Дальний фронт

      Дни шли. Март теплее не становился. Многие начинали шутить что зима захватила этот мир окончательно и жить им теперь в новом ледниковом периоде. Недавно так вообще было -30. В марте! Все дружно кучковались вокруг костров. Благо, немцы замерзли еще сильнее и в холодные дни даже обстрелов никаких не было. Можно было отдохнуть всем.       Месяц подходил к концу. Немного, но потеплело. Сегодня у Алексея был обход лесных территорий. Погладив на прощание своего котенка, мужчина закинул на спину винтовку и пошел в обход. Ему доверяли, отпускали одного. Он прославился как меткий стрелок, если даже не лучший стрелок своей части. Немного шутя называли его “Русской кукушкой”, по аналогии с финнами-снайперами, которые так легко разбирались с русскими во время советско-финской войны. Алексей смеялся и пожимал плечами. Что было, то было, научили, натренировали, а что вышло — то вышло. До революции он часто тестировал новые образцы оружия, которые привозили в Офицерскую стрелковую школу, где он в свое время проходил обучение, а потом поддерживал свою форму. Он был одним из первых, кто опробовал новинку в виде винтовки Мосина, которую привезли на полигон школы в конце 19 века. Вот и пристрастился прицельно стрелять. А сейчас эти знания пригодились.       Вдали что-то зашуршало. Алексей присел за куст, снимая винтовку с предохранителя и устраиваясь удобнее. Лес лежал перед ним как на ладони. В прицел все было видно прекрасно. Вдали вновь зашевелились кусты. Оттуда вышел сначала один мужчина, за ним второй и с ними девушка, которая их одергивала. Алексей плохо видел их лица за шарфами, поэтому решил прислушаться, когда они подойдут ближе. Это могут быть кто угодно. Пристрелить их всегда успеет. Место удобное, кусты плотные, прячут надежно одетого в белое снайпера. Трое подходили ближе. Девушка вышла чуть вперед, и видно было что хорошо ориентировалась, хотя и была она очень осторожна. Будто чувствовала притаившуюся в кустах опасность. Это насторожило прилегшего снайпера. Девушка вновь огляделась и снова затащила мужчин за куст. Пришлось хорошо прислушаться. — Будьте осторожны, я чувствую, что кто-то тут недалеко. — Да мы всех фрицев позади уже оставили, что ты паникуешь так? — Кроме фрицев тут и русские ходят. И, поверьте, они могут и не поинтересоваться кто идет. Сразу расстрелять. — С чего ты взяла? — Уже пару раз подстрелили, когда искала сначала своих, потом ваших, спасибо, хватило. — Поднимите руки вверх и выйдите из-за куста. — Громко и четко сказал Алексей, не вставая со своего места. Трое гостей, удивленно оглядываясь, вышли из-за куста, подняв руки. — Опустите шарфы, назовитесь и обозначьте цель визита, — продолжил снайпер, спокойно рассматривая троих людей. Они были похожи на партизанов, про деятельность которых Алексей слышал, но ему нужно было удостовериться в своих мыслях. Мужчины стянули шарфы. Девушка вышла чуть вперед стягивая свой, из-под плотной ткани выглянула светлая косичка. — Орлова… — ОЛЯ!?       Алексей вскочил со своего места, опуская винтовку и круглыми глазами смотря на стоящую перед ним девушку. Мужчины позади нее так же удивленно посмотрели на выпрыгнувшего красноармейца, но руки опускать не стали. А вот девушка опустила руки, стоило ей только увидеть лицо того, кто вышел из-за кустов, и сейчас так удивленно смотрел на нее. Секунда — и она уже крепко обнимает того, кто в неё целился минуту назад. — Алёшка! Ты! — Тсссс, тише-тише, вроде бы тут никого нет, но лишнего внимания привлекать не надо. Ты тут откуда? Кто эти мужчины с тобой? — А, это… — Девушка оглянулась на своих попутчиков и махнула им рукой, — Да опустите вы уже руки. Это Алёша, я его с детства знаю. Он местный, из Ораниенбаума. — Обернувшись к старому другу, Ольга вновь счастливо улыбнулась, — Да прорвалась наконец. Подмогу веду. Я сначала партизанила со своими, да лежала без сил, много людей уничтожили… Понастроили чертовых печей по всему городу, дышать невозможно. Полежала, прокашлялась, а потом смогла прорваться к партизанам сначала на Новгородчину, потом в Псковскую. Вот эти ребята как раз со Пскова. Мы с ними дорогу исследуем, как к тебе подобраться с продовольствием. Сначала в Ленинграде была, потом пошли к тебе дорогу смотреть, как пройти. Шли обходными путями, да через Ропшу к вам. Проводишь до части? У нас, так-то, есть документы из Ленинграда, что верить нам можно, если вдруг тебе на слово твое начальство не поверит.       Алексей кивнул головой и, разрядив предварительно винтовку, закинул её на плечо, отправляясь по тропинкам к части. Рядом семенила Ольга и что-то тихо ему тараторила, цепляясь за его рукав. Говорила быстро, иногда забывалась, трясла головой и понижала голос. Все такая же заводная девчонка, как в их последнюю встречу. Голубые глаза поблескивают из-под светлых, густых ресниц, из-под платка выбивается светлая, пшеничная прядка, на плечах лежат короткие косички. Смотря на неё не верилось, что она намного старше, чем он. Пусть Гатчина и получила второе рождение после прихода Орловых и постройки ими большого дворца, до этого она много лет существовала как финская деревенька. Причем с века этак пятнадцатого как минимум. — И как тебя в партизаны занесло, Оленька? — А что оставалось делать? Поднять руки и шагом марш в немецкий плен? Сам знаешь, мне больше небо по душе, хотя в начале самом я даже танкисткой побывала, — шедший рядом Алексей удивленно посмотрел на девушку, приподняв брови, та, заметив такое удивление расхохоталась и махнула рукой: — Ой, да только заметили, что к нам куча танков движется, сразу начали готовиться к теплой встрече. Нужно было максимально удержать наступление. Позвонила Саше, предупредила, что задержу насколько смогу. Он мне пригнал несколько совершенно новых танков с Кировского, и их сразу отправили навстречу немцам. Не прошло и получаса, как я на мотоцикле быстро рванула следом с приказаниями из штаба. Передала, а уехать уже не успела, масло, черт его дери, кончилось! Немцы близко были. Запряталась в танк к парням. Алёш, представь себе, мужики подбили 22 танка из одного нашего! Больше 150 попаданий по корпусу танка, в котором мы сидели, но ни одной пробоины! Я сама посчитала! А мы эти легкие немецкие сносили почти с одного выстрела! На самом деле мне было очень страшно — понимать, что по нам ведется стрельба, и любое попадание может нас подорвать, Jumalauta [О, мой Бог], это такие эмоции! Одна беда, целая танковая рота мимо проскочила все же на Тосно, а дальше всех захватили, — девушка тяжело вздохнула, махнув рукой, — Я успела спрятаться в подземелье дворца, благо знаю его как пять пальцев, так и следила за немцами, пробовала что-то подслушивать, на слух речь немецкую начала понимать немного. Короче, посидела я так пару недель, кое-как сумела незаметно выскочить из подвала ночью и затеряться в лесу, что радует. — Погоди, то есть партизаны знают, кто ты такая? — Да, знают. Алёш, как же еще было им пояснять, какого черта на меня нападает слабость, меня выворачивает от сильного кашля или же просто не могу встать без видимых на то причин? Пришлось рассказывать мое истинное происхождение. А твои? — Ничего не знают. И пожалуйста, не выдавай меня, мне комфортно оставаться просто капитаном Алексеем Меньшиковым, уроженцем Ораниенбуама 1917 года рождения. Как хоть до Новгорода добралась? — Ну, шпион ты, Меншиков, — рассмеялась девушка, намеренно выделяя отсутствие мягкого знака в фамилии брата. — Молчу по всем партизанским правилам! Мужики, и вы молчите тогда, пожалуйста, раз уж наш разговор слушаете, не будем моему другу мешать жить жизнью обычного человека. А в Новгород меня занесло в поисках подмоги. Наткнулась на местных подпольщиков из области, примкнула к ним, начала разведывать, кто где стоит и как к кому можно дойти. Павлушу так нашли. Лежит теперь у нас в землянке, редко приходя в сознание, — девушка покачала головой, тяжело вздыхая. — Потом было решено выйти на новгородских и псковских партизан. Отправились я и еще несколько человек. Пару раз чуть не подстрелили, одного партизана все же потеряли, но в Новгородчину все же вышли, затем и до Пскова дошли, потом с обратной миссией дорогу на Ленинград искать, а теперь и к тебе. К остальным не пробраться. Все будто вымерло. Жителей по концлагерям раскидали. У меня на территории несколько крематориев построили. Гарь постоянно в горле стоит. Иногда как кашель нападет, так дышать не могу, горло до крови раздирает. Это так ужасно, Алешка.       Снайпер тихо вздохнул, чуть приобнимая девушку, мягко погладив её по плечу. Ему еще повезло. Да, люди мрут от голода как мухи, но в родных стенах. Никто их не мучает, не сгоняет в один дом, чтоб сжечь сразу побольше. Страшно это все.       Ольга взяла брата за руку, внимательно смотря на его профиль, изучая его. “Совсем как Сашка, рerkele [черт побери], кожа да кости...” — Тихо проговорила партизанка, отводя взгляд от похудевшего, осунувшегося лица и чуть крепче сжимая руку.       Впереди показался лагерь. Ольга молча протянула Алексею направление из Ленинграда. Он кивнул и убрал его в карман, понимая что партизан придется оставить у часовых, а самому бежать к командиру. Хорошо сходил в разведку, ничего не скажешь: искал немцев, а нашел маленький партизанский отряд.       В воздухе запахло дымом, идущие переглядывались, кто-то потирал руки, в надежде скоро отогреть их у костра, дымок от которого уже виднелся за редеющими деревьями. Оставалось лишь перейти поляну и вот он костер, вот оно так сейчас нужное тепло после многочасовых блужданий по лесу. Впереди был дежурный пост, где как обычно сидели вояки, грелись у костра и смотрели по сторонам, вглядываясь в черные стволы деревьев, иногда выглядывая из-за небольшого укрепления. Не успел один из часовых поднять ружье да открыть рот, как мимо него стрелой пролетел белый котенок, с разбегу прыгая на хозяина. Часовой с усмешкой закинул ружье обратно на плечо, сразу понимая кто идет по поляне. Все уже привыкли к прогулкам разноглазого кота по всему лагерю, а уж у часовых он сидел постоянно, стоило только хозяину отправиться в разведку. Алексей улыбнулся, погладив своего кота и протянул его подруге: “Оля, это Мартик, Мартик это Оля, знакомьтесь.” После этого рассказал часовым что за люди с ним пришли, предложил партизанам отдохнуть у костра и немного погреться, а сам быстро к начальству. — Сергей Александрович, можно? — Меншиков заглянул в палатку полковника, который был главным в этом лагере. Мужчина оторвал взгляд от бумаг, внимательно посмотрев на капитана в проходе. Кивнув ему, чтоб входил, полковник вернулся к изучению лежащего перед ним плана лагеря, где были намечены возможные места базирования немецких солдат, были расставлены модельки собственных укреплений. — Как прошла вылазка? С каким вопросом пришли, Меньшиков? — Немцев обнаружено не было, однако наткнулся на группу партизан из Пскова и области, пробравшихся к нам из Ленинграда. — С этими словами Алексей положил данные ему Олей бумаги перед полковником. Они были подписаны Сашей, он заметил его почерк на одном из листков. — Партизаны из Пскова, которые пришли из Ленинграда? — Одним из партизан является девушка из Красногвардейска, Ольга Орлова. Она была направлена на разведку дороги к Новгороду и Пскову, и с обратной миссией по разведке пути до Ленинграда, и с Ленинграда уже к нам, в Рамбов. С ней двое партизан со Пскова. Сейчас все трое у дежурного костра.       Внимательно слушая доклад капитана, полковник взял в руки один из лежащих перед ним листов, вчитываясь в ровные строки. Меншиков еле сдержал улыбку, замечая каллиграфические завитки, которые могли принадлежать только одному человеку, точнее городу. Любовь к таким украшениям замечалась, наверное, почти у каждого в семье городов и пригородов. Совсем не отличался пылкой любовью к скрупулезной прорисовке линий лишь моряк Кронштадт, Гатчина и Стрельна тоже не частили с декором и завитками разной длины, но все остальные отрывались как могли и Ораниенбаум исключением не стал. — Такое ощущение, капитан, что ты с этим Романовым у одного педагога учился писать, вот ведь не лень кренделя такие вырисовывать, — хмыкнул полковник, читая бумажки, — Да, все понятно и хорошо читается, но абсолютно непрактично, как по мне, только время отнимает. — Не сказал бы, Сергей Александрович, это дело привычки. — Привычки привычками, но нужно быть практичнее! Так, а это не мне бумажка. “Меншикову Алексею Александровичу. Лично в руки.” Ты точно с этим Романовым не учился, а капитан? — Полковник с усмешкой посмотрел сначала на конверт, потом на смутившегося Алексея и протянул ему письмо. Снайпер его взял, посмотрев на адрес. — Вместе не учился, но мы с ним хорошо знакомы. Во времена студенчества жили в одной комнате. — Понятно все с тобой, капитан. Приведи сюда партизан, а сам отдыхай иди. — Так точно.       Алексей отсалютовал и вышел из палатки командира, снова посмотрев на письмо. Сколько они уже не виделись с Сашей? Вроде бы и года не прошло с последней встречи, а по ощущениям, будто в последний раз виделись лет 10 назад, настолько тяжело прошел этот год, и настолько тепло было при взгляде на ровные строки на конверте. Уже нетерпелось открыть это письмо, прочитать, что же написал ему Саша. Наверняка ведь волновался за него, хотел узнать как дела и чем занят, как его теперь искать, почему не дозвониться… Алексей качает головой. Он уже больше полугода не был в своей квартире.       Последний его контакт был с Костей, который приплыл под покровом ночи и влетел со срочным донесением в палатку к подполковнику прямо во время совещания. Никто не ожидал такой прыти от какого-то моряка на лодке, но Константин Романов может все, что хоть как-то касается морского дела, а уж по гребле он точно абсолютный чемпион. Его, так молниеносно и громко появившегося в лагере, тут до сих пор вспоминают, как и его байки, которые он потом всю ночь травил, оказавшись у костра в кругу простых солдат. А выдумщик он тот еще, так реальные истории оборачивает, так приукрашивает, что и от выдумки не отличишь, еще и хвастается, что за ним уже байки записывают.       Снова вздох и Алексей замечает что он уже почти у дежурного поста, его котенок ласково трется о его ногу, просясь на руки. Легкая улыбка появляется на лице, и мужчина привычным движением садит Мартина к себе на плечо и так заходит на пост. — Партизаны со мной, полковник с вами о чем-то поговорить хочет. Разрешение быть на территории вам дали, но все оружие оставляйте тут, на посту, — снайпер гладит кота и смотрит на партизан. Они послушно складывают свои пистолеты и ножи в общую кучку, а Ольга сразу же оказывается рядом с собратом, цепляясь пальцами за его рукав. — Тебе не холодно? — Глупости какие! Ты скажи-ка лучше, где мне потом тебя искать, как поговорим с твоим начальством? — Я подождать могу… — Сиди лучше тут, у костра, как освобожусь, так сразу и найду. — Договорились.       У костра всегда было приятно сидеть. За эту холодную зиму Алексей привык к треску веток и ярким бликам на снегу. Ожидание у огня можно было скрасить разговором с дежурным, который всегда был рад перекинуться парой слов с подошедшим.       На коленях мурчал кот, а прислонившись к стволу стоящего рядом дерева, несложно было пригреться. Парочка на карауле не упустила возможности пошутить над тем, что отправили снайпера на разведку, а он вместо языков привел своих, и то не оттуда. Да и расспросов об Ольге было не избежать — не каждый день в полку появляются новые девушки, а уж тем более чьи-то подруги. Пришлось поупражняться в импровизации и составлении грамотной и логичной истории знакомства с Оленькой, перекладывая реальную встречу на современность, и надеясь не забыть это, чтоб потом не оказаться случайно в неловкой ситуации. Да и больше вопросов - больше проблем. Он понимал, что в любом случае задавать их будут, что сейчас, что потом, когда Оля уйдет из их лагеря, но тогда уж он подготовится к дальнейшим вопросам и хотя бы поговорит об этом с ней!       Будто бы услышав эти немые крики о помощи, Ольга вернулась от подполковника, положив ладонь на плечо Алексея и отвлекая его от разговора. Оставалось лишь улыбнуться, извиниться за внезапное окончание беседы и, подхватив предварительно подругу под руку, отправиться из лагеря, держа курс на пруд. — Куда ведешь? — В парк. Там можно спокойно поговорить, даже несмотря на то, что парк такой же лагерь, как и тут. Все здания переделаны под нужды армии: где госпиталь, где начальство, где казармы, где кухня и столовая, что-то стало небольшой артиллерийской точкой. Катальные Горки сейчас стоят, ощетинившись со всех сторон пушками из окон. Высокое здание, удобная позиция — что еще нужно для артиллерии? Тем не менее, парк все еще самое спокойное место, и я там часто отдыхаю после вылазок. — Не удивительно, это ведь твое сердце. Для каждого из нас парк и дворец стали домом и местом силы и нигде больше такого умиротворения нам не найти. — И только Саша своим сердцем назовет не парк, а крепость… — Оттуда начинался город, но я частично не соглашусь — Летний Сад он тоже любит! В отличии от Петропавловки там затеряться при должных умениях можно!       Алексей тихо посмеивается и смотрит на все еще ледяную гладь пруда, которая только-только начинает подтаивать, серыми пятнами мокрого снега указывая опасные участки, а у берега из-под тонкой кромки льда уже выглядывает вода. Скорей бы снег сошел и зазеленела трава. Последние полгода пугали холодом и смертями, а весна может дать надежду. Как приходит весна после колючей зимы, так и придет свобода после блокады.       Пройти вокруг пруда, аккуратно спуститься по пригорку вдоль водопада, что уже привычно шумел, направляя свои воды вниз по речке, бегущей вглубь парка. Вдали виднелся каменный мост, к которому Алексей и повел свою спутницу. Будь сейчас тепло, то они бы непременно остановились под древними соснами, где было бы удобно сидеть на земле, но сейчас под ними лежит снег и сыро, а на мосту сухо всегда. И вид оттуда красивый — с одной стороны водопад, а с другой долина речки Карасты. Это самый конец парка, люди сюда нечасто ходят, оставаясь ближе к парковым дворцам и павильонам. Тут спокойно.       Облокотившись на деревянные перила, Алексей достал из кармана письмо от брата. Родные ровные строки с элегантными завитками и вычурной первой буквой. — Как там Саша? — наконец спросил Алексей, всматриваясь в письмо, наполненное беспокойством, волнением и надеждой на скорую встречу. Ольга подошла ближе, заглянув в листок, дрожащий, как и пальцы Ораниенбаума, и лишь пожала плечами. — По самую макушку в делах, берет на себя все новую и новую работу, а выглядит, как ты, если не худее с его-то ростом. Но ты еще бодро ходишь, даже вон, в разведку делаешь вылазки регулярные, а Саша только поднялся с кровати. Когда мы к нему прибыли, он мог максимум сидеть. Бледный, как мел, больной, весь обмотанный бинтами и с седыми висками. Perkele, как я тогда за него испугалась! — Ольга вздрагивает, прижимая руки к груди и поднимает глаза на испуганного Алексея, слабо при этом улыбаясь. — Не гляди так, он уже намного лучше выглядит! Загнать его в кровать такая сложная задача, уж поверь мне! Только если трость с собой забрать и закрыть его в комнате, и то не поможет — будет бродить между столом и кроватью, вчитываясь в рапорта и телеграммы, что стопками приходят к нему каждый день. — Ольга тянет руку к темным кудрям снайпера, растрепывая их еще сильнее. — Ты же знаешь Сашу, он упрямый. Скоро будет бегать, как и ты. Как сам хоть пережил это все, а, Алёшка? — Были дни, когда я так же не мог подняться с места, такая усталость была. Однажды так меня к кровати прибило, что санитары думали уже в мертвые меня записывать — не мог ни рукой шевельнуть, ни голову поднять, ни глаза открыть. От отправки в крематорий меня спас лишь наш врач, который попросил оставить меня и еще одного паренька пока в госпитале. Тот парниша выкарабкался, до сих пор жив, а я недельку отлежался, собрался с силами и через усталость изображал хоть какую-то деятельность. На что каждый вечер выслушивал ругань Андреича, что не даю себе восстановиться. Но разве можно мне восстановиться? Боюсь, я таким буду еще несколько лет после того, как это все закончится. Но когда это будет? Сколько еще времени пройдет в постоянном поиске сил и страхе за моих людей? Я знаю, что Кронштадт все такой же бодрый, но что с остальными? Что с близнецами Петергоф? Что со Стрельной? Ты как лучик света оказалась тут, принеся с собой новости, что Павловск жив, что борется за свою жизнь Петербург, или как там его сейчас — Ленинград? — Алексей горько усмехнулся, качая головой. — Какая ирония, получить название в честь того, кто его почти убил, ненавидел и называл “отрыжкой проклятого прошлого”, как и нас всех. — Обидно, разумеется. И не только над ним поупражнялись в новой игре правительства “переименуй всех неверных”. Павловск стал Слуцком, Царское Село сначала стала Детским Селом, а теперь вот Пушкин, меня тоже дважды переназывали — то Троцк, то Красногвардейск. И я понимаю еще переименования Павловска или Царского Села — “пережитки прошлого”, неугодные названия старого режима… Но чем им не угодила я — Гатчина? Это имя мне финны дали еще тогда, когда тут никакой империи и близко не было! — Ум человеческий непостижим, Оленька. Что в их черепных коробках известно лишь им самим, и то не факт. Уж молчу про те головы, которые нами управляют. — Ничего, сколько уже пережили, еще больше переживем. Поверь моему опыту, Алёша, я не в первый раз из рук в руки хожу — то ничья, то шведская, то русская, то теперь вот, немецкий город Линдеманнштадт. Люди постоянно торопятся жить, пытаются все успеть за свою короткую жизнь и получить как можно больше от этой жизни. Масштаб не важен — кому-то местечковые разборки за имущество, а глобально — война. Что для нас 50 лет? Ничто. Всего-то короткий промежуток нашей жизни, после которого наступит другой такой же. Они пролетают быстро, что не успеваешь оглянуться, как те люди, которых ты знал успели вырасти, состариться и умереть. Для них это большой срок, и думать на 50 лет вперед никто не будет. Кто знает, что произойдет за эти 50 лет с ними, с их окружением, городом, страной? — Нам тоже не дано так далеко смотреть, к сожалению. Могли ли мы, встречая новое тысячелетие, представить, что пройдет 20 лет и мы будет лихорадочно прятать остатки культурных ценностей от загребущих рук чекистов? Бояться за свои судьбы, слушая слова о том, что мы не нужны новой стране, а Павловск нужно разрушить? Сейчас нам остается лишь вспоминать блеск прошлого, погружаясь в мысли о том, как скоротечно время. Ощущаешь ли ты, Оленька, время так же, как оно шло век назад? Для меня это были самые счастливые и стабильные годы — когда я стал кому-то нужен, перестал ходить из рук в руки и быть в запустении, оказавшись в руках тех, кому была небезразлична эта земля и этот парк. Я счастливо жил, не замечая, как летели дни, и раз — смена власти, голод, разорение дворца, превращение его в командный пункт по подавлению Кронштадского восстания, а теперь война. Время, как на зло, будто остановилось, течет вровень с временем человеческим, будто бы вновь середина XVIII века, когда Меншикова отправили в ссылку, дворец разграбили и предали забвению. — Память любит оставлять при себе лишь плохое — оно более яркое, поэтому кажется, что его было больше, опуская все обычное. Например я почти не помню, что со мной было до прихода Орлова — каждый день тогда был похож на предыдущий. Но, Алёша, не нужно постоянно зацикливаться на плохом! Хорошее, может, и сложнее вспомнить, но оно дает самое главное — надежду. Картины, фотографии, какие-то памятные вещички, которые будут напоминать тебе о тех событиях, когда ты был счастлив, помогают заново переживать те теплые эмоции. Всё пройдет, а тепло от воспоминаний останется. Оглядываясь в прошлое не стоит думать о грабежах, а лучше вспомнить как император показывал лампочку и рассказывал про электричество, и то, как оно перевернет будущее. Смотря на небо вспоминать, что такое полет и как приятно оказаться там, среди облаков, глядя на крошечную землю под собой. Там понимаешь, что всё — мелочи, перед масштабами мира и жизни. Неважно, какую жизнь проживешь короткую или длинную, пока помнишь все хорошее — проще пережить плохое.       Ольга улыбается, положив руку на плечо того, кто намного младше неё, но успел пережить целый ворох событий из коротких, ярких взлетов и болезненных падений. Он удивленно смотрит на неё, пытаясь понять, как она находит в себе силы так просто относиться к жизни, будучи не в самом лучшем положении, когда город занят чужаками, которые не приносят с собой ничего кроме боли. Она одна, далеко от родной земли и своих людей, которых убивают, просто потому что они живут. Леша берет Ольгу за руку, сжимая теплые ладони такой уставшей, но продолжающей бороться партизанки. Рядом с ней он будто ребенок, у которого сломалась любимая игрушка и он не знает, как дальше без неё жить. Лёша тихо вздыхает и обнимает подругу, прижимая к себе, чувствуя её тепло и как она гладит его спину. — Еще ничего не закончено, Алёшенька, — тихо шепчет она, — главное оставаться сильным. У нас в руках столько возможностей, которые недоступны простому человеку, нужно лишь не забывать их использовать. Ты — сильный, не забывай об этом. И твои люди этому подтверждение. Они продолжают жить, они сражаются за тебя, а ты за них. Это ли не показатель, что всё будет хорошо? — Ольга прижимается к Лёше, крепко обнимая его худое тело, на котором даже через плотное сукно шинели, можно было легко посчитать все рёбра. А он лишь тихо прошептал слова благодарности, уткнувшись носом в её теплый шерстяной платок, задумавшись о том, что должен взять себя в руки и искать выход из этой оккупации. Ходить дальше в лес. Выйти ближе к Петергофу, хотя бы попробовать найти там близнецов. И ни в коем случае не сдаваться.