Мама

Намджун — спокойный родитель. В классификации родителей, он относится к тому типу, который редко повышает голос или устраивает наказания. Возможно дело в том, что им никогда не приходилось сталкиваться с дурным поведением Чонгука, а возможно, потому что Намджун и не был способен когда-то быть строгим к своему хрустальному ребёнку. Люди, общающиеся с их семьей, часто говорили, что Сокджин — паникующий родитель, а Намджун — спокойный. В частности, это было правдой. Сокджин был более склонен к ярким эмоциональным реакциям и переживаниям, от происходящих с Чонгуком событий Джин страдал больше, чем его муж и ребёнок вместе взятые. Это часто беспокоило альфу, особенно, когда его любимый муж оказывался на границе стресса и нуждался в восстановлении. У всех, по мнению Намджуна, есть свой порог и свой обрыв, к которому все рано или поздно приходят. Переживая тяжёлые события, сталкиваясь с плохими людьми и принимая собственную неспособность полностью защитить совсем крошечного ребёнка от всего на свете, Сокджин иногда тяжело с этим справлялся. Намджун, конечно, понимал его. Иногда, он был неспособен объяснить, насколько сильно он хочет оградить Чонгука от всего, что с ним происходит или грозит произойти. От каждого падения, каждой ссадины и ранки, от каждого грубого слова или несправедливости, от каждой пролитой слезинки. Намджун хотел бы что бы его хрустальный ребенок никогда этого не встречал. В этом он был полностью солидарен со своим мужем (возможно, он относился к этому гораздо тяжелее). Джин в целом был более эмоциональным человеком, ярче злился и дольше плакал, дольше отходил от ссор и требовал больше времени, чтобы простить кого-то. Намджун, про себя говорил, что это и делало Сокджина лучшей половиной их пары. Альфа был тихим, легко шёл на диалог и редко выражал явное раздражение, он быстро отходил и практически не повышал голос. Он обладал худшим характером, нежели его муж. В детстве его называли тихушником, в юношестве говорили, что он, как дракон, вечно хранит в себе неугасаемый огонь, но никто не может его увидеть. Это было чистой правдой: все эмоции Намджун переживал глубоко внутри. Он терпеливо проглатывал чужие злые слова и оскорбления, никогда не срывался на крики и не вступал в споры. Но правда в том, что сам по себе альфа ужасно раздражительный. Его легко вывести из нервного равновесия и разозлить. В детстве он вспыхивал как спичка, но никогда не позволял себе это выплескивать. Его родители стремились к воспитанию терпеливого сына, они также никогда не повышали голос и это научило юного Кима многому. Он был очень похож на своего альфу-родителя, в частности, негативными сторонами своего темперамента. Они оба долго злились и тяжело прощали обиды, оба не терпели криков и конфликтов, оба были действительно страшны в гневе. В детстве Намджун всегда знал, когда родители злились. Без криков и ругани, было достаточно одного взгляда его а-родителя, чтобы он замолчал и сел неподвижно. Его о-родитель был мягче, но нетерпеливее, его слова нельзя было игнорировать, а а-родитель пусть и злился ярче, но и вывести его было гораздо сложнее. И пусть, в целом, Намджун отличался послушностью и сговорчивостью, он с раннего детства привык слушаться с первого раза. То же он, по неволе, присвоил и своему сыну. Сокджина ещё с первых дней знакомства заметил эти черты в будущем муже. Тогда они были друзьями в университете, а позже часто вращались в общих кругах. Многие из друзей Намджуна звали его странными прозвищами, Джин понимал их значения с самого начала. С альфой было бесполезно вступать в споры, он был эрудированным и всегда знал что сказать, а его взгляд, когда он приходил в раздражение пугал даже преподавателей. У Намджуна всегда были высокие баллы в учебе и уважение даже среди старших курсов, а на поздних годах был старостой потока. Конечно, над омегой много по-доброму шутили, мол, конечно, он влюбился в молодого и популярного альфу, с таким разворотом плеч и красивым разрезом глаз. Драконом Намджун был по всем описаниям. В первый раз Сокджин увидел такой взгляд на одной из студенческих вечеринок. Было весело и шумно, а в какой-то момент, какая-то часть группы вдруг стала особенно громкой и, как объясняли свидетели, одна из парочек сильно разругалась, Джин не мог этого видеть. Решилось всё ещё быстрее, чем началось, там оказался такой же нетрезвый Намджун и все, почему-то, быстро разошлись. Когда омега нашёл Кима на кухне, грязной и заваленной бутылками, тот всё ещё был зол. Ничто не выдавало его состояния, он спокойно разговаривал с одним из своих друзей. Образ развеялся, как только Намджун посмотрел на него, чтобы поприветствовать. На дне его глаз плескалось раздражение и злость, но он продолжал улыбаться, его голос был мягким, а слова вежливыми. Тогда это показалось омеге до пугающего невероятным, а потом, он замечал это больше и чаще. И всё же, причиной этого взгляда Сокджин никогда не был. У Намджуна просто не получалось злиться на омегу, а раздражение внутри него быстро затухало. Возможно это была одна из причин, почему они и решили провести вместе жизнь. Чонгук же чувствовал эмоции отца ярко и постоянно. Ему не нужно было даже смотреть на него, чтобы знать, что у родителя на душе. Усталость папы он всегда разделял, отдыхая в дремоте рядом с ним, а радостью они заражались друг от друга. Раздражение Чонгуку ещё не довелось ощущать на себе, но он уже сталкивался с ним, когда грубые слова люди направляли в сторону ребёнка. Сына же Намджун окружал только любовью и теплом, и искренне надеялся, что сможет всегда избегать темной стороны своего характера в сторону своего хрустального мальчика.

***

Чонгук, почему-то, до ужаса не любил Рождество. Ему нравился Новый год и Чусок, но в Рождество, не смотря на подарки и возможность весь день провести с родителями, ребёнок просто не выносил разговоров об этом празднике и не поддавался уговорам на украшение дома в его честь. Наряжать ёлку с отцом тридцатого декабря — любимое занятие, готовится к Чусоку вместе с бабушкой и дедушками — только в радость, но вот омелу даже на запах терпеть не мог. Честно говоря, Рождество не было значимым праздником для Намджуна и Сокджина, так что после двух лет попыток, они решили просто прекратить праздновать этот день. А когда проснувшийся в канун рождества Чонгук, после слов родителей о том, что ничего наряжать и праздновать до нового года они не будут, счастливо засмеялся, сомнений у них не осталось. Рождественский день был выходным, поэтому Намджун с радостью провёл все утро с мужем и сыном, не вылезая из кровати и слушая веселые картавые рассказы мальчика о последнем эпизоде его любимого шоу с цветными квадратиками рассказывающим про основы математики. Со смехом Сокджин смотрел на свою семью, обычно заседающих за просмотром веселых обучающих мультиков по выходным, которые Намджуну нравятся не меньше, чем Чонгуку. Так что отец слушал внимательно, уточняет, правда ли большой жёлтый квадрат уже теперь рассказывает не о сложении, а о вычитании. Джин слушал, не понимая, какая резонная разница между зелёным средним квадратом и жёлтым большим, но клялся, что его любимчик, так же как и у Намджуна, — маленький розовый, хотя Чонгук любит фиолетовый. В праздничный день они решают, что, не смотря на необходимость Сокджина днём встретиться со своей семьей, чтобы поздравить их и отдать подарки, вечером они будут смотреть мультики про драконов и есть вредные снеки с соком. Вредные они, конечно, только на словах, яблочные и банановые чипсы, которые присылают родители Намджуна и сок из настоящих апельсинов, который Джин сделает. Ещё они достанут мармеладки и леденцы, но их количество, съеденное сыном, альфа всегда серьезно контролирует. — Что мне купить тебе по дороге домой? — спрашивает Сокджин, поправляя зимний шарф мужа на шее. — Хочешь карамельки? Может ириски? — Хочу шоколад, — мгновенно просит Чонгук. — Который с молочком. — Он про шоколадную каплю, которую мы молоком заливаем. Горячий шоколад, — обьясняет подробнее Намджун. — Тогда и молока надо купить. Там совсем на дне бутылки осталось. — Понял, шоколад который с молочком, — омега садится, чтобы притянуть сына ближе и поцеловать в лоб. Мальчик смеется, цепляясь за отцовский шарф на папе. Намджун стоит прямо за ним, рассматривая тёплое прощание. — Тебе захватить орехи на вечер? — обращается он к мужу. Тот согласно кивает. — Тогда увидимся через четыре часа, да? — Я буду смотреть на стрелки, — говорит Чонгук с детской угрозой. Альфа, придерживая его ногами, смеётся. Сын ещё не научился определять время по стрелкам, но он будет спрашивать, прошёл ли час, после каждых прошедших пяти минут. Никто не против. — Четыре часа. — Я приеду раньше, моя звёздочка, — Сокджин прижимается к его виску долгим поцелуем, нехотя отрываясь. Намджуна он целует в щёку быстро, и улыбается, легко скрываясь за дверью. Чонгук ждёт ещё минуту, после щелчка двери, а потом поднимает голову, смотря на родителя: — Хочу сырок. — Шоколадный или клубничный? — отец треплет его по волосам и не может отказать, когда сын тянет руки в немой просьбе взять на руки. Поравнявшись взглядом с Намджуном, он с радостью чмокает его в нос и смеётся. — Шоколадный в шоколаде с шоколадом! — вскрикивает мальчик. Альфа с улыбкой идёт с ним на кухню, в поисках творожных шоколадных сырков. — Чонгуки Шоколадные щёчки, будем есть шоколадные сырки с шоколадом и ждать папу. Часы тянутся медленно. Первое время Чонгук и правда постоянно смотрит на стрелки, взяв с отца обещание, сообщить ему, когда пройдёт первый час, второй и третий, а четвёртый должен ознаменоваться возвращением папы. Сначала они смотрели документалку про черепах на нат гео, а потом вместе разрисовывали таких же в розовый и фиолетовый в одной из книжек-раскрасок Чонгука. В нескольких местах фломастеры остались на стеклянной поверхности кофейного столика, что скорее всего было виной Намджуна, он никогда не был хорош в раскрасках. Сын же обладал отменным, не пойми откуда взявшимся, талантом в искусствах, хотя оба его родителя себя считали в полной мере бездарями в изобразительном творчестве. В какой-то момент Чонгук заскучал, ему вдруг разонравились цвета его фломастеров и не хотелось слышать громкие звуки телевизора. Он разлёгся на ковре и просто щёлкал языком, наигрывая какую-то свою мелодию. Намджун таким изменением удивлён не был, такое поведение оказалось свойственно сыну ещё с детства, сложно было увлечь его чем-то на долго. — Можно мне сок? — спросил мальчик. Его глаза сияли, отражая свет от люстр, а просящим дрожащим ресничкам, альфа никогда не научится отказывать. — Из морковки. — Мне нужно выжать морковку, ты подождёшь несколько минут? — А папа за это время не приедет? — Прости, звёздочка, — мягко извиняется отец. — Я буду быстрее, первый час уже прошёл. — Хорошо, — Чонгук тяжело вздохнул ему в ответ, возвращаясь взглядом к потолку. Раскинув руки и ноги, он мычал песни из своего шоу про цветные квадраты. Намджун поспешил на кухню, чтобы превратить пару свежих морковок в сок. Он потратил на это всего несколько минут, закинув в соковыжималку ещё несколько кусочков яблока и ягоды малины, чтобы Чонгуку было в удовольствие выпить целую кружку. Он уже искал крышку от его любимого цветного стакана, чтобы ему было удобнее пить своими крохотными губами. Намджун не мог перестать улыбаться, так сильно он любил своего сына и всё, что мыслями напоминало ему о мальчике. Альфа просмотрел почти два ящика, намереваясь посмотреть посудомоечную машину, чтобы найти крышку, когда вдруг раздался грохот и Чонгук закричал. Холод парализовал Намджуна на мгновение, таким он сына ещё не слышал. Он дернулся в комнату, заставая мальчика, сидящего на коленях у стола. Слёзы собрались в его глазах и он с ужасом смотрел на отца. Его щеку окрасило красным. В паре сантиметров от его глаза, зияла огромная для такой маленькой щеки рана. Кровь залила его лицо, шею и уже впитывалась в воротничок его детской футболки. Чонгук упирался маленькими ладошками в ковёр перед собой, огромными глазами смотрел на отца. — Папа, больно. Ноги вдруг стали невыносимо тяжелыми, Намджун не чувствовал, как ступает, в мгновение оказавшись рядом с ним. Дрожащими руками он не знал как прикоснуться к плачущему сыну. Слёзы теперь текли и по ране обжигая щёку и заставляя мальчика скулить громче. Паника захлестнула альфу в одно мгновение. Он всё смотрел на своего сына в ужасе и не мог заставить себя думать. Чонгук все продолжал кричать. — Папа! Голос отрезвил Намджуна на мгновение и он подхватил сына похолодевшими пальцами. Испачканными в крови ладошками, ребенок вцепился в его светлую рубашку. — Чонгуки, что… Что произошло… Нет, звёздочка, — умолял его Намджун, — не плачь, прошу тебя, тебе… тебе больнее от слёз, малыш, пожалуйста. — Папа, больно, больно, — он продолжал кричать не слушая, не способный успокоиться. — Болит! — Сейчас… Папа сейчас, — альфа силился не захлебнуться в своём бесконечном страхе и ужасе от происходящего. — Не будет больно, подожди, немного… Я- С сыном на руках он бросился в ванную, в шкафу они хранили обеззараживающее средство и вату. Ему нужно было только… Закрыть чем-нибудь ссадину, чтобы соль от слёз не раздражала рану, и кровь, которой до ужаса много. Они оба были испачканы в детской крови и Намджун не мог заставить себя перестать думать об этом. Одной рукой он продолжал прижимать Чонгука к себе, а второй, которая бесконтрольно дрожала, пытался вытащить ватный диск и вымочить его в обеззараживающем спрее. Как только он смог разобраться с этим, альфа постарался привлечь внимание кричащего ребёнка. — Звёздочка, посмотри, посмотри на меня, — просил он с дрожью в голосе. — Сейчас не будет больно, малыш, сейчас будет не больно и мы поедем к доктору, ладно? — Больно, — кричал мальчик. Намджуну был готов расплакаться вместе с ним. Ему стоило огромных усилий, притянуть окровавленную щёку мальчика, чтобы прижать средство к его лицу и услышать новый крик боли, заставивший его сердце в ужасе сжаться в груди. — Всё, всё, малыш, пожалуйста, сейчас будет легче, — продолжал умолять отец. — Мы сейчас спустимся вниз, к машине, и поедем к доктору, да? Чонгук всё продолжал плакать от боли, так что Намджуну пришлось прижать его ближе в своей шее и укачивать, повторяя утешающие слова. В панике он схватил телефон и ключи, не беспокоясь о том, чтобы надеть пальто. На бегу он обул первую пару ботинок, что увидел, и схватил одну из курток Чонгука, укутывая его в своих руках. — Сейчас, малыш, сейчас, папа очень торопится. Как в тумане он спустился в лифте, продолжал сходить с ума от плача сына, сел в машину, не зная, сможет ли на самом деле вести её. Чонгук жался к нему, покашливая от слёз. Намджун надавил на педаль, выруливая на основную дорогу, не всегда следящий за скоростью и с трудом управляющийся одной рукой, второй он продолжал успокаивающе гладить спину ребёнка. Они жили в самом центре, что позволяло им находиться в шаговой доступности от центральной клиники. — Ну, Чонгуки, поговори со мной, а? — стараясь отвлечь сына, произнёс альфа. — Мы скоро вернёмся домой, там будет папа, будем пить сок и есть мармеладки, да? Ничего у нас болеть не будет, обещаю. — Стол, — прошептал малыш так, что отец еле услышал его. — Я за ковёр, а потом ударился. Прости, па-ап. — Нет, нет, малыш, не проси прощения, все хорошо, — не отрывая глаз от дороги, альфа наклонился, прижавшись губами к горячему затылку. — Это папа виноват, не ты, прости папу, ты не виноват. В больнице Чонгука быстро приняли. Доктор, встретивший их в приёмной, оказался альфой возраста Намджуна, быстро нашедшийся и потянувший родителя и сына в кабинет. — Где рана? — твёрдо спросил он. — Щека, — собравшись, альфа потянул сына, чтобы показать его лицо врачу. — Давай, малыш, дай доктору посмотреть щечку и мы поедем домой, да? Чонгуки, прошу тебя. — Крови много, — тихо говорит мужчина. — Вероятно, понадобятся швы. — Можно дать ему какое-то обезболивающее? Ему очень больно. — Меня зовут Чхве Сонхён, у вас есть медицинская непереносимость? — У него аллергия на все антибиотики и йод, — быстро произнёс Намджун, когда врач потянулся к электронной лечебной карте. — Ким Чонгук, четыре полных года. Раньше мы только в плановую педиатрию обращались. — Я сейчас вколю обезболивающее, а потом осмотрю, как он успокоится, хорошо? Подержите его, будет лёгкий укол.

***

Ключи приземлились на тумбочку и Намджун с тяжестью выдохнул. Чонгук спал у него на руках, сопя в шею и иногда похлюпывая заложенным носом. Намджун поежился, теперь оказавшись в тепле, после двух декабрьских прогулок в одной окровавленной рубашке и легких брюках. Сокджин тут же вышел, встревоженный и испуганный, кидаясь к мужу и сыну. — Намджун, что- что произошло? Там на ковре кровь, это твоя? — Нет, — прохрипел альфа. — Это Чонгук. — Мамочка, — омега в ужасе прикрыл рот руками, его глаза остекленели. — Что произошло… Намджун ты что- весь в крови. — Я… Я- просто отошёл на минуту, сделать сок, а потом, потом он, раздался грохот и он закричал. Я забежал, а он весь в крови и слезах, — Намджун облокотился плечом на стену, отчаянно прижимая сына к себе. — У меня всё перед глазами… это моя вина, простите меня. Мы были в больнице, ему наложили два шва, там он почти не плакал, но пока ему не дали обезболивающее, он всё кричал. Сокджин не знал, что сказать: броситься к мирно спящему пострадавшему сыну или хотя бы попытаться помочь разбитому от произошедшего мужу. Намджун, бледный и взмокший, продолжал гладить детскую спину, скрытую курточкой, смотрел перед собой не мигающим взглядом. — Надо уложить Чонгука в кровать, раз он спит, — шёпотом произнёс омега. — Дай мне его, Намджун, — муж вдруг перевёл опустошенный взгляд на него и слёзы, застывшие в глазах прорвались, заливая щеки. — Нет-нет, чш-ш, ты не виноват, давай, дорогой, я отнесу его в кровать, а ты выкинь эту рубашку, давай. Нехотя, альфа передал сопящего ребёнка в родные руки и медленно направился в ванную. Стараясь привести себя в чувства, он несколько раз умылся и, скинув старую одежду, вытянул что-то из шкафа и вернулся в комнату к мужу. Сокджин встретил его в гостиной, тут же притягивая альфу к себе и утягивая на диван. — Ты испугался? — Я чуть с ума не сошёл, пока он кричал. Его слёзы жгли его, господи, эта рана показалась мне такой большой, но врач сказал, что все заживет и через неделю… — Намджун весь сжался в руках мужа, поддаваясь дрожи, рвущейся изнутри. — Как я мог это допустить… — Ну же, нет, ты не виноват, даже если бы ты был с ним, не факт, что мог успеть, даже если бы я был здесь, он все равно мог упасть. — Нет, нет, это моя вина, — промычал альфа в шею мужа. — Я бы поймал его, или… Ты знаешь, он всё извинялся передо мной, будто это его вина, а не моя. — Весь в отца, — произнёс омега мягко. Он осторожно прижался губами к волосам мужа и сжал его в объятиях. — Пожалуйста, Намджун, ты не виноват… — Папа, — тонкий голос раздался из прохода и оба родителя обернулись на него. — Мы с папой были в больнице. Прости, я упал. — Ну же, малыш, — тихо произнёс Сокджин. — Не извиняйся. — Папа расстроен из-за меня, — грустно протянул Чонгук. — Нет, звёздочка, нет, — повторял отец. — Я не расстроен, я просто испугался. Папа очень виноват перед тобой, прости меня. — Папа меня спас, — протянул ребёнок Сокджину, потянувшись в руки а-родителя. Тот тут же поднял его, усаживая на колени и слегка укачивая. — Папа отвёз меня в больницу и стало совсем не больно. Папа сделал так, чтобы стало не больно. — Папа нас всегда спасает, да? — Джин потянулся, чтобы поцеловать здоровую щёку сына. На стороне лица, где омеге ещё предстоит увидеть ранку, сейчас была приклеена белая повязка. — Скажем папе, что он у нас самый лучший? — Папа, спасибо, что спас меня, — почти позволив себе снова заплакать, Намджун прижал сына теснее. — Я больше так не буду. — Давайте смотреть мультики про драконов и не думать, да? Позже, вечером, когда Чонгук, теперь не собирающийся даже отпускать отца, разлёгся на широкой родительской груди, увлечённо следил за событиями второй части «Как приручить дракона», Сокджин мягко гладил волосы не пришедшего в себя мужа. — Такой страх я чувствовал только два раза в жизни, Джин, — шёпотом произнёс альфа. — В день, когда Чонгук родился и сегодня. — Ты всё сделал правильно и хорошо справился, — пообещал омега, поцеловав щёку мужа. — Ты самый лучший отец для Чонгука. Обещаю тебе. — Чонгук был прав, когда велел нам не любить Рождество, — Сокджин был полностью согласен с мужем. Намджун хотел бы в это верить. Но он всё ещё был тихушником и драконом. Настоящий огонь горел внутри и никто не был способен потушить его. Хотя, пока руки Сокджина так мягко касались его, а счастливый голос Чонгука звучал у его сердца, Намджун мог верить, что он на самом деле обрёл своё тёплое драконье место. Чонгук скажет, что это гнездо.