Мама

По привычке Сокджин не хлопает дверью. Ещё со времён, когда любой громкий или резкий звук в их квартире был под строжайшим запретом, он научился беззвучно открывать и закрывать любые двери. Даже сейчас, по прошествии времени, все старались не слушать резкую музыку или не говорить на повышенных тонах. И пусть изначально это было вынужденной мерой, сейчас это было вполне приятной привычкой. Тишина дополняла уют квартиры, скрывая их от шума города и рабочей жизни. Приходя домой, Джин мог чувствовать спокойствие и умиротворение, разговаривая тихо и получая то же в ответ. Сейчас же, Ким слышал, как созданное его руками спокойствие родного дома хладнокровно разрушено. Омега едва успевает снять уличную обувь, когда разбирает среди шума звонкий плач. Он разносится прямо из общей комнаты, отражаясь от стен квартиры, давно отвыкшей от внутреннего шума. Хмурясь, Сокджин мгновенно поддаётся инстинктам, оказываясь в ярко освещённой комнате. Его охватывает секундный ступор, когда он замечает рассерженную женщину: она сидит на краю дивана, чопорно сведя ноги, скрытые длинной юбкой. Она быстро смотрит на него, здороваясь кивком головы, выглядя при этом абсолютно неприветливо. На ковре напротив неё сидит ребёнок. Он сжимает маленькими ручками пару мягких игровых кубиков для изучения алфавита, ещё с десяток таких же лежат вокруг него. Лицо мальчика заливается слезами, маленькими водопадами, стекающими из его огромных глаз по раскрасневшимся пухлым щекам. Зарёванный, он даже покашливает из-за недостатка воздуха, будто плачет уже не первый час. Оцепенение Сокджина разбивается мгновенно, и он подхватывает сына на руки, опустившись коленями на ковёр. Мальчик тут же цепляется его шеи, прячась в руках родителя и сжимаясь на его груди. Ким целует его в макушку, гладит маленькую спину, укутанную детской толстовкой персикового цвета. Зачем-то Джин тут же вспоминает, как покупал её в начале этой недели перед тем, как вынужденно оставить сына на попечение няни в течение нескольких часов в день. С самого начала ему не нравилась эта идея, хотя его работа занимала лишь три часа после обеда, его сердце чувствовало боль от разлуки с ребёнком, от которого он не отходил с момента его появления. Сейчас, даже не зная ситуации, он уже знает, что не вернётся туда на следующей неделе, даже если там развалится всё до основания. Мальчик, всё ещё рыдающий в его руках, значит в миллион раз больше. Омега поглаживает его, стараясь успокоить, и остановить пугающий похрипывающий кашель, периодически издаваемый его сыном. Перебирая его темные волосы пальцами, он слегка укачивает его, ощущая, что это понемногу срабатывает. Малыш на мгновение отрывается от тёплой шеи родителя, чтобы произнести: — М-ма-ма… Сокджин тут же целует его лоб и щёки, улыбаясь своему маленькому сокровищу. Он забывает о няне на всё это время, позволяя сыну снова уткнуться в свою шею. Женщина напоминает о себе тут же: — Какой глупый ребёнок, — Джин чувствует мгновенную злость. Он поднимает ошарашенный взгляд на омегу преклонного возраста перед ним. Она выглядит ещё более злобной и пугающей, даже для него, взрослого человека, не говоря уже о ребёнке едва двух лет. Она говорит громко, строгим голосом. Мальчик сжимается в руках Кима. — У тебя нет мамы. Это папа, сколько раз повторять. Не поощряйте его, Мистер Ким. Пусть плачет, такое нужно пресекать. — Да что вы, чёрт возьми, себе позволяете? — он тут же вскакивает на ноги, выпрямляясь. Аджума перед ним устало вздыхает, смотря на него, как на неразумное дитя. — Кто дал вам право так говорить с моим сыном? — Вы ещё молодой родитель, — медленно объясняет она, её голос звучит так, будто в комнате, помимо неё, сплошные глупые дети, — вам недостаёт опыта, в том, чтобы отучить ребёнка от такого. Но он должен научиться понимать. Иногда следует повысить голос и переждать глупую истерику. Это называется воспитание. — Это называется дурость, — рявкает Сокджин, непроизвольно повысив голос. — Что вы несёте? — Вы не мать ему, — с напускным терпением проговаривает она. — Ребёнку нужно запомнить, что вы, хоть и омега, мужчина. Мужчину нельзя звать мамой. — Из-за этого вы довели годовалого ребёнка до истерики? — Ким чувствует, как внутри всё начинает трястись. — Он задыхается! Малыш в его руках снова кашляет и жмётся ближе. Отвлекаясь, Джин гладит его спину, целует висок и успокаивающе укачивает, чуть шепча. Его руки дрожат, но омега заставляет себя подавить это, ставя ребёнка в приоритет. — Это всё капризы, — бурчит старшая омега. — Приди вы на полчаса позже, он бы не получил желаемой реакции и успокоился. Вы воспитываете его избалованным и глупым. Он начал звать маму через час, после вашего ухода. Спокойного тона он не понимает, мало того, он абсолютно нетерпелив, не умеет себя вести. Ужасное воспитание. — Закройте рот, — рявкает Сокджин мгновенно. Он закипает с каждым словом всё сильнее. Джин прижимает сына, отдавая все действия в руки защитным инстинктам. — Не много ли вы себе позволили? — Это моя работа, Мистер Ким, — строго произносит аджума, — ваш муж, альфа, нанял меня, чтобы я позаботилась о воспитании этого ребёнка. Я работала со многими детьми и вполне нормально, что знаю больше вашего. Не стоит лезть в мою работу. Сокджин почти смеётся. Он слышит каждый упрёк в свою сторону с самого начала. От «хоть и омега» и до «знаю больше вашего», будто она имеет на это хоть какое-то право. Это смешит его так же сильно, как и злит. Очередная престарелая консервативная тётка, ненавидящая парней-омег и толкающая идеи всеобщего повиновения альфам. С самой первой встречи Ким видел, с каким пренебрежением она относилась к нему, смотря в рот его мужу, следуя этому дурацкому «слово альфы закон-бла-бла-бла я старая дура-бла-бла-бла живу в тупом мире предрассудков». Но она была квалифицированной няней с лучшими рекомендациями и огромным опытом, поэтому он надеялся, что самое дорогое в его жизни находится в хороших руках, всего, мать твою, три часа в день. Но Сокджин был безжалостным, когда дело касалось его ребёнка. Никому в мире он не позволит так обращаться со смыслом его жизни. — Послушай, что я тебе скажу, старая дура, — он устало прикрывает глаза, когда её лицо окрашивает гнев. Ему всё равно на этикет и вежливость. Сын в его руках всё ещё кашляет из-за долгого плача. — Не знаю уж, были ли предыдущие семьи такими же отбитыми консерваторами, как и ты, а может, они просто приходили на-пол-часа-позже, я надеюсь, что другие дети не были травмированы твоим мерзким лицом и голосом. Ни тебе, ни кому-либо ещё, будь он альфой или омегой, я не позволю даже смотреть на своего сына так, как ты сейчас. Я сам решу, как мой сын будет называть меня. Я буду его мамой столько, сколько захочу и это не твоё собачье дело. Я ясно выражаюсь? — Мистер Ким- — Вы уволены, — отрезает он безапелляционно. — Покиньте мой дом немедленно. — Я вынуждена сообщить вашему мужу об этом, — ядовито произносит она, но всё же поднимается с места. Малыш хлюпает носом у Джина на плече. — Вам придётся извиниться в понедельник. — Поверьте мне, мы больше не увидимся, —он провожает её к двери, укачивая сына, мальчик всё ещё подрагивает в его объятиях, но, пригретый на груди родителя, он понемногу затихает. Пренебрежение им в сторону его альфы никогда не было чем-то новым. Будто он был зверушкой для своего мужа, без права голоса, с единственной функцией — продолжением рода Ким. Аджума быстро надевает свою обувь и подхватывает пальто. Её лицо выглядит оскорблённым, но в глазах читается уверенность в том, что муж заставит Сокджина извиниться. — Всего доброго. Омега грубо хлопает дверью вслед за няней и вздыхает. Он прикрывает глаза, силясь унять разыгравшуюся мигрень. Сокджин надеялся на родную тишину, а в итоге получил целый рок-концерт, судя по разведённому шуму. Перехватив сына удобнее, он возвращается в комнату, присаживаясь на диван. Ребёнок все ещё прижимается мокрыми щёчками к его шее: — Солнышко… — тянет он мягко, сажая малыша на собственных коленях. — Посмотри, она ушла… — Мам… — сын снова кашляет, тихо, приходя в норму. Ведомый голосом Джина он отрывается от родительской шеи и смотрит красными заплаканными глазами. На щеках расцвели россыпью белые и красные пятна, укрытые подсохшими слезами. — Мама… — Мама тут, — улыбаясь, Сокджин вновь оставляет на лице ребёнка несколько поцелуев. — Мама с Чонгукк-и. Мальчик сопит тихо, сглатывает и дышит ртом из-за заложенного носа. Он хмурится слегка, растирает ладошками глаза и часто-часто моргает. Чонгук недоверчиво ворочается, оглядываясь и ища взглядом противную няню, проверяя, не мешает ли она его общению с родителем. — Аджума больше не придет, — с готовностью сообщает омега. На лице сына расцветает улыбка и он громко хлопает ладошками. — Я больше не пойду на работу и буду со своим любимым Чонгукк-и, да? — Да? — переспрашивает мальчик и смеётся счастливо. — Да! Чонгук тянется и несколько раз прижимается к щеке Джина губами, с любовью целуя родителя и радостно обнимая его. Ким наслаждается весельем сына, который, так же, как и он, не становится слишком громким, даже когда вскрикивает, приученный к тишине. Омега представляет, как весь этот день он ждал его возвращения, скорее всего, несколько раз спросивший у няни, где его родитель. Чонгук не шумный и не капризный, Сокджин хорошо знает своего ребёнка, и он, уж точно, далеко не глупый. С самого рождения он был смышленым и понимающим, полностью как его отец и это то, что Джин ни за что не простит этой женщине. В его голове, на самом деле, всё дрожало даже от воспоминаний о плачущем сыне. Ким не мог и представить, что сказала няня, чтобы довести вечно спокойного Гукки до такого. Ребёнка, который редко плакал даже во время режущихся зубов. На самом деле Джин был непередаваемо зол. — Она сказала, — сопит Чонгук. — Что мамы нету. — Глупая, правда? — играючи Сокджин улыбается сыну. — Я же здесь. Как это меня нету? — Здесь, — соглашается мальчик, мягко касаясь лица омеги. Он гладит щёки Сокджина, научившийся этому от своего отца. Ким на это улыбается. — Не уходи, ма-ам. — Не уйду, — обещает он. — Папа тоже скоро приедет. Завтра все будут дома, с Чонгукк-и. При упоминании отца ребёнок ещё радостнее оживился. В ожидании выходных Чонгук обычно проводил свои дни, наученный тому, что по субботам и воскресеньям у них были дни «Чонгукки и папочек», из-за того, что отец работал остальные пять дней. Альфа был отличным папой и лучшим мужем, занимаясь сыном всё свободное время, но в будни он обычно был достаточно занят. Сокджин знал, что, проводя с сыном недостаточно времени, его муж чувствовал постоянную вину, поэтому в их семье выходные дни всегда проводились вместе. Это было лучшим временем для них. Он и Чонгук провели весь вечер за любимой раскраской ребёнка с Принцессами Диснея. Наблюдая за тем, как упорно сын давит на жёлтый карандаш, добрые десять минут закрашивая волосы Раунцель, растянувшиеся во весь разворот, Сокджин силился понять, почему тот факт, что сын называет его «мамой» был такой проблемой. Безусловно, слово привычно носило в себе обращение к женщине, ведомое социальными убеждениями и традиционным толкованием слов, но, в конце концов, ни для него, ни для Намджуна это никогда не было чем-то проблемным или режущим слух. Первым словом, которое произнёс сын было «пап» адресованное именно Сокджину. «Мама» появилось в его обиходе немногим позже, просто однажды Чонгук обратился так к своему папе-омеге и ни Джин, ни Джун не посчитали это чем-то, что стоит исправить. Признаться, Сокджин скорее гордился этим. Он родился в семье с мамой в то время, как у Намджуна были отец и папа. Альфа даже рассказывал, что в его семье было принято не окрещивать никого словами имеющим половую принадлежность и он звал родителей по имени. Сокджин всегда был сыном своей мамы. Его связь с ней была выше всего, пока он был ребёнком. Так что «мама» от его собственного сына было словом, которое осчастливило омегу. Он был уверен — Чонгук знает разницу между женщинами и мужчинами так же, как между альфами и омегами. Беспокоиться было абсолютно не о чем. Намджун был дома в привычные двадцать один тридцать. Его пальто приземлилось на свою законную вешалку и Чонгук уже был у него на руках, с готовностью принимая отцовские поцелуи. Намджун также получил несколько детских чмоков в свои щёки, а также самый важный — в нос, прежде чем он проследовал в общую комнату к своему любимому мужу. Сокджин был там, в полной готовности так же подарить Намджуну поцелуи. Гукки радостно смеётся, когда его родители быстро целуют друг друга, обнимая его и заключая в двойные теплые объятия. — Устал за день? — спрашивает Намджун, одновременно воркуя с сыном. — Я должен спросить тебя, — смеётся омега. — Ты уложишь Чонгукк-и? — Гукки хочет спать? — альфа кивает, ожидая ответа сына, прежде чем направиться в комнату. — Гукки спать, — мальчик несколько раз кивает, и отец с готовностью направляется в его комнату, пока его муж следует на кухню. — Если Гукки будут снова сниться плохие сны, — Намджун шепчет, прижимаясь ко лбу сына губами, — Гукки обязательно должен прийти спать к папочкам, да? — К папочкам, — ребёнок возится в кровати, раскладывая несколько любимых игрушек вокруг, заставляя отца смеяться. Мальчик в любом случае раскидает их во сне, но это всегда будет его вечерней рутиной. — Няня больше не придёт, — Чонгук тут же смотрит на Намджуна своими огромными пытливыми глазами, обрадованный словами. — И мама никуда от нас не денется, да? Не слушай никого, Гукки. Мы всегда будем рядом. — Папочки и Гукки, — произносит Чонгук счастливо, его зубы сверкают в улыбке. Намджун тут же целует его в лоб, включая мягкий приглушённый свет ночника. — Спи, моя радость. Сокджин ждёт его за обеденным столом. Его глаза не выглядят усталыми, он скорее вымотан произошедшей ситуацией. Намджун, на самом деле не знает, что конкретно произошло. Аджума просто позвонила ему примерно в то время, как Джин должен был оказаться дома и прочитала лекцию о том, что его омега много себе позволяет, а так же, что его сын «неуправляемый и его нужно отучить обращаться к мужчине, как к матери». Узнав, что муж уволил няню, альфа пожелал всего хорошего и удалил номер. Он в любом случае понимал, что, если его муж сделал это, увольнение няни было делом приоритета Чонгука. — Что произошло сегодня? — мягко спрашивает он, присаживаясь вплотную к Сокджину. — Когда я пришёл, — он вздыхает. — Чонгук захлёбывался слезами. Он даже кашлял из-за этого, представляешь? А эта… сидела там и смотрела на него, не делая ничего. Его так трясло, Джуни, я думал, у меня будет инфаркт, — Намджун выглядит более чем разозлённым, и Джин с нежностью касается его лица. — Она видимо пыталась объяснить ему, что я «папа», а в итоге сказала, что никакой мамы у него нет. Старая идиотка. — Что за дурость? — Думаю, она просто старая и консервативная, — Джин пожимает плечами. — Вы, хоть и омега, но мужчина, бе бе бе, — Джун улыбается на передразнивания, но сами слова заставляют его напрячься. — В целом стандартная ТыжеОмега херня с тем, что я только рожать и годен, а тут ещё и парень. Куда-то свой рот открываю, а надо бы только на твою ширинку. — Хён, ты же знаешь, что это не так. Я, конечно, в восторге от комбинации рта и ширинки, но со своей стороны тоже, так что… — Ты лучший муж, Джуни, — голова омеги мягко приземляется на намджуново плечо. Их руки сцепляются, а ноги переплетаются между собой. — Я всё знаю, это даже выглядело смешно, но Чонгукк-и. Какая проблема в «маме», я правда не понимаю. — Я думал над этим, — произносит альфа задумчиво. Он касается волос мужа, мягко убирая их с красивого лба. — Мама для него не обращение к женщине, это скорее к тому, чьей частью он является. Ты тот, кто выносил его, ваша связь сильнее всего в природе. Он часть тебя. Думаю, он просто чувствует это на биологическом уровне, даже не придаёт этому значение. Когда он говорит о нас обоих, то называет «папочки», Гукки знает, что ты папа для него. Наверное, «мама» — это его любовь к тебе. Больше, чем что-то сознательное. Я правда рад, что он не вешает на слова ярлыки, не даёт чему-либо пол даже сейчас. Пусть он окажется в обществе детей и, возможно, это все равно рано или поздно проявится в нём, но сейчас это просто не имеет значения. Ему нравится розовый цвет, Рапунцель и он зовёт тебя мамой, потому что любит больше всего на свете, надеюсь, так будет очень долго. Сокджин всхлипывает на его плече и жмётся ближе, прямо как Чонгук пару часов назад. Намджун улыбается, обнимая его. — Да, Джунни. Я хочу, чтобы он звал меня мамой как можно дольше. Прежде чем лечь спать, Джин заходит в комнату к маленькому сопящему сокровищу и какое-то время сидит возле его кровати, рассматривая. Его крохотный Чонгукки самый прекрасный мальчик во всём мире, и Сокджин никому не позволит говорить об обратном. Он будет его мамой столько, сколько сам Чонгук этого захочет. Намджун появляется в комнате и осторожно поднимает сына на руки. Большая часть мягких игрушек уже разбросана по полу, но плюшевая синяя лошадка остаётся зажатой в его маленьких ладошках. Детские штаны задрались до колен, и отец осторожно поправляет их. Альфа убирает волосы с его лба и смотрит на мужа: — Он любит спать с нами, давай наслаждаться этим, пока он позволяет. Они спят вместе, папочки и Чонгукки, обнимаясь во сне и, никому из них не снятся плохие сны.