится? Телепортация не сработает — для этого нужно чётко представлять, как выглядит место, куда ты хочешь перенестись. Тут нужно либо выламывать двери, что противоречило всем понятиям воительницы о тактичности и нормах поведения гостя, либо… позвать на помощь призрака. Последнее предположение Андайн посчитала гениальным и тотчас помчалась обратно — договариваться с Напстаблуком. На её счастье, привидение оказалось дома. — Привет, Андайн… Ты что-то хотела? Прости, я слушал музыку… — Будет тебе извиняться за то, что ты занимаешься любимым делом, — воительница максимально широко улыбнулась. В её понимании это означало искреннее дружелюбие. Напстаблук слегка отшатнулся. — Я хотела попросить тебя о помощи. — Ох, конечно, если ты нуждаешься в этом… — Можешь просочиться в Руины? — В Руины?.. Конечно… Я частенько там бываю. Когда мне хочется уединиться и побыть в каком-нибудь ещё более пустынном местечке, чем Тихая Зона, я улетаю туда, закапываюсь в сухие листья и лежу… Сплю или думаю о чём-нибудь… — Так ты ещё и завсегдатай! — обрадовалась Андайн. — Вот так находка! Тогда сразу к делу. Ты видел там Ториэль? — Ториэль?.. Кто это?.. — Чувак, это бывшая Азгора. — Королева?.. Я не уверен. Я не знаю, как выглядит королева… — Да ладно? Чувак, возьми любой учебник по истории, если запамятовал. — У меня не осталось учебников истории… Я их сдал в школьную библиотеку, когда выпускался… — Окей… — Андайн вынула из кармана телефон и открыла первую попавшуюся фотографию Азгора. — Вот это король. Его жена такая же коза, только без бороды, рога поменьше и женщина. Напстаблук почему-то резко побледнел и стал полупрозрачным. — Ты чего? — Так этот волосатый чувак был королём… О нет… Мне так неловко… Наверное, я был недостаточно уважителен… Он раз в месяц приходил покупать у меня улиток и улиточные консервы… — Напст, я в жизни не поверю, чтобы ты был недостаточно уважительным. Существа вежливее тебя во всём Подземелье не сыщешь. Напстаблук заплакал. Рыба совсем растерялась. — Эй, ты чего? — она попыталась его погладить, но рука прошла сквозь макушку. — Если Азгор продолжал к тебе ходить, значит, он точно на тебя не злился. Его вообще очень трудно разозлить. Было. — Значит, это он умер… Мой основной клиент… — плакал призрак. — Я смотрел трансляцию похорон по телевизору… Помимо того, что это просто печально… Я… — На что же ты теперь жить будешь… — осенило Андайн. — Блин, вот о чём я не подумала… Вот дубина я стоеросовая. Слушай, Напст. Если твой бизнес совсем в трубу улетел, может, ну его? Будешь разводить улиток понемножку для себя, как хобби, а сам другую работу поищешь. А пока ищешь, поживёшь у меня. Мне для такого хорошего соседа ничего не жалко. — Это всё, что осталось от моей семьи… — привидение сделалось почти совсем невидимым. — Эта ферма… Всё, что осталось… Андайн стояла и в замешательстве скрипела зубами. Вот и что теперь делать? Разговор ушёл куда-то не туда. Расспрашивать о Ториэль казалось уже не вполне уместным. Дать совет отпустить семью у неё почему-то язык не поворачивался — не доросла она ещё, видимо, до уровня Герсона, чтобы с лёгкостью бросаться такими рекомендациями. Пообещать королевскую поддержку фермы и усиленную рекламу? А много ли она смыслит в рекламе? И как скоро сможет добраться до этого после коронации? Разве что… — Слушай. Есть одна идея, как можно попытаться поднять твоё дело. Я могу попробовать пнуть Меттатона. Эта консервная банка смыслит в раскрутке побольше, чем все мы вместе взятые. Есть вероятность, что он начнёт вредничать, но если он хорошо постарается… Напстаблук исчез совсем. Через несколько минут проявился снова со всей чёткостью и яркостью. Он больше не плакал, но почему-то крупно дрожал. — Можно… попробовать… — эхом отозвался он. — А насчёт Ториэль… Когда я видел её в последний раз, она была в порядке, но я могу проверить снова. Тебе же это нужно? — Да. Мне надо с ней поговорить, а она не открыла мне двери. — Хорошо, я… Попробую разобраться. Прямо сейчас. Пока, наверное… — Пока. Напстаблук улетел, а Андайн осталась с тяжёлым сердцем. Слёзы одинокого и стремительно разоряющегося призрака заставляли душу здорово болеть. Нет, рано ей ещё отправляться домой. Она круто развернулась и помчалась искать Меттатона. Робот нашёлся у себя в офисе — по случаю траура и предстоящей новой коронации съёмками он занимался очень мало. Монолог воительницы он выслушал неожиданно серьёзно и внимательно, а затем отрезал: — Я не буду раскручивать его ферму. — Ты сдурел?! — возмутилась Андайн. — Да он помрёт с голоду! Ему тупо жить становится не на что! Ты обрекаешь невинного монстра на нищету просто потому, что тебе жалко потратить пару сотен монет на рекламу кого-то кроме себя?! Ты… — Дорогуша! — резко оборвал её Меттатон и тут же смягчил тон. — Ты меня даже не дослушала. Я не буду раскручивать его ферму, потому что у меня на её очаровательного владельца совершенно другие планы. Я наслышан о его исключительном музыкальном таланте и как раз чертовски нуждаюсь в хорошем диджее и композиторе. Я и сам хотел к нему сходить, когда вся эта заварушка с твоим воцарением пройдёт, но если хочешь, могу заняться этим и раньше. — То есть ты… — удивилась Андайн, но тотчас упрямо тряхнула головой. — Так, стоп. Идея, конечно, крутая, ему давно пора зарабатывать деньги за своё классное хобби, но есть проблема. Он страшно цепляется за эту ферму. Говорит, что это всё, что осталось от его семьи. Он очень любит своих родственников, а они все разлетелись, последний кузен, которому он верил, как себе, — и тот, козлина такая, бросил… Вряд ли ты его уговоришь. — Не волнуйся, — губы Меттатона тронула загадочная улыбка. — У меня есть чем его соблазнить. Спорим, смогу? Андайн почувствовала прилив возмущения. Такая ситуация, со всех сторон трагедия — и он спорить предлагает! Но неудержимый азарт и страсть к принятию вызовов всё решили за неё. Нет уж, она и тут не отступит! — Спорим! — Если проиграешь, поцелуешь Альфис, — Меттатон ехидно ухмыльнулся. — Что-о?! — В губы. — Что?! — И пришлёшь мне пруф. — Ты совсем сдурел?! — Ну почему же сдурел… Дорогуша, я, между прочим, делаю тебе огромное одолжение. Ты думаешь, я не в курсе о том, какая химия между вами происходит? Да от вас так и стреляет искорками любви во все стороны. Но вы никак не сделаете шаг вперёд… — Потому что не время! Нужен удобный момент, нужно быть готовыми, это важный шаг! — возмутилась Андайн. — Что ты в этом понимаешь?! — Я понимаю, что ты даже не отрицаешь. — Дурак ты, Меттатон. Азгор умер, Напстаблук на грани крайней нищеты, с бывшей королевой неизвестно что, а ты мне про поцелуи. — Я разряжаю обстановку и помогаю тебе взбодриться, а то ты так скисла — хоть лимонный сок из тебя выжимай. К тому же… Я же не сказал тебе, что ты должна будешь поцеловаться сразу после спора. Просто ты будешь об этом помнить, и помнить, и помнить… Эта мысль будет зудеть в твоём мозгу, как прорастающее семечко… — Меттатон подошёл вплотную. — И в конце концов ты не выдержишь. Добровольно. Получится, что как бы и не на спор. Я всё продумал, сладенькая! — Хитрожопая ты скотина. Дать бы тебе по морде, да Альфис жалко, ей потом тратить время и силы на ремонт… Но учти, ты у меня попляшешь. Буквально попляшешь. Если проиграешь ты — я тебе выдам самые тяжеленные броню и оружие, какие есть у меня в арсенале, ты их напялишь и станцуешь прямо в холле своего отеля, на глазах у подчинённых и постояльцев. — Отличная идея, дорогуша, я уже вижу это как классное шоу! — Меттатон расхохотался. — Ну, вот ты и взбодрилась, мой долг исполнен. Иди-иди, дорогуша, мне всё ещё надо работать. Андайн вышла из отеля, абсолютно не понимая, как так вышло, что она во всё это вляпалась. Ей скоро становиться королевой, решать важные государственные вопросы, а её угораздило поспорить с Меттатоном. И на что поспорить! Она шла к роботу, чтобы устроить судьбу хорошего соседа, а теперь ей надо либо всерьёз настроиться на проигрыш, чтобы Напстаблуку было хорошо, либо пожелать, чтобы Меттатон облажался, но тогда призрак… Аргх, кошмарище! С другой стороны… Чёртов шоумен оказался прав. Мысль о поцелуе действительно начала зудеть в мозгу. Сквозь боль, сквозь тоску, сквозь давящую тяжесть неизвестности будущего теперь нет-нет да пробивался вопрос: а каково это — целовать Альфис? Скорее всего, она будет дрожать, трястись и стесняться, и это будет невероятно мило. Должно быть, её щёчки покраснеют. И её губы наверняка мягкие… Ух, Андайн бы и впилась, хохоча потом над её обескураженным выражением лица и округлившимися глазами!.. …Но всё это потом. Точно не до коронации. Точно не до того, как Андайн разгребётся со всем свалившимся на неё бардаком. У воительницы никогда не было привычки танцевать на чужом прахе и развлекаться, когда дорогим монстрам плохо. Да и отношения с Альфис — не такая немаловажная штука, чтобы заниматься ими между делом, второпях и тем более ради типа вроде Меттатона. Потом. Сейчас Альфис просто нужна, потому что к ней после всех передряг тянулось изболевшееся сердце. Следующие дня два Андайн провела рядом с Альфис, лишь пару раз прервавшись на традиционный патруль по Вотерфоллу. О споре с Меттатоном она не сказала почти ничего — кроме того, что «эта железяка опять довела меня до белого каления». Они валялись на кровати ящерки в лаборатории, Альфис жевала чипсы, на её телефоне постоянно транслировалось какое-то не слишком остросюжетное аниме — остросюжетности Андайн и в жизни хватало с лихвой… Временами девушки принимались болтать о каких-то повседневных вещах, и в целом всё происходило довольно обыденно — кроме того, что однажды воительница решилась сграбастать учёную в охапку и крепко прижать к себе. Альфис тихо попискивала и кряхтела, ткань её халата поскрипывала от сильного сжатия, а рыба в эту минуту чувствовала, что понимает, каково это — желать раздавить в объятиях. Стиснуть, прильнуть, сполна насладиться податливой мягкостью почти родного тела и — раствориться. Ни больше ни меньше. Сейчас это казалось куда желаннее каких бы то ни было поцелуев. Интересно, что Меттатон, периодически возвращавшийся в лабораторию то за реквизитом, то подзарядиться, вообще никак не пытался к ним лезть. Логика его поведения оставалась тайной за семью печатями. Напстаблук вернулся с известиями на исходе двух дней. По его виду Андайн сразу поняла, что стряслось что-то очень плохое. Он смотрел на неё стеклянными глазами, насколько это возможно для привидения, плакал и мерцал в почти прозрачном состоянии. — Напста! — она громко окликнула его, чтобы хоть как-то вывести из ступора. — Что случилось, рассказывай! Что ты нашёл?! Напстаблук ответил еле слышным шёпотом. — Ты не сможешь поговорить с Ториэль… Она… умерла.