***
Тяжёлые двери тронного зала со скрипом распахиваются, и свет бьёт в лицо. Миён морщится, постепенно привыкая к яркому сиянию изящных фонарей. — Миён-сама, — раздаётся приятный мужской голос в конце тронного зала, — Вы внезапны с визитом. Что-то случилось? — Приношу свои извинения. Девушка кланяется, одергивая забывшегося Сокджина. Плитка на полу как зеркало, отражает и блестит. Вообще всё в этом зале блестит, словно сотни уборщиков сутки напролёт драили его, чтобы добиться такого сияния. По истине завораживает, аж глаз слепит. — Вы проделали долгий путь, — тэджо поднимается с трона, рукой повелевая слугам, — Наверное, вы голодны? И вмиг стол посредине величественного зала как по волшебству множеством явств наполняется. Добрую половину из них ни Сокджин, ни сама королева, хоть и выросла во дворце, наверное, и в глаза-то никогда не видовали. Миён неслышно хмыкает. Они едят молча. И тэджо, и жена его, такая красивая и нежная на вид, известная Миён не по наслышке как мудрая, но твердая в своих убеждениях женщина. Интересно, сможет ли Чо когда-нибудь стать такой же? — О чём задумалась, Миён-ни? И голос у неё очень красивый. Как будто бы у мамы. — Мне жаль, что пришлось потревожить вас, Шихён-сама, Лидо-сама. — Да что ты, — заботливая рука подкладывает девушке ещё мяса, — Я ведь тебя ещё вот такой малышкой помню, ты нам как родная. Расскажешь, что тебя привело к нам столь внезапно? Миён тяжело вздыхает. Ей казалось, что говорит о таком будет проще, но некий ужас пробирается под корку и словно изнутри поедать начинает. Она ведь не убийца, так почему же сейчас ей так страшно говорить? — Я… Стоило ей только собраться с духом, как по зале громкое ойканье разлетается. Сокджин, немного скривившийся из-за горячего чая на груди, чуть напуганный, наверное, самой неожиданностью, и бедная горничная, что в мыслях наверняка уже с жизнью прощается. — Ты в порядке? — Миён протягивает парню платок, — Где твои манеры. Ким смято улыбается, извиняясь перед испуганной служанкой, что пролила ароматный травяной чай на его одежды. Мол, сам виноват, всё правда нормально. — Она сегодня первый день, вы уж простите её, Сокджин-сама, — смеётся тэджо. Чо вздрагивает. — Это не Сокджин. — Что? — То есть, — девушка мнётся, — это Сокджин, но не тот, о котором вы подумали, Лидо-сама. Вы же слышали об убийстве в Эпифимии? В ответ лишь отрывистый кивок. — Он… Он и правда мёртв. Меня обвинили в его убийстве, меня подставили, я уверена! Меня хотели казнить, но мне удалось сбежать. Во дворце переворот, сейчас там вся тьма собралась. Человек, что рядом со мной — мой верный слуга, что помог мне жизнь сохранить. Его внешность всегда была столь сходна с погибшим королём, это лишь совпадение, Лидо-сама. Лицо тэджо явно не выражает особой радости. Он прожигает Сокджина взглядом, изучая каждую деталь, каждую родинку. Не уж то они и впрямь так похожи? Киму даже как-то не верится, что он копия почившего короля, однако этот взгляд тэджо все сомнения рассеивает. Он не просто изучает или разглядывает, он сквозь рентген, что в этой эпохе, наверное, ещё и не изобрели, пропускает. — Правда похож. Мне должно быть стыдно, что я позволил себе допустить ошибку. — Действительно, как две капли, — восхищается Шихён, также разглядывая гостя, больше, словно диковинную пташку, нежели человека. — Твоей смерти желает народ твоей страны, люди, жизни которых являются и твоими. Ты пришла сюда, чтобы просить у нас армию? Пойдёшь войной на них? — Моя сестра восходит на трон. Тэджо взгляд в окно устремляет, размышляет. — Даже и думать тут нечего, — прерывает молчание твердый женский голос, — Мы дадим тебе кров, Миён-ни, ты можешь оставаться у нас, сколько пожелаешь. Однако мы не хотим рисковать жизнями своих подчинённых. — То есть… — Пеларгос принимает нейтралитет в будущей войне. Это твоя битва, милая, прости нас, но вернуть свой трон лишь ты сама сможешь. На большее-то девушка и не особо надеялась, честно говоря. Она понимает, всегда понимала. Жизни своего народа… Тысячи жизней, что должны процветать, дабы заполнять страницы своих историй счастьем. Нет места в этом мире страданиям и войнам, не должны люди такие истории писать. И всё же… Нет, именно, чтобы защитить эти невинные истории, она должна сражаться. Без крови не обойтись, Миён знает. Но она готова пожертвовать сотнями ради тысяч. Не это ли равноценный обмен? Увядшие цветы жизни и оборванные на полуслове истории одних во имя счастливого конца других. — Благодарю, — девушка поднимается, взглядом Сокджину, довольно пожирающему сомнительного вида мясной кексик, на выход указывая, — Я правда признательна, что вы позволите нам остаться здесь какое-то время, прежде чем я решу, что буду делать. Шихён одобрительно кивает. — Удачи. Лишь в пустом коридоре, когда двери тронного зала плотно захлопываются, оставляя их наедине, Чо позволяет себе на пол опуститься, носом зарываясь в широкие рукава. — Ты в порядке? Спрашивает, будто бы сам не видит. Этот Ким Сокджин, он действительно такой дурак? — В полном. Пойдём.***
Лидо тяжело вздыхает, откидываясь на спинку обитого мехом кресла с золотой отделкой и легонько покачиваясь. — Ты так сказала, они теперь решат, что я подкаблучник, — театрально тянет мужчина. Шихён мило улыбается и взгляда от фонаря в углу зала не отводя. — Как думаешь, она справится? — Раз этот парень здесь… Наверняка. И правители Пеларгоса удаляются через заднюю дверь, а свет в зале вмиг тухнет, стоит им лишь порог переступить.***
Миён выходит расстроенной. За ней Сокджин. И Хосок, который ждал в коридоре, прикрывает огромные двери. С одной стороны хорошо, что их приютили, хоть и временно, а с другой, что они смогут сделать, когда милосердие тэджо исчерпается? Сколько у них времени есть? Успеют ли сойти снега в Пеларгосе? Сейчас главное — не подавать виду. Если сама королева будет выглядеть разбитой, то не сможет за собой никого повести. Поэтому, собрав всю волю в кулак, Чо оборачивается к своим спутникам, мягко улыбаясь. — Всё хорошо, мы поживём с вами до лета, как раз успеем что-то придумать. До коронации ещё далеко, им нужно время, чтобы привести Леонтарию в порядок. Хосок согласно кивает и накрывает ладони Чо своими. Этот жест ничего такого не значит, но Сокджину почему-то ой как не нравится. Становится не по себе. — Не волнуйтесь, я понимаю, что вам тяжело, но мы на вашей стороне. Вы вернётесь на трон. — Что случилось? У нас гости, а мне ничего не говорили? — из-за угла показывается девушка в длинном белом платье с полупрозрачными рукавами. Чёрные волосы собраны в высокую причёску, из которой торчит длинная деревянная заколка с бусинами на конце, Сокджин прежде никогда не видел подобных украшений. Незнакомка скользящей походкой приближается, и Миён, освободив свои руки, идёт навстречу. — Шухуа! — восторженно выдыхает Чо и заключает девушку в объятия. Та посмеивается, но не отдаляется, напротив, смыкает руки на чужой спине. — Миён, боже, я тебя сразу не узнала даже! Почему твой визит столь неожиданный? Хосок, разве я не должна была первой об этом узнать? Шухуа укоризненно смотрит на Чона. Сокджин отмечает, что она первая, кроме них с Миён, кто называет его по имени. Их контакт взглядами длится странно, можно даже сказать, неприлично долго, что не остаётся для гостей незамеченным. — Это неожиданно даже для меня. Гости по прибытии сразу попросили визита к Тэджо, имея срочный разговор. Поэтому вам стало известно об этом только сейчас, принцесса. — Ничего, главное, что я наконец встретила свою давнюю подругу. А что за спутник с тобой? Шухуа поглядывает на Сокджина. Тот смущается и чувствует себя лишним, хочется сбежать, потому что ответа ждёт и Хосок, а Миён не знает, что и сказать. — Это мой верный слуга, который помог мне сбежать, — честно отвечает Миён, удерживая лишь часть правды, — ты, скорее всего, ещё не знаешь, я позже тебе расскажу обстановку в Леонтарии. — Вот как… — Ё задерживает на Сокджине взгляд. Тому уж кажется, что его в чём-то подозревают, но принцесса быстро теряет к нему интерес, — Хорошо, давайте я тогда вам покажу замок, раз уж вы тут, да? Миён только рада этой затее, Сокджин кивком соглашается. А чем ему ещё тут заняться? Шухуа улыбается и просит следовать за ней. Сокджин всю дорогу наблюдает за, как оказывается, принцессой. Она почти всегда держит руки скрещенными на груди, говорит нерасторопно. Рядом с ней становится спокойно, появляется ощущение, что спешить некуда, нет никаких проблем. Замок, который показывает Шухуа, оказывается не менее интересным. Потолки достаточно высокие. Сами стены выкрашены белилами, но поделены перекладинами из тёмного дерева. Комнаты разделяются между собой раздвижными дверями из бумаги, Сокджин видел такие в исторических дорамах, однако в Пеларгосе они значительно грубее и прочнее, мастера тут явно искусные. — Вот тут у нас тронный зал — ведёт рассказ Шухуа, — кухня находится на первом этаже. В замке так тепло потому что отопление идёт от печей по полу. За это изобретение учёному даровали титул. Женские спальни находятся в правом крыле, мужские — в левом. Королевские покои этажом выше, но вам туда ход воспрещён. Пойдёмте, я хочу показать вам нижний этаж. Шухуа манит их вниз по парадной лестнице. Ким невольно засматривается на изображения на стенах. Многие из них украшены рисунками аистов и деревьев, где-то ягоды, но встречаются они довольно редко. — Аист является символом Пеларгоса. Чистота и непорочность. Именно таким его представляли первые короли и королевы. Однако эти птицы очень редко посещают наши края. Ах! Принцесса, увлёкшись своим рассказом, забывает смотреть под ноги, поэтому оступается, нелепо взмахивая рукой в попытке схватиться за перила. Но она не успевает ни упасть, ни удержаться — её ловит Хосок, в один миг оказавшийся рядом. Чон прижимает девушку к своей груди, поглаживая по плечу. — Что вы так? Не ровен час, ноги переломаете, — отчитывает он и так же быстро выпускает Шухуа из объятий, как и заключил в них. Принцесса извиняется и идёт дальше, ни от кого не скрывается, как её щёки оросило румянцем. Обход заканчивается ближе к ужину. Поскольку вещи гостей сохли у прислуги, через окна им показывают зимний сад. Несмотря на то, что сейчас весна, он не выглядел уныло — ветви украшены разными лентами, фонарями и игрушками. Посреди сада располагался замёрзший фонтан. По словам принцессы, летом тут намного красивее, Сокджин не верит. В своём мире он ни разу не видел подобной красоты, картина, открывшаяся перед его глазами, уступает разве что той, которую показала в лесу Миён с помощью магии. — Через несколько дней в столице пройдёт праздник в честь весны, после него, когда снега сходят, начинается посадка урожая, и горожанам некогда будет праздновать. — рассказывает Хосок. — Вы покажете нам его? — несмело начинает Миён. — Думаю, вам придётся посетить его самостоятельно. Принцесса не может выходить без охраны, а я и мой отряд будем патрулировать улицы. — Хорошо. Шухуа тихо вздыхает. Как грустно, что праздник придется наблюдать из окна. После ужина с тэджо, что на самом деле немного смущало гостей, Шихён просит Хосока проводить их в спальни, если тому не сложно. Чон не отказывается. Они все вместе поднимаются на второй этаж, Миён и Шухуа сразу с лестницы сворачивают направо, а Сокджин по привычке направляется за королевой, как Хосок разворачивает его на сто восемьдесят градусов и кладёт руку на плечо, заставляя пригнуться. — Хей, нет. Да ты у нас герой-любовник. — посмеивается Чон. — Ты о чём? — не понимает Сокджин и мечтает сбросить с себя эту тяжёлую руку. Командир тут точно не промах. — Тебе же ясно сказали, справа женские спальни, что ты там забыл? — Я же не собирался с ними спать в одной комнате, — фыркает Сокджин и всё же выпутывается из стальных объятий. — Смотри мне. Не дай бог тебе даже случайно увидеть хоть сантиметр обнажённой кожи принцессы — выколю тебе глаза. Хосок солнечно улыбается и хлопает Сокджина по плечу, ведя в противоположную сторону. Чон шутит, но Ким почему-то не сомневается, что своё обещание он выполнит. Его с Шухуа связывает что-то странное, это заметил бы даже слепой. Комната, которую выделили Сокджину, средних размеров и со всем необходимым. Хосок задвигает за ним дверь и идёт дальше. Жаль, было бы неплохо знать, где спит командир, это было бы полезно в случае чего. Вздохнув, Сокджин переодевается и ложится в постель. В голове слишком много мыслей и вопросов, которые он хочет задать. Кто такой Тёмный Лорд, о котором все говорят? Или убитый Ким Сокджин? Как Миён планирует отвоёвывать трон? Задумавшись, Ким ворочается в постели до полуночи, однако верх берёт усталость, он проваливается в сон.***
Как только вечерняя дымка окутывает столицу, город начинает сиять, словно начинённый сотнями драгоценных камней. Свет льется из самых недр дворцового сада, оттуда, где у озера расцветают первые весенние цветы. Разговаривая с Хосоком у ворот, Сокджин чувствует, как начинает нервничать. Уже минут десять прошло, а Миён всё нет. Чон всё шутит, мол, так оно принято, однако Джин всё равно в нетерпении постукивает носком сапога. Весенняя ночь на севере холодная, и даже ханбок с дорогой меховой отделкой не до конца спасает от ветра. — Ничего, разойдешься ещё, привыкнешь, — смеётся Хосок, похлопывая Кима по спине. Тот лишь фыркает и уже мечтает вернуться в комнату и укутаться в тёплое одеяло. Сокджину кажется, что сейчас ничего прекраснее этого домашнего тепла и горячего чая быть не может. Однако он понимает, как ошибался пару секунд назад, когда тяжёлые двери дворца распахиваются, и на ступеньках появляется девушка. Алое платье северян, отделанное белоснежным, как снег на горных склонах, мехом, кажется, идеально подходит нежным чертам Чо. Миён выглядит в нём как настоящая королева. Разве что её корону заменяет искусно сделанная и украшенная алмазными цветами заколка. Только сейчас Ким наконец в полной мере осознает, что перед ним самая настоящая властительница, что это хрупкое создание таит в себе волю, что крепче любой стали. Ким видит её и чувствует, как невидимая сила заставляет его склонить голову. Перед такой только на коленях стоять. — Почему ты так смотришь? — недовольно бурчит девушка, подбирая полы наряда в попытках сделать хоть шаг без угрозы споткнуться. Всё-таки у этих северян ужасно неудобная одежда. Сокджин тушуется, в смущении отводя взгляд. Право слово, чего это он. Хорошо хоть Хосок, такой улыбчивый, добродушно похлопывает Кима по плечу, мол, соберись, девушки всегда прекрасны, просто мы, порой, это не замечаем. — Я провожу вас до моста, — улыбается Чон, — нам всё равно в ту же сторону, а далее вы уж и сами не потеряетесь. Ночью в городе народу оказывается вдвое больше, нежели в тот единственный раз, когда только сойдя с корабля путники побывали здесь. — Шумно, — вздыхает Миён, провожая взглядом отряд Хосока, растворяющийся в свете уличных фонарей, и обнимая себя руками, — Шумно и холодно. Не в первый раз уже Ким кутает эти тонкие плечи, обтянутые алыми тканями, в свой плащ, однако рука предательски подрагивает. «Чёртовы дорамы. Нужно было меньше смотреть этих чёртовых исторических дорам», — злится собственной робости Сокджин и не обращая внимания на удивленную, но явно благодарную девушку, быстрыми шагами направляется в самую толпу. Слегка улыбаясь, Миён спешит за ним. — Хосок не говорил тебе, чем лучше всего заняться на фестивале? — Нет, но он велел обязательно сходить к морю. — Морю? — Чо выгибает бровь, — Разве не можем мы в любой другой день спуститься к нему? Ответа не следует, однако по немой договорённости оба сворачивают с главной улицы, оставляя шум ярмарки позади. Они спускаются по заросшей деревянной лесенке к самой воде. С каждым шагом шелест волн всё приближается, однако что-то здесь не так. Фонари. Здесь нет ни единого фонаря, однако свет разливается вдоль всего берега, от края до края, будто бы самой вселенной. — Невероятно, — шепчет Миён, машинально отступая назад. Море горит. Голубым огнём горит, и волнами на песок выбрасывается. — Оно словно живое. Как зеркало водяная гладь отражает небо, только-только начавшее покрываться первыми ночными звездочками. Как будто бы эти самые звезды поднимаются с самого дна и взлетают в самую высшую точку. Туда, откуда потом дождём падают вместе с первыми взрывами фейерверков. Бирюзовый, пурпурный, гранатовый. И море отражает, плывущие по волнам огоньки повторяют каждый оттенок, коим загорается небо. Словно они сошлись воедино. Вода и поднебесная, соединённые одними звёздами. — Природа безгранична и прекрасна, человек лишь порой смеет помочь засиять ей пуще прежнего, — внезапно раздаётся сзади мурлычущий голос. Сокджин вздрагивает, однако принцесса, снимая причудливую маску с лицом неземного зверя, лишь мило улыбается, разглядывая его напуганное лицо. Миён выдыхает. — Шухуа, как ты здесь? Ты же… — Принцесса я или кто? — театрально дует губки девушка, — Слишком грустно смотреть на праздник из окна, да и не увидеть оттуда всей красоты, что таится здесь. — Не опасно вам прятаться от собственной охраны? — интересуется Сокджин, а про себя подмечает, что, видимо, у королевских особ в этом мире просто в крови заложено сбегать отовсюду. — Это моя страна, мне нечего здесь бояться. И небо освещает очередной взрыв фейерверка, как и предыдущий, растворяясь в пучине зеркальных и сияющих волн. Они стоят так ещё какое-то время, любуясь утопающим в разноцветных огнях небом, и Сокджин ни слова более вымолвить не может. Потому что то, что сейчас происходит перед его глазами, действительно наяву, больше похоже на волшебство, это даже как-то проще осознать, нежели поверить, что властвует над этим действом сама вселенная. Это сильнее магии. На щеках девушек отражаются блики сверкающих в небе фейерверков. — Детям говорят, что это упавшие с неба слёзы дракона, поднимаются к звездам и взрываются, освобождая его и землю от печальный воспоминаний и помогая полям зацвести, — разворачивается Шухуа, освещая улыбкой всё вокруг себя, словно сама она маленькая звездочка. — Красивая легенда. — Это не просто легенда, — смеётся девушка, — Таким образом мы объясняем детям, что слёзы не проявление слабости, а шанс очистить душу и отпустить негативные эмоции. Такое лучше знать с юных лет, чтобы после было не так обидно. Сокджин отводит взгляд. Эта принцесса выглядит такой легкомысленной и наивной, однако говорит такие глубокие вещи. Это больше напоминает утопию, Ким даже представить себе не мог, что где-то в мире существует такая страна, буквально сошедшая со страниц красивого романа. Мысли парня прерывает Миён, задумчиво спрашивающая Шухуа, остались ли ещё драконы в Пеларгосе. — Их мало, и живут они все у дворца в отдельных помещениях. — Быть не может, — резко выдыхает Чо, — Мы видели одного в первый день! Я уж было думала, что умом тронулась, это было так… Девушка осекается, силясь нужные слова подобрать, однако как назло ничего в голову не приходит. — Величественно? — предполагает принцесса Пеларгоса, и, получая в ответ кивок вновь заливается смехом, переливающимся самыми звонкими колокольчиками. Сокджин не сразу решается прервать её вопросом, уж больно забавно наблюдать, как девушка смахивает подступившую от смеха слезу из уголка шоколадного глаза. — Они не будут участвовать в фестивале? Шухуа по-прежнему улыбается. — Будут, но позже. Всему своё время. Вскоре они поднимаются обратно в город, оставляя позади сверкающие волны, и тонут в новом потоке света, на этот раз уже от милых гирлянд с фонариками, протянутых по всем улицам. Такие обычно вешают только в самые важные праздники, как этот. На прилавках самые разные вкусности и безделушки продаются, кое-где, в маленьких бассейнах, можно попробовать выловить золотую рыбку. Миён чуть ли не прыгает от счастья, когда наконец у неё получается, а Шухуа вновь мило смеётся. Сокджин пытается вспомнить, когда в последний раз чувствовал такое тепло, и не вспоминает. Вся его прошлая жизнь перед глазами проносится, все друзья и фестивали, что посетил вместе с ними, однако есть чувство, будто бы эта память в пустоту проваливается и исчезает. Потому что сейчас ему это не надо. Уже не надо. Ему тепло в северной столице, с беглой королевой и чужой улыбчивой принцессой. Ему тепло в своей новой жизни, и в старую впервые за всё время совсем не хочется. Ким прикрывает глаза и слушает шуршание людских голосов, чужие смешки и возгласы, приглушенную музыку где-то вдалеке и шелест листьев над головой. Наверное, около часа они гуляют по улицам, разглядывая счастливые лица людей и маленьких детей, радующихся яблокам в карамели не меньше Миён. На лицах многих маски, не менее замысловатые, чем принцессина, праздничные ханбоки с цветочными узорами пестрят в каждом углу, а торговцы за прилавками продают заморские фрукты, собранные специально для этого дня. — Ох, — внезапно взмахивает руками Шухуа, — уже скоро всё начнётся, нужно поспешить. — Начнётся что? Разве сейчас не разгар праздника? — Фестиваль весны не был бы фестивалем весны без своей главной части, поспешим, — тянет спутников за рукава Ё. Сокджин улыбается и покорно следует за девушками, поднимающимися на холм вслед за толпой. Люди стекаются со всех сторон, некоторые приходят с семьями, вручая малышам яблоки на палочках. Парень с усмешкой косится на Чо, болтающую со старшей и упорно поедающую свою сладость. Ким оглядывается. Ночь всё сгущается, а фейерверк вновь освещает небо и силуэт мужчины в седле. Сокджин не сразу различает знакомые черты, закованные в тяжёлые доспехи. Хосок проносится мимо, обдавая парня клубом пыли, а Джин, обернувшись на девушек, и убедившись, что с ними всё будет в порядке, срывается с места вслед за чужим конём, спотыкаясь о камни и кочки. Ким чувствует. Что-то будет. В какой-то момент за спиной раздаётся ржание лошади и чья-то недовольная ругань. Обернувшись, Ким видит одного из подчинённых Хосока. — Что под копыта бросаешься, ненормальный? — Я, — теряется в словах Сокджин, — что происходит? Куда вы так спешите? — Айщ, долго объяснять, запрыгивай. Мужчина кивает за спину, приглашая Сокджина вторым наездником. Тот раздумывает лишь пару секунд, а потом запрыгивает в седло, крепко цепляясь за чужие плечи, когда лошадь срывается с места. Чем дальше они от веселья праздника, тем отчётливее видит Сокджин всполохи огня и чувствует запах гари в воздухе. Большое поместье, явно принадлежащее дворянской семье, охвачен огнём. Жар не позволяет приблизиться к дому, Ким соскакивает с лошади, отходя к толпе, и первое, на что он обращает внимание — выражение лиц смотрящих. Он сам в смятении, напуган. Но в глазах собравшихся танцуют озорные огоньки. Они торжествуют. Только… что они могут праздновать? Из дома слышен отчаянный крик, какой-то грохот. Пламя поднимается вверх, облизывает крышу. Ад разворачивается на земле, а вокруг кострища ликуют довольные бесы, предвкушающие кровавый пир. Парень смаргивает, и у созданий преисподней вновь лица обычных горожан. — Так и надо, собакам собачья смерть, — сплёвывает в снег стоящий рядом мужчина лет сорока, заставив Сокджина поморщиться. Нужно узнать у Хосока, что тут происходит. Ким тщательно высматривает знакомое лицо, и тут видит его… Из охваченного беспощадным пламенем дома выходит он, командир, личный телохранитель принцессы и просто отважный мужчина Чон Хосок, неся кого-то на руках. Нижняя часть лица его завязана тканью. На пороге он сбрасывает загоревшийся жакет на пол. Стоит Чону отойти от дома, как выход заваливает обвалившимися балками. Все смотрят на него, не смея сделать и шагу. Хосок тем временем сбрасывает на снег платок, которым до этого закрывал лицо, и бережно опускает на него недвижимое тело. Сам командир в одной рубахе, но это никого не волнует — в аду не бывает холодно. Сокджин первым делает шаг ближе. Это юноша лет шестнадцати или старше, разобрать сложно. На удивление, единственное, что на нём осталось — несколько лёгких ожогов, грудь вздымается и опускается. Он просто без сознания. — Нашёл его недалеко от выхода, — начинает чуть охрипшим голосом Хосок, — ему действительно повезло. Он упал около лестницы, видимо, надышался дымом. Больше я никого не видел. Он действительно в рубашке родился, я не знаю, как можно выжить в таких условиях иначе. Вся стража смотрит на горящий особняк с сожалением. Они не успели. Хосок аккуратно стирает грязь с щеки юноши и поднимается на ноги. Сейчас Сокджин понимает, почему Чон командир. Он окидывает толпу таким взглядом, что Ким думает лишь о том, как бы в жизни его гнева на себя не нагнать. — Что здесь произошло? Ответа не следует. Самые трусливые прячут глаза, кто-то с задних рядов успех улизнуть. — Я спрашиваю, кто поджог этот дом? Молчите? Преступники всё равно будут найдены и предстанут перед судом. Хосок делает жест рукой, стража задерживает всех находящихся на поляне и ведёт в неизвестную сторону. Чон присаживается перед мальчишкой и кутает потеплее в платок. — Не должен ты тут быть, — укоризненно тянет командир, — но сейчас мне нет дела до слуги королевы. Не бойся, ты мне друг, тебя я не подозреваю, лучше помоги мне его поднять на коня. Отмерев от наваждения, Сокджин поднимает мальчишку и передаёт уже устроившемуся в седле Хосоку. Тело такое лёгкое, словно хлопок. Ким с сожалением смотрит на бессознательного юношу. Всё ещё потрескивает под натиском стихии древесина. — Даже пламя не берёт его, ведьминское отродье. — раздаётся за спиной скрипучий голос. Парень оборачивается и видит старуху, которую также ведёт стражник. — Вы что-то сказали? — Хосок жестом соратника остановиться просит. — Это Чонгук, — усмехается старуха, — тот ещё щенок. Всё лето у нас ягоды воровал, слуга этого дома. Как-то увидели, как он на заднем дворе дрова рубит. Ставит полено, в ладоши хлопает — оно надвое и раскалывается. Тогда все поняли, что он — колдун. — Поди прочь, старая. Любите вы слухами друг друга развлекать, из-за этого дом подожгли? Подумали, что дворяне колдуна в дом приняли? Инквизиторами себя возомнили? Эти времена давно прошли. Минхо, проводи нашего гостя. Хосок кивает на Сокджина и срывается с места. Юноше может понадобиться медицинская помощь. Все постепенно расходятся. А дом всё догорает… Вдруг по земле скользит огромная тень. Ким вздрагивает и поднимает голову вверх. Над ним, загораживая первые звёзды, скользит по небу дракон, прямо к месту фестиваля направляясь. — Ты ещё можешь успеть на главное событие. Давай быстрее, — Минхо, стражник, который его сюда и привёз, помогает забраться в седло и мчится прямо за драконом. Вновь оказавшись на празднике, Сокджин благодарит за помощь и ныряет в толпу, пытаясь найти Миён и Шухуа. С трудом, он пробивается к первым рядам, игнорируя недовольные взгляды и шёпотки горожан. Как и ожидалось, королева стоит впереди всех. Народ собирается вокруг огромного чучела из сена. У него нет лица, руки раскинуты в разные стороны. Прямо над ними делает круги огромный дракон, вдруг выдыхая пламя в самый центр. Горожане смеются и хлопают в ладоши, прощаясь с долгой зимой. У всех в глазах счастье, они торжествуют. Только у Сокджина перед лицом вновь ад, а в ушах нечеловеческие крики. Ноги будто ватой набиваются, Ким рвотный позыв сдерживает, прикрывая рот ладонью. — С тобой всё в порядке? — кладёт руку на широкое плечо Миён, обеспокоенно в глаза заглядывая. — Да, — врёт Джин. К ним подходит Шухуа, лицо которой вновь скрыто маской. Они с королевой переглядываются. — Ты такой бледный, будто тебе нездоровится, — шепчет принцесса, — пойдёмте обратно во дворец? Чо кивает и придерживает парня за локоть, помогая выбраться из давящей толпы.***
— Где он? Шухуа врывается в главную залу, шурша по половицам подолом ханбока. В комнате находятся только Хосок и Сокджин, Миён ещё спит. — Кто? — первый голос подает Чон. — Мне доложили, что ночью в замок привезли раненого мальчишку. Почему мне не сказали? — Принцесса, — Хосок подходит ближе и берёт чужие ладони в свои, поглаживая кожу большим пальцем, — вам не стоит беспокоиться. — А ты! Шухуа оглядывается по сторонам, но не находит ничего, тогда снимает со своих плеч платок и бьёт им парня. Ещё и ещё. Сокджин даже отходит, боясь попасть под горячую руку. — Зачем в огонь полез? Геройствовать захотел? Я тебе сейчас устрою! Принцесса гоняет командира по комнате, осыпая ударами платка, от которого Хосок только больше смеётся, а Шухуа — злится. Под конец, устав бегать за Чоном как за мухой с хлопушкой, Ё падает на колени посреди залы и прячет лицо в ладонях, всхлипывая. Этот звук отзывается в сердце Хосока, заставляя то защемить. — Ну что вы? Разве стоит из-за меня плакать? Чон опускается напротив, прижимает к себе подрагивающую девушку. — Стоит, ещё как стоит! Знаешь, как я испугалась, когда узнала, что ты вошёл в горящий дом! У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, вот так я испугалась! — Ну всё, всё, — гладит лопатки через ткань Хосок, — на парня посмотреть хотела? Пойдём, он как раз очнулся пару часов тому назад. Шухуа часто кивает, спешно стирая с глаз слёзы. Никто, кроме Хосока, не имеет права их видеть. Придворная больница находятся в правом крыле на нижнем этаже. Всю дорогу Хосок держится чуть позади принцессы, как и полагается телохранителю, а не паре. Лекарь их встречает перед палатой в полной растерянности. — Он… сбежал, — только и молвит мужчина, склоняя голову. — Как это — сбежал? — злится Хосок. — Прошу, не наказывайте, я пошёл за перевязками, у него была рана на спине, но как вернулся, палата уже пустовала. Чон сжимает и разжимает кулаки, пока принцесса не опускает на его плечо ладонь, с надеждой заглядывая в глаза. — Но мы ведь его найдём, верно?***
Чонгук бежит через лес. Дряхлые сапоги, значительно пострадавшие при пожаре, утопают в смеси земли и талого снега. Пару раз Чон падает ниц, марает грязью одежду и лицо, но это не страшно, главное — бежать. Подальше от этих людей, кто бы они ни были. Ожоги саднят. Лицо исцарапано ветвями, в волосах осталась паутина, в которую мальчишке не посчастливилось вляпаться. Леса опасны, если в них ходить поодиночке и без оружия, но какая разница? Лучше Чонгука съест какой-нибудь дикий зверь, будь то волк или медведь, нежели ждать нового удара в спину от людей. В памяти нет ничего, кроме жара пламени и отвратительного чёрного дыма, проникающего в лёгкие. Но даже этого хватает, чтобы понимать — возвращаться опасно. Голова кружится, а в висках стучит от бега. Лес становится проходимее, не приходится переступать через поваленные деревья и спускаться в овраги. Вскоре Чонгук понимает, почему. Он выходит на лесную дорогу, достаточно широкую, чтобы по ней проехала карета. «Только не это, здесь меня быстро найдут», — только и успевает подумать он, прежде чем упасть в снег. Кажется, это и есть конец. В лицо тычет что-то холодное и мокрое, а после опаляет дыханием. Чонгук нехотя поднимает тяжёлые веки и видит перед собой… лошадь? Маленький пони кремового окраса дружелюбно ржёт, вновь выдыхая Чону в лицо. Тот улыбается и гладит его по морде, и совсем ему без разницы, откуда посреди леса в Северной столице взялась пони. А потом Чонгук замечает мужчину в длинном пальто и вздрагивает. Так, что пони, испугавшись, отскакивает от него. — Кто вы? — юноша отползает подальше, дрожа от холода. — А ты? — Я первый спросил. Вы выглядите странно. — Кто бы говорил? Лежишь тут в сугробе. Мужчина подходит ближе, расстегивая своё пальто. Опускаясь на одно колено, накидывает его на плечи мальчишки. — Куда ты идёшь? — продолжает странник. — Никуда. — Тебе некуда идти? — Не ваше дело. Чонгуку неловко от того, что он хамит человеку, чье одеяние лишь плотнее запахивает на груди. — Как тебя зовут? Вот же пристал! Есть ему дело до умирающего в снегу юноши. Не сгорел бы, так замёрз, а теперь отвечай на вопросы, кто он да откуда. От подобных мыслей неловко, ведь странник не сделал ему ничего плохого. Да и пони у него ухоженный, ластится и получает яблоки. Такое животное не дружило бы с плохим человеком. — Чонгук, — на выдохе произносит мальчишка, а облачко пара, вырвавшееся изо рта, быстро замерзает в воздухе. — Чонгук, значит, а откуда ты? — Я не помню. — А, так тебе память отшибло? — мужчина добро посмеивается и похлопывает по плечу широкой ладонью, которую так и хочется сбросить, — тогда, раз тебе некуда идти, пойдёшь со мной? — Куда? — Куда глаза глядят, — растягивает путник, взмахивая ладонью, — я возвращаюсь на материк. — А почему я должен пойти с вами? Мужчина долго смотрит на грудь Чонгука, так пристально, что тот, смутившись, накрывает её ладонью. — А если я скажу, что могу вернуть тебе память? Чонгук воздухом давятся. С чего такая милость? Наверняка тут есть подвох, а что он потребует взамен? — У меня нет денег. — Зато есть у меня. Заманчиво. А куда ещё ему податься? Да и материк так манит, место, где находятся страны, почти не знающие снега. Там растут диковинные цветы, а не подснежники и одуванчики, да пара сорняков, встречающиеся в Пеларгосе. Как только появляется такая возможность, умирать почему-то не хочется. — Как… вас зовут? — Ким Намджун. Но ты можешь называть меня Учитель Ким. — Тоже мне, учитель, — бормочет Чон себе под нос, — Хорошо, я пойду с вами, — добавляет громче. Чонгук поднимается на ватные ноги и в поклоне едва не падает обратно. А Намджун уверен, что он не ошибся.***
Дверь еле слышно скрипит, а принцесса, вздрогнув, перебирает распущенные волосы. Словно тень чужой силуэт проплывает мимо стены, у самого ложа девушки останавливаясь. — Спишь? — Сплю. Шухуа дуется и театрально отворачивается к окну. Она спиной чувствует как кровать прогибается, когда Чон рядом опускается. — Ну не злись, молю. — А то что? — Ё изнутри губу прикусывает, она ведь уже совсем не злится, ни капли, зачем же тогда дразнит? — А то поцелую. Принцесса резко разворачивается. Волосы взметаются и водопадом спадают на плечи, переливаются и слабый свет лучины отражают. Хосок словно и не дышит даже. Глаза в глаза, так близко, что страшно даже руку протянуть, кажется, лишь дотронешься и всё вокруг рассыпется на мелкие осколки, а сам проснешься в старом футоне и будешь лежать до самого рассвета, чтобы с первыми лучами солнца до конца жизни оберегать алмаз Пеларгоса, нет, всего мира. Чужие губы двигаются почти беззвучно, «а посмеешь?» — словно играют. «Думаешь нет?» «Думаю да.» Тепло. Хосоку так тепло никогда в жизни ещё не было, где бы он ни был, в самой далёкой и жаркой стране он такого не чувствовал как от скромного и спешного прикосновения чужих губ. — Не пойми неправильно, — девушка прячет горящие щеки, — я всё ещё не простила тебя. — Хорошо. Слишком хорошо и прекрасно. — Хочешь остаться? Чон кивает. — Только до рассвета. Эта комната всегда пахнет диковинными цветами, которые принцесса несмотря на климат каждый год выводит и лелеет словно живых. «А они и есть живые, ты ничего не понимаешь, слишком грубый для такого!» — возмущается она каждый раз. А звон её голоса отголосками арфы по всей душе Хосока расползается. «Ладно, пусть они будут живыми». Поэтому он и приносит каждую весну подснежники. Это самые первые цветы, они такие хрупкие, но действительно сильные, они пробираются сквозь толстый слой позднего снега и всё к жизни и солнцу тянутся. И красотой своей, и силой они саму принцессу северной страны напоминают. Наверное, это единственные цветы, которые Чон на самом деле любит. — Я принес твои любимые. Шухуа словно ребёнок в улыбке расплывается и будто бы от счастья сама тает. — Они рано в этом году. — Урожай обещает быть хорошим. И до рассвета они молчат. Принцесса засыпает быстро и крепко, а Хосок всё на губы чужие засматривается. Самые красивые, ни у кого таких больше нет. А как они улыбаются, будто само солнце на землю спустились, его, Хосока, единственное солнце. Ради этого света он готов сам умереть, и не раз. Лишь бы это солнце светило. Лишь бы его принцесса улыбалась. Наутро, когда задремавший на чужой кровати парень просыпается, комната уже пуста. На плечи накинуто тёплое одеяло, а первый подснежник стоит в хрустальной вазе и счастьем переливается. — Значит, не сон, — и Чон на голову одеяло натягивает, такую дурацкую улыбку прячет.