Дальний фронт

      Дым табачный воздух выел…       Давно уже выел. Выел настолько, что весь воздух вокруг - это дым. Едкий, горьковатый запах табака витает вокруг, окутывает серой пеленой тумана и людей в этом тумане можно найти лишь по тлеющим огонькам самокруток. Стоит дым плотно, густо, что смотришь вокруг и ощущение, что если над базой и пролетит самолет-разведчик, то даже не заметит сидящих на траве людей, среди наспех натянутых палаток, решив что с залива наполз туман, да улетит восвояси.       С земли так давно не поступало сигнала, что у всех складывалось ощущение, будто они на острове. Острове, ограниченном с одной стороны холодными водами залива, а с другой нескончаемым черным морем захватчиков. Они поджимают позиции, стараются пробиться, смять собой этот гордый пятачок земли, продвинуться дальше. Но они стоят. Все на тех же местах. Они боятся пройти дальше, знаю что их ждет, стоит им только пройти невидимую черту. Тут для них только боль и смерть. Кому-то быстрая, кому-то долгая и мучительная. Смотря на что наткнутся. Иногда кто-то тихо прорывается. Пошастает в соседнем лесу, попытается разнюхать обстановку, да убежит обратно, испугавшись шороха кустов, скрипа веток на высоких деревьях. Никогда не знаешь, где тебя поджидает смерть, весело играя с винтовкой, растяжкой или противопехотной миной, а то и ножом такого же разведчика.       Сегодня был тихий вечер. Обе стороны решили взять небольшую передышку, вздохнуть полной грудью да зализать раны. Отдых всегда нужен, будь то обычные трудовые будни, будь то война. Холодная, тянущаяся, как резинка в своей однообразности. От нее устали все: и русские, и немцы, и кто угодно, кинутый на произвол судьбы на эти земли. Солдаты устало лежат под деревьями, раскуривая самокрутки. Других занятий у рядовых военных не было. Они просто вояки - их дело начищать оружие да готовить боеприпасы к следующему штурму. Когда все сделано остается лишь лежать и курить, задумчиво смотря в прокуренное небо цвета табачного дыма.       Ему давно казалось, что что-то в этом мире пошло не так. Он рассматривал лежащих вокруг людей, курящих и о чем-то тихо говорящих, и думал почему все так происходит? Что происходит в человеческих головах, когда война идет за войной, не давая отдыху людям. Прошлая война уничтожила половину Европы: людей, царей, государства. Карта поменялась, а люди все те же - воюют из-за очередной глупости. Алексей снова осмотрел курящих бойцов и потуже завязывает шарф на шее. Холодно. — Ну, Наташ, Наташенька, Ната, ну может не надо этой гадости, родненькая? — Миш, ну чего ты опять заладил? Не даешь ей работать спокойно. Она же как лучше хочет, а ты ворчишь. — Да я так уже устал от этого всего, Лешка. Каждый день одно и то же… — Ой тебя, Миша! А мы с Соней будто не устали бегать весь день за вами, да пытаться перевязать ваши “геройские царапины"! Вот пожалуюсь на тебя, Миша, Андреичу, и подпишет он тебе пару укольчиков от излишней энергичности! — Наташенька, ну, ты чего, заяц, я ж не со зла, ну в самом деле!       Алексей рассмеялся, смотря на то, как его боевой товарищ протягивает раненную руку медсестре и грустно так смотрит вокруг. Все вояки побаиваются строгого хирурга Николая Андреевича. Этот врач профессионально дает по лбу за все самостоятельные лечения и отлынивания от него же. Блистательный хирург с пробитым ухом. Удачно пуля пролетела. Остался жив, вытерпел все и продолжил свою работу. Железный человек. Как и эти люди вокруг. Вояки или медсестрички. Смотришь на тех и других и понимаешь что никогда не отпустишь руки в этом бою. Будешь стоять до последней капли крови, жить несмотря ни на что. Даже было не страшно умереть. Признаться, Алексей раньше боялся мысли о смерти, хотя и знал прекрасно, что, будучи не человеком, не умрет. Полежит немного и проснется. Но все равно страшно это. И перепугает друзей лишний раз. Они ведь не знают о его небольшом секрете. Что он не такой как они. Что ему далеко не 24 года, а уже за двести и что он вообще город. Вот этот, который сам же и охраняет. Но лучше им этого не знать. И так неплохо.       День подходил к концу. Вояки постепенно расходились по палаткам, на улице оставались лишь ночные дежурные. Алексей тоже собирался уже пойти спать. Завтра утром ему заступать на дежурство. И вообще, мало ли что эти немцы придумают. После начала войны в четыре утра от них можно вообще что угодно ожидать. Так что надо выспаться. — Меньшиков! — Да, лейтенант? — Возьми коня своего и сгоняй в город до больницы, Андреич попросил передать туда. — Так точно.       Взяв пакет с медикаментами, Алексей задумчиво на него посмотрел. Каким же добрым все же был их хирург. Он всегда заказывал чуть больше, чтоб и в больницу городскую хватило. Там тоже нужны препараты. Люди ведь везде болеют.       Закинув на плечи сумку с передачкой, капитан артиллерийских войск Алексей Александрович Меншиков, направился к конюшням, мысленно посмеиваясь про себя, что одна буква — и вопросов к фамилии меньше. Все его знают как Алексея Меньшикова, уроженца города Ораниенбаум, 1917 года рождения, а он вообще-то Меншиков, по фамилии своего основателя и воспитателя Александра Меншикова. Мягкий знак разницы — разные фамилии, случайные однофамильцы, и вообще он в детском доме жил, мама при вторых родах умерла в 1919, ребенка тоже не спасли, отец в армии в тот же год пулю в лоб получил. А бабушки-дедушки? Не знает Лёша что с ними, маленький был совсем, когда без родителей остался. А где этот детский дом был — кому какая разница. Никто еще не проверял слов Алексея, и за то им спасибо.       Дойдя до небольшой хибарки, что была стойлом для трех дохлых с виду лошадок, Алексей оглянулся и окликнул часового. Лошадей, хотя они были и не в лучшем виде, охраняли. Особенно в зимний период, когда еды не хватало. Лошади куда практичнее машин на этом небольшом пятачке земли. Они тише, их не надо заводить, прогревать в мороз. Главное следить, чтоб не померли. За зиму ещё трое умерло. Одна старой была, другие две просто не перенесли голодную зиму. Остальные вроде держатся. Да, худые, что кости торчат, но вроде даже бодрые. Бодрее всех был вороной красавец: сильный, дерзкий, с густой гривой, хвостом и кисточками у копыт. Своенравный жеребец, на которого глаз у многих лежал, но подпускал к себе конь только Лёшу. Все этому удивлялись, кроме самого Лёши. Ведь это был его конь. Он его еще жеребенком помнил. С самого первого дня, как голландская делегация привезла фризского жеребёнка в подарок царю. Он отдал коня любимцу Меншикову, а тот уже подарил коня воспитаннику. Так и жили. Но после революции конь, будучи на тот момент в графской конюшне, оказался сначала в руках у красных, а потом и вовсе был отдан в местное хозяйство. Теперь вот военный конь. — Ну что, Ворон, застоялся? — улыбнулся Алексей, едва услышав громкое ржание любимца. Конь выглянул из стойла, внимательно смотря на хозяина и нетерпеливо постукивая копытами. Мужчина подошел к стойлу, по ходу захватив с собой седло и щетку, и зашел внутрь. Конь фыркал, радостно бодался, а то и пытался сунуть любопытную морду в карман в поисках чего вкусного. — Не мешай! — Посмеивался Алексей, достав из кармана небольшой кусок хлеба коню. Фриз подуспокоился, и мужчина смог почистить коня, надеть на него попону и седло. Затем был приведен в порядок хвост, грива и, наконец, надета уздечка. Можно было выдвигаться в город. Отписавшись в журнале, мужчина вывел коня на улицу, залез в седло и ударил по бокам коня. Тот сорвался с места словно выпущенная из лука черная стрела, так давно не было у него свободного движения, возможности пробежаться, что теперь конь летел вперед по белому снегу. Ближе к городу коня пришлось останавливать. Сейчас был март — днем все тает, а ночью снова замерзает. Улицы покрыты ледяной коркой и на такой земле люди падали, и лошадь застрахована не была. На ум сразу приходили строчки из стихотворения Маяковского про упавшую лошадь.       Что-то много за один вечер Маяковского.       В городе было тихо. Все спали или же просто находились в своих домах. Комендантский час был установлен в городе почти с первого блокадного дня. Тишина улиц нарушалась лишь цокотом копыт коня. Легко ударив фриза по бокам, чтоб тот перешел на рысь, офицер поправил фуражку. В таком темпе они дойдут до больницы за минут пять, передадут сумку и поедут обратно. Как бы там ни было, спать хотелось, и осознание что вставать скоро душу не грело ни разу.       Как и предполагалось, сумка была передана быстро. Девушка-медсестричка, что стояла на дежурстве, смотрела на военного с благодарностью в глазах, прижимая к груди сумку будто бы это был её маленький ребенок. Совсем, видимо, все плохо. Хотя о чем он, действительно все плохо. Что может быть хорошего в войне и блокаде? Жители еле-еле концы с концами сводят. Особенно в эту зиму. В некоторые дни Алексей еле поднимался с кровати, настолько чувствовал себя разбитым и слабым. Много людей умерло. Слишком мало еды. Он не успел оправиться от первой потери населения, как быстро пришла вторая. Из-за этого состояние было хуже, Андреич не мог понять почему Меншиков так резко терял вес на фоне остальных военных. Все худели, но Лёша быстрее. А тот не мог сказать причину. Не хотел. Ему было комфортно среди простых военных. Скажет кто он такой на самом деле — и запрячут его к руководству, выпускать не будут, (а то и за сумасшедшего примут еще). Алексей просто хочет бороться за себя наравне с людьми. — Вы бледны… Вы не ранены? — Голос медсестры на секунду выбил Алексея из раздумий о перенесенной зиме. Он поднял взгляд на девушку, слабо улыбнулся и покачал головой. — Нет, не ранен, все в порядке, не переживайте. Как у Вас тут? — Плохо. Сейчас, конечно, чуть полегче, поменьше мертвых сжигаем… Но все равно умирают от голода люди как мухи. Хорошо что зима кончилась. Проще будет. Травки какие, грибы да ягоды. Вы держитесь там. Спасибо за медикаменты.       Девушка потерла красные от усталости и слёз глаза, исчезая в коридорах больницы. Алексей тяжело вздохнул, надвинув фуражку на лоб, и отправился к стоявшему недалеко коню. Забравшись в седло, мужчина легко ударил по бокам, направляясь из города и вновь погружаясь в мысли о зиме. Одна зима, а столько погибших. Крематорий каждый день дымил. Это, наверно, было редкое место, где было тепло всю зиму. Не только ведь от голода умирали люди. Но и от мороза. Такой холодной зимы Алексей не помнил за всю свою долгую жизнь. Может и была, конечно, но тогда он не был постоянно голоден. Оставалось лишь надеяться, что худшее позади. За два месяца 1942 года дважды подняли норму хлеба. Он был ужасен, но что было, то было. Зато люди стали умирать меньше. Вспомнить ноябрь 41 и то, что происходит сейчас кажется почти раем. Раньше по городу лишний раз пройти было страшно: то там, то тут лежали трупы, люди умирали на глазах — просто облокотились от слабости на стену и уже мертвы. Старики, взрослые, дети… И в армии было не лучше. В те дни боевые потери почти сравнялись со смертями от голода. А что началось, когда наступил декабрь и холод..! Хотя какой там декабрь, холода начались еще в октябре. Потом все холоднее и холоднее. Самый ледяной Ад наступил в январе. Ребята посчитали, что средней температурой были -19 градусов. Плюсовой температуры просто не было. А может и была, просто все настолько промерзло изнутри, что тепло просто не воспринималось. И улицы в это время были действительно страшны. Хотелось это забыть и выкинуть из головы, но воспоминания совершенно не собирались исчезать. Высокие сугробы. Синие от холода люди, окоченевшие трупы в снегу и толпы крыс. Они и сейчас снуют по городу, словно единственные хозяева города.       Может хоть март теплее будет?       Вдали послышался неясный шорох. Алексей сначала не придал ему значения. Но он был все настойчивее. Послышался писк. Мужчина соскочил с коня, доставая из кобуры пистолет. Даже если это были крысы, их требовалось убить. Они разносят инфекции, уничтожают и без того мизерные запасы продовольствия. Крыс надо бить. Тихо пробираясь к источнику шороха, Меншиков присмотрелся: из кучи досок вылетело что-то маленькое и белое. За ним еще и еще. Большие. Серые. Крысы гнали котенка... Котенка? Алексей начал отстреливать серых хвостатых тварей. Одна, вторая. Остальные бросились врассыпную, быстро смекнув, что их тут быстро перебьют. Что-то впилось в ногу. Алексей посмотрел на штанину, на которой висел и дрожал от страха и холода белый комок шерсти. Убрав пистолет в кобуру, военный аккуратно отцепил зверя от штанины и осмотрел его. Действительно — котенок! Живой котенок! В городе, где котов начали отлавливать и отправлять на мясо еще в декабре прошлого года! Похоже этот малыш родился у одной из кошек, которой удалось спастись у хозяев, понимавших важность котов в блокированном городе. Но почему он только один? Надо было осмотреть те доски, мало ли кто там еще. Маленький и тощий котенок был спрятал за пазуху, а Алексей начал осматривать место, откуда выбежал зверёк. К его ужасу там был лишь полуобглоданный трупик другого котенка. Вздрогнув от этой картины, Алексей отошел от досок и вернулся к коню. К груди пригревало. Маленький белый котенок сидел в кармане и тихо-тихо урчал. — Назову тебя Мартином, Мартиком, раз уж ты в марте нашелся. Не думаю что в части будут против кота. И как ты выжил маленький такой?       До части доехали быстро. Хотелось хоть немного поспать. Слишком долгая вышла ночь. Конь остался в стойле. Вороной недовольно фыркал, смотря на хозяина, запирающего его в деннике. Лёша лишь грустно посмотрел, погладив чисто черную морду, встрепал коню холку, и вышел из стойла, отмечаясь в журнале о возвращении коня. — И как ты с этим зверюгой так сжился? Никого к себе не подпускает, а если и подпускает, то труда стоит что-либо с ним сделать! — Добрее быть надо, — рассмеялся тихо Лёша. — У лошадей тоже есть характер и привычки. Да и я давно этого коня знаю, ухаживал за ним, когда он еще жеребенком был. Вот и весь секрет. — Может поделишься секретом, как к нему зайти хотя бы? — Просто не надо его бояться и ругаться на него. Он ругань очень не любит. Особенно на себя. Ничего сложного, просто надо понять его характер. А характер у фрисландцев своенравный. — У кого? — Фрисландцев. Порода такая у лошадей. Очень древняя. По названию региона где их вывели — Фрисландия. Вот Ворон именно этой масти. Когда-то лошади этой породы были в стойле дворян. Отсюда и его важный характер. Ладно, пора мне уже. Поспать еще надо до дежурства. Удачи. — Ну ты и умник, капитан. Давай, бывай.       Алексей махнул рукой дежурному на прощание и направился в сторону виднеющихся вдали палаток лагеря. Котенок, до этого момента лежащий тихо, высунул кончик носа из-за ворота и вновь в нем спрятался, не особо желая снова оказаться на холоде. Заметив это движение мужчина усмехнулся и поправил шарф, глубже в него пряча замерзший нос.       В лагере было тихо. Все спали, лишь несколько часовых спокойно сидели и разговаривали у костра. Один из часовых заметил подходящего к лагерю и тут же подскочил, наведя ружье. — Подними руки и выйди на свет. — Опусти ружье, Сергеич, это я. — Лёшка, ты чего так поздно гуляешь, тебе ж нас сменять через три часа уже! — Не сыпь соль на рану, Вань, я просьбу Андреича выполнял. Надо было в Рамбов смотаться до больницы. Зато смотрите какого малыша случайно вытащил из лап крыс. — С этими словами Меншиков подошел к ребятам у костра и сел с ними, думая что уже просто бессмысленно спать ложиться. Дежурные с интересом на него посмотрели, а он спокойно достал из-за пазухи найденного котенка. — Кот! Да ты везунчик, Меньшиков! — С этими словами один из солдатов выхватил у Леши из рук котенка, с интересом его осматривая, — Действительно, кот. Назвал уже как? И как он один-то оказался? — Мартиком назвал. А так, да, один он был. Кошки нигде не видел, лишь трупик другого котенка. Похоже этому с цветом шерсти повезло больше, вот и выжить умудрился. Беленький же. — Ну да, хотя мордочка, ушки, лапки и хвост темные. Интересный окрас, как у сиамского кота, и глаза такие забавные, один голубой, другой зеленый. — Солдат продолжил осматривать тихо пищащего зверька, а затем отдал его обратно Леше, а он уже посадил котенка обратно в карман. Тот спрятался и притих. — Ладно ребят, я дойду до Андреича и вернусь к вам. Не вижу уже смысла спать ложиться, только вставать тяжелее будет.       Мужчина встал с бревна у костра и пошел вглубь лагеря, на поиски нужной палатки. Там передал, что все сделал, затем к себе, чтобы забрать своё ружье, а потом вернуться к дежурным. Сидел, болтал с ними, но в итоге задремал на пару часов, пригревшись у костра, после был заботливо разбужен уходящими, а сам тряхнул головой и подкинул дров в огонь.