Пусанская ведьма

       Все закончилось слишком быстро. За поимкой убийцы последовали одинаковые дни допросов и выяснения обстоятельств, суд, последняя встреча. Тэхен не говорил, лишь изредка отвечал односложно, кивал или качал головой. Он вечно смотрел куда-то вниз безразлично и нечитаемо, изредко мог наградить прямым пустым взглядом, от которого становилось жутко. Были и вспышки гнева, ночные истерики и состояние, напоминавшее самую настоящую ломку. Ему тяжело было без убийств. Чимин не знал, как относиться к тому, что маньяка признали невменяемым и по результатам экспертизы определили в психиатрическую больницу без срока. Следователь просто старался бороться с закипавшим изнутри желанием мстить и думать лишь о том, что преступник так или иначе оторван от мира и больше не способен вредить. Люди в безопасности, серия убийств прекратилась, это главная цель его работы, а личные счеты уже потом. Мириться с собственными потерями всегда невыносимо сложно, но Чимин учился этому, переступая каждый день через себя.        Полная картина была выстроена только предположительно, потому что сам Тэхен молчал. Джиан наконец выдала свою жуткую тайну, она долго рассказывала следователю о том, с чего все это началось еще в самом детстве, о том, как знала об убийствах и умалчивала от страха за брата. Ее спасло лишь то, что они были родственниками. Тэхен разорвал связь с ней и семьей после окончания школы, тогда же взял новое имя и переехал в Сеул, где продолжил свое дело, там же познакомился с Чонгуком. Эти отношения по-прежнему оставались темным пятном в истории, которое трактовать можно было по-разному. Родственники Чонгука никаких ответов дать не могли, они о Тэхене знали только лишь его имя, а сам Тэхен при любом упоминании Чонгука окончательно уходил в себя и однажды едва не лишился сознания. Чимин видел только два объяснения — Тэхен все это время использовал богатого парня для размеренной жизни или же он по-настоящему любил, во что верилось гораздо больше. Тэхен, очевидно, был болен и любить Чонгука он тоже мог только по-своему, ненормально. Никто не знал, что происходило за стенами их дома, но ввинченные в стены крюки, ремни, кляпы и другие подобные вещи говорили сами за себя. Может быть, он упивался доминированием, может быть, выпускал таким образом пар, одно ясно — он никогда не принуждал Чонгука. Еще одна загадочная личность в этой истории. Что заставляло его терпеть все это, знал ли он об убийствах, а если знал, почему скрывал и продолжал жить с маньяком? Этого Чимин не знал и понимал только, что не узнает никогда.        Причастности Сокджина не было никакой и вовсе. Он просто ввязался во все это случайно. По его рассказам Тэхен сам пришел к нему и стал инициатором тайных отношений под предлогом тирании Чонгука. Сокджину просто приятно было заполучить мужчину конкурента, он не мог и подумать, что все это было пропитано ложью. Вероятно, Тэхен завел эти отношения, чтобы быть ближе и иметь доступ к клубу, намеренно убивал в нем для запугивания, чтобы избавиться от конкурента… Снова все упиралось в Чонгука. Весь спектакль в «Эпифании» разворачивался именно ради него, потому что Чонгук так горел желанием заполучить клуб. Тэхен убивал, потому что ему это нравилось, он просто не мог по-другому существовать, но параллельно он преследовал вполне осязаемые цели.        Убивать и при этом получать выгоду было приятно. Еще приятнее — получать от этого чувство азарта и увлекательную игру. Тэхен убил Хосока чисто случайно, он и понятия не имел, что попался ему именно молодой человек следователя, но деталь эта стала прияным бонусом, потому что события развивались все интереснее. Обыкновенная серия убийств превратилась в игру со следователем, добавлявшую огонька в жизнь. Вот только Тэхен, при всей своей осторожности, все равно порой действовал импульсивно и необдуманно, навлекая на себя подозрения неизбежно. Попробовав перевести их на Сокджина, потерпев неудачу, он сделал самый болезненный выбор в своей жизни — поставил себя выше Чонгука, начав переводить подозрения на него. О таком размышлять было тошнотворно.        Выходя из здания суда, Чимин не знал, сколько времени должно пройти, чтобы эта история наконец выветрилась из мыслей. Даже теперь, когда все закончилось, он не мог перестать думать. Потому что Пусанская ведьма забрала слишком много, потому что наложила своими действиями слишком яркий отпечаток. Чимин хотел бы все это забыть, но это казалось целью непосильной.

***

       Чимин пришел на кладбище впервые с момента похорон. Он не верил в духов и жизнь после смерти, никогда не думал, что разговор с надгробным камнем можно приравнивать к разговору с усопшим, всегда считал это бесполезной глупостью, но не сегодня. В очередной день взятого для разгрузки отпуска он внезапно ощутил желание сходить к нему. Навязчивое и странное, оно преследовало весь пасмурный день, к концу которого Пак наконец сдался. Пусть Хосок его не увидит и не услышит, ему просто жизненно необходимо было очутиться рядом.        Чимин стоял на открытом месте, обдуваемый жутким ветром, по ощущениям возвращаясь в тот самый день похорон. Снова не было грусти, просто непонятное состояние, от которого хмурились брови, темнел взгляд и опускалась голова. Он смотрел неотрывно на аккуратную табличку, ловил себя на внезапном порыве сказать что-нибудь, но сам себя затыкал, осознавая всю глупость этого порыва. Ему не хотелось говорить в привычном понимании, просто нужно было… попрощаться? Чимин на самом деле попрощался уже давно, но смерть Хосока слишком сильно связана была с делом Пусанской ведьмы, поэтому принять ее было сложно до сих пор. Сложно было отпустить.        — Ты, кажется, не верил в эту дребедень, — раздался знакомый голос сзади, и по пригнутой от ветра траве зашуршали знакомые неторопливые шаги.        Чимин усмехнулся едва заметно, не отрывая взгляда от имени на надгробии. Юнги дарил совсем другое чувство. Он словно из будущего, из новой жизни, в которую Чимин так рвался. Он чувствовал, что должен отпустить холодный камень, чтобы уйти с Юнги. Так было нужно, такова жизнь.        — Следишь за мной? — слова вылетели необдуманные и странные, с Юнги всегда так. С ним легко и непосредственно, с ним спокойно и приятно до головокружения.        — Нет, просто вижу тебя насквозь, — в привычной манере пожал плечами Мин, всем своим видом выражая безразличие. Он все еще строил из себя нечто странное, все еще играл с Чимином, делая вид, что не влюблен в него по уши, но всякий раз менялся, стоило Чимину отвести взгляд. Тогда Юнги смотрел совсем иначе, и даже теперь, говоря так легко и безразлично, он изнутри горел желанием сохранить их связь.        — Хочешь мне что-нибудь сказать? — тихо спросил Чимин, переводя взгляд на этого абсолютно необыкновенного парня в драных джинсах и яркой толстовке. Он лучше серого камня в разы, с этим так глупо спорить. Так зачем цепляться за безмолвное надгробие, если совсем рядом живой и настоящий?        — Нуу… — протянул Мин, игриво стреляя глазами, — ты довольно крут. — Они лишь изредко пересекались после поимки убийцы, после суда не виделись и вовсе. Пак тогда сильно отгородился и Юнги к себе не хотел даже подпускать, решив остаться на некоторое время наедине с собой.        Чимин тихо усмехнулся и снова отвел взгляд. Конечно же, он замечал, как Юнги тянулся к нему, как скрывал за язвительностью и шутками свои настоящие чувства, просто потому что привык так делать. Он видел все это, но все равно пока не шел навстречу, не от того, что не хотел, а напротив — еще как хотел и относился слишком трепетно, чтобы торопить события.       Качнувшись в нерешительности, Юнги носком ботинка легонько толкнул ногу Пака, и снова посмотрел на него своим излюбленным загадочным взглядом. Это вышло так застенчиво и искренне, так несвойственно Юнги и от того еще более очаровательно.        — Нет, — точно истолковав его немое предложение, отрезал Чимин, но тут же добавил, — не сейчас, — снова странные блоки в голове, от которых так хотелось бы избавиться.        — Да ладно, ему уже все равно, — Мин кивнул на серый камень, а у самого в глазах разочарование.        — Я знаю. Просто… дай мне время, — попросил Чимин, словно самого себя уговаривая.        — Этот ублюдский коп сведет меня с ума, — сквозь зубы процедил Юнги, отворачиваясь и с гордо поднятой головой уходя с кладбища.        Чимин смотрел ему вслед с теплой улыбкой, повернулся к надгробию, в очередной раз пробегается взглядом по знакомым буквам, прощаясь. Он ушел через несколько минут, непривычно спокойный, впервые за долгое время с явным умиротворением на уставшем лице, потому что все ужасы позади, и этот холодный камень остался в прошлом, а у ворот упрямо ждал Юнги, снова нацепляя свое невозможное наигранное безразличие, от которого хотелось только тепло улыбаться.